ЧТЕНИЕ XI О царе Федоре Алексеевиче и о первых годах царствования Петра Алексеевича

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЧТЕНИЕ XI

О царе Федоре Алексеевиче и о первых годах царствования Петра Алексеевича

Мы видели, что дети царя Алексея Михайловича были от разных матерей. Дети от первой жены, Милославской, не любили мачехи, Натальи Кирилловны, не любили всей ее родни, Нарышкиных. Но кроме Нарышкиных, отца и братьев царицы, близким к ней человеком был боярин Артамон Сергеевич Матвеев. Этот Матвеев, человек очень умный, по-тогдашнему ученый, начитанный, был любимцем царя Алексея Михайловича; Наталья Кирилловна Нарышкина, как бедная девушка, воспитывалась в доме Матвеева, и после женитьбы на ней царя сила Матвеева, как воспитателя, благодетеля молодой царицы, стала еще больше при дворе. Но когда умер царь Алексей Михайлович и взошел на престол царь Федор Алексеевич, то Матвееву нечего было ждать добра, его тотчас же сослали без суда, под самыми нелепыми предлогами. Царица Наталья с маленькими детьми должна была жить в удалении от двора.

Царь Федор Алексеевич был чрезвычайно болезненный молодой человек и процарствовал только шесть лет. Но и при нем были сделаны два важных дела. Как прежних царей, так и царя Федора Алексеевича очень беспокоило дурное состояние русского войска, которому особенно вредило местничество. В древней России была очень крепка связь между родственниками, даже самыми дальними. Старшие родственники наблюдали за поведением младших, имели право наказывать их за дурное поведение, хотя бы эти младшие были не молоды и давно на службе. Если наказания не помогали, то старшие родственники обращались к государю, что вот они употребили со своей стороны все средства для исправления младшего, но ничего с ним сделать нельзя, и потому, как государю угодно, только бы на них не гневался, потому что они все сделали, что могли: значит государь взыскивал на старших родственниках, если младшие вели себя дурно. Постигала кого-нибудь беда, например денежное взыскание, все родственники обязаны были складываться и платить за него, чтоб не положить укора на целый род. Возвышался на службе один из родственников, поднимался с ним вместе целый род; понижался один человек, понижался с ним вместе и целый род. Поэтому, когда при каждом новом походе собирали помещиков и делались назначения по службе, одного назначали на высшее место, другого на низшее, тот, кого назначали на низшее место, справлялся, бывали ли его предки или живые родственники на таких местах, не был ли кто из предков или родственников человека, назначенного на высшее место, ниже или наравне с кем-нибудь из его предков или родственников. Справлялся он в книгах, которые назывались Разрядными и в которых были записаны все назначения на службу, кто какое место получал. Если по Разрядным книгам оказывалось, что такой случай бывал, то он подавал просьбу, что ему нельзя занимать назначенное место, потому что никто из его предков и родственников не был ниже предков и родственников того, кто теперь назначен на высшее место. Тут никакие приказания и наказания не помогали: человек не шел на службу, потому что боялся больше всего своим понижением понизить целый свой род, всех своих родственников, от которых ему житья бы тогда не было; после, при новых назначениях на службу, родственники того, кому уступлено было высшее место, стали бы говорить им: вы ниже нас; ваш родственник тогда-то занимал низшее место перед нашим родственником. Такой разбор родством и прежними назначениями на службу называли местничеством. Местничались воеводы по полкам, по городам, местничались царедворцы в придворных церемониях, например: приглашаются знатные люди к государю на обед; помолились, государь садится за стол, и вдруг кто-нибудь из приглашенных обращается к нему с просьбою, что ему нельзя сидеть ниже такого-то; другие говорят ему, что можно, государь сердится, — а тот стоит, не садится за стол; его начинают сажать насильно, не садится, спустится под стол, а не сядет. Женщины местничались за столом у царицы. Но понятно, что вреднее всего было местничество военной службе: неприятель на границах, нужно выступать скорее в поход, сделаны назначения, кому быть в каких полках воеводами, а тут со всех сторон просьбы: «Мне нельзя быть вместе с таким-то, мне нельзя быть вместе с таким-то». Нужно разбирать, справедливы ли просьбы, и когда окажется, что справедливы, то надобно все переменять, делать новые назначения; на способности нельзя было тут смотреть, лишь бы подобрать воевод так, чтоб выступили в поход без отговорок.

