У ИСТОКОВ СОПРОТИВЛЕНИЯ
У ИСТОКОВ СОПРОТИВЛЕНИЯ
Нас разъединяет мировоззрение, разъединяет прошлое. В будущем мы будем, если доживем, бороться за свои идеалы друг против друга. Но сегодня нас все объединяет, нас объединяет общая судьба- подстерегающая нас массовая смерть, нас объединяет одна и та же цель- борьба, сопротивление.
Из выступления Юзефа Левартовского на первом заседании Антифашистского блока в марте 1942 г.
Хотя в Варшавском гетто господствовали резко антигитлеровские настроения, об активном сопротивлении поначалу думали только немногие члены ушедших в подполье политических партий и организаций. Гнетущее впечатление на людей производили вести о все новых победах германских войск. В том, что немцы в конечном счете потерпят поражение, не сомневался почти никто, но перспектива провести в гетто еще многие месяцы, а может быть, и годы казалась жуткой. О планах гитлеровцев в отношении евреев не знали, говорили, что в случае победы немцев вымрет четвертая часть евреев, а если одолеют англичане, погибнет три четверти, так как война затянется.
Своеобразной формой пассивного сопротивления в это время стало создание Эмануэлем Рингельблюмом, членом партии Поале-Сион Левица, подпольного архива Варшавского гетто. Известный ученый, много занимавшийся экономической и социальной историей польских евреев, один из основателей ряда научных институтов, ученых обществ и журналов, Рингельблюм обладал огромным личным мужеством и чувством гражданского долга. Он отказался от предложения Делегатуры польского правительства в эмиграции устроить ему побег из Польши. В гетто Рингельблюм требовал, чтобы юденрат протестовал против немецких мероприятий.
Рингельблюм хотел, чтобы о событиях в гетто, казалось бы невероятных в двадцатом веке, рано или поздно стало известно всему миру. Сразу же после создания замкнутого гетто он, возглавив целый коллектив научных работников и просто сочувствующих, организовал настоящий секретный научный институт под безобидным религиозным названием «Онег-шаббат» (Общество проведения субботнего отдыха). 22 ноября 1940 г. Рингельблюм утвердил рабочий план института. Главная задача состояла в сборе документов. Собирались комплекты оккупационных и подпольных газет, плакатов и объявлений, хроники, мемуары и дневники, написанные в гетто, фотографии, даже такие предметы, как фуражки и нарукавные повязки еврейской полиции. К работе были привлечены люди из всех слоев общества, всех политических направлений, кроме, разумеется, прямых агентов гестапо. Каждому объясняли важность задуманного, говорили о его личной ответственности за точность переданных в подпольный архив сведений. Осторожности ради авторы большей части передаваемых в архив материалов не оставляли своих имен, и лишь немногие знали о местонахождении архива.
Сотрудники архива старались осветить жизнь гетто со всех сторон, собирали материал о работе на немецких плацувках, о юденрате, о политической жизни, о голоде, о моральном состоянии общества, о пессимизме и о юморе, о культуре гетто и о его внешнем облике, о нищих. Вечерами, к концу трудового дня, Рингельблюм сортировал и уточнял собранное.
Подпольный архив уделял большое внимание судьбе детей и разработал детальную программу соответствующих исследований. Сотрудники архива распространяли среди детей анкеты, собирали детские дневники и воспоминания, записывали их рассказы, побуждали детей писать сочинения о жизни в гетто, собирали также сообщения взрослых, касающиеся детей. Наиболее интересные работы о детях написали учитель Конинский и литератор Опочинский. Оба они были впоследствии убиты гитлеровцами.
