Глава 8. Habemus papam: «взлет» папской власти

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 8. Habemus papam: «взлет» папской власти

11 ноября 1215 г. в Риме начался крупнейший церковный собор христианских вождей, который когда-либо видел мир. В нем лично участвовали около четырехсот епископов и восьмисот аббатов. Присутствовали также и представители от всего соборного духовенства Западной Европы, где не было епископов, а также группа наблюдателей, посланных восточными патриархами. Собравшиеся Отцы Церкви приступили к разработке самой амбициозной программы тотальной реформы христианства, когда-либо проводимой в мире: в духе correctio Каролингов, но заново определенной в промышленном масштабе.

Один блок соборных канонов наносил удар по коррупции духовенства. Многие установившиеся порядки были объявлены вне закона, включая назначение несовершеннолетних родственников на церковные должности, продажу церковных должностей и открытую распущенность. Собор также сделал все возможное, чтобы придать этому осуждению больше основательности: восьмой канон устанавливал, что любая официально зарегистрированная жалоба на духовное лицо должна быть полностью расследована, а не просто положена под сукно. Монахи тоже получили свою долю внимания: двенадцатый канон требовал, чтобы в каждой архиепископской провинции был создан надзорный орган (под названием капитул), обязанный контролировать поддержание должной дисциплины среди монахов (эта идея возникла из прецедентов, установленных в Дании в 1205 г. и Риме в 1210 г.).

Однако еще больший акцент был сделан в отношение мирян: ответственности духовенства за обеспечение прихожанам как можно лучших церковных служб и благочестивой дисциплинированности мирян в ответ на это. Среди многих ярких моментов двадцать первый канон постановлял, что все миряне, мужчины и женщины, должны приходить на исповедь по крайней мере раз в год, своевременно выполнять любую епитимью и принимать святое причастие на Пасху. Десятый канон затрагивал вопросы проповедования – главного механизма, посредством которого в основном безграмотные миряне обучались своей религии. На соборе была выражена особая озабоченность состоянием дел в крупных епархиях, где епископ (ответственный за проповедование христианства с древних времен) мог вести борьбу за обеспечение соответствующего повсеместного чтения проповедей. Одиннадцатый канон требовал, чтобы каждый архиепископ митрополии обучал Священному Писанию священнослужителей и других членов духовных орденов, отвечавших за мирскую паству. Девятнадцатый и двадцатый каноны обращали внимание на церковные здания, требуя, чтобы освященные хлеб и вино хранились в освященных условиях в церкви, а к самим церквям должно было быть отношение как к священным местам, предназначенным только для проведения религиозных служб (в это время деревням стали необходимы помещения, которые были бы отделены от церквей). Каноны пятидесятый – пятьдесят второй даже обратились к браку, требуя, чтобы он торжественно заключался в церкви как полностью оплаченное христианское таинство, и заново установили запрет на инцест с почти не поддающихся контролю семи ступеней родства (по этому закону, честно говоря, почти все являются слишком близкими родственниками, чтобы вступать в брак) до четырех.

Даже это (что означало иметь менее чем одного общего прапрадедушку или прапрабабушку) было несколько сложно для немногочисленной аристократии Западной Европы, имевшей тесные взаимосвязи, и относительно стационарно проживавшего в деревнях крестьянства. В Лотарингии в XIX в., как было подсчитано, почти 50 процентов крестьянских браков нарушали эти ограничения, которые были существенно шире, чем необходимые меры для сохранения здорового генофонда. И после окончания церковного собора в целом не произошло внезапной вспышки массового христианского благочестия в западном христианском мире. Но дело в другом.

Этот необычный и амбициозный церковный собор проходил в Большом зале Латеранского дворца в Риме – штаб-квартире папы римского начиная с IV в. Он был созван и проходил под председательством правящего папы римского Иннокентия III, который не только диктовал его повестку дня, но и прочитал проповедь на церемонии открытия. Основываясь на Евангелии от Луки, 22: 13, он заявил: «Я искренне желал съесть с вами вместе пасхального агнца, прежде чем я пострадаю, то есть прежде чем умру». Его слова были необычно пророческими, так как смерть настигла его следующим летом 16 июля в Перудже, но папа римский имел в виду не свою собственную смерть. Он использовал Песах (и Песах, и пасхальный агнец на английском языке звучат как Passover. – Пер.) в память о бегстве израильтян из Египта, чтобы представить три типа поездок, которые стояли главными в повестке дня собора, – личная поездка для обретения Иерусалима (так как они жили в мире, в котором Крестовые походы стали реальностью жизни, и Иннокентий собирался провозгласить пятый из них), духовный переход церкви от коррупции к реформе и индивидуальное путешествие каждой отдельной души с Земли на блаженные Небеса.

Но если папа Иннокентий рассматривал несколько новых путешествий, то одно, более старое, было закончено. На IV Латеранском соборе мы наконец видим, что папская власть ощутимо действует как глава западного христианского мира: созывает церковные соборы с массовым присутствием духовенства, диктует повестку дня, устанавливает стандарты веры и богослужений для духовенства и мирян и пытается проводить их в жизнь. И здесь контраст с перестройкой Каролингов, проводившейся около четырехсот лет до этого, не мог быть более разительным. Затем, следуя установленной практике, император и его придворные становились главной движущей силой религиозной реформы. Притязания Иннокентия на власть простирались еще дальше. В 1201 г. в декреталии, в которой обсуждался существующий избыток кандидатов на трон Священной Римской империи, он заявил, что задачей папы римского является забота об интересах империи, потому что та получила рождение и окончательную власть от папства. И эта заявленная власть не была ограничена только империей. В таком же известном письме от 1198 г. он использовал аналогию с астрономией, чтобы утверждать, что его власть на самом деле превосходит власть любого европейского правителя:

«Подобно тому как луна берет свой свет от солнца и является меньше его в количественном и качественном отношении, по положению и мощи, так и королевская власть берет великолепие своего высокого положения от власти папы римского»[296].

Иннокентий III не только претендовал на абсолютную власть над западной церковью и продемонстрировал действенность этой претензии на чрезвычайном собрании церковнослужителей, которые приехали в Рим на IV Латеранский собор, но и обосновывал эту претензию, утверждая, что его власть более высокого порядка, чем власть любого земного правителя в христианском мире. Как же после половины тысячелетия, прошедшей под главенством императоров в христианском мире, основанном на последовательной идеологии, произошел переворот в период между правлением Карла Великого и Иннокентия III?

Как ковалась папская власть

После коронации Карла Великого между папской властью и уровнем руководства христианским миром, который стал осуществлять папа Иннокентий III, существовали препятствия двоякого рода. Во-первых, ощущалась нехватка идеологии. Со времен Геласия в Риме всегда заявляли, что власть в религиозных вопросах настолько иного порядка, что ее не мог на законных основаниях осуществлять тот или иной император или король и что духовным мечом должен обладать папа римский как преемник святого Петра. Но это утверждение не признавалось. Ответное утверждение римских императоров в период заката Римской империи, королей государств-правопреемников и правителей династии Каролингов, что они были назначены Господом Богом и, значит, должны управлять как церковными, так и государственными делами от Его имени, было принято как в теории, так и на практике огромным большинством церковнослужителей с момента обращения Константина в христианство.

Во-вторых, даже если кто-то и хотел признать папскую альтернативу, то огромные преимущества императоров и королей, обладавших как богатством, так и практическим влиянием, представляли собой проблему другого рода. На протяжении поздней Античности и в начале Средних веков императоры и короли имели подавляющее присутствие в жизни огромного большинства особенно высокопоставленных служителей западной церкви: назначали епископов и аббатов наиболее значимых монастырей, появляясь время от времени в их краях и созывая их на ассамблеи, на которых обсуждались все ключевые церковные вопросы и принимались новые уставы. Благодаря Карлу Великому в особенности римская церковь теперь была значительно богаче, но даже ее новое богатство бледнело и казалось несущественным рядом с доходами монархов-Каролингов. Кроме того, существовала та старая проблема, которая сделала город Рим нецелесообразным как средоточие императорской власти в позднеримский период, когда центр тяготения сместился к северу от Альп. Город физически находился на периферии – с учетом скоростей передвижения того времени – и имел чрезвычайно неудобное месторасположение. Рим оставался, как выразился один обозреватель в IV в., «священной территорией, далекой от большой дороги», то есть, подобно Юстиниане-Приме, он находился чертовски далеко от любого места, которое имело значение для большинства людей, и делать его центральным пунктом всякий раз, когда требовалось решение какой-либо проблемы, стало нецелесообразно[297].

Однако в середине IX в. был сделан главный шаг к решению по крайней мере первой из этих проблем. Все давно уже признали, что Римская епархия и ее епископ, папа римский, могут по праву претендовать на совершенно особый статус в христианском мире, но перед лицом мощного сочетания идеологического оправдания и практической власти, которые могли пустить в ход короли и императоры, они так и не достигли многого в плане реальной власти и влияния в противоположность простому престижу. Это в чем-то похоже на пребывание на посту вице-президента США: вы прекрасно живете где-нибудь и время от времени участвуете в какой-нибудь церемониальной суете, но – лишний человек (на ум приходит Дик Чейни в роли папы римского Григория Великого) – вы совершенно неуместны в ключевых процессах западной церкви. Это оказывалось верным и во времена Каролингов, и в IV в., и раньше. Однако если и не существовал документальный послужной список лидерства, его всегда можно было придумать, и в середине IX в. по западному христианскому миру начал циркулировать ряд узаконенных фальшивок, рассчитанных на большое будущее.

Все собрание из четырех текстов известно как Pseudo-(= ложный)Isidore по имени, которое появляется в предисловии к самому важному из них. Все выглядит так, будто первоначальное намерение состояло в том, чтобы приписать эту часть коллекции Исидору Севильскому – великому испанскому епископу, ученому и законодателю, но затем кто-то с большим чувством хронологии заметил, что часть материалов датированы после его смерти, так что их автор превратился в неизвестного человека по имени Исидор Меркатор. Эти тексты включают собрание канонов испанского и галльского церковных соборов (Collectio Hispana Gallica Augustodunensis, если быть точным), длинное письмо от папы Адриана I (772–795) архиепископу Ангильраму из Метца (Capitula Angilramni), продолжение собрания капитуляриев Каролингов аббата Ансегия, с которыми мы познакомились в главе 6 (Benedictus Levita), и, наконец, собственно Pseudo-Isidore – смешанное собрание постановлений из более широкого круга церковных соборов, чем в первом тексте (включая все старые Вселенские соборы), и большое количество папских декреталий. Охватывая древние церковные соборы, их галльские и испанские аналоги в эпоху государств-правопреемников, материалы эры Каролингов и массу папских декреталий, это собрание представляет собой более или менее полное собрание церковных законов во всех его разнообразных источниках – так обстояли дела в IX в.