Разумеется, давно уже, как только начали сравнивать русское войско с иностранным и заметили превосходство последнего, увидали невыгоду местничества; но старый обычай, коренившийся на родстве, на родовой чести, нельзя было скоро вывести. Только в конце XVII века начали сильно думать, как бы разделаться с местничеством, от которого только одни беды. Царь Федор Алексеевич поручил заняться устройством войска князю Василию Васильевичу Голицыну с выборными людьми из военных чинов, и между ними было решено, что необходимо уничтожить местничество, чтобы всякий, от великого до малого чина, был беспрекословно на том месте, которое ему государь укажет. 12 января 1682 года государь созвал собор из знатного духовенства и светских вельмож и спросил, отменить ли местничество или оставить его по-прежнему. Патриарх Иоаким отвечал, что местничество есть источник всякого зла; светские вельможи объявили, что согласны с патриархом; тогда государь велел принести Разрядные книги и сжечь их, а вместо Разрядных книг написать родословные, куда внести фамилии, смотря по их знатности.

Другим важным решением при царе Федоре Алексеевиче было решение устроить в Москве академию. Затруднения, которые встретились при исправлении церковных книг, раскол, который был начат духовными лицами, показывали ясно, какие беды могут происходить от необразованности духовенства. С другой стороны, светские люди все больше и больше понимали, как нужно образование. Царь Алексей Михайлович для воспитания детей своих вызвал из Белоруссии ученого монаха Симеона Полоцкого; вельможи стали также вызывать к своим детям учителей из Западной России; но эти учителя были подозрительны, настоящие ли они православные, не униаты ли, не лютеране ли, а притворяются только православными; и потом, как было узнать, хорошие ли они учителя. Все это заставило царя Федора Алексеевича основать академию, для которой помещение было отведено в Заиконоспасском монастыре. Государь написал к патриархам восточным, чтоб прислали в Москву учителей, искусных в латинском и греческом языках и в науках, особенно же твердых в православии. Начальник академии и учителя могли быть только русские или греки, и греки допускались только такие, у которых были от патриархов свидетельства в православии. Учиться в академии могли люди всех сословий, а держать домашних учителей было запрещено.

В апреле 1682 года скончался царь Федор Алексеевич бездетным. Следующий за ним брат, царевич Иоанн Алексеевич, был не только слаб здоровьем, но и умственно не способен к правлению; и потому патриарх Иоаким и вельможи провозгласили царем десятилетнего Петра Алексеевича, крепкого телом и показывавшего большие способности. Но каково же было теперь царевнам, которые имели при брате Федоре большую силу, особенно самая способная и живая из них, царевна Софья Алексеевна? Каково было их родственникам Милославским и приверженцам их? Они воспользовались своею силою, оскорбили мачеху, царицу Наталью Кирилловну, удалили ее от двора, сослали ее благодетеля Матвеева; а теперь сын мачехи провозглашен царем, за малолетством его мачеха будет правительницею; за Матвеевым уже послали возвратить его из ссылки в Москву. Царевнам, их родне и приверженцам нечего было ждать добра. Тогда царевна Софья стала придумывать, как бы избыть беды, поправить свое дело, и придумала. Брат их от одной матери, царевич Иоанн, был обойден, несмотря на то что был старший: так надобно сделать, чтоб его возвести на престол, хотя бы вместе с Петром, которого уже свергнуть нельзя, потому что ему присягнула вся Россия; нужды нет, что царевич Иоанн болен и неспособен, вместо него будет управлять царевна Софья, а мачеху, царицу Наталью, нужно удалить от правления, также ее родных, Нарышкиных, а главное, умного Матвеева. К несчастью, Софья и ее приверженцы могли исполнить свой план. В это самое время волновались стрельцы.

