Благочестивый наследник

Благочестивый наследник

Внешне вроде бы ничего не изменилось. Епископы управляли диоцезами, аббаты – монастырями, графы творили суд, государевы посланцы ревизовали отдаленные регионы, купцы торговали, крестьяне пахали землю и славили императора.

Император и впрямь был достоин прославления. Ни в чем не желая отставать от великого отца, он энергично продолжал его дело: созывал генеральные сеймы и соборы, издавал капитулярии, строил «Град Божий». Ахен по-прежнему оставался центром христианского мира, соперничая с Римом и Константинополем. Международный престиж империи был все так же высок. На генеральных сеймах в Ахене появлялись послы византийского императора и халифа Кордовы, духовные чины из Иерусалима, уполномоченные болгарского царя и славянских князей. Укреплялись рубежи империи, усмирялись мятежи строптивых подданных, строились новые монастыри и церкви.

Мало того. Обыватели с чувством удовлетворения отмечали даже кое-какие перемены к лучшему.

В последние годы жизни престарелый Карл, сохраняя зоркость в отношении дальних рубежей, терял ее в отношении вещей, находящихся много ближе. Переживший пятерых жен и сам на старости лет менявший наложниц, он смотрел сквозь пальцы на интимную жизнь своих родственников, в частности – на амурные истории законных и внебрачных дочерей, одни из которых жили с невенчанными мужьями, другие имели любовников. «Он умел делать вид, будто не существует ни малейшего подозрения или слуха насчет какой-нибудь из его дочерей», – не без печали бросает Эйнгард многозначительную фразу[16]. Ко двору стекались разного рода проходимцы, проститутки, бродяги. Многие из придворных, по примеру императора, держали у себя наложниц, а то и мальчиков для известного рода услуг. Карл, правда, издавал указы, запрещавшие проживать в столице подозрительным лицам, но эта мера имела мало успеха.

Новый император начал свое царствование с того, что произвел радикальную чистку двора: легкомысленных сестер разбросал по монастырям, любовников их отправил в изгнание, а вельмож заставил отказаться от услуг продажных женщин и смазливых миньонов. Отныне ахенский двор, к радости всех истинно верующих, становился подлинным посредником между Богом и страной, являя собой высокий образец нравственной жизни, которому оставалось лишь следовать.

Да и наружностью своей новый император выгодно отличался от старого. В год смерти Карла ему исполнилось 36 лет, и он был щедро наделен природой. Высокого роста, атлетически сложенный, Людовик обладал красивым лицом, ясным, открытым взором и звучным голосом, как бы олицетворяя идеальный внешний образ прекрасного принца. Как и отец, страстный охотник и меткий стрелок, он, в отличие от Карла, был целомудрен, скромен и имел склонность критически оценивать собственные поступки. Получив под руководством Алкуина блестящее образование, Людовик владел латынью, греческим, знал классическую литературу и в еще большей мере – литературу богословскую. Современники подчеркивали его набожность и доброту – отсюда и прозвище «Благочестивый» (Pius), под которым он вошел в историю.

Впрочем, наблюдательные французы позднее наградили его несколько двусмысленным прозвищем – «Debonnaire», что обычно переводится на русский язык как «Добродушный», но скорее соответствует другому значению этого слова – «Равнодушный» или даже «Слабодушный», поскольку суть здесь была не столько в «доброте», сколько в «безразличии» и «безволии».

Дело в том, что под импозантной внешностью императора скрывался довольно робкий дух. Людовик отнюдь не обладал несгибаемой волей отца, ему недоставало твердости и решительности, а чрезмