Вяземская лавра

Вяземская лавра

А вокруг старый город Питер,

Что народу бока повытер

(Как тогда народ говорил), —

В гривах, сбруях, мучных обозах,

В размалеванных чайных розах

И под тучей вороньих крыл.

А. А. Ахматова. «Поэма без героя»

Официальный курс на дешевизну продаваемых на Сенном рынке продуктов имел обратную сторону – на площадь и ее окрестности стягивались самые бедные слои населения и даже беднейшие, то есть нищие, бездомные, в надежде на заработок или хотя бы на кусок хлеба. Было известно, что на Сенную площадь немецкие булочники отправляли для бесплатной раздачи вчерашний хлеб, считавшийся непригодным для продажи на следующий день после выпечки (к слову, сегодня нестандартная продукция ресторана быстрого питания «Макдоналдс» уничтожается). Там промышляли карманники, сбывали краденое воришки и мошенники. Усугубляло ситуацию присутствие в непосредственной близости от площади так называемой Вяземской лавры.

Самый ранний из выявленных документов об этом жилом образовании датирован 1829 годом. Это план участка, приобретенного князем А. Е. Вяземским.

Въезд в княжеские владения располагался там же, где и вход в современный Сенной рынок, между домами № 4 и № 6 по Московскому проспекту. Участок неправильной формы простирался до Полторацкого переулка и через него выходил на Фонтанку. С юга и востока находились владения князей Полторацких и наследников Яковлева. В названии звучал оттенок сарказма – выстроенные князем дома сдавались внаем и со временем там стали селиться люди из самых низов общества. Как сказано у Крестовского, «четвертого квартала бывшей третьей Адмиралтейской, ныне Спасской части, числится дом князя Вяземского. Это, собственно, не дом, а целые тринадцать домов, сгруппировавшихся на весьма обширном пространстве и разделенные закоулками и проходными и не проходными глухими дворами. Все тринадцать флигелей имеют между собой сообщение, так что составляют собой нераздельное целое».

В 1830-е годы было завершено строительство этих тринадцати домов. Хозяин выстроил их по моде того времени – в классическом стиле, украсив некоторые колоннами и фронтонами, но при этом расположил их на участке довольно беспорядочно, хотя, наверное, имел для этого свои резоны. Маловероятно, что, строя фактически доходные дома для сдачи внаем, князь Вяземский намеревался поселить туда голытьбу, но реальная жизнь диктовала свои условия, с которыми невозможно не считаться, – Сенная площадь все-таки еще была окраиной столицы, а рядом находился самый дешевый в городе рынок. Однако в те времена такой дурной славы у вяземских домов не было.

Н. И. Свешников писал: «В начале XX века около Сенной был громадный дом княгини Вяземской», он «двумя флигелями выходил на Забалканский проспект и одним, довольно красивым, на Фонтанку. В последнем с 1850-х годов жили сами Вяземские. Потом здание пустовало, а в начале 1900-х годов в нем размещались квартира управляющего домом и 3-й участок Спасской части. Во флигелях по Забалканскому проспекту находились трактир, семейные бани, питейный дом и около десятка торговых заведений. Существовали также Столярный, Банный флигеля. Кроме них во дворе располагались четыре жилых флигеля, бани, множество разных кладовых, постоялый двор, чайная, <…> около полутораста квартир. <…> В среде пролетариата, воров и мошенников, населявших окрестность Сенной площади, дом князя Вяземского известен под шуточным названием Вяземской лавры. Мы <…> приводим это название как характеристическое».

В недрах лавры в антисанитарных условиях находили приют маргиналы всех слоев общества. В появившемся в 1897 году справочном издании «Город С.-Петербург с точки зрения медицинской полиции» отмечалось, что ночлежники спят в одежде, а на 150 спальных мест претендует ежедневно 200–250 человек. К. М. Станюкович в одном из «Морских рассказов» писал, что «в Питере паспорт легко раздобыть, стоит только найти там Вяземскую лавру».

Сенная площадь и лавра неоднократно и красочно изображалась литераторами, историками и бытописателями Санкт-Петербурга XIX в. – Ф. М. Достоевским, Н. А. Некрасовым, А. И. Куприным, Н. И. Свешниковым. Безусловно, на Сенной доводилось бывать и А. С. Пушкину, правда, лавра тогда еще не существовала. В то время это были вполне безобидные доходные дома, не привлекавшие особого внимания ввиду малочисленности их населения. Все началось с приходом капитализма.