Опочинский представил также репортаж «Еврейский письмоносец», получивший премию на конкурсе, организованном подпольным архивом. М.Пассенштейн, бывший адвокат, работавший теперь в полиции, написал для архива исследование о контрабанде. Винклер, служащий статистического отдела юденрата, писал статьи об экономике гетто. Сам Рингельблюм наряду с регулярным ведением хроники событий принялся за большой труд «Польско-еврейские отношения во время второй мировой войны», задуманный как часть целой серии работ, посвященных экономической, общественной и культурной жизни евреев в оккупированной Польше. Доктор Леман собирал фольклор, возникший во время войны. (Леман умер в начале 1942 г., и все его материалы пропали.) Менахем Линдер, изучавший материальное положение жителей гетто и смертность в их среде, приступил вместе с Винклером по предложению Рингельблюма к обобщающей работе «Два с половиной года в Варшаве», которая осталась незавершенной ввиду гибели обоих авторов. (Линдер был схвачен в ночь на 18 апреля 1942 г. — вероятно, в гестапо узнали о его деятельности. С простреленной головой ученый был выброшен на мостовую, где и скончался.)
С начала 1942 г. работники архива Герш Вассер и Элиа Гутковский стали издавать еженедельный бюллетень, в котором раскрывали читателям истребительные планы гитлеровцев. Гутковский, секретарь архива, написал в середине июня 1942 г. общий отчет о положении в гетто под заглавием «Кровавый итог».
Подпольный архив снабжал информацией антифашистскую печать, обслуживал организации Сопротивления, по поручению которых Рингельблюм в течение 1942 г. подготовил для отправки по секретным каналам за границу ряд меморандумов о немецких лагерях смерти и об общем положении евреев под властью Гитлера.
Поскольку оккупанты запретили почти всякое проявление жизнедеятельности в гетто, многое из того, чем занималось его население, объективно носило характер сопротивления предписаниям властей. Контрабандная торговля, нелегальная промышленность — все это существовало вопреки воле оккупантов и невзирая на террор. Врачи и медсестры скрывали от немецких властей случаи заболевания тифом, хотя это нарушение грозило им отправкой в Освенцим. Проявлением сопротивления политике нацистов было широко распространенное в Варшавском гетто (как и по всей Польше) тайное обучение. Выдающиеся педагоги, ученые, литераторы давали молодежи запрещенное гитлеровцами образование — среднее и высшее, университетское и политическое. Тайно издавались учебники. Впоследствии вокруг подпольных гимназий и курсов формировались первые дружины антифашистов.
Осуществлению истребительных замыслов нацизма препятствовали и такие легальные учреждения, как госпитали, народные кухни, детские дома, пункты для беженцев. Среди активистов общественных организаций, ведавших этими учреждениями (ЖТОС, ЦЕНТОС, Общество охраны здоровья и др.), были Юзеф Гитлер-Барский, Фельдвурм, Алеф, Рабинович, Берман. Все они сочетали легальную деятельность с подпольной работой. В помещениях ЦЕНТОС, например, встречались партийные деятели, устанавливали через работников ЦЕНТОС нужные контакты, получали легальные документы, а позже в помещениях ЦЕНТОС расположился отряд Боевой организации.
Было бы неверно считать всякую запрещенную немцами деятельность сознательным сопротивлением. Многие руководствовались в первую очередь низменными, узкокорыстными побуждениями. И если официальные органы, поставленные во главе гетто немецкими властями, — юденрат и еврейская полиция — противодействовали экономической блокаде гетто, то они же усердно помогали гитлеровцам искоренять всякое проявление общественной активности масс, бесстыдно обирали население, а впоследствии принимали участие в отправке людей в лагеря смерти.
Юденрат, например, преследовал попытки создать в домах комитеты взаимопомощи. Такие комитеты, создаваемые жильцами на добровольных началах, помогали беднякам и больным, организовывали, насколько это было в их силах, дешевое общественное питание, вели просветительскую работу, боролись с произволом юденратовских чиновников. Когда немецкая инспекция устраивала неожиданные проверки домов, в которых, как им казалось, есть случаи тифа, домовые комитеты, всегда бдительные, принимали своевременные меры: запирали помещение, где находился больной, а иногда даже поднимали больного и усаживали за стол вместе со здоровыми членами семьи. Чаще всего, впрочем, от инспекции отделывались обыкновенной взяткой. Юденрат конфисковывал деньги особенно активных домовых комитетов, арестовывал руководителей, не останавливался даже перед разрушением жилищ.
