Саморазоблачение Хрущёва

Саморазоблачение Хрущёва

Мемуары Хрущёва интересны не только описанием последних дней жизни Сталина. Сам того не желая, Хрущёв совершил «явку с повинной» и рассказал, как 2 марта, находясь у постели Сталина, он понял, что Берия далёк от коммунистических идеалов и, придя к власти, намеревается изменить государственный строй. Это его напугало и заставило действовать.

Он вспоминает, что в субботу, 28 февраля, Сталин пригласил его, Маленкова, Берию и Булганина приехать в Кремль. Они посмотрели кино, затем, по предложению Сталина, поехали ужинать на ближнюю дачу. Ужин затянулся.

«Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом. Мы кончили его, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его „обеды". Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-то неожиданность.

Когда выходили в вестибюль, Сталин, как обычно, пошёл проводить нас. Он много шутил, замахнулся, вроде бы пальцем, и ткнул меня в живот, назвав Микитой. Когда он бывал в хорошем расположении духа, то всегда называл меня по-украински Микитой. Распрощались мы и разъехались.

Мы уехали в хорошем настроении, потому что ничего плохого за обедом не случилось, а не всегда обеды кончались в таком добром тоне»[122].

Эта часть воспоминаний любителям сенсаций неинтересна – нет даже полунамёка на существование заговора. Всё шло как обычно. Политические лидеры государства оставили за стенами дачи «дело врачей», подошедшее к трагическому завершению, и развлекались, как принято на Руси, долгим застольем. Хозяин стола «забыл» о дне рождения дочери. Гости, зная о сложных взаимоотношениях между дочерью и отцом, из деликатности ему этого не напомнили. Было много тостов, но тост за именинницу, за Светлану Сталину, произнесён не был. Впрочем, мы ещё вернёмся к её дню рождения.

Гости разъехались по домам. В воскресенье, ожидая вызова Сталина, Хрущёв не обедал. Не дождавшись приглашения, он поужинал, лёг в постель, однако вскоре был поднят звонком Маленкова, который сообщил ему о звонке, полученном от охраны.

«Они тревожно сообщили, что будто бы что-то произошло со Сталиным. Надо будет срочно выехать туда. Я звоню тебе и известил Берию и Булганина. Отправляйся прямо туда". Я сейчас же вызвал машину. Она была у меня на даче. Быстро оделся, приехал, всё это заняло минут 15. Мы условились, что войдём не к Сталину, а к дежурным. Зашли туда, спросили: „В чём дело?" Они: „Обычно товарищ Сталин в такое время, часов в 11 вечера, обязательно звонит, вызывает и просит чаю. Иной раз он и кушает. Сейчас этого не было". Послали мы на разведку Матрёну Петровну, подавальщицу, немолодую женщину, много лет проработавшую у Сталина, ограниченную, но честную и преданную ему женщину.

Чекисты сказали нам, что они уже посылали её посмотреть, что там такое. Она сказала, что товарищ Сталин лежит на полу, спит, а под ним подмочено. Чекисты подняли его, положили на кушетку в малой столовой. Там были малая столовая и большая. Сталин лежал на полу в большой столовой. Следовательно, поднялся с постели, вышел в столовую, там упал и подмочился. Когда нам сказали, что произошёл такой случай и теперь он как будто спит, мы посчитали, что неудобно нам появляться у него и фиксировать своё присутствие, раз он находится в столь неблаговидном положении. Мы разъехались по домам».

Хрущёв и Булганин прибыли на дачу через 15 минут после звонка Маленкова, выслушали охранников, рассказавших, в каком состоянии они обнаружили Сталина, и, убедившись, что он находится без сознания (якобы спит), «подмоченный», не встревожились, не вызвали врачей, а уехали домой. Если бы подобную беспечность совершил врач «скорой помощи», его отдали бы под суд за неоказание помощи пациенту или за преступную халатность, приведшую к смерти. Как быть с членами Политбюро? Обвинять их в непреднамеренном убийстве? Продолжим читать, не торопясь с выводами.

«Прошло небольшое время, опять слышу звонок. Вновь Маленков: „Опять звонили ребята от товарища Сталина. Говорят, что всё-таки что-то с ним не так. Хотя Матрёна Петровна и сказала, что он спокойно спит, но это не обычный сон. Надо ещё раз съездить". Мы условились, что Маленков позвонит всем другим членам Бюро, включая Ворошилова и Кагановича, которые отсутствовали на обеде и в первый раз на дачу не приезжали. Условились также, что вызовем и врачей. Опять приехали мы в дежурку. Прибыли Каганович, Ворошилов, врачи. Из врачей помню известного кардиолога профессора Лукомского. А с ним появился ещё кто-то из медиков, но кто, сейчас не помню».

Врачи появились лишь 2 марта в 9 часов утра. Хрущёв скомкал рассказ, не объяснив, почему сутки Сталин находился без врачебной помощи и почему он, прибывший первым, не потребовал от Игнатьева привезти из тюрьмы личных врачей Сталина. Неожиданно Хрущёв «позабыл» фамилии лечащих врачей (хотя именно он сослал в 1954 году за Полярный круг в Воркуту министра здравоохранения СССР Третьякова, руководившего лечением). Но всё, что касается Берии, он помнит до мельчайших подробностей.

Врачам приказали начать осмотр. Под напряжёнными взглядами партийных вождей Лукомский нервничал и, приступая к осмотру, по наблюдению Хрущёва, прикасался к руке пациента, подёргиваясь, как к раскалённому железу. Берия не выдержал и грубо приказал: «Вы врач, так берите как следует».

Лукомский установил, что правая рука не действует. Парализована также левая нога, потеряна речь… Состояние тяжёлое, констатировал он.

Получив медицинское заключение, осмелевшие члены Президиума позволили врачам разрезать костюм, переодеть Сталина в чистое белье и перенести в большую столовую, где было больше воздуха. Из опасений разгласить тайну они не рискнули перевезти его в больницу. Они приняли решение установить возле больного дежурство врачей и, на всякий случай, организовали собственное дежурство. Маленков и Берия выбрали для себя дневное время. Вечером дежурили Каганович и Ворошилов. Хрущёв и Булганин согласились на ночное дежурство. «Я очень волновался, – писал Хрущёв, – и, признаюсь, жалел, что можем потерять Сталина, который оставался в крайне тяжёлом положении».

Очень важное признание. Будущий обвинитель Сталина оставался его единомышленником даже тогда, когда Сталин был физически недееспособен. Хрущёв волновался и искренне жалел, что уходит эпоха Сталина. Он понимал, что несёт личную ответственность за репрессии в Москве и на Украине, и теперь, когда Сталин умирал, он всерьёз беспокоился о своём будущем. Смена политического курса не входила в его планы. Во всяком случае, нигде он об этом не пишет.

«Как только Сталин свалился, Берия в открытую стал пылать злобой против него. И ругал его, и издевался над ним. Просто невозможно было его слушать! Интересно впрочем, что, как только Сталин пришёл в чувство и дал понять, что может выздороветь, Берия бросился к нему, встал на колени, схватил его руку и начал её целовать. Когда же Сталин опять потерял сознание и закрыл глаза, Берия поднялся на ноги и плюнул на пол. Вот истинный Берия! Коварный даже в отношении Сталина, которого он вроде бы возносил и боготворил».

Политическое чутьё подсказало ему, что опасность исходит от Берии, который стал членом Политбюро лишь в 1946 году и не входил в число руководителей «большого террора». Хрущёва насторожило, что Берия, не скрывая, открыто демонстрировал неприязнь к Сталину. Он понял, кого следует опасаться в первую очередь.

Несмотря на дружеские отношения, сложившиеся между ними ещё с довоенных времён – Хрущёв неоднократно упоминает об этом в своих мемуарах, – поведение Берии его напугало. Он помнил, что в августе 1938, на следующий день после того, как Берия стал наркомом, он подписал приказ, осуждающий массовые аресты и избиения заключённых, и настоял на снятии с должностей секретарей обкомов, усердствующих в проведении репрессий. Затем по приказу Берии были арестованы и преданы суду работники НКВД, которым инкриминировали «фальсификацию следственных документов, подлоги и аресты невиновных». А ведь именно этим Хрущёв занимался и в Киеве, и в Москве.

Убедившись, что к активной деятельности Сталин уже не вернётся (врачи подтвердили, что чаще всего такие заболевания заканчиваются смертью), Хрущёв начал сколачивать антибериевскую коалицию. Агитацию он начал с Булганина, с которым у него были наиболее доверительные отношения. Готовясь к опасному разговору, Хрущёв предусмотрительно выбрал для себя и Булганина ночное дежурство. Не было свидетелей сговора, который при неблагоприятном стечении обстоятельств мог бы завершиться арестом. В комнате было трое: умирающий Сталин, Хрущёв и Булганин. Шекспировская ночь! Уже будучи на пенсии, Хрущёв рассказал, как он втянул Булганина в заговор против Берии[123].

– Сейчас мы находимся в таком положении, что Сталин вскоре умрёт. Он явно не выживет. Да и врачи говорят, что не выживет. Ты знаешь, какой пост наметил себе Берия?

– Какой?

– Он возьмёт пост министра госбезопасности. Нам никак нельзя допустить это. Если Берия получит госбезопасность – это будет начало нашего конца. Он возьмёт этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас. И он это сделает!

Булганин согласился с Хрущёвым, и оставшееся время, – вспоминает Хрущёв, – они обсуждали, как будут действовать.

Наконец-то Хрущёв оказался искренен. О разоблачении культа личности Сталина и судьбах миллионов узников ГУЛАГА он не думал. Его волновала собственная судьба. Он понимал, что надо срочно получить доступ к архивам и основательно их почистить, убрав «отпечатки пальцев» с кровавых документов эпохи.

В будущем он так и сделал. На документе, в котором члены Политбюро одобряли расстрел поляков в Катыни, подпись Хрущёва отсутствует. Хрущёв боялся разоблачений и, сколачивая коалицию, пугал членов Политбюро. Договорившись с Булганиным, он сообщил ему, что следующим шагом станет разговор с Маленковым.

«Думаю, что Маленков такого же мнения, он ведь должен всё понимать. Надо что-то сделать, иначе для партии будет катастрофа". Этот вопрос касался не только нас, а всей страны, хотя и нам, конечно, не хотелось попасть под нож Берии. Получится возврат к 1937–1938 годам, а может быть, даже похуже».

После окончания дежурства Хрущёв уехал домой. Несмотря на бессонную ночь, по его признанию, он долго не мог уснуть (обдумывал предстоящий разговор с Маленковым) и принял снотворное. Едва он лёг в постель, позвонил Маленков, сообщивший, что у Сталина произошло ухудшение, и он должен немедленно выехать.

«Я сейчас же вызвал машину. Действительно, Сталин был в очень плохом состоянии. Приехали и другие. Все видели, что Сталин умирает. Медики сказали нам, что началась агония. Он перестал дышать. Стали делать ему искусственное дыхание. Появился какой-то огромный мужчина, начал его тискать, совершать манипуляции, чтобы вернуть дыхание. Мне, признаться, было очень жалко Сталина, так тот его терзал. И я сказал: „Послушайте, бросьте это, пожалуйста. Умер же человек. Чего вы хотите? К жизни его не вернуть". Он был мёртв, но ведь больно смотреть, как его треплют. Ненужные манипуляции прекратили.

Как только Сталин умер, Берия тотчас сел в свою машину и умчался в Москву».

Находившиеся на даче члены Президиума приняли решение вызвать в Москву всех членов Президиума ЦК.

Хрущёв остался наедине с Маленковым и, видя, как тот нервно расхаживает по комнате, предпринял попытку переговорить с ним. Хрущёв приводит диалог, состоявшийся между ними[124].

– Егор, мне надо с тобой побеседовать.

– О чём? – холодно спросил он.

– Сталин умер. Как мы дальше будем жить?

– А что сейчас говорить? Съедутся все, и будем говорить. Для этого и собираемся.

Хрущёв понял, что все вопросы уже оговорены с Берией, и дипломатично ответил: «Ну, ладно, поговорим потом».

Первая попытка привлечь на свою сторону Маленкова не удалась, и Хрущёв затаился.

Приехали на дачу члены Президиума ЦК, дочь Сталина. Хрущёв лично встретил её. По его признанию, он сильно разволновался и заплакал. «Мне было искренне жаль Сталина, – вторично повторил он слово „жалость", – его детей, я душою оплакивал его смерть, волновался за будущее партии, всей страны»[125].

В тот же день, – вспоминает Хрущёв, – состоялось совместное заседание пленума Центрального Комитета КПСС, Совета министров и Президиума Верховного Совета СССР. Берия и Маленков обо всём уже договорились. Первым выступил Берия, предложивший освободить Маленкова от обязанностей секретаря ЦК и назначить его председателем Совета министров. Выступивший затем Маленков предложил утвердить своим первым заместителем Берию, объединить Министерства госбезопасности и внутренних дел в одно министерство и назначить Берию министром внутренних дел.

Пост главы Правительства, прежде занимаемый Сталиным, по традиции давал право председательствовать на заседаниях Политбюро. Он был более ответственным, чем должность секретаря ЦК. На освободившееся место по неосмотрительности Берия предложил утвердить Хрущёва.

Маленков, новоиспечённый председатель Совета министров, стал неформальным лидером партии. Хрущёв, возглавив партийный аппарат, стал третьим лицом государства. Распределив портфели, Маленков объявил собравшимся о наиболее важном решении «узкого кабинета», о котором «забыл» упомянуть Хрущёв:

«Бюро Президиума ЦК поручило тт. Маленкову, Берия и Хрущёву принять меры к тому, чтобы документы и бумаги товарища Сталина как действующие, так и архивные, были приведены в должный порядок»[126].

В день смерти Сталина был сформирован правящий триумвират. В первую очередь «нововеликую тройку» беспокоил архив, который надлежало почистить. Булганин из обоймы первых вождей выпал.

Интересны воспоминания Серго Берии. Он пишет, что в дни болезни Сталина Хрущёв неоднократно приезжал к ним на дачу и уговаривал отца возглавить Министерство внутренних дел (именно этим Хрущёв пугал Булганина). Берия отказывался, считая для себя достаточным пост первого заместителя Председателя Совета министров.

Интригуя, Хрущёв заигрывал с Берией, демонстрируя дружеские отношения. В конечном итоге он сумел обвести его вокруг пальца.

Читатель вправе спросить: зачем приведены длинные отрывки из воспоминаний Хрущёва? Не лучше ли коротко пересказать? – Нет, не лучше. Волкогонов и Млечин пересказывали, добавляя несуществовавшие диалоги, вольно или невольно искажая исторические события.

Хрущёв – единственный из четырёх свидетелей ночного застолья, оставивший письменное описание памятной ночи, и один из главных свидетелей, рассказавший о последних днях жизни Сталина. Почти все версии сталинской смерти строятся на его показаниях. Какие бы сомнения ни возникали в искренности его слов, их нельзя игнорировать.

Из воспоминаний Хрущёва видно, что будущий обвинитель Сталина относился к нему с подобострастием, а по характеру был интриганом и склочником. Не Берия, а Хрущёв виновен в запоздалом прибытии врачей. Находясь возле умирающего Сталина, Хрущёв думал не об избавлении от тирана, на совести которого миллионы невинных жертв. Он жалел Сталина и страшился перемен, зная, что они могут привести его на скамью подсудимых. Жалости к детям, которые росли без родителей, – их воспитывали бабушки, – у него не было. О том, чтобы распахнуть ворота лагерей (Хрущёв не был наивным человеком, пачками подписывал смертные приговоры), он не думал. Ему было не до этого. Даже будучи на пенсии, он не решился приписать себе мысли о невинно осуждённых. Он не думал о жене Молотова – Берия освободил её на следующий день после похорон Сталина, не дожидаясь юридического закрытия дела.

Хрущёв, плясавший гопак на сталинских посиделках, на роль Брута не потянул – он осмелился поднять руку на Цезаря лишь после его смерти.

Берия, который в день похорон Сталина начал десталинизацию страны (о его речи на похоронах поговорим позднее), начавший массовые реабилитации политзаключённых и освобождения из тюрем, замедленные и приостановленные после его ареста, по прошествии многих лет оставался для Хрущёва страшным врагом. Он испугался его реформ. Дважды Хрущёв повторяет пугающие слова «начало конца»:

«Если Берия получит госбезопасность – это будет начало нашего конца. Он возьмёт этот пост для того, чтобы уничтожить всех нас.

…Чувствовал, что сейчас Берия начнёт заправлять всем. А это – начало конца. Я не доверял ему, не считал уже его коммунистом»[127].

Хрущёв не желал перемен. Поэтому возле постели умирающего Сталина, когда он заподозрил Берию в отходе от коммунистической идеологии, начался заговор Хрущёва. Чтобы читатель мог в этом убедиться, пришлось не пересказать, а привести обширный отрывок из откровений человека, который сохранил Советский Союз.

Рассказывая о Берии, который якобы собирался устроить новый 1937 год или «даже похуже» (неужели может быть хуже?), Хрущёв признал, что именно Берия предложил назначить его секретарём ЦК. С этой должности он начал восхождение к посту единоличного главы государства и не удержался от создания собственного культа личности.

Какие выводы можно сделать, читая мемуары Хрущёва? Первый: заговора против Сталина не было – он умер естественной смертью.

Второй: заговора Берии не было. И третий: был заговор Хрущёва. Он боялся обвинений в пособничестве террору и, не дожидаясь смерти Сталина, начал борьбу за власть. Ему потребовалось четыре месяца, чтобы убедить Маленкова, что реформы Берии представляют смертельную опасность для коммунистического режима и «старой гвардии» Политбюро. Благодаря его бдительности Советский Союз и Варшавский договор не были похоронены в 1953 году и «дожили» до 1991 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.