Однако это собрание стало во всех отношениях смесью подлинных и подложных документов, за одним исключением – письма Capitula Angilramni, которое было абсолютной подделкой. Многие отдельные постановления в Collectio Hispana Gallica Augustodunensis являлись достаточно подлинными, но их латинский язык систематически усовершенствовался, чтобы он больше отвечал нормам Каролингов, и это дало необходимую возможность «подогнать» часть его содержания в соответствии с целями тех, кто его подделал. Аналогично около четверти документов времен Каролингов, собранных в Benedictus Levita, были подлинными, но остальные – опять-таки подделки.

Главным произведением, однако, считается само собрание текстов Pseudo-Isidore, которое, подобно «Галлии» во времена Юлия Цезаря, вышло в них частях. Две из трех состояли главным образом из подлинных текстов, хорошо известных латинской церковной аудитории: сборник постановлений церковных соборов начиная от Никеи и до VII в. и папских декреталий с IV в. до времени правления Григория II (715–731). Многие из них освещали те же темы, что и сборник Dionysio-Hadriana, посланный папой Адрианом I Карлу Великому и ставший отправной точкой для последующих церковных законов Каролингов, но опять-таки с некоторыми значительными исправлениями. И к этим известным уже материалам был затем добавлен сборник более ранних папских декреталий со времен папы Климента I в конце I в. до папы Мильтиада (умер в 314 г.). В начале VI в. Дионисий Эксигус не смог найти никаких полностью оформленных декреталий для своего сборника, датировавшегося раньше чем конец IV в., как мы видели в последней главе, и на это имелась веская причина: их попросту не было. Каждая из этих предположительно более ранних декреталий в Pseudo-Isidore являлась совершеннейшей фальшивкой. Этот сборник – умная, высококачественная подделка, сочетавшая фальсификацию с широким знанием настоящих текстов, впечатляющим владением различными латинскими стилями и прекрасным пониманием разных эпох в истории христианства. От начала до конца все подлинное и знакомое было тщательно собрано, чтобы заставить излишне доверчивого читателя принять правдоподобное и поддельное.

Что касается фальшивок, то они имели громкий успех, быстро, как вирус, распространились среди монастырских и соборных переписчиков латинских христианских рукописей. Иногда в отношении отдельных текстов раздавались сомневающиеся голоса, но до наших дней дошли свыше сотни частично или полностью законченных рукописей Pseudo-Isidore, датируемых до 950 г., то есть в первую сотню лет существования этого сборника (огромное число копий для данного периода), а тридцать законченных рукописей старше даже чем 900 г.[298]

Этот успех отражает, разумеется, само мастерство подделки, но это только часть рассказа. Если копнуть глубже, то сборник появился точно в нужный момент, чтобы произвести сильное воздействие. К середине IX в. correctio Каролингов было в полном разгаре, и западные служители церкви отчетливо понимали, что их действиями должен руководить установленный церковный закон. Каковы же основные источники этого закона на самом деле? Начиная с Admonitio Generalis Карла Великого, вышедшего в 789 г., им вдолбили в головы, что правильное отправление христианских обрядов определяется сочетанием прошлых постановлений Вселенских соборов, главных региональных церковных соборов и папских декреталий, как и затем модернизированных соответствующим образом новых постановлений капитуляриев Каролингов. Однако заполучить все соответствующие тексты было далеко не просто. Даже самые недавние из них – капитулярии Каролингов – собирались бессистемно до 840-х гг., а доступ к другим текстам оставался частичным. Рукописи не доказывают даже, что крупную церковную библиотеку обязывали иметь свои собственные копии всех главных текстов. Поэтому тогда не существовало другого сборника церковных законов сколько-нибудь аналогичного охвата необходимых источников, чем предлагал Pseudo-Isidore. Все, о чем вы когда-либо слышали, было включено в один удобный сборник, написанный на отличном, подражающем классической латыни языке времен Каролингов. И любые детали его разночтений и другие версии аналогичных текстов, которые у вас случайно могли оказаться, можно было легко опустить как ошибки копировальщиков с учетом небрежности и фрагментарности имевшихся альтернативных рукописей, которые по-прежнему могли похвастаться более чем одним латинским переводом, например, документов Вселенских соборов и многих частичных собраний папских писем и соборных постановлений. Иными словами, Pseudo-Isidore появился в тот момент, когда церковнослужители Каролингов знали уже достаточно, чтобы понимать, на какие материалы они должны полагаться, но еще не умели различать правдоподобные подделки.

Но если бы случайность хронометража сыграла решающую роль в принятии сборника, мне не нужно было бы рассказывать вам, что блестящее сочетание подлинного и поддельного в Pseudo-Isidore оказалось абсолютно неслучайным. Такую тонкую и сложную, трудоемкую работу по изготовлению подделки никогда бы не предприняли без весьма конкретной цели. Какова же она была?