Общественность гетто решительно осуждала деятельность юденрата, но вместе с тем старалась влиять на юденратовских чиновников, чтобы заставить их хоть что-то делать для населения. Легальные общественные организации благотворительного толка вроде ЦЕНТОС старались добиться через юденрат финансовой или иной поддержки. В подполье шли дискуссии насчет допустимости членства в юденрате. Некоторые считали, что оно поможет в какой-то степени защитить интересы народных масс, и ссылались при этом на участие социалистов в органах городского самоуправления довоенной Польши. Другие резонно возражали: люди, работающие в юденрате, не только попадают в атмосферу царящего там морального разложения, но и обязаны по долгу службы сотрудничать с гестапо и другими немецкими организациями, выдавать, например, уклоняющихся от отправки на принудительные работы. Подобные дискуссии проходили и в провинциальных гетто. В Петрокове члены юденрата создали подпольную антифашистскую организацию. В июле 1941 г. их арестовало гестапо. Лишь одному из них — Исааку Самсоновичу — удалось спастись от гибели и добраться до Варшавы.
Вести о начале советско-германской войны ободрили жителей гетто. В скорой победе советского оружия не сомневались, немецким сводкам с фронта не верили. Популярны стали русские песни, их исполняли уличные музыканты. Бурное ликование вызвало осенью 1941 г. известие о взятии Красной Армией Ростова. По этому случаю вспомнили, что «Рош-Тов» по-древнееврейски означает «доброе начало». Рассказывали анекдоты: в Польше немцы ведут войну тотальную, во Франции — моментальную, в Англии — «ратальную» (в рассрочку), в России — фатальную. Отмечая, что Гитлер начал войну с Россией в тот же день, что и Наполеон (на самом деле — на день раньше), острили: Наполеон надел на случай ранения красную рубаху, а Гитлер — коричневые кальсоны.
Активизировались нелегальные организации, выросло число подпольных газет и журналов. (Всего их издавалось в Варшавском гетто в разное время до полусотни названий.) Погибший впоследствии в Освенциме Ицхак Кацнельсон написал ряд патриотических произведений, одно из которых — пьеса «Иов» — было тут же издано организацией «Дрор», другие же опубликованы вскоре после войны. Тиражом в несколько сот экземпляров вышла антология «Страдания и героизм в истории еврейского народа», составленная уже упоминавшимся сотрудником подпольного архива и преподавателем тайного высшего учебного заведения организации «Дрор» Элиа Гутковским. Издали также сборник статей о государстве, посвященный памяти еврейского националистического деятеля Жаботинского. На книгах — для конспирации — стоял год издания — 1938.
Коммунисты поставили на повестку дня вопрос о вооруженной борьбе. Они полагали, что Красная Армия в ближайшем будущем нанесет решительное поражение немцам, и хотели помочь ей ударом по врагу с тыла. Однако оружия своевременно достать не удалось, а поскольку фронт оставался далеко на востоке, подготовка к вооруженному выступлению прекратилась. К тому же силы коммунистов были раздроблены между целым рядом независимых общепольских организаций — «Серп и молот», «Общество друзей СССР», «Рабоче-крестьянская боевая организация», «Спартак», «Союз освободительной борьбы». В группе «Общества друзей СССР» в гетто было, например, всего пять членов. Они собирались в химико-фармацевтической лаборатории Гендлера (он там изготовлял взрывчатку для своих друзей-подпольщиков с «арийской стороны»), читали нелегальную прессу, обсуждали формы подпольной работы.