Впервые эти места описал В. В. Крестовский в своем произведении «Петербургские трущобы». На момент начала публикации романа в журнале «Отечественные записки» в 1864 году ему было всего двадцать четыре года. В лавру он попал волей случая восемнадцатилетним юношей. Это произвело на него неизгладимое впечатление. Роман представляет целый ряд социологических очерков, связанных сюжетной линией, материал для которых взят также из недр Вяземской лавры. Автор изображает город преимущественно по состоянию на 1850-е годы. Надо отметить, что Крестовский в описании Петербурга в соответствии с жанром и сюжетом романа использовал главным образом серые и черные тона. Тема социальных пороков привлекала обостренное внимание общества в Европе и Америке. К этому времени уже появились романы «Принц и нищий» М. Твена и «Чрево Парижа» Э. Золя, «Собор Парижской богоматери» В. Гюго, «Приключения Оливера Твистера Ч. Диккенса.

Крестовский многократно посещал Вяземскую лавру и водил туда своих друзей: скульптора М. Микешина и литератора Н. Лескова. Чтобы не привлекать к себе внимания и не вызывать подозрений, они переодевались в нищенские лохмотья или в одеяния рабочих-поденщиков. Случалось друзьям отбиваться от заподозривших неладное «блатных». Микешин писал, что им была «зачерчена небезынтересная коллекция разных несчастных типов» для иллюстрации «Петербургских трущоб», но из-за отъезда за границу его планы так и остались неосуществленными.

Ленинградские газеты XX века в исторических хрониках, рассказывая о лавре, предпочитали писать о трактире «Малинник» и других злачнных местах. Эти публикации не отражают истинную картину Вяземской лавры, ни тем более Сенной площади. Так, из поля зрения газет советского периода выпал факт существования Детского приюта трудолюбия для детей Сенной площади в доме № 95 по Фонтанке, принадлежавшем князю А. Вяземскому. Учредителями Попечительного общества приюта были несколько человек из рода Буксгевденов, настоятель церкви Ларинской гимназии о. А. А. Алексеев и др. Целью общества ставились опека и приучение к труду детей, обитавших без родительского присмотра в Вяземской лавре. В 1900 году в Обществе состояло двести шестьдесят действительных членов и около пятидесяти членов-соревнователей. Председателем правления был сначала А. А. Алексеев, а с 1901 года – сенатор Ю. С. Буллах, казначеем – А. Попов, секретарем доктор С. Л. Раппопорт, который еще и бесплатно лечил детей. Приют был открыт 17 мая 1898 года в трех комнатах, снятых в одном из дворовых флигелей лавры. В них размещались тридцать девочек-пансионерок и девять приходящих. Позднее на Гороховой улице в доме № 46 был создан приют для тридцати пяти мальчиков. Дети содержались скромно и просто. Их обучали крестьянскому труду (огородничество и садоводство), несложному мастерству и рукоделию. Они выполняли все домашние работы по приюту. Летом детей вывозили на дачу в имение графа Шереметева вблизи Лигова. Мальчики находились в приюте до 15 лет, девочки – до 16 лет.

Если обратиться к историческим планам участка, то можно обнаружить на территории лавры достаточно большие участки зелени. И дома когда-то были новыми, неплохо оборудованными, с удобствами. Так, например, в описании участка Вяземских 1843 года сказано, что там находилась паровая машина, снабжавшая бани водой.

В появившемся в 1990-е годы телевизионном сериале «Петербургские тайны» использована только основная интрига романа, причем с сочиненным авторами фильма хорошим концом, что, впрочем, в те трудные для людей годы было вполне оправданным. Поэтому имеет смысл обратиться к роману В. В. Крестовского. Поражает, насколько виртуозно молодой автор выстраивает сюжетные линии, сплетая их в единое повествование, и при этом придает ему остросоциальную направленность и глубоко сострадает своим героям.

Приведем здесь описание лавры, сделанное самим В. В. Крестовским.

