3.3. Политическое меню: либерализация от Временного правительства и «революционная цензура» от Петроградского совета
3.3. Политическое меню: либерализация от Временного правительства и «революционная цензура» от Петроградского совета
Политическая конкуренция за властное поле между Временным правительством и Петроградским советом по мере развития ситуации в революционном Петрограде усиливалась. Небезынтересной в связи с этим представляется характеристика периода между отречением Николая II и захватом власти большевиками, данная в воспоминаниях П. Н. Милюкова[54]: «„Общий ритм событий русской революции“ этот лидер партии конституционных демократов предлагал разделить на четыре периода: 1) Первое революционное правительство (2 марта — 2 мая). 2) Первое правительство коалиционного состава (2 мая — 2 июля). 3) Первый кризис власти и вторая коалиция (3 июля — 28 августа). 4) Второй кризис власти и третья коалиция (28 августа — 25 октября). Таково деление по внешнему признаку последовательно меняющихся кабинетов. Но есть в нём и внутренний признак — постоянно прогрессирующего распада власти. Дума сдала революции идею монархии. Кабинет князя Г. Е. Львова сдал позицию буржуазной революции, подчинившись требованиям и формулам социалистических партий. Третье противоречие развернулось при следующем кабинете, первом коалиционном [курсив Милюкова. — А. А.-О.]. Выпущенный „буржуазией“ из рук принцип буржуазной революции приняли под свою защиту умеренные социалисты. Как и можно было ожидать, эта двусмысленная позиция погубила их во мнении рабочего класса и чрезвычайно усилила левый фланг русского социализма „большевизм“. Второму коалиционному кабинету пришлось стать перед фактом бессилия социалистического центра лицом к лицу с двумя боровшимися флангами: буржуазной диктатурой, стремившейся спасти что можно для достижения внешней победы и для сохранения внутреннего мира, и социалистической утопией, увлекавшей массы чисто демагогическими лозунгами. Двусмысленное положение, занятое Керенским в борьбе между этими двумя флангами, между Корниловым и Лениным, лишило его союзников и выдало его противникам… Исходом агонии явилась победа большевиков».
Надо заметить при этом, что в отмечаемых Милюковым «распаде власти» и последующей «агонии» он сам сыграл отнюдь не последнюю роль. Сначала, будучи в должности министра иностранных дел во Временном правительстве, он в апреле 1917 г. опубликовал ноту с подтверждением военных обязательств России перед союзниками, чем спровоцировал волнения в Петербурге, предоставив дополнительные «козыри» большевикам для обвинений правительства в предательстве интересов рабочих. Тут же естественным образом возник вопрос о необходимости — в целях сохранения согласия в обществе — введения в правительство социалистов, то есть создания коалиции, в которой Милюкову был предложен пост куда меньшей значимости — министра образования. И тогда Милюков сделал второй крупный шаг к отмеченному им же самим «распаду власти», когда отказался от этого поста. С его стороны это было несомненной «позой»: лидер влиятельной партии, он как бы демонстрировал выдержку перед своими политическими оппонентами в ожидании скорого созыва Учредительного собрания, в котором рассчитывал набрать внушительное для участия в политическом процессе количество голосов. И расчёт его безусловно оправдался бы, особенно с учётом удобства для критики действий правительства в положении «извне» (таким образом критиковать всегда проще и удобнее), если бы Учредительное собрание удалось созвать до момента прихода к власти большевиков. Пока же в Петрограде разворачивались события, связанные напрямую с установившимся двоевластием. Причём наиболее ярко, в который уже раз в политической истории России, проявляясь на отношениях властей с печатью. Так, если Временное правительство последовательно, вплоть до июльских событий, занималось либерализацией выпуска периодических изданий, то Петроградский совет в противовес этому всеми способами насаждал, наоборот, новые, «революционные» формы цензуры.