Как-то в конце января или начале февраля 1942 г. к Юзефу Гитлеру-Барскому, состоявшему в «Обществе друзей СССР» и официально занимавшему пост генерального секретаря ЦЕНТОС, вошел, спотыкаясь, человек и с улыбкой спросил хозяина, узнает ли он его. Это был старый деятель коммунистического движения в Польше Юзеф Левартовский, проникший в гетто под именем Финкельштейна. Он сообщил Гитлеру-Барскому о возникновении Польской рабочей партии — ППР и о том, что он, Левартовский, уполномочен ЦК ППР создать партийную организацию в Варшавском гетто. В гетто пробрались и другие ветераны коммунистического движения — Пинкус Картин («Анджей Шмидт»), заброшенный в Польшу вместе с Марцелием Новотко, Павлом Финдером и другими членами «Инициативной группы», Самуэль Меретик — «Циммерман», взявший на себя организацию печатания и распространения в гетто партийной прессы. Среди тех, кто осуществлял связь между ячейками ППР в гетто и на «арийской стороне», выделялся поляк Ладислав Бучиньский («Казик Денбяк»), в свое время один из руководителей молодежной организации «Спартак» и организатор первых вооруженных выступлений против оккупации в Польше. Он погиб геройской смертью в бою летом 1943 г.
10 марта 1942 г. газета «Морген Фрайхайт» («Завтра свобода»), издававшаяся организацией «Молот и серп», «Обществом друзей СССР» и «Рабоче-крестьянской боевой организацией», объявила о вступлении своих сторонников в ППР. Вступила в ППР и группа, входившая ранее в организацию Польских социалистов в гетто. К лету 1942 г. ППР насчитывала в Варшавском гетто около 500 членов. Партия издавала в гетто газеты и журналы: «Цум кампф» («К борьбе») — политический орган, «Хамер» («Молот»), посвященный вопросам теории, «Функ» («Искра») — газета для молодежи, «Эйникайт» («Единство») — орган борьбы за единый фронт антифашистов.
С ППР стали сближаться левые сионистские (т. е. ставящие своей целью создать в будущем самостоятельное еврейское государство в Палестине) организации социалистического толка: Поале-Сион Левица, Поале-Сион Правица, Хашомер-Хацаир, Гехалуц-Дрор, возглавляемые Мордехаем Анелевичем, Мордехаем Тененбаумом — «Тамаровым», Ицхаком Цукерманом, Цивией Любеткин, Адольфом Берманом и другими. Левартовский быстро завоевал в их среде любовь и доверие. Все они призывали к дружбе с Советским Союзом и к помощи Красной Армии, а Хашомер-Хацаир и Поале-Сион Левица признавали марксизм основой своей идеологии и мечтали о создании в Палестине советской республики. Рассеянные в разных городах Польши ячейки Хашомер-Хацаир поддерживали связь с молодежной организацией польских харцеров (скаутов) «Серые шеренги». Связь между ячейками разных городов поддерживали разъездные инструкторы — евреи и поляки.
К середине 1942 г. в Варшавской организации Хашомер-Хацаир состояло около 800 человек. Жили шомры и халуцы (так себя называли молодые члены Хашомер-Хацаир и Дрор) в коммунах — «кибуцах», складывая заработки в общий котел.
В начале весны 1942 г. стало известно, что в провинциальных городах Польши гитлеровцы приступили к поголовному истреблению евреев. Наиболее активные участники антифашистского подполья не могли сидеть сложа руки и ждать, когда очередь дойдет до Варшавы. Они полагали, что даже если гитлеровцы ограничатся отправкой населения гетто в концлагеря, то и в этом случае, как показал опыт, три четверти вымрет от истощения и болезней. Уж лучше погибнуть в борьбе! Сторонников активных действий пытались переубедить более умеренные. Они говорили, что оккупация пошатнула моральные основы еврейского общества, что богачи и контрабандисты, чьи карманы лопаются от денег в то время, как улицы завалены трупами умерших с голоду, не будут сражаться с врагом, что еврейская полиция и агенты гестапо следят за каждым шагом жителей гетто, что наиболее авторитетные лидеры движения находятся в эмиграции, широкие же массы бедноты впали в отчаяние и апатию. К тому же нет оружия, если не считать нескольких револьверов. Можно ли с ломом, топором, ножом идти против вооруженных до зубов гитлеровцев?
