ЧЕЛОВЕК, ПЕРЕИГРАВШИЙ ОТТО СКОРЦЕНИ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЧЕЛОВЕК, ПЕРЕИГРАВШИЙ ОТТО СКОРЦЕНИ

В августе 1943 года резидент советской разведки в Тегеране Иван Агаянц получил из Москвы секретное указание срочно вылететь в Алжир с паспортом на имя Ивана Авалова, представителя СССР в комиссии по репатриации. Он должен был принять участие в организации представительства СССР при Национальном комитете сражавшейся Франции (НКСФ).

Таково было официальное прикрытие (он проходил под фамилией Авалов). На самом деле советский разведчик имел задание разобраться в том, что представляет собой возглавляемый де Голлем НКСФ, какие реальные силы за ним стоят, каковы шансы де Голля стать национальным героем Франции. Необходимо было выяснить взгляды генерала на послевоенное устройство Европы и характер его взаимоотношений с американцами и англичанами. Срочность задания объяснялась просто. Через пару месяцев в Тегеране должна была пройти конференция «Большой тройки». И вопрос о послевоенном устройстве Европы должен был стать одним из ключевых вопросов этой исторической встречи.

У Сталина была информация о том, какой виделась послевоенная Франция в Вашингтоне и в Лондоне. Ему было известно, что американцы делали ставку на генерала Жиро и с его помощью старались прибрать к рукам французское движение Сопротивления, установить военный и политический контроль над Северной Африкой. «Несговорчивый» генерал де Голль американцам мешал. А потому вместе с англичанами делали всё возможное для того, чтобы, как выразился тогдашний министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден, «не дать де Голлю ни малейшего шанса создать единую французскую власть до высадки союзников во Франции, а тем более сформировать правительство». Всё это Сталин знал.

Агаянц: «3 сентября 1943 года посетил генерала де Голля по его приглашению… Относительно высадки союзных войск в Калабрии де Голль не без иронии отметил, что военные действия там ведутся ни шатко ни валко из-за „очень высоких гор“. И уже вполне серьёзно продолжил, что союзным войскам впервые довелось там столкнуться с немецкими дивизиями… Что касается Национального комитета сражающейся Франции, то де Голль весьма оптимистически оценил его нынешнее положение и ближайшие перспективы. При этом добавил, что открытие советского представительства при комитете свидетельствует о действительно дружественных намерениях советского правительства в отношении Франции, способствует укреплению единства французов и предоставляет комитету возможность решительно противостоять вмешательству американцев в его дела. Откровенно признав наличие серьёзных расхождений с Жиро, генерал выразил твёрдую решимость добиваться отстранения от дел всех своих политических противников, в том числе и Жиро… Затем он перешёл к вопросу о принципах политической организации Европы после войны. Он считает, что Европа должна базироваться на дружбе между СССР, Францией и Англией. Но первостепенную роль в организации должны играть только СССР и Франция. Англия же как великая держава имеет свои интересы главным образом вне Европы. Поэтому она должна заниматься прежде всего неевропейскими проблемами. Что же касается Соединённых Штатов, то, по словам генерала, они тоже не могут стоять в стороне от решения международных вопросов… Совместно нам будет легче решить и судьбу Германии».

Через пару дней в Москву пришло второе сообщение от Авалова. Затем третье, четвёртое, пятое… И каждое сыграло свою роль не только в позиции советской делегации на Тегеранской конференции, но и, что гораздо важнее, в послевоенных советско-французских отношениях.

Вернувшись из Алжира в Тегеран, Агаянц уже как руководитель резидентуры активно включился в подготовку встречи «Большой тройки» и прежде всего в обеспечении её безопасности.

«Дальний прыжок» — так называлась диверсионно-террористическая операция, которая в строжайшей тайне разрабатывалась на сверхсекретной базе СС в Копенгагене. «Мы ликвидируем „Большую тройку“ и повернём ход войны. Мы похитим Рузвельта, чтобы фюреру легче было сговориться с Америкой», — заявлял один из разработчиков операции штурмбаннфюрер СС фон Ортель.

20 ноября 1941 года Агаянц прибыл в Тегеран. Свою работу в Тегеране он начал с того, что, детально ознакомившись с положением дел на месте, обратился к руководству разведки с предложением в корне пересмотреть всю работу резидентуры. «Наш аппарат, — писал он в своём донесении, — загружен работой с материалами и агентурой, которые, однако, не освещают вопросы политической разведки и не отвечают повседневным нуждам нашей дипломатической и политической работы в стране». Критический разбор деятельности резидентуры подкреплялся развёрнутым планом её реорганизации, перевода на рельсы наступательной разведывательной работы. Получив «добро», Агаянц провёл строжайшую «ревизию» доставшегося в наследство «хозяйства». Особое внимание он уделял созданию надёжных агентурных позиций в высшем армейском эшелоне Ирана. Отныне в Москву регулярно поступала достоверная информация не только о планах и намерениях правительства Ирана, но и о подготовленных резидентурой мероприятиях по обеспечению безопасности и сохранности стратегических поставок (олова, каучука и др.), следовавших в Советский Союз из района Персидского залива через порты Дампертшах, Бушир и Кур. Под контролем оказалась и деятельность (как выяснилось, далеко не дружественная по отношению к Советскому Союзу) английской разведки. Возглавлял её тогда Оливер Болдуин, сын бывшего премьер-министра Великобритании. Англичане активно сотрудничали с антисоветскими националистическими организациями, действовавшими в глубоком подполье на территории Армении.