«…стоит только заглянуть под ворота, в пролете прибита казенная голубая доска с надписью „Полторацкий переулок“ <…> Недалеко за этой аркой, по Полторацкому же переулку, пойдет мимо небольшого Конторского флигеля длинное двухэтажное небеленое строение, известное здесь под именем Корзиночного флигеля, где по преимуществу обитают мирные корзинщики, снабжающие своими изделиями чуть ли не пол-Петербурга. (В Центральном государственном архиве СПб хранится чертеж специальной печи для сжигания испорченных корзинок, которая находилась тут же в Вяземской лавре. – Прим. авт.) Та часть Корзиночного флигеля, которая выходит к Полторацкому переулку, в среде вяземских обитателей известна более под названием „Никанорихи“. Название, на первый взгляд, странное, но мы сейчас объясним его. В нижнем этаже „Никанорихи“ находится кабак, который содержит еще нестарая и на иной глаз довольно смазливая псковитянка Пелагея Никаноровна. Сама она помещается над кабаком, содержа в своей квартире и воровской ночлежный приют. Пелагея Никаноровна и сама достопримечательная в качестве мошенницы. В сундуках, да под полатями у нее была однажды найдена полицией весьма значительная покража, которая по суду не повела ее в страны сибирские только потому, что у Пелагеи Никаноровны карман изрядно-таки толстенек. Эта Пелагея Никаноровна у вяземцев известна под именем Никанорихи, отчего и часть флигеля, занимаемая ею, получила то же название.

А. М. Волков. Сенная площадь

Корзиночный флигель тянется параллельно с Фонтанкой к Обуховскому проспекту. На вид это длинное, небеленое здание, фасадная часть которого позади флигеля Конторского выходит на так называемый Пустой двор. Пустой двор – не что иное, как пустырь, со всех сторон обрамленный стенами. Он довольно обширен для того, чтобы смотреться совершенно пустырем, по которому местами пошла дикая сорная поросль, а потому и называется Пустым. Стены, обрамляющие его, совершенно глухие, за исключением Корзиночного флигеля, в котором есть окна. В прежние времена (года три назад) отличительная черта этого двора была громадная гора всяческих нечистот вровень с крышей Тряпичного флигеля, примыкающего к нему справа. Все это в течение многих и многих лет сваливалось сюда сквозь маленькое оконце, одиноко пробитое под самой крышей названного флигеля, так что, начиная с ранней весны вплоть до крепких заморозков, в густой атмосфере этого двора стояла неисходная зараза. (Настояниями Комитета общественного здравия и местной полиции нынешнего 1866 года этот двор очищен, вспахан, засеян овсом и клевером, а с одной стороны его, за конторой, разбит небольшой садик. Мера эта вполне благодетельна для Вяземского дома).

В двух-трех местах Корзиночного флигеля дефилируют узенькие коридорчики, которые ведут в новый двор, находящийся позади этого флигеля и называемый двором Порожним. Порожний точно так же представляет замкнутое со всех сторон высокими стенами пространство значительно меньших размеров, сравнительно с Пустым. С одной стороны его в виде невысокой колоннады идут два длинных ряда кирпичных устоев, возведенных для какой-то постройки, которой не суждено было осуществиться. На Порожнем же дворе помещается знаменитый у вяземцев „Козел“. Роль „Козла“ играет пустая квартира в нижнем этаже с окнами без рам и без стекол с дверями без плинтусов и деревянных створов, с разломанной русской печкой и полами без досок. Квартира была однажды отделана и готовилась в сдачу под жилье, как вдруг в одну темную ночь забралось в нее несколько вяземцев, разломило и повытаскивало все, что можно было стащить. Дерево пошло на растопки, а железные скобы, задвижки и тому подобные вещи за гроши сбыты в железные лавки. С тех пор квартира уже не возобновлялась и отошла под иные хозяйственные надобности. А именно: если кто-то из обитателей тринадцати домов сделает какое-нибудь незначительное буйство, то дворники, не дойдя до полиции, тащат виновного в пустую квартиру и там производят собственноручную расправу. И вяземцы вообще очень одобряют таковой самосуд, сами даже помогают ему, ибо они сами не жалуют полиции, частей, сибирок и кварталов. А вследствие подобных расправ экзекуционная квартира и получила у них наименование „Козла“.

За „Козлом“ находится небольшое отгороженное пространство в виде отдельного дворика, где помещалось гусачное заведение. Гусачных заведений в Вяземской лавре было два, теперь же осталось только одно, на противоположном конце, у Сенной площади. Но знаете ли вы, что такое гусачное заведение? Вам, конечно, неоднократно, если даже не ежедневно, доводилось встречать на углах некоторых площадей и улиц, а большей частью при въездах на мосты те грязноватые дотки, на которых продаются печенки, рубцы да студень и тому подобные закуски. Все это приготовляется в гусачных заведениях. Но как приготовляется! Если бы нервы ваши в состоянии были вынести убийственную вонь, то, войдя в отгороженный дворик, устланный прогнившими и пропитанными кровью досками, вы увидели бы прежде всего несколько огромных чанов. Один из них наполнен кровью, другие, бычачьими внутренностями, из третьих торчат бычачьи головы, в четвертых груда ног и хвостов. Несколько работников в перепачканой и заскорузлой одежде трудятся над этими чанами, сортируют внутренности, рубят топорами головы и кости и таскают все это в стряпную. Тут же на железных крюках, вбитых в кирпичную стену, висят несколько бычачьих туш, с которых стекает кровь в одно общее корыто.

В настоящее время, когда одно из этих заведений уничтожено по причине крайнего неряшества, на промозглой стене его видна еще, по прошествии трех лет, все та же кровь, столь въевшаяся в кирпич и так крепко запекшаяся, что ее не смыли ни снега, ни дожди петербургские, ни людские усилия.

На дощатой настилке дворика стоят огромные лужи крови и валяются ненужные внутренности, рядом с которыми тут же на навозе лежат и пригодные в виде языков, гусаков, хвостов и прочего.

Несколько голодных, полуодичалых собак, словно шакалы, понуро лакомятся непригодною в дело пищей, тычут заалевшие морды в кровавые лужи, лакают оттуда языком и ведут войну с кошками, являющимися с той же целью. А по ночам, откуда ни возьмись и неизвестно с какой целью, наползает сюда целое воинство крыс, в изобилии плодящихся по окрестностям. Летом, особенно в знойные дни, тут кишат мириады больших зеленых и серо-желтых мух, так что в воздухе стоит такое жужжание, как словно бы сюда слетелось множество пчелиных роев.

С одного конца этого дворика, словно темный зев, из которого валит зловонный пар, смотрит на вас низенький вход в стряпную, куда надо спуститься две-три ступеньки. Тут в совершенной темноте и копоти кипят огромные котлы с бычачьими внутренностями. Из-под полу прокрадывается красноватый свет пламени, скрытого под ним в большой и низенькой печи, но эти лучи только местами освещают черного повара, а вся остальная внутренность низкосводной стряпной остается в глубоком мраке. Пар стоит непроницаемым густым туманом, жара и духота убийственные, и ко всему этому невыносимая вонь, с которой могут сравниться несколько десятков зараженных трупов.

Тут-то и приготовляются эти закуски, в состав которых, как рассказывают люди, называющие себя очевидцами, входили иногда наряду с бычачьими, внутренности и лошадиные, и даже собачьи, а о мелкой животине, вроде крысы, попавшейся в чан и изрубленной случайно, нечего и рассказывать.

Кроме гусачных заведений в Вяземской лавре имеется еще несколько куреней. В 1863 году число их доходило до семи. Они помещаются в подвальном этаже так называемого Новополторацкого или Стекольчатого флигеля, о котором речь еще впереди. Каждый из этих куреней представляет низкосводный около трех квадратных саженей пространства. Большая русская печь занимает более четверти всего помещения, которое в остальных частях более чем наполовину занято большими столами, где приготовляется тесто для пирогов, калачей и саек, а кроме этих столов конечное пространство комнаты загромождено еще посудой да разной рухлядью. Теснота такая, что повернуться негде, а духота, неисходно царствующая в курене от неперестающей топиться печи, доходит до того, что человеку со свежего воздуха становится дурно и нельзя дышать свободно. Семь или восемь хлебопеков посменно возятся то у печи, то у столов, а к вечеру сюда же набивается голов до двадцати народу, который в течение дня бродил по Сенной и в ее окрестностях, продавая куренные печенья. Летом же, когда народу значительно прибывает, число куренных обитателей доходит до тридцати и даже тридцати пяти человек. Все это как попало спит в этой комнате, валяясь на порожних столах и под ними, либо уходит в сени и на двор, на прохладу, а в это время очередная смена работает у раскаленной печи, готовит запас пирогов и булок, который разойдется на рассвете, как только проглянет с утра и проснется обитатель трущоб Сенной площади.