Поскольку организации, ориентировавшиеся на Делегатуру и Армию Крайову, упорно призывали к терпению, сопротивлению моральному, жаждавшая действий молодежь стала искать политических руководителей в ППР. «Почему мы сблизились с коммунистами? — писал год спустя Мордехай Тененбаум — «Тамаров". — Официальные круги, связанные с польским правительством, видели главное направление своей деятельности в пропаганде, учебе и в гражданской борьбе, особенно в экономической сфере. В каждом активном проявлении беспощадной борьбы с оккупационными властями они усматривали провокацию… Время еще не пришло, нужно ждать! Но мы не могли ждать… Поэтому мы искали другого союзника и нашли его в ППР. Каждый акт диверсии и саботажа являлся помощью для Красной Армии — поэтому надо этим и заниматься, не ждать, браться за оружие".
Социал-демократичекий Бунд («Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России») — одна из старейших и наиболее организованных партий в довоенной Польше — оживил свою деятельность с мая 1940 г. Бундовская молодежная секция Цукунфт насчитывала в Варшавском гетто около 200 членов. Бундовцы создали боевые группы (выступившие в 1940 г., еще до возникновения гетто, против погромщиков-антисемитов) и успешно действующую разведывательную службу. Пользуясь помощью польских подпольщиков-социалистов, руководство Бунда наладило связь с местными организациями своей партии в Кракове, Люблине, Домбровском бассейне и в других регионах. Печатный орган Бунда на польском языке «За нашу и вашу свободу» распространялся с помощью польских социалистов в Варшаве и в десятках провинциальных городов. От сотрудничества с коммунистами бундовцы долгое время отказывались, сильны в Бунде были и антисоветские настроения. На конференции представителей рабочих партий в конце марта 1942 г., посвященной созданию единых вооруженных сил, представители Бунда Маурици Ожех и Абрам Блюм заявили, что их партия руководствуется решениями общепольских и международных организаций ППС и Второго Интернационала и не может связывать себе руки вхождением в какие-то блоки. Кроме того, Бунд не желает раскрывать перед членами других партий и организаций свои военные секреты, структуру и задачи своих вооруженных сил. Бунд не войдет в какую бы то ни было общую боевую организацию.
В единый Антифашистский блок (АБ), созданный в марте 1942 г., вошли Хашомер-Хацаир, Дрор и обе фракции Поале-Сион. Газету блока «Дер Руф» («Призыв») стали издавать Юзеф Левартовский от ППР, Шахно Саган от Поале-Сион Левицы и Мордехай Тененбаум от Дрор. Не ограничиваясь чисто еврейскими лозунгами, редколлегия провозгласила своей целью организацию борьбы за независимость Польши.
Еврейские антифашисты, сотрудничавшие с общепольской подпольной организацией КОП (Командование защитников Польши), организовали в 1942 г. бегство из тюрьмы «Павяк» командующего КОП Боруцкого, нескольких польских патриотов и пленных советских офицеров. Надо сказать, что антифашисты Варшавского гетто вообще старались оказывать полякам посильную помощь: собирали деньги, типографское и прочее оборудование для подполья, посылали туда опытных людей на организационную работу.
Антифашистский блок установил контакты с гетто других городов. Связистка АБ Рыся Грынгруз посещала гетто Кракова, Ченстохова и Бендзина; связь с гетто Белостока, Вильнюса, Каунаса и Шауляя поддерживали от имени блока польские харцеры Генрик Грабовский, Ядвига Дудзец, Ирена Адамович и Вальтер.
Анджей Шмидт, Анелевич, Тененбаум, Густав Алеф создали в гетто боевую организацию Антифашистского блока, насчитывавшую к маю 1942 г. более 500 человек. Группы-пятерки боевиков обучались стрельбе, подрывному делу, санитарной службе, слушали лекции о Леккерте, Ботвине и других героях боевых акций — евреях в революционном прошлом Польши.