Стрельцами называлось постоянное войско, заведенное царем Иоанном Васильевичем Грозным; но стрельцы тем отличались от нынешнего обыкновенного постоянного войска, что жили с семействами в своих домах особыми слободами, и в мирное время, отслуживши назначенный срок, сходивши на караул, все свободное время занимались торговлею и другими промыслами. Пользуясь слабостью нового правительства при царе малолетнем, стрельцы позволяли себе волнения, своевольства. Они знали, что эти своевольства не останутся безнаказанными, как скоро правительство укрепится, как скоро приедет из ссылки боярин Матвеев, который своим умом и опытностью будет помогать царице Наталье в правлении. И вот в то самое время, когда стрельцы боялись наказания за свое буйство, из дворца им дают знать, что они могут не только избежать наказания, но еще получить большие награды, потому что могут оказать царскому семейству важную услугу: бояре и родственники царицы Натальи, Нарышкины, незаконно удалили от престола старшего царевича Иоанна Алексеевича и сделали царем младшего, Петра; да мало того, что отняли у царевича Иоанна престол, умышляют отнять у него и жизнь, если стрельцы не вступятся и не истребят изменников-бояр, начиная с Матвеева и Нарышкиных. Когда стрельцы были таким образом приготовлены, 15 мая 1682 года люди, подосланные царевною Софьею, проскакали по стрелецким полкам с вестью, что Нарышкины задушили царевича Иоанна. Стрельцы взволновались, ударили в набат, забили в барабаны и двинулись в Кремль, крича, что идут выводить изменников и губителей царского дома. Несмотря на то что им показали царевича Иоанна живого и невредимого, они умертвили зверским образом Матвеева, незадолго перед тем приехавшего в Москву, Нарышкиных и других указанных им бояр, и не прежде успокоились, как вытребовали, чтобы царевич Иоанн был царем вместе с Петром и чтоб, за молодостью братьев, правительницею была царевна Софья Алексеевна.

Софья, сестры ее и родные их, Милославские, достигли своей цели; но долго ли они будут пользоваться своим дурным делом? На время царица Наталья удалена от правления, живет одна в горе и слезах, лишенная отца, братьев, второго отца — Матвеева; но сын ее — царь, он растет; Софья и все ее приверженцы со страхом смотрели на молодого Петра, следили внимательно, как он ведет себя, что делает. Что же он делает, как воспитывается? У старших братьев его был учитель, монах Симеон Полоцкий, который учил их иностранным языкам и разным наукам; но Петр остался после отца менее четырех лет, и ни при царе Федоре Алексеевиче, ни в правление царевны Софьи о воспитании Петра не заботились, хорошего, ученого наставника ему не приискивали, а у царицы Натальи, в ее печальном положении, не было для этого никаких средств. Петра выучили читать и писать по-русски и этим покончили. А между тем ребенок был одарен способностями необыкновенными и необыкновенною страстью познаниям; ни один предмет не ускользал от его внимания, он хотел непременно узнать; и узнать точно и подробно, что это, для чего употребляется, как сделано; но и этого мало, хотел непременно сам сделать. И подле такого-то ребенка нет ни одного человека, ни одного наставника, который бы мог его занять, удовлетворить его любопытство рассказать, объяснить. Кроме силы духовной, силы разума, ребенок был необыкновенно крепок и силен телом, не мог выносить покоя, бездействия, ему непременно нужно было что-нибудь да делать, и делал он все с необыкновенною быстротою. И в летах зрелых он ходил так скоро, что другим казалось, будто он не ходит, а постоянно бегает, так что все другие с трудом могли поспевать за ним. Такой живой, огненный ребенок не мог сидеть дома; ему нужны были игры, в которых было бы много шуму и движения, в которых бы участвовало много народу и которые требовали ловкости и смысла. Поэтому Петр любил играть в военные игры, окружил себя бойкими, ловкими и смышлеными людьми, из придворных конюхов составил себе потешное войско, из которого потом вышло настоящее, образцовое войско, первые гвардейские полки. Эти полки своими именами, Преображенский, Семеновский, указывают на те московские места, бывшие тогда подгородными селами, где Петр живал и любил играть со своими потешными в военные игры.