Первый ключ к разгадке лежит в общем представлении властных структур о позднеантичном христианстве. Correctio Каролингов, как мы видели в последней главе, делало большой акцент на власти архиепископов над епископами, делая их, действующих непосредственно под покровительством императорской власти, главными «выкручивателями рук» в процессе реформ, ответственными за воздействие на остальное духовенство, включая викарных епископов, с целью убедить их поддержать реформу. Сборник Pseudo-Isidore представил во многом другой взгляд на то, как должна выглядеть законная христианская религиозная властная структура. Во-первых, включенные в него поддельные документы расширили представления о папской власти в исторической перспективе. Как мы уже видели в пятой главе, какая-то мысль о том, что император Константин когда-то сделал серьезную уступку власти папе Сильвестру, уже существовала в VIII в. и была использована Адрианом I с целью «поощрить» Карла Великого к небывалой щедрости после его завоевания Лангобардского королевства. Но в Pseudo-Isidore эти идеи полностью созрели в форме «Константинова дара» – сфабрикованной фальшивки, которая претендовала на то, чтобы быть подлинным даром императора в IV в. Она однозначно заявляла, что, уехав в Константинополь, император передал всю власть над западной церковью папе римскому Сильвестру[299]. Это основное принципиальное заявление затем было подкреплено множеством практических примеров этой предполагаемой папской власти в действии в поддельных декреталиях. В равной степени важно и то, что под папской «крышей» власть архиепископов умалялась с двух направлений: сверху вниз – изображена позднеантичная церковь, в которой дарение папами статуса патриарха умаляло власть архиепископов; снизу вверх – защищался статус простых викарных епископов от стоящих над ними епископов митрополии, сводя право архиепископа вмешиваться в управление епископом своей собственной епархией практически к нулю. Важно то, что сборник также установил строгие правила, которые сделали гораздо более трудным перевод епископов из их епархий, чем это могла бы признать существовавшая в IX в. практика.

При Карле Великом и Людовике Благочестивом смена епископов происходила очень часто: какая-то юридическая процедура соблюдалась, но если вы теряли расположение императора, то ваши дни на этом посту были сочтены. Pseudo-Isidore, напротив, утверждал, что без признания епископом своего проступка необходимо было собрать не менее семидесяти двух независимых свидетелей, готовых подписаться под выдвинутыми обвинениями, прежде чем могло начаться рассмотрение соответствующего дела в суде. А как только суд начинался, обвинению не становилось легче. Епископ мог дать отвод судье, даже если им являлся архиепископ его митрополии, и подать апелляцию высшей власти римской епархии в любой момент судебной процедуры (до, во время или после суда). Это была полная чепуха – ничего подобного никогда не происходило на практике. Но в сборнике Pseudo-Isidore использовали вопиющую фальсификацию, чтобы состряпать такую историю поздней Античности, когда папская власть управляла связной структурой, внутри которой другими ключевыми игроками были не императоры и архиепископы, а патриархи, назначенные папами, и епархиальные епископы[300]. Впервые сборник транслировал общепринятую, но совершенно неопределенную идею того, что римская епархия представляла собой что-то особенное в логически ясном объяснении того, что на деле должна означать эта «особость». Поддельный взгляд на прошлое перекрыл дефицит идеологии, которая давно уже низвела пап римских до подчиненного положения в империи. Наконец, соблазнительно думать, что мы видим развитие института папства в движении, в процессе захвата практического контроля над властными структурами западного христианского мира.

Но в то время как одна часть ученых давно предполагала, что текст «Константинова дара» состряпали где-нибудь в папском архиве, второй набор ключей к разгадке наводит на другую мысль. К середине IX в. так называемый ренессанс Каролингов означал, что ученые на севере Франкии писали на гораздо более близком к классическому варианте латыни, чем их коллеги в папском архиве, где еще не укоренились новые стандарты. Сборник Pseudo-Isidore написан на безупречной латыни времен Каролингов, и это вместе с некоторыми анахронизмами, встречающимися в отдельных фальшивках вроде «Константинова дара», прямо указывает на Северную Франкию. След рукописи, аналогично, безошибочен: сборник появился на севере, а затем распространился и по всей стране, что указывают и первые отчетливые следы его использования. В 852–853 гг. архиепископ Титгауд Трирский заявил о патриаршем главенстве над своим соседом архиепископом Реймсским на том основании, что он архиепископ давней римской провинции Белгики I, тогда как Реймс являлся столицей Белгики II. Впервые взгляд на прошлое Римской империи был использован для того, чтобы заявить претензию в IX в., и стал явным знаком действия Pseudo-Isidore, даже если этот сборник и не цитировался напрямую. Первая открытая цитата его текста звучит более или менее в это же время и в том же месте – в синодальных решениях, опубликованных архиепископом Гинкмаром Реймсским 1 ноября 852 г. И начиная с этого момента свидетельства его неявного и открытого использования и даже его непосредственные цитаты стремительно растут, всегда начинаясь в Северной Франкии и распространяясь вовне. Свидетельства неопровержимые: фальшивые представления на папскую власть в древности, изложенные в сборнике Pseudo-Isidore, были порождены не в Риме, а в Северной Франкии[301]. Почему?

Ставлю на то, что сборник – по крайней мере какая-то его часть – впервые появился во времена ссоры между Людовиком Благочестивым и его сыновьями в начале 830-х гг. В ключевой момент аббат Вала из Корбийского монастыря и архиепископ Лионский Агобард, как отражено документально, преподнесли папе Григорию IV тексты на тему папской власти, о которых сам папа до этого не знал. Ошеломляющее правдоподобие состоит в том, что загадочные документы входили в сборник Pseudo-Isidore. И Вала, и Агобард поддерживали права старшего сына Людовика Лотаря, и оба были обеспокоены тем, что изменение планируемого решения вопроса о престолонаследии 817 г. с целью включить в него Карла Лысого может подвергнуть опасности успех церковной реформы, уменьшив перспективу на продолжительные скоординированные действия. Летом 833 г. папа Григорий поехал на север Франкии, чтобы попытаться стать посредником в мирном урегулировании вопроса, и в этот момент сторонники Лотаря постарались использовать его в своих собственных целях – предложили иной взгляд на папскую власть, чтобы укрепить его позиции. Может, именно это побудило папу римского поехать в лагерь Людовика с целью провести переговоры о мире по непосредственной просьбе его сыновей, в то время как они – успешно и тайно – уводили от него его сторонников, чтобы затем низложить его, – пока неясно. Но эта модель точно передает общий контекст, в который мы должны поместить создание этого текста. Сборник Pseudo-Isidore был сфабрикован небольшой группой франкских церковнослужителей с огромными связями в высшем свете для своих собственных целей, в которые входило повышение значимости папской власти ради нее самой, но в той мере, в какой это их устраивало. И если они, возможно, начали с того, что воспользовались конкретным кризисом 833 г., то размах их дальнейшей деятельности быстро расширился. В частности, акцент текстов сборника на том, что следует значительно затруднить возможность избавиться от епископов, объяснялся недавним резким ростом смещений епископов с должности. И хотя использование папской власти было скорее эпизодическим, чем главным пунктом в плане, одной из привлекательных сторон для фальсификаторов в изложении расширенного взгляда на римскую власть стал именно факт расстояний. С учетом того, что Рим находился так далеко, а папская власть не имела эффективных рычагов власти во Франкии (на тот момент там не было, например, папских судов и судей), оказалось весьма безопасным использовать образ папской власти в древности, чтобы помешать осуществлению совместной власти императором и его архиепископами. Выведение на сцену Рима не столько усиливало практическую власть папы римского, сколько способствовало независимости епископов[302].

Но если таковой являлась изначальная цель сборника, то его возможности и искусная фальсификация означали, что за него ухватились и другие группировки для претворения в жизнь своих собственных целей. В 850-х гг., как мы уже видели, архиепископу Трирскому пришла в голову фантазия возродить древнюю церковь, управляемую патриархом (смысл для него лично: более высокий статус и увеличение доходов, так как успех в утверждении превосходства дал бы ему определенные права над владениями Реймса). В 860-х гг., аналогично, агрессивно-независимый епископ Ланский Гинкмар – племянник и викарный епископ архиепископа Реймсского Гинкмара – использовал Pseudo-Isidore с целью сделать себя независимым от власти своего дяди. В конечном итоге ни одна уловка не привела к успеху, а молодой Гинкмар кончил особенно плохо: поплатился и епископским саном, и обоими глазами[303]. Но это был не тот исход конкретных случаев, который имел значение в долгосрочной перспективе. На самом деле более важным стало то, что использование удобного сборника Pseudo-Isidore разными франкскими церковнослужителями, даже в их собственных целях (и дядя Гинкмар тоже склонялся к этому), одновременно делало сборник церковным законом и мало-помалу начинало внедрять свой образ христианской власти с папой римским во главе в сознание западноевропейских священнослужителей. Это также со временем посеяло семена перемен в самом Риме.

И снова тайные планы отдельных франкских церковников стали катализатором. В начале 860-х гг. Гинкмар Реймсский снова оказался не в ладах с другим своим викарным епископом, на этот раз Суассонским – Ротадом. Предмет конфликта: имеет ли право викарный епископ (как это утверждалось в сборнике Pseudo-Isidore – он снова в центре спора) лишать какую-то часть духовенства своей епархии средств к существованию. Гинкмар сказал, что не имеет, согласно стандартной практике церкви Каролингов. В конечном счете он стал склоняться к тому, чтобы убрать Ротарда из его епархии. Тут, ссылаясь на Pseudo-Isidore, Ротард обратился в Рим лично к папе римскому Николаю I (858–867). Тот сначала хотел передать дело на рассмотрение провинциальному синоду, согласно стандартной практике того времени, при которой такой исход – Гинкмар на председательском месте – был вполне предсказуем. Однако Ротард оказался находчивым малым и пустился в дорогу, которая, как и все, понятное дело, вела в Рим, и захватил с собой экземпляр сборника Pseudo-Isidore. И тогда настроение Николая I внезапно и радикально изменилось. Имея перед глазами «доказательства» древней христианской практики, 24 декабря 862 г. папа римский издал новое постановление. Следуя правилам, изложенным в Pseudo-Isidore, он теперь потребовал, чтобы апелляция Ротарда слушалась в Риме – с ним в качестве председателя[304].