Большой проблемой было отсутствие оружия и недостаток людей, прошедших военную службу. Те немногие в гетто, кто получил военное образование, в свое время устроились на службу в полицию, и рассчитывать на них было нечего. Единственным преподавателем военного дела стал ветеран испанской войны Картин — «Шмидт». Его ученики возглавили боевые группы, руководили вооруженным восстанием. (Сам он не дожил до этого момента.)
Во всех гетто, где появились боевые организации, в том числе и в Варшавском, шли споры о методах вооруженной борьбы. Коммунисты требовали немедленно уходить в леса, где можно наносить врагу максимальный урон при минимальных собственных потерях, устраивать диверсии и вести партизанскую войну. Сионисты полагали, что предстоящая борьба примет характер чисто еврейского изолированного восстания, поскольку помощь со стороны других народов считали нереальной. Главную задачу боевой организации они видели в защите населения гетто, как бы тяжелы здесь ни были условия боя.
Антифашистскому блоку не удалось стать массовой организацией. Население гетто, вырванное из привычных условий жизни, с большим трудом осваивало первичные, самые примитивные формы борьбы. Наиболее энергичные среди бедноты искали заработка в шопах, в мелкой торговле и промышляя контрабандой, остальные были пассивны, исчерпывали энергию в уличных скандалах, в крайнем случае находили решимость вырваться из рук еврейской полиции во время отправки на принудительные работы.
При оторванности от внешнего мира и отсутствии регулярной информации настроения масс колебались от необоснованного оптимизма до крайнего уныния. То ждали близкого конца войны и революции в Италии и Германии, где население якобы открыто возмущается расправой над евреями, то утверждали, что народы мира равнодушны к их судьбе. Оптимистические ожидания в целом преобладали, и поскольку только чудо могло спасти евреев, они страстно ожидали чуда. Многие верующие усматривали в окружавших их ужасах верный признак приближения Страшного суда и появления мессии. Повсеместно занимались всевозможными кабалистическими выкладками. Одни говорили, что евреи избавятся от всех бед ровно через девять месяцев после начала войны, ибо их страдания являются родовыми муками перед началом новой жизни, другие обосновывали свои пророчества более сложными подсчетами и ссылались на священные книги. Второго пришествия ждали чуть ли не с субботы на субботу, каждый раз объясняя отсрочку ошибками в подсчетах.
Гетто полнилось самыми невероятными слухами. В начале 1940 г. несколько раз волнами разносилась весь о том, что Советский Союз предъявил Германии ультиматум, что сражения идут уже недалеко от Варшавы, что в войну против Гитлера вступила Италия. Весной и летом 1940 г. утверждали, что отступление англо-французов — ловушка, весьма искусный маневр, гибельный для немцев.
16 мая 1941 г. около полудня по гетто с молниеносной быстротой разнесся слух о смерти Геринга. (Рингельблюм полагал, что все началось с сообщения о смерти какого-то пастора, то ли Герлинга, то ли Гертлича.) С каждой минутой новость обрастала все более фантастическими, причудливыми подробностями. Уже говорили, что Геринг бежал и получил смертельное ранение после партсъезда, на котором якобы выявились острые разногласия в гитлеровской верхушке. Многие «замечали», что немцы выглядят подавленными, кто-то слышал разговоры о перемирии на фронтах. Люди вздохнули свободнее, уже устраивались импровизированные банкеты, некоторые даже собрались покинуть гетто, уверенные, что теперь никто не осмелится их задержать. Горькое отрезвление, впрочем, не помешало через несколько дней возродиться надеждам — теперь в связи с полетом Гесса в Англию. Снова в гетто заговорили о разногласиях в верхах третьего рейха, об убийстве Геринга и т. п.
Много раз праздновали варшавские евреи смерть Гитлера. Поголовное убеждение, что власть фашистских безумцев не может быть длительной, порождало стремление как-то «пережить» гитлеровцев, не более. Даже среди общественного актива преобладало мнение, что прямая борьба с нацистами бесперспективна и что задача состоит в культурной работе и организации взаимопомощи до момента освобождения.
О том, как неимоверно трудно было организовать в условиях гетто активное сопротивление, убедительно писал Михаил Борвич. Он отмечал, что многие жители гетто не знали условий местности, в которую были переброшены внезапно и насильственно, что были нарушены столь важные на первых порах для всякой конспиративной деятельности контакты людей, знавших друг друга и доверявших друг другу. Крайне трудно было найти в гетто необходимые для подпольной работы свободные помещения, все было до отказа набито жильцами, чуждыми друг другу по культурному уровню и общественным интересам, не связанными ни родственными, ни профессиональными узами. «Исходным пунктом каждого плана, — пишет Борвич, — каждой концепции является определение составных факторов, диагноз ситуации и возможность предвидения. В обычных условиях такая оценка опирается на постоянную регулярную повторяемость определенных явлений. Война эту регулярность нарушила. Ход жизни, соотношение сил, взаимозависимость людей, их роль, положение, права и обязанности, ресурсы и запасы — все это непрерывно менялось. Тем не менее в нееврейском секторе и в этой постоянной неустойчивости с течением времени установилась определенная типичность, дающая хотя бы точку опоры для предвидения. Напротив, в условиях жизни гетто правил не было абсолютно никаких. Правовые предпосылки сводились к одной-единственной: евреи изъяты из сферы действия какого бы то ни было права. Согласно этому все постоянно перевертывалось вверх ногами: то меняли распоряжения, касающиеся районов обитания, то корректировали и урезали уже существующую территорию гетто. Каждая перемена такого рода влекла за собой немедленно принудительные и внезапные переселения и перетасовки. Евреев переселяли то из деревни в город, то наоборот (так у М.Борвича. — В. А.), размещали то семьями, то по месту и роду работы. То делали вид, что имеет силу одна справка, то другая. Контрибуцию взимали то в деньгах, то мехами, то иными вещами. Один день был не похож на другой, никак не было времени оглядеться, прийти в себя. Планы и начатая работа уже через несколько дней оказывались бесполезными ввиду полной перемены ситуации».
Гестапо присматривалось к оживлению подпольной деятельности в Варшавском гетто. Весной-летом 1942 г. по гетто прокатилась волна арестов и убийств по заранее подготовленным нацистами спискам. В ночь на 18 апреля были убиты 52 человека, принимавших то или иное участие в выпуске нелегальной прессы, а также ряд контрабандистов, работников подпольных пекарен и даже ставших по тем или иным причинам ненужными еврейских гестаповцев. Их трупы были выброшены на улицу. В мае немецкие органы безопасности уничтожили в Варшавском гетто еще 189 человек. На крышах и в подворотнях караулили переодетые под евреев немецкие жандармы. Немало людей арестовала и выдала немцам еврейская полиция. При попытке вынести из гетто типографское оборудование в руки нацистов попали Пинкус Картин и Самуэль Меретик. (Их выдал провокатор, бывший белогвардеец Киселев, назвавшийся представителем ППР с «арийской стороны». Перед казнью арестованные сумели предостеречь товарищей, и Киселев вскоре был застрелен у себя на квартире боевиками Гвардии Людовой.) 3 июля было объявлено о расстреле еще 110 евреев, в том числе десяти полицейских (как утверждалось в плакатах, — из-за вооруженной схватки между еврейскими рабочими и польской полицией на Восточном вокзале).
Репрессии, прокатившиеся и по гетто других городов Генерал-губернаторства, вызвали замешательство в подпольных организациях, в том числе и в Антифашистском блоке. В подполье стали говорить о предательстве, о недостаточной конспирации. Антифашистский блок резко снизил активность как раз тогда, когда Варшавское гетто вступило в самый тяжелый период своей короткой истории.