Но одни игры не могли удовлетворять Петра; ему хотелось учиться. Жадно прислушивался он к речам человека, который рассказывал о каком-нибудь любопытном предмете. Однажды он услыхал об инструменте, который называется астролябией и употребляется при снятии планов, и захотел непременно иметь этот инструмент. Астролябию купили за границей и привезли ему: но что он с нею будет делать? Не умеет, как взяться, а спросить не у кого, никто из русских не знает. Не знает ли кто из иностранцев? Самый близкий человек из иностранцев, которого прежде всего русские цари стали выписывать к себе из-за границы, это лекарь, дохтур, как тогда говорили. Не знает ли дохтур, как употреблять астролябию. Дохтур говорит, что сам не знает, а сыщет человека знающего, и приводит голландца Тиммермана. Тиммерман показывает, как употреблять астролябию; четырнадцатилетний Петр выпытывает у него, не знает ли он что-нибудь еще, нельзя ли у него поучиться. Оказывается, что можно выучиться у голландца геометрии и фортификации, и Петр начинает учиться этим наукам; Тиммерман при нем беспрестанно, Петр водит его всюду с собою. В селе Измайлове, в сарае, где лежали старые вещи, Петр находит большую лодку особой постройки; сейчас с запросом к Тиммерману, что это за судно? Тиммерман отвечал, что это английский бот. «Чем лучше наших судов?» — спрашивает опять Петр. «Ходит на парусах по ветру и против ветра», — отвечает Тиммерман. Против ветра! Быть не может! Надобно посмотреть: нет ли человека, который бы починил бот и показал его ход? Тиммерман этого сделать не умеет; но он приводит своего земляка, голландца Бранта. Бот спущен на Яузу; Петр в изумлении и восторге. Но река узка; бот перетаскивают в Измайловский пруд; но и тут тесно. Петр начал проведывать, где побольше воды: ему отвечали, что ближе нет Переяславского озера, в 120 верстах от Москвы59. Петр отправляется в Переяславль и на его озере заводит новую потеху; едут туда голландские мастера: начинается постройка судов, сам Петр — первый работник.

В таких занятиях Петр достиг семнадцати лет. Правительница царевна Софья и близкие к ней люди начали сильно призадумываться и толковать, как быть. Царь Петр вырос, он здоров, силен телом и умом, не знает устали в работе; пока он занимался потехами военными, строением судов, но не нынче-завтра потехи прекратятся, и Петр спросит сестру, по какому праву она правительствует, и отнимет у нее власть незаконную. Особенно пугало Софью и ее приверженцев то, что у Петра было свое войско, эти потешные, все народ храбрый и ловкий, готовый за Петра в огонь и воду. Против этих потешных Софья видела для себя одну защиту — в стрельцах; она ласкала стрельцов, пугала, что потешные замышляют недоброе против них и против царского дома, у августа 1689 года распущен был слух, что ночью придут потешные из села Преображенского, где жил Петр, и побьют царя Ивана Алексеевича и всех его сестер; на этом основании собирают в Кремль стрельцов с заряженными ружьями. Это возбуждает подозрение, что Софья хочет поднять опять стрелецкий бунт против Петра, тем более что главные приверженцы ее и прежде проговаривались, что надобно истребить царицу Наталью и сына ее. Восемь верных стрельцов, не ожидая ничего доброго от этого ночного сбора товарищей своих в Кремль, решились предупредить Петра, и двое из них поскакали в Преображенское. Петр уже спал, когда приехали стрельцы и другие люди из Москвы с известием, что множество стрельцов в Кремле и хотят идти бунтом в Преображенское. Петра разбудили и рассказали ему, в чем дело. Тогда он, не медля ни минуты, поскакал в Троице-Сергиев монастырь, а вслед за ним отправились туда же его родные, вельможи, потешные и стрелецкий Сухарев полк. Через несколько дней Петр прислал в Москву схватить соумышленников Софьи, из которых главным был начальник стрельцов, Шакловитый. Софья начала уговаривать стрельцов и народ заступиться за нее и за близких к ней людей, не выдавать их Петру; но стрельцы и народ не двинулись в пользу Софьи, и наконец сами стрельцы заставили выдать Шакловитого, который был казнен у Троицы вместе с соумышленниками своими; чего Софья больше всего боялась, то исполнилось: она перестала быть правительницею и должна была заключиться в Новодевичьем монастыре. Царь Иоанн Алексеевич скоро после того умер.