К вопросам регулирования печати Временное правительство обращалось около 30 раз в течение примерно 200 состоявшихся в период с марта по октябрь 1917 г. заседаний. Временное правительство отдавало себе отчёт в той роли печатной прессы, которую она играла в процессе формирования общественных настроений и демократии в целом, и с первых дней своего существования предпринимало активные усилия, направленные на обеспечение её свободного функционирования. Для этого, в свою очередь, требовалось обеспечить полноценное снабжение провинциальных изданий информацией из центра. Поэтому на первых же своих заседаниях Временное правительство озаботилось вопросом смены руководства ПТА. Газета «Московские ведомости» 3 марта 1917 г. сообщила об этом следующим образом: «Петроград. 1. III. Сегодня комиссары Исполнительного комитета Государственной думы, члены Государственной думы Гронский и Салазкин, в сопровождении члена Исполнительного комитета петроградских журналистов, отправились в Петроградское телеграфное агентство сцелью взять в руки Исполнительного комитета осведомление провинции. Новым заведующим агентства назначен старший редактор Ловягин, наблюдение агентством поручено Исполнительным комитетом Адрианову».
Одновременно Временное правительство предприняло меры к тому, чтобы обеспечить информирование общественности о собственной деятельности, начав выпуск газеты «Вестник временного правительства», пришедшей на смену бывшему «Правительственному вестнику», издававшемуся царским правительством. На состоявшемся в тот же день ещё одном вечернем заседании Временное правительство приняло одно из самых важных своих решений — не только в отношении печати, но в целом в продвижении к демократии в её самом классическом понимании, а именно решение «упразднить Главное управление по делам печати, сохранив в составе Министерства внутренних дел регистрационную часть названного управления и бюро иностранных вырезок». Правительство, кроме того, обязало «редакторов и издателей продолжать высылку в названную регистрационную часть всех печатных произведений»[55]. Таким образом, Временное правительство впервые в отечественной истории упразднило предварительную политическую цензуру, которая до того осуществлялась силами ликвидированного Главного управления по печати царского МВД, что, безусловно, на том этапе оказало громадное влияние на демократизацию всех сфер общественной жизни страны.
При этом, сохранив лишь регистрационную часть управления, правительство устанавливало такой порядок, при котором основополагающие решения как о выпуске издания в целом, так и о публикации тех или иных материалов принимались самими редакциями, а не министерским главком, как до того, а власти уведомлялись об этом постфактум: такой порядок впоследствии с принятием постановления от 27 апреля получил наименование уведомительного.
На следующий день в заседании 5 марта Временное правительство среди прочего вновь рассматривало вопросы печати — на этот раз в отношении необходимости предоставить «в бесплатное пользование Совета рабочих и солдатских депутатов для печатания их изданий казённой типографии». Правда, на упомянутом заседании вопрос положительно не был решён — «ввиду возникших разномыслий» и поручения в связи с этим «министру народного просвещения и министру юстиции войти в подробное обсуждение». Министром юстиции в первом составе правительства был, как известно, А. Ф. Керенский, и именно он выступил на заседании «с устным предложением» (как отмечено в протоколе) о предоставлении Петросовету типографии (до своего избрания в состав Временного правительства Керенский занимал в Петросовете пост заместителя его председателя). Пост министра просвещения занимал А. А. Мануилов. И хотя какие именно «разномыслия» возникли между этими деятелями, сейчас выяснить не представляется возможным, однако вопрос с обеспечением Петросовета типографскими мощностями был так или иначе решён, поскольку газета «Известия Петроградского совета» бесперебойно выходила в течение всего 1917 г., набирая всё больший авторитет и влияние в разных слоях российского общества, вплоть до Октябрьского переворота, когда властью в редакции (как и в стране) овладели большевики.
В дальнейшем А. Ф. Керенский также активно выступал с инициативами, направленными на обеспечение свободы печати. Так, именно по его инициативе состоялось оглашение подробностей расходования царским правительством в 1915 г. средств на поддержание правой печати. Затем также широко было оповещено и о секретных расходах на покупку и подчинение царскому правительству газеты «Новое время» (этот эпизод уже обсуждался выше).
Кроме того, на заседании 29 марта правительство после обсуждения «сообщённой министром юстиции обращённой к нему телеграммы великой княгини Марии Павловны с ходатайством о защите её от распространяемой о ней в печати клеветы» принимает решение «предоставить министру юстиции обнародовать телеграмму великой княгини» с одновременным извещением, «что ей принадлежит наравне со всеми гражданами право защищать свои интересы и своё имя в судебном порядке». Из какового решения с очевидностью следует, что и А. Ф. Керенский как министр юстиции, а также в целом Временное правительство изначально руководствовались в вопросах демократизации общественной жизни принципом невмешательства в дела независимых политических институтов (таких, как пресса, например). Собственную такую позицию А. Ф. Керенский демонстрировал в том числе на встречах с дипломатическими представителями союзных стран. Например, на встрече с британским послом Дж. Бьюкененом 7 мая 1917 г., которую описал в мемуарах сам дипломат, он посетовал российскому министру на нападки российской печати, обвинявшей союзников в том, что они ведут «капиталистическую и империалистическую войну». Керенский же хотя и «соглашался с тем, что некоторые из этих нападок заходят слишком далеко, но заявил, что правительство не может нарушить начала свободы печати»[56].
Инициативы, направленные на закрепление свободы печати (а значит, и демократии в целом) на политически ориентированных на Россию территориях проявляли и другие члены Временного правительства. Например, на заседании 28 марта министр иностранных дел, лидер кадетов П. Н. Милюков выступил с предложением «О желательности скорейшего издания эмиром Бухарским манифеста к населению», в котором была бы провозглашена возможность «свободного открытия в Бухаре, наряду с правительственной, также и частных типографий, и, наконец, свобода печати».
Широко известны и такие решения Временного правительства, как постановление от 27 апреля по правилам регулирования печати, предложенным МВД нового состава и провозглашавшим буквально, что «печать и торговля произведениями печати свободны. Применение к ним административных взысканий не допускается».
При этом сравнение ряда других положений постановления от 27 апреля с аналогичными положениями Устава о цензуре и печати от 1890 г. обнаруживает очевидное сходство по существу, а иногда и по форме. Во-первых, следует учитывать, что постановление от 27 апреля освобождало произведения печати лишь от административной ответственности, но никоим образом — от уголовной. Кроме того, «подозрительное» сходство текстов постановления Временного правительства от 27 апреля 1917 г. и Устава о цензуре и печати от 1890 г. обнаруживается и в том, что касается требований к руководителям редакций и к документам, представляемым на регистрацию изданий. Так, по Уставу от 1890 г. прошения на регистрацию должны были содержать: «1) названия или заглавия издания, программы оного, сроков выхода в свет и подписной цены; 2) имена и места жительства издателя и ответственного редактора, а если их несколько, то каждого из них; 3) название типографии, в которой издание будет печататься… К прошению должны быть приложены: 1) документы о личности как издателя, так и ответственного редактора, или если таковых несколько, то всех их… Звание ответственного редактора утрачивается, если носящий оное: 1) подвергнется лишению или ограничению прав состояния или же отдаче под надзор полиции по судебному приговору… выедет за границу без уведомления Главного управления»[57] и т. д.
В постановлении же Временного правительства от 27 апреля сходные положения изложены почти аналогичным образом. Так, заявление, представляемое на регистрацию издания, должно содержать обозначение: «а) места, в котором издание будет выходить; б) наименования изданий (издание литературное, политическое, техническое и т. п.), сроков выхода в свет и подписной цены; имени, отчества, фамилии, местожительства издателя и ответственного редактора, а если издателей и редакторов несколько, то имена, отчества, фамилии и местожительства каждого из них, и в) типографии, в которой издание будет печататься… Ответственными редакторами повременного издания или части его могут быть только лица, проживающие в пределах Российского государства».
Простое сравнение текстов двух этих документов обнаруживает их очевидное сходство и позволяет утверждать, что составители «демократического» постановления от 27 апреля беззастенчиво использовали текст царского Устава прошлого века, имея цель сохранить инструменты давления на издателей и редакторов — в частности, это касается обязательного их проживания на территории России, а также ряда других аспектов.
Тем не менее политика Временного правительства в марте — июне 1917 г., в том числе личные инициативы А. Ф. Керенского и П. Н. Милюкова, как представляется очевидным, была направлена на обеспечение свободы слова в самом широком демократическом понимании. В итоге этой нормотворческой и практической деятельности Временное правительство сформировало не только либеральную модель печати, отличавшуюся отсутствием цензуры, уведомительным порядком регистрации, рыночными способами формирования бюджета и стремлением власти обеспечить своё невмешательство в дела прессы, но и в целом либеральную модель государственного и общественного устройства.
В дальнейшем, в особенности после спровоцированных большевистской пропагандой в войсках событий 3–5 июля, Временное правительство кардинально изменило свое отношение к свободе слова и печати и приступило к практическому сворачиванию их, вплоть до прямой корректировки собственных, принятых ранее для обеспечения этих свобод решений и возврата цензуры.
Преддверием этого кардинального поворота от политики либерализации к ограничению всех свобод общественной жизни послужил случай с арестом редактора «Маленькой газеты» П. С. Еремеева, в вину которому было вменено содержание газетной публикации. Случай этот оказался тем более значительным, чем более внимания ему было уделено не только в газетах, но и на заседании Временного правительства.
Всё началось с того, что относительно мирное течение заседаний Съезда советов 5 июня было прервано сообщением о захвате анархистами редакции и типографии газеты «Русская воля», за которым последовали попытки правительства эвакуировать штаб анархистов на даче Дурново и встречные — поддержанные, кстати, рабочими Выборгской стороны, — требования анархистов о конфискации типографий уже не только «Русской воли», но также «Речи» и «Нового времени». Затем 9 июня председатель Исполнительного комитета Петросовета Н. С. Чхеидзе огласил на заседании съезда текст опубликованной в «Правде» большевистской прокламации, призывавшей к демонстрации, из которой следовало, что большевики вели подготовку к вооружённому выступлению, а анархисты на даче Дурново одновременно готовились вывести на улицу своих вооружённых сторонников. Поддерживавший Временное правительство съезд Советов принял резолюцию, воспрещавшую любые собрания и шествия в течение 11, 12 и 13 июня (подробно ход тех событий описан, в частности, в воспоминаниях П. Н. Милюкова).
В этот без преувеличения напряжённое время назревавшего противостояния между большевиками и анархистами, с одной стороны, и демократически избранными органами власти в лице Временного правительства и Петросовета, с другой, «Маленькая газета» опубликовала призывы к уличному выступлению и свержению Временного правительства — поступок тем более удивительный, что именно эта газета была известна своим ярко выраженным антибольшевистским настроем. Воспользовавшись как поводом «заботой» о разлагавшейся армии, «Маленькая газета» опубликовала крупным шрифтом на первой странице заголовки листовочного характера: «Граждане, люди русские!! Надевайте красную ленточку! Дело революции требует продолжения! Да здравствует революционный народ!! Явись опять на улицы и защищай, веди своё дело!! Россия, у тебя украли армию. Её знамёнами тебя хлещут по щекам, а Временное правительство воображает, что его от мух обмахивают!». Следом газета опубликовала в качестве доказательств «отобрания» армии у России случаи с дезертирствами и мародёрствами и тут же — свои «рекомендации» по замене состава Временного правительства: «Пусть кн. Львов уступит место в кабинете адм. Колчаку. Это будет министерство победы… Но мы не хотим диктатора, пусть это будет сделано народом и через народ. Пусть крестьяне и казаки приступят к решению этого дела!»[58] и т. д.
В этих условиях совершенно оправданным выглядит принятое в тот же день, 13 июня, по устному предложению министра-председателя решение обнародовать в газетах заявление Временного правительства о твёрдой решимости «оказать отпор всеми силами государственной власти попыткам подобного рода, ведущим к гражданской войне, каковы бы ни были внешние предлоги и мотивы». Дело этим, однако, не ограничилось, поскольку очевидно спровоцированный вниманием Временного правительства к публикации «Маленькой газеты» прокурор Петроградской судебной палаты на следующий день арестовал её главного редактора (правда, вскоре же и отпустил). С таким политическим багажом — изначального стремления к либерализации общественной жизни и первыми мерами, очевидно сворачивавшими свободы, Временное правительство подошло к началу июля 1917 г., ознаменовавшему новый, принципиально иной этап развития внутриполитической ситуации в России.