Вообще в Вяземской лавре помещается очень много различных промышленных заведений.

Не говоря уже о кабаках и пивных и о ресторации „Сухаревке“, от которой и флигель, занимаемый ею, называется тем же именем <…>, тут же находится большая кузница, отдельный Столярный флигель и общественные бани, которые особенно замечательны были патриархальностью своих обычаев: в летнее время любители обоего пола нераздельно мылись на дворе, а зимой выбегали сюда же поваляться на снегу, отнюдь не смущаясь посторонними взорами людей мимо идущих. (В настоящее время для этих любителей устроены на дворе особые помещения, отгороженные забором, дабы не вводить в соблазн прохожих. Такой же забор разделяет теперь мужские и женские отделения.) В отдельных же, так называемых „семейных“ банях, два первых нумера отличаются даже значительной роскошью, особенно если вспомнить, что они принадлежат Вяземскому дому. Тут и мраморные ванны, и ковры, и драпри, и мягкая комфортабельная мебель. И все это служит, по большей части к удовольствию средней руки мошенников, когда им удается зашибить выгодную добычу. При этом нельзя не заметить, что в нумерных банях весьма нередки случаи скоропостижной смерти, как говорится, от удара или опоя спиртными напитками.

О Конторском флигеле, собственно, нечего больше говорить, кроме того, что это небольшой отдельно стоящий каменный дом, который содержится несравненно опрятнее всех остальных и в котором помещается контора и живет управляющий.

Гораздо интереснее соседний с ним флигель Тряпичный. Это точно так же представляет отдельный, длинный двухэтажный дом с отдельным внутренним двором. Здесь испокон веку жили тряпичники – те самые, которых с большим вместительным мешком за плечами вам неоднократно доводилось встречать на грязных задних дворах, вооруженных клюкой с насаженным на конец ее острым железным крючком. Тут находится более двадцати лет сряду один из самых главных притонов этой оригинальной промышленности, которая на первый поверхностный взгляд кажется только не совсем чистоплотной, в сущности далеко не невинна. Впрочем, об этом после. Узенькие, темные лестницы без перил, вроде тех, по каким взбираются на колокольни, ведут нас к квартирам Тряпичного флигеля. Только для того, что бы достичь этих лестниц, нужно сперва перейти двор, во всех углах которого красуются целые горы грязных тряпок, лохмотьев, бумажек, костей, подошв и тысячи тому подобных предметов, которые по всему городу выбрасываются за ненужностью в ямы задних дворов. Эти горы – трофеи тряпичной промышленности. В одном месте поперек протянуто несколько веревок и на них развешены для просушки целые ряды таких же пестрых тряпиц, они продадутся потом как отборные, первого сорта. Переходить тряпичный двор оказывалось весьма затруднительно: в течение более чем двадцати лет он ни разу не чистился, ни разу не подметался. Представьте себе, что это такое там было! Летом он являлся какой-то зловонной трясиной, в которую по щиколотку уходила нога, зимой там образовывалась сплошная ледяная кора бурого цвета. Чуть только начинается оттепель, как со всех сторон гнилого пробрюзгшего дома начинала стекаться сюда мутная грязная вода, которая под утро при новом морозце добавляла новый ледяной слой к прежней бурой коре, и вот к весне из всего этого образовывалось такое болото, по которому в пору ходить было только в охотничьих сапожищах. И этот двор, вместе с его грудами тряпья, между прочим, служил местом ночлега для разных бездомников, особенно для „бродячих“ женщин. Делалось это, обыкновенно, так, что залезет человек в это тряпье, заберется подальше, по возможности в самую глубь, чтобы потеплее было. Да и спит себе до рассвета. Когда же этот двор принялись, наконец, расчищать, то, прежде чем добраться до мостовой, нужно было снять затверделую кору толщиной гораздо более аршина, так что самая расчистка представляла собой довольно трудную работу. (Весной нынешнего года местная полиция признала дом опасным в настоящем его виде для житья и двор вследствие испарений от его нечистот и положительно вредным для здоровья, и настояла, чтобы тряпичники из Вяземского дома выехали за город. После этого была сделана очистка двора.)