Семнадцатилетний Петр продолжал свои прежние занятия. Переяславское озеро стало для него тесно; он съездил на Кубенское озеро (в нынешней Вологодской губернии), но нашел его мелким и отправился в Архангельск, поплавал по Белому морю, налюбовался на иностранные корабли и заложил свой, русский. Мы видели, как он нашел себе учителя между иностранцами, как между ними же нашел и корабельных мастеров. Иностранцев, как мы знаем, стали вызывать в Москву еще с Иоанна III; но особенно много их стало в ней жить с царствования Михаила Федоровича, потому что неудачные войны с поляками и шведами показали, как неискусно было русское войско, и потому стали нанимать иностранное войско, которое и жило подле Москвы в особой слободе — Немецкой; тут же жили и ремесленники-иностранцы. Петр, ища людей, от которых можно было что-нибудь узнать, познакомился с этими иностранцами, стал к ним часто ездить в Немецкую слободу; все это были люди из разных стран Европы, люди бывалые, много странствовавшие, много видавшие на своем веку, много испытавшие разных приключений; много любопытного могли они рассказать молодому Петру о том, как что делается в чужих странах, в Западной Европе, какие там чудеса наделаны наукою, искусством. Понятно, как весело было Петру слушать эти рассказы, из которых он узнавал так много нового. Особенно понравился ему между жителями Немецкой слободы один офицер, Лефорт, родом швейцарец из Женевы, человек очень умный, живой, веселый, душа общества. Скоро Лефорт сделался неразлучным спутником, другом Петра.

Но время учения и время потех на сухом пути и на воде, под Москвою и в Архангельске, проходило. Наступило время заняться настоящим делом. В то время, когда Петру было еще только 14 лет и государством управляла царевна Софья, начата была война с Турцией в союзе с Польшей, Австрией и Венецией. В правление Софьи русское войско два раза ходило на Крым, и оба раза неудачно, потому что надобно было идти безводными степями, притом же татары выжигали степь, лошади падали от усталости и бескормицы, люди ослабевали от зноя и копоти, поднимавшейся вследствие травяного пожара, и после этих неудачных походов долго не было никаких значительных действий с русской стороны против турок. В 1695 году Петр сам пошел в поход под турецкую крепость Азов, находившуюся при устье реки Дона. Царь плыл из Москвы реками Москвою, Окою и Волгою до Царицына, отсюда сухим путем до Дона и Доном вниз к Азову. После Петр считал свою военную службу с этого похода под Азов, потому что при осаде города он отправлял должность бомбардира, сам чинил гранаты и бомбы, сам стрелял. Но Азов не был взят по недостатку флота и опытных мастеров. Петр возвратился в Москву, но неудачи, которые приводят в отчаяние людей слабых, только возбуждают к большей деятельности людей сильных духом, людей великих.

Всю зиму в Москве, в Воронеже строят суда, и к весне 1696 года они готовы; Петр опять плывет под Азов и берет его.