Между тем до недавнего времени оставалась практически не изученной деятельность Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов в марте — октябре 1917 г., в том числе в вопросах регулирования печати. Причина такого невнимания исторического сообщества представляется очевидной: до сентября 1917 г., когда Исполком возглавил провозглашённый Сталиным «врагом народа» Л. Д. Троцкий, большинством в Петросовете обладали меньшевики, а освещать деятельность других партий в советское время было не принято. И именно на примере отношения Исполкома Петросовета к свободе печати — так же, как в случае с Временным правительством, — отражается в полной мере политика этого органа власти в отношении демократических свобод в целом. Ещё 3 марта Исполком Петросовета принял решение: «Разрешить к выходу все периодические и непериодические издания, за исключением тех, которые прямо направлены против революционного движения»[59]. В номере от 3 марта (в том же, в котором сообщается о запрещениях и конфискациях печати в провинции, это обсуждалось ранее) газета «Русское слово» опубликовала это решение в формулировке, почти аналогичной официальному протоколу: «Совет рабочих депутатов постановил разрешить выход газет, которые не будут противодействовать революционному движению». Однако ни в протоколе, ни в публикации не сообщалось: кто именно и каким образом будет оценивать степень этого «противодействия».
Вскоре за этим решением Исполкома последовало ещё одно знаменательное постановление, опубликованное уже в «Известиях Петроградского совета» от 8 марта: «По постановлению Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов воспрещены к выходу все черносотенные издания („Земщина“, „Голос Руси“, „Колокол“, „Гроза“, „Русское знамя“ и пр.). Что же касается газеты „Новое время“, то ввиду того, что она стала выходить без предварительного разрешения Совета рабочих и солдатских депутатов, то решено приостановить издание и этой газеты впредь до особого распоряжения. Вместе с тем Исполнительным комитетом постановлено довести до сведения издателей газет и журналов, что без особого разрешения Исполнительного комитета выпуск изданий воспрещается». При этом если в протоколе Исполкома по вопросу о газете «Новое время» был использован термин «закрыть», то в публикации «Известий Петроградского совета» от 8 марта употреблено другое выражение — «приостановить». В результате после того, как первый мартовский выпуск газеты «Новое время» с порядковым номером 14 719 состоялся в воскресенье 5 марта — в день, когда и вышло постановление Исполкома об этой газете, на следующий день, 6 марта, газета не вышла. При этом в содержании выпуска от 5 марта при ближайшем рассмотрении не оказалось ничего, что могло бы вызвать специальное раздражение членов Исполкома: обращения и воззвания Петросовета печатались в нём в избытке, наряду с таковыми Временного правительства; так что неприятие членов Исполкома вызвал сам факт выпуска издания без их разрешения. Следующий выпуск «Нового времени» с порядковым номером 14 720 увидел свет во вторник, 7 марта (далее газета выходила вплоть до известных событий в октябре 1917 г.): очевидно, что в течение понедельника 6 марта издатель «Нового времени» предпринял принёсшие положительные результаты переговоры с членами Исполкома.
8 марта Исполком Петросовета принял ещё одно, уже не публиковавшееся в газетах лаконичное решение: по п. 6 повестки дня «О „Петроградских ведомостях“» было решено без объяснений отказать этой газете в праве выхода. Оказалось, что мотив решения Исполкома был так же, как и в случае с «Новым временем», исключительно политическим: главный редактор «Петроградских ведомостей», дипломат и поэт Э. Э. Ухтомский был приближённым Николая II, и газете для того, чтобы возобновить выпуск, пришлось сменить редакционный состав.
Наконец, «на заседании 10 марта Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов постановил допустить беспрепятственный выход всех периодических изданий без различия направлений», оставив, однако, за собой право «принимать соответствующие меры против изданий, которые позволят себе в переживаемую революционную эпоху вредить делу революции и свободы русского народа».
Охранительный подход Исполкома Петросовета, временами прямо смахивавший на отношение царского правительства к гражданскому обществу, подтверждается и недавно, в 2010 г., обнаруженными в ходе предпринятого автором научного исследования «Удостоверениями» и «Разрешениями» на выпуск газет, выдававшимися этим органом власти в начале марта 1917 г. (были найдены 10 таких документов[60]). В одном из этих «Удостоверений», от 4 марта, в частности, говорится: «И.К.С.Р. и С.Д.[61] не встречает препятствий к тому, чтобы приступить к работе по набору, печатанию, выпуску и распространению газеты „Правительственный Вестник“» (подпись: «Член Исп. Ком.» — без расшифровки, неразборчиво). Подобные же удостоверения Исполком Совета выдавал в тот день издателю Касаткину на возобновление газеты «Голос народа», газете «Огонёк» и другим изданиям, непременно сопровождая эти разрешения примечаниями вроде того, что редакция обязуется не противоречить «интересам революционного движения», а в случае с газетой «Копейка» препятствий к выходу не встречалось только «с условием, что без разрешения гражданина Бонч-Бруевича ничто не предпримут».