Больше всего проблем доставляли Агаянцу разведывательные службы Германии, достаточно прочно обосновавшиеся в Иране, во многом благодаря тому, что престарелый шах открыто симпатизировал Гитлеру. В районе Тавриза активно действовала группа Шульце-Хольтуса. Этот резидент абвера вначале вполне официально выступал в качестве генерального консула Германии в Тавризе. Но затем перешёл на нелегальное положение, превратившись в муллу с красной от хны бородой. Летом 1943 года, незадолго до встречи «большой тройки», он получил приказ из Берлина обосноваться у кашкайских племён в районе Исфагани. Вскоре туда были сброшены парашютисты из команды Отто Скорцени, оснащённые радиопередатчиком, взрывчаткой и целым арсеналом.

Почти одновременно с Шульце-Хольтусом на нелегальное положение перешёл резидент гестапо Майер, группа которого действовала в непосредственной близости от иранской столицы. Сам Майер преобразился из германского коммерсанта в иранского батрака, работавшего могильщиком на армянском кладбище. Накануне Тегеранской конференции к нему также были сброшены шесть парашютистов-эсэсовцев Скорцени.

С Миллером же приключилась такая история. Располагая данными о том, что этим асом абвера долго и настойчиво занимается британская «Сикрет интеллидженс сервис», Агаянц предложил англичанам объединить усилия. С обоюдного согласия было решено Миллера до поры до времени не трогать, дабы выявить всю его агентуру, все связи в иранском истеблишменте. Однако это джентльменское соглашение было нарушено англичанами, которые, даже не поставив в известность своих советских коллег, захватили Миллера буквально за день до начала работы Тегеранской конференции.

Информацию о «Дальнем прыжке» В. М. Молотов сообщил послу США в Москве Авереллу Гарриману, входившему в состав американской делегации в Тегеране. Одновременно было передано предложение Сталина о том, чтобы Рузвельт по соображениям безопасности поселился в советском посольстве. Американский президент принял это предложение, к явному неудовольствию Уинстона Черчилля. Ведь Рузвельту предлагали поселиться в посольстве Великобритании, территория которого примыкала к советскому посольству. Но предложение англичан осталось без ответа. В течение одной ночи для Рузвельта и его обслуги были оборудованы несколько комнат в основном здании посольства СССР.

Агаянц проработал в Иране до весны 1946 года. Периодически он выезжал в Алжир для встреч с генералом де Голлем и его ближайшими соратниками. Выполнял и другие задания Центра, в том числе и довольно деликатные. Например, ему довелось несколько раз инкогнито посещать районы Ирана, населённые курдами, которые подняли восстание против шахского режима, а заодно и Москву объявили своим врагом, поскольку, мол, она дружит с шахом. В результате обстоятельных и умело проведённых Агаянцем бесед с влиятельными старейшинами и религиозными лидерами курдских племён ненужная Москве «головная боль» была полностью снята.

В сентябре 1946 года ещё не успевшего «остыть» от Тегерана Ивана Ивановича направляют в Париж. Командировка Агаянца во Францию закончилась довольно быстро. Работа на износ, с раннего утра до глубокой ночи и туберкулёз давали о себе знать. «Кто мало спит, тот много видит», — любил повторять Иван Иванович.

Осенью 1947 года он вернулся в Москву. Ему предстояла операция. Она практически не принесла облегчения. К старой болячке — туберкулёзу — добавился рак лёгких. Помогала ему лишь железная сила воли. Агаянцу пришлось отойти от активной оперативной работы и переключиться на преподавательскую — его назначили начальником кафедры спецдисциплин в разведшколе.

Здесь неугомонный Иван Иванович усиленно пробивает идею о создании принципиально нового подразделения в структуре советской разведки. И в конце 1950-х оно появляется. На Западе его окрестили «Управлением Д». Оно призвано было создавать необходимую нашему МИДу и другим внешнеполитическим и внешнеэкономическим органам обстановку и условия в той или иной стране или районе мира. Во главе новой структуры был поставлен Агаянц. Своевременность создания новой структуры долго доказывать не пришлось. Во всяком случае, в «Нью-Йорк геральд трибьюн» вскоре появилась весьма примечательная публикация. В ней сообщалось о том, что ЦРУ США представило на рассмотрение конгресса доклад, в котором жаловалось, что осуществлению многих её оперативных мероприятий мешает деятельность советского «Управления Д», возглавляемого генералом И. Агаянцем.

9 мая 1968 года Иван Иванович Агаянц позвонил домой из больницы. Справился о здоровье и настроении близких, поздравил сына с днём рождения. После чего помолчал несколько мгновений и произнёс своим обычным, ровным, чуть глуховатым голосом: «Целую. До встречи!» Это был его последний звонок, через три дня его не стало.

У гроба, выставленного в клубе МГБ на Лубянке, в торжественном карауле стояли не только его соратники и ученики. Отдать последний долг чекисту-дипломату пришли Юрий Андропов, Андрей Громыко, руководители Минвнешторга, Минобороны, Минкультуры и многих других министерств и ведомств. В очерке-некрологе, предназначенном для внутреннего пользования, были такие строки: «Его деятельность на практической агентурно-оперативной работе за рубежом была чрезвычайно продуктивной. Достаточно сказать, что в период 1941–1947 гг. он лично завербовал несколько ценных агентов, которые по настоящее время являются источниками получения важной документальной информации… Несомненен и очевиден также личный вклад Агаянца в разработку и осуществление крупных комплексных активных мероприятий, нанёсших видимый и зримый ущерб противнику…»

Его имя при жизни было окружено легендами. Агентура из иностранцев, с которыми он работал, неизменно сохраняла о нём самое высокое мнение. И что удивительно, многие из них соглашались на сотрудничество с советской разведкой только лишь благодаря личному обаянию этого человека с большой буквы, силе его характера и умению убеждать. Соглашались потому, что видели в нём достойного представителя своей страны.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.