«По приказу Божию к праотцу Адаму, мы в поте лица едим хлеб свой», — писал Петр из Воронежа во время приготовлений ко второму Азовскому походу, и писал правду: никто больше его не трудился. После неудачи Петр не отчаивался, но увеличивал труд для того, чтоб как можно скорее поправиться; после удачи не отдыхал, не складывал рук, но также усиленно работал, чтоб воспользоваться плодами успеха. «Надобно трудиться и все заранее изготовлять, потому что пропущение благоприятного времени смерти невозвратной подобно», — говаривал он. Так и после взятия Азова у него идут совещания с боярами. «Нельзя, — говорит он, — довольствоваться тем, что Азов взят; надобно его укрепить, устроить; надобно теперь воевать морем, и для этого нужен флот. Прошу порадеть от всего сердца для защиты единоверных и для своей бессмертной памяти. Время благоприятное, счастье между нас бежит, никогда оно так близко к нам не бывало: блажен, кто схватит его за волосы». Государство бедное, в казне денег очень мало; надобно, чтоб все богатые люди подняли необходимую тягость построения флота. Патриарх, архиереи, монастыри и все светские землевладельцы ставят по кораблю с известного числа крестьянских дворов; купцы должны поставить 12 кораблей. Кроме русских плотников строители должны содержать на свой счет мастеров и плотников иностранных, кузнецов, лекарей и других необходимых людей.

Чем больше нового, необходимого дела, тем больше нужды в иностранцах, которых надобно вызывать толпами. Долго ли же так будет? Долго ли смотреть из рук у иностранцев? Русские люди способны, понятливы, могут всему выучиться. Так надобно, чтоб они поскорее выучились и как можно лучше выучились. Но для этого прежде всего нужны самые лучшие учителя, а где их взять? Иностранные государства их не дадут, им самим они нужны. Надобно, следовательно, послать русских людей учиться за границу, и 50 человек отправлены царем в Венецию, Англию, Голландию. Но как они там будут учиться, у кого? Как потом узнать, хорошо ли они выучились, всем ли воспользовались и к чему особенно способны. Надобно, чтоб кто-нибудь из русских прежде их выучился за границею, все узнал; но кто же будет этот первый русский ученик? Кто с малолетства строил суда на Переяславском озере? Кто проходил службу с нижних чинов, кто во флоте был шкипером, а в сухопутном войске бомбардиром? Кто не знал устали? Кто подписывался в письмах к матери: «Сын твой, в работе пребывающий»? Кто писал из Воронежа, что по заповеди Божьей в поте лица ест хлеб свой? Тот будет и первым русским учеником за границею — все тот же царь Петр.

В 1697 году по Европе разносятся странные вести: при разных дворах является русское посольство, при котором находится удивительный молодой человек: зовут его Петр Михайлов; он часто ездит отдельно от посольства, останавливается в разных местах, учится, работает, особенно занимается морским делом; но ничто не ускользает от его внимания; страсть к знанию, понятливость, способности необыкновенные. Остановился он в голландском местечке Сардаме и занимается корабельным плотничеством; но ему не долго дали поработать вволю: разнеслась по Сардаму весть, что молодой московский плотник сам царь Петр Алексеевич, и толпы любопытных начали окружать его.

Из Сардама Петр перешел на амстердамские верфи. И тут он занимался не одним корабельным плотничеством; его видели повсюду: в госпиталях, воспитательных домах, на фабриках и в мастерских, все ему нужно видеть, обо всем узнать, как делается, и самому поработать; слушал профессорские лекции, которые иногда читались для него на яхте, во время дороги, потому что он дорожил каждою минутою. Из Амстердама Петр писал в Москву к патриарху: «Мы в городе Амстердаме трудимся для приобретения искусства в морском деле, чтоб победить врагов Иисуса Христа, турок и освободить христиан, живущих под их игом, чего до последнего издыхания желать не перестану».

В начале 1698 года Петр уже в Англии, оканчивает здесь кораблестроительную науку. Проведя три месяца в Англии, он опять на твердой земле и направляет путь в Вену, откуда собрался было в Венецию, в южное морское государство; но вместо Венеции должен был поскорее возвратиться в Россию: пришла весть, что бунтуют стрельцы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.