Но вот вы преодолели трудности двора, преодолели узенькую, совсем темную лестницу и очутились в одной из квартир тряпичной артели. Квартира эта является вам в виде узкой, низенькой и длинной, окон в семь, залы, где нары перемешаны с кроватями, а посередине – большой длинный стол, служащий трапезой. Грязь и удушье и в то же время проявление своего рода эстетизма: на потолке, Бог весть, как и для чего, подвешена поломанная люстра, а по стенам, в виде украшения, всякая всячина: половина чьей-то оборванной фотографической карточки, крышка от кондитерской коробки из-под конфет с золотою надписью „Rabon“, заржавая подкова, отбитая ручка гипсовой статуэтки, оборвыши картинок из „Иллюстрации“, объявление о воздушном полете Берга с изображением шара, запачканная в грязи гирляндочка искусственных цветов, золотая конфетная бумажка, донышко пуховой шляпы и множество подобной, ни к чему не пригодной дряни… все это прибито к стене или приклеено хлебным мякишем, все это имеет назначение украшать артельную квартиру и, стало быть, служит проявлением своеобразного эстетического чувства тряпичников, и все это было в разное время подобрано из кучи дрянного сора при сортировке.

Против Тряпичного флигеля тянется вдоль Полторацкого переулка главное гнездо Вяземской лавры, трущоба трущоб петербургских – это так называемый Стекольчатый флигель, или Новополторацкий флигель. Со стороны Полторацкого Стекольчатый, или Новополторацкий, флигель представляет здание длинное трехэтажное грязно-желтого казарменного вида. Окна нижнего, подвального этажа по большей части выбиты, кое-где загорожены чем ни попало, а преимущественно ничем, и стоят себе без стекол, без переплетов и даже случается, вовсе без рам. Они приходятся очень низко над землей, так что зимой, когда случится обильная оттепель, мутные потоки уличной грязи стекают с оледенелых бугров… подвала. Эти помещения похожи более на хлевы, чем на людское жилье, и некоторая часть из коих остается пустой, служа только потайным ночным приютом для беспаспортных бездомников, у которых нет ни гроша, чтобы добыть себе место в ночлежных квартирах. В самой середине этого флигеля помещается дрянная и тесная мелочная лавчонка, за съем которой, как слышно, хозяин платит сто десять рублей серебром в месяц. Из этого можно судить, на сколько здесь потребляется его нехитрых товаров и какую огромную выгоду должна приносит ему грошовая торговля в одном только Стекольчатом флигеле.

По фасаду на Полторацкий переулок этот дом представляет мало интересного: мрачная, запущенная и какая-то пустынно-казенная внешность, битые стекла, полые рамы, плесень да облупившаяся штукатурка – и только. В несравненно более живописном виде является эта трущоба, если посмотреть на ее задний фас с той стороны, где она тянется насупротив Тряпичного флигеля. Тут вы увидите двухъярусную галерею. Длинный ряд ее полукруглых арок уходит вдаль и тянется во всю длину этого флигеля, прерываясь только в центре маленьким выступом каменной пристройки, которая до того пробрюзгла, что цемент почти не держит кирпичей, отчего самая стена как-то выпятилась наружу, дала несколько трещин и грозит падением. В предупреждение последнего печального обстоятельства было придумано остроумное средство: подпереть ее снизу досками и бревенчатыми распорками. Подперли и ничего: покамест стоит себе, слава Богу. Эта двухэтажная галерея имеет весьма оригинальный вид. Внизу, между арочными устоями нагромождено всякого хламу: тут и бочки, и кучи досок, и полозья, и колеса, и ящики какие-то, и чего-чего только нету! Верхний же ярус представляет широкие круглые окна в пролетах арок, где пестрят разноцветные лохмотья, вывешенные на воздух. Эти-то окна со стеклами в частых и словно бы парниковых переплетах и послужили причиной того, что Новополторацкий флигель назван здесь Стекольчатым. Переплеты рам и стекла, играющие на отсвет всеми переливами радуги, конечно, наполовину поломаны и повыбиты, из них торчат и высовываются различные людские головы: женщины, дети – все возрасты и полы. По коридору видно, как бродит и снует взад и вперед множество разных людей – и пьяные, и лохмотники, и голодные, иные чуть ли не в полном костюме Адама. „Бродячие“ женщины затевают перебранки, гуляя по тому же коридору в самом бесцеремонно развращенном виде».

Флигель существовал и в начале XX века и назывался тогда «Стеклянный коридор». На его двух этажах помещалось пятьдесят квартир. Галереи со стороны дворовых фасадов домов были распространены в Петербурге и вели свою историю еще из XVIII века. Они кое-где еще сохранились – это дом № 27 по Невскому проспекту, а также дом Стенбок-Фермора на набережной Макарова на Васильевском острове.

По словам первого начальника петроградской сыскной полиции И. Д. Путилина, в середине XIX века в столице «еще не было сыскного отделения и делами розыска ведала наружная полиция в лице квартальных надзирателей и их помощников. Работа квартального надзирателя Спасской части включала Толкучий рынок и ближайшие к нему улицы, а также переулки, заселенные преимущественно подонками столицы. <…> Убийства, грабежи и кражи следовали одно за другим, требуя от полицейских напряженной работы», а в Вяземскую лавру даже с «обходом», то есть группе полицейских, отправляться было небезопасно. Несколько легче работать было летом, поскольку криминогенная часть населения «выезжала» в окрестности. Путилин наряжался то бродягой, то простым мужиком, то есть менял костюмы, для того чтобы смешаться с толпой для раскрытия преступлений.

Лавра была ликвидирована в 1913 году. Вот что писали по этому поводу в прессе: «Минувшей весной окончил свое печальное существование знаменитый „Стеклянный флигель“ в д. Вяземского, известный еще со времени „Петербургских трущоб“ Крестовского. Флигель этот длиною около 50 саж. вмещал около 1500 человек одних зарегистрированных жильцов и состоял из двух жилых этажей на нежилых подвалах; к нему примыкала галерея, когда-то стеклянная, но от стекол ея не осталось и воспоминаний. Свод над галереей первого этажа имел сплошную продольную трещину; поддерживающие галерею столбы – полуразрушены, с вывалившимся цоколем и кирпичом у оснований. Галерея второго этажа имела деревянное перекрытие и на нее выходили двери квартир, переполненных жильцами – угловыми и „на нарах“, причем переходы из квартир на галерею были окружены лишь перегородками с деревянными перекрытиями и с деревянными же чуланами, заключавшими в себе всякий скарб. Высота внутренних помещений была от 3 до 3 ³/₄ аршин. Печи почти всюду отсутствовали, лишь кое-где существовали остатки плит. Отоплялись помещения чугунками с железными от них рукавами, протянутыми через все помещение под самым потолком – неоштукатуренным и лежали непосредственно на дощатых, также неоштукатуренных перегородках!

В подобных квартирах комнаты сплошь и рядом отдавались проституткам низшего разбора, среди коих встречались и малолетки – девочки 13, 14 лет. На весь флигель было только две лестницы еле державшихся; в пристройках, имевших также выходы на галерею, помещались общие отхожие места, где под рундуками были отверстия, в которые смело мог при падении провалиться человек. Экскременты в пролетах выгребных ям доходили до уровня второго этажа; в одной из построек, рядом с отхожим местом, находилась рыбокоптильня.

Под жилыми помещениями, в подвалах, были склады тряпья и бумаги, собираемых тряпичниками по дворам.

В настоящее время флигель этот, как угрожающий общественной безопасности, на основании ст. 404 Уст[ава] Строительного] – для жилья закрыт. И, прибавим, давно пора было это сделать.

Так закрыты по своей ветхости и находившиеся в том же дворе каменные одноэтажные бани».

На своем участке хозяева собирались построить рынок. Однако ранее уже говорилось, что этот проект не был реализован из-за начавшейся в 1914 годы войны, удалось выстроить только подвалы-ледники, и поныне законсервированные под асфальтом Сенного рынка.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.