Оружие, изготовленное на севере Франкии совершенно для других целей, проникло в Рим, оказалось в руках папы, который не побоялся его использовать. Результаты были подобны взрыву. Николай I не являлся нерешительным, застенчивым человеком и не боялся заниматься делами западной церкви, безжалостно утверждая свою собственную власть в 860–861 гг. – еще до появления Ротарда – над архиепископом Иоанном Равеннским, попытавшимся остаться независимым. Но новые идеологические оправдания и рекомендуемые процедуры, предоставленные в Pseudo-Isidore, подняли границы его амбиций на совершенно новый уровень. В результате последние пять лет его правления были отмечены рядом драматических вмешательств папской власти в дела, в которые его предшественники никогда не посмели бы сунуть нос. Самым значительным вмешательством оказалась попытка императора Лотаря II развестись со своей бездетной женой Теутбергой. Вмешался папа римский Николай I, потому что после долгих пререканий в 862 г. Лотарь убедил синод в Ахене (состоял из его церковнослужителей) дать ему разрешение на повторный брак с плодовитой наложницей Вальдрадой. Однако папа Николай I проявил свою власть, созвав собственный синод в Латеранском дворце в октябре 863 г., который объявил постановление провинциального синода недействительным и даже зашел так далеко, что отлучил от церкви двух архиепископов, которые председательствовали на нем.

Путь, возможно, был извилистым, но имеет значение то, куда он привел. В лице папы Николая I, вооруженного Pseudo-Isidore, мы видим папскую власть, которая наконец начинает соответствовать ожидаемым от нее служебным обязанностям действующей главы западной церкви. Ничего, что папа римский не выиграл все свои сражения, он по крайней мере пытался сражаться в тех случаях, когда его предшественники старались главным образом с довольным видом сидеть в Риме и получать периодические поздравления. Pseudo-Isidore представила модель того, как признанный авторитет папы римского может был облечен в практическую власть, и в руках Николая I эта модель была использована на практике. В его действиях присутствует дух революции, равно как и в откликах некоторых его современников. Известно, что летописец Регино Прюмский едко заметил, что папа пытается «сделать себя хозяином всего мира». Определенные элементы даже в Риме сочли, что новомодные претензии Николая трудно принять: никакого культа не установили в память о нем. Но отступать от примера Николая I, поражающего своей энергией, было нельзя. Папа Адриан II (867–872) оказался так же напорист в утверждении права папской власти вмешиваться в церковные дела северных провинций: в ссору между двумя Гинкмарами, например, на ее последних этапах или стал диктовать Бретани, как надо управлять делами ее церкви[305].

Поэтому если оценивать западное христианство в 870 г., то было бы трудно не прийти к выводу, что давно установленные модели стали меняться, что имперская власть над церковью находилась в процессе замены властью епископа Рима или, по крайней мере, впервые получила достойный вызов. Путь был далек от завершения. Но поведение Карла Великого, использовавшего папскую власть в своих собственных целях, отразилось на последующих двух политических поколениях франкских церковников, особенно тех, кто хотел ускользнуть – даже если только в каком-то конкретном случае – от имперской/архиепископской власти, которая поддержала correctio. Нахождение внешней власти, к которой можно обратиться, когда вам не нравится решение, которое вы, вероятно, получите ближе к дому, – это общечеловеческое явление. Много лет назад я слушал удивительный доклад, в котором исследовался вопрос о том, как колониальные суды Британской Родезии оказались заваленными бракоразводными делами, инициированными женщинами, потому что те были склонны считать, что эти суды не настолько автоматически встают на сторону мужчин, как их местные деревенские суды. Когда такие апелляции делаются достаточно часто, действия отдельного человека могут относительно быстро изменить давно устоявшиеся модели власти. Папа Николай I – это последний епископ Римский, который вошел в историю с официальной приставкой к имени «великий», и это, как вы можете подумать, есть отражение его настойчивых усилий, направленных на то, чтобы поднять авторитет папской власти на совершенно новый уровень. Он мог заслуживать или не заслуживать этого эпитета: я далек от того, чтобы судить. Однако вот что совершенно ясно: несмотря на идеологические заигрывания, зашифрованные в Pseudo-Isidore, видимое возвышение Николаем I папской власти оказалось иллюзорным.

Порнократия

В январе 897 г. папа Стефан VII официально открыл синод в базилике Святого Иоанна Латеранского. От самого здания в настоящее время мало что осталось, так как изначально оно было построено во времена самого Константина, но современная постройка стоит на том же месте. Стефан созвал синод, чтобы рассмотреть дело своего предшественника – папы римского Формозы (891–896), который присутствовал на нем лично – в каком-то смысле. Формоза умер в апреле предыдущего года, и Стефан распорядился эксгумировать его разлагающийся труп, восемь месяцев находившийся в земле, облачить его в папские одежды и посадить на скамью подсудимых. Формозу обвиняли в том, что он нарушил канонический закон: в 891 г. он был переведен из своей епархии в Портусе и стал епископом Римским (пятнадцатый Никейский канон запрещал такие перемещения). Также его обвиняли в клятвопреступлении (в какой-то момент Формоза был смещен с поста епископа Портуса и дал клятву, что никогда больше не будет епископом) и выполнении обязанностей епископа, будучи мирянином (так как впоследствии он снова стал епископом Портуса, после того как дал клятву). Прежде всего Стефан обвинял Формозу в главном грехе – активном стремлении к должности папы римского вместо того, чтобы предоставить свершиться воле Божьей (именно такого обвинения отчаянно пытался избежать Карл Великий в 790-х гг.). Согласно одной версии, Стефан большую часть суда разглагольствовал над трупом своего предшественника на тему «Когда ты был епископом Портуса, почему ты столь амбициозно узурпировал Римскую епархию?»[306].

Защита Формозы была возложена на молодого дьякона и, по имеющимся данным, не слишком довольного этой ролью, который стоял за трупом и периодически безо всякого воодушевления бормотал, что он невиновен. Последовавшее затем внезапное изменение означает, что судебные записи, которые, вероятно, изначально велись, до нас не дошли, но мы все же знаем (удивляйтесь), что Формозу признали виновным. Занятие им папского трона было объявлено незаконным, его имя вычеркнули из документов, а все официальные постановления, изданные им в статусе папы римского, отменили. С трупа сняли папские одежды, три пальца на правой руке, которыми Формоза пользовался, когда раздавал благословения, отрезали, и после краткого пребывания на кладбище для чужестранцев, привязали груз к его телу и бросили в Тибр. Ничто из этого и отдаленно не соответствовало поведению, ожидаемому от человека, занимавшего папский престол, и даже в конце X в. (семейству Борджиа не удастся совершить ничего столь же скандального), так что, наверное, неудивительно, что сам папа Стефан долго не протянул. В августе того же года он был смещен со своей должности, а к концу того же месяца – мертв: его заставили молчать – задушили. Окончательный вердикт по этому делу вынес Всемогущий, так как в тот же год сильное землетрясение уничтожило место суда, как выразился один современник, «от алтаря до дверей».

Но если суд над Формозой – самый ненормальный случай за всю историю папства, это был не единичный момент вызывающе оскорбительного соперничества. В конце IX–X в. на смену великому искусству управлять церковными делами папы римского Николая I пришла череда ожесточенных усилий и борьбы в его епархии – лейтмотив истории папской власти более чем на сто лет. Нелепые выходки папы Стефана относятся к ее упадку – периоду, в течение которого не менее девяти разных людей занимали папский престол в 896–904 гг. Но период, охватывающий полтора века после смерти непосредственного преемника Николая I – Адриана II, был отмечен столь многими, часто насильственными, сменами папской власти, что становится просто невозможно привести последовательный список всех пап. Часто несколько кандидатов претендовали на этот пост одновременно. Впоследствии порядок восстановили путем разграничения между истинными папами и незаконными самозванцами, но этот иногда произвольный процесс не может скрыть того, что периодические волнения, сопряженные с насилием, были характерны для этого периода. Почти одна треть всех тех, кто занимал папский трон между 872 и 1012 гг., умерли при подозрительных обстоятельствах. И если не все их кончины задокументированы, то мы знаем почему, так как прекрасно понимаем, что происходило тогда. К удушению обвинителя Формозы мы можем добавить такие запоминающиеся моменты, как удушение Иоанна X (914–928) и увечье греческого самозваного папы Иоанна XVI (997–998), который сумел выжить после того, как ему выкололи глаза, отрезали нос, губы, язык и кисти рук. Все величие третьей четверти IX в. исчезло в кажущейся бесконечной собачьей грызне за власть в Римской епархии, начальный этап которой получил оскорбительный ярлык «порнократия» (власть шлюх) от Льютпранда Кремонского – того самого обозревателя, который описывает с такой ужасающей притягательностью суд над Формозой. Льютпранд был особенно обеспокоен влиянием, которое оказывали на порядок наследования папского престола представительницы династий местных римских аристократов в первой половине X в. Это они были теми шлюхами, которых он имел в виду. Но более тщательный анализ этого явления – краха папской власти наводит на мысль о том, что порнократия в более широком и менее зависимом от пола смысле прекрасно подходит в качестве ярлыка для всего этого периода[307].

Чтобы понять, что происходило, важно не давать себе искать ряд точек, которые, оглядываясь на прошлое, можно соединить линией, ведущей к папству, каким мы его знаем, и считать, что мы располагаем всей исторической информацией. Если применить этот подход к эре Каролингов, то быстро становится ясно, что даже во время важных периодов в IX в. политика пап римских всегда оставалась весьма спорной, со скрытой тенденцией к насилию. Это был ожесточенный бунт, поставивший под угрозу глаза и язык папы римского Льва III и давший Карлу Великому рычаг воздействия, нужный ему для осуществления своей коронации императором. Кроме того, Лев пережил второй, менее известный бунт к концу своего правления, а Карлу Великому пришлось в 790-х гг. несколько раз выступать в роли спасителя, так что в структурном смысле императоры-Каролинги действовали как реальный ограничитель насильственных внутренних размежеваний, которые всегда угрожали сорвать крышку политической жизни в республике Святого Петра. Например, папа Паскаль I (817–824) был настолько непопулярен среди определенных слоев римского населения, что люди не хотели, чтобы его захоронили в соборе Святого Петра. Чтобы удержать власть, ему также пришлось ослепить и обезглавить двух своих самых высокопоставленных чиновников – primicerius Теодора и nomenclator Льва. Последовавшее затем расследование, проведенное по наущению своего отца Лотарем (старшим сыном Людовика Благочестивого), назначенным императором, не усмотрело необходимости какого-либо вмешательства Каролингов в это дело, однако появился документ Constitutio Romana, который ввел согласованный набор процедур для избрания папы римского, включая период, пока император размышляет над предложенной кандидатурой и дает свое одобрение – это должно было минимизировать возможность будущего насилия во время выборов[308].

Но резкое внутреннее размежевание, очевидное во время пребывания у власти папы Паскаля, так полностью и не исчезло. Его преемник – Евгений II (824–827) – был местным римским аристократом, но он являлся компромиссным кандидатом, введенным Лотарем ввиду множества претендентов на трон. Сергий II (844–847) аналогично добился власти, лишь сокрушив большую группу соперников, поддержавших кандидатуру архидиакона Иоанна. Эта борьба оставила на улицах Рима много мертвых, но Сергий, по крайней мере, отказался санкционировать казнь своего поверженного конкурента. А список все продолжается. Рагиберт – посланник папы римского Льва IV (847 —?) – был убит по пути во Франкию. Папа обвинил и судил за убийство трех своих соотечественников – высокопоставленных римлян Георгия, Адриана и Петра. Даже великий Николай I не сумел получить всеобщую поддержку. В память о нем не возник культ, как мы уже видели, а его преемник Адриан II счел необходимым приказать церковникам, собравшимся на собор в Труа 8 мая 868 г. (через год после смерти Николая I), включить своего предшественника в молитвы, читавшиеся во время мессы. В результате, предоставленные самим себе, они этого не сделали. И сам Адриан не сильно преуспел. В годы его правления произошел известный инцидент, когда его дочь, возможно, изнасиловал и, безусловно, похитил вместе с ее матерью некий Элевтерий, который затем убил обеих женщин. Все это вполне могло носить личный характер – источники не сообщают нам, – но так как Элевтерий являлся родным братом некоего Анастасия, который имел императорскую поддержку как кандидат на папский престол приблизительно с 850 г., тут наверняка замешаны хорошие деньги как, по крайней мере, составная часть насильственного плана. Действительно, вся последовательность насильственных смертей пап римских началась с Адриана, который был забит до смерти своей собственной свитой, изнемогавшей от нетерпения дождаться, когда подействует подсыпанный ему яд[309].

Основная идея фактов, относящихся к IX в., в целом проста. Политика Папской республики всегда была порочной и склонной к противоречиям, но, пока империя Каролингов оставалась достаточно сильной, чтобы вмешиваться, в какой-то степени поддерживался порядок, так как бунт против должным образом избранного (а значит, одобренного императором) папы римского с высокой степенью вероятности наказывался мечом, а любые чрезмерно скандальные махинации с избирательными округами во время выборов вызвали бы вмешательство и, вполне вероятно, назначение компромиссного кандидата, вроде Евгения II. Поэтому далеко не случайно политика пап римских переставала действовать должным образом. Начиная с конца 870-х гг. после смерти Карла Лысого, Людовика Немецкого, Людовика II и огромного числа их ближайших преемников в мире Каролингов политика определенно утратила свою последовательность (глава 6). Как прямой результат этого, в Риме могли падать перчатки, и мы быстро оказываемся в базилике Святого Иоанна Латеранского в 897 г. Но это только подсказывает следующий вопрос: почему политическая жизнь в республике Святого Петра была подвержена такому системному размежеванию?

То, как обошлись с разлагающимися останками папы Формозы, указывает нам правильное направление. Стефан, как вы помните, и отменил все постановления своего предшественника, и приказал отрубить те пальцы, которыми он благословлял верующих, что было неотъемлемой частью церемонии, посредством которой любое письменное решение папы официально вступало в силу. Одно из таких постановлений носило явно личный характер. Стефан стал епископом благодаря папе Формозе, так что отмена его постановлений освобождала первого от любых обвинений в том, что он был переведен на папский трон из другой епархии в нарушение того самого пятнадцатого Никейского канона, который был основным в обвинениях против Формозы. Однако у нас нет ни каких письменных данных о том, что он занимался чем-то серьезным на религиозном фронте: не составлял церковных законов и не поощрял никаких реформ в период своего пребывания у власти, хотя для своего времени был очень серьезным церковнослужителем. Его служба в папской миссии в Булгарии в годы правления папы римского Николая I, по-видимому, была выдающейся, так как булгарский хан, как отмечают письменные источники, хотел, чтобы Формоза, и никто иной, стал его новым архиепископом[310]. Оставив в стороне конкретную проблему со Стефаном, отмененные постановления, о которых шла речь, не имели религиозного характера; они были письмами о назначении, извещениями о новых дарах и подтверждении старых, сделанных Формозой за шесть лет пребывания в должности папы римского. Подобно императору из рода Каролингов, папа в IX в. являлся главой государства – республики Святого Петра – и помимо всяких религиозных функций должен был решать вопросы назначения на явно мирские должности. Папский престол также давал ему право распоряжаться всеми финансовыми активами, которые оказывались в границах республики. А значительную часть времени любого правления необходимо было потратить на распределение бенефиций, чтобы отплатить за предоставлявшиеся услуги и построить необходимый плацдарм поддержки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.