В целом же из газетных публикаций становится очевидным, что Петросовет в течение всего 1917 г. осуществлял такую политику в отношении демократических свобод и свободы печати в частности, которая не слишком отличалась от ограничений, которые применялись ранее режимом самодержавия. При том, что издатели и редакторы в равной степени могли предъявлять претензии по поводу подобных ограничений и ко Временному правительству, однако по мере приближения к Октябрьскому перевороту становилась очевидной негативная роль прежде всего Петроградского совета, распространившаяся и на российскую провинцию. Так, в «Русском слове» от 3 октября опубликована принятая на общем собрании 30 сентября резолюция Всероссийского общества редакторов ежедневных газет, в которой, в частности, отмечается, что «не репрессии правительства являются в настоящий момент главным злом, которое грозит уничтожить завоёванную революцией свободу печати, — во много раз опаснее и ощутительнее те преследования, которым подвергается печать со стороны различных организаций, советов и комитетов. / С первых дней революции эти организации обнаружили полное непонимание значения свободы печати и, пользуясь находящимися в их распоряжении механическими способами воздействия, создали во многих местах, особенно в провинции, режим печати, по существу своему ничем не отличающийся от цензурного режима старой власти. / Явочный порядок открытия повременных изданий стеснён необходимостью получать разрешение от комитетов и советов. / Всё чаще встречаются известия о введении настоящей предварительной цензуры комитетов и советов, и уже имеются издания, на которых стоит позорная надпись: „Разрешено революционной цензурой“».
В результате своей, с позволения сказать, нормотворческой деятельности Исполком Петросовета сформировал разрешительную модель государственного и общественного устройства, а также соответствующую ей модель печати, определявшуюся разрешительным же порядком регистрации (в отличие от уведомительного у Временного правительства), лояльным отношением изданий к новой власти (происходившим из формулировки «непротиводействия революционному движению») и запретом на выпуск всех оппозиционных изданий. В этих условиях политические движения и партии (и их печатные издания), которым вздумалось бы пропагандировать такую форму государственного устройства, как монархия, автоматически подпадали бы под запрет, а такое положение ни в коей мере не может быть охарактеризовано как демократическое.
Но и само формирование этой модели Исполкома Петросовета происходило отнюдь не исключительно в произвольном порядке: эта модель возникла в том числе от кардинальной разницы в трактовке понятий «свобода слова» и «демократия» в различных слоях населения. Так, известно, что партии левой части политического спектра требовали исключительных преференций лишь для малоимущих слоёв: зажиточные слои населения, тем более крупные буржуа, должны были пользоваться тем меньшими правами во всём, чем большими богатствами они обладали. П. Н. Милюков в своих воспоминаниях о событиях 1917 г. сообщает о таком категорическом требовании рабочих завода «Старый Парвиайнен», зафиксированном в резолюции от 13 апреля, как «реквизиция типографий всех буржуазных газет и передача их в пользование рабочих газет». А у современных исследователей (у О. Д. Минаевой) встречается указание на то, как «Слуцкий Совет в одной и той же резолюции требовал восстановления свободы печати и закрытия печати контрреволюционной», а рабочие Балтийского завода — чтобы «социалистические газеты без различия партий выходили беспрепятственно» и одновременно — чтобы «Совет принял решительные меры к закрытию всех контрреволюционных газет ненавистной и грязной буржуазии»[62].
Таким образом, сама демократия противопоставлялась не диктатуре, не монархии, а «буржуазии», а демократические свободы воспринимались как вседозволенность, каковое ошибочное понимание не могло не привести (и в итоге привело) к ущербной и однобокой реализации на практике как субъективного понимания свободы слова и печати, так и демократии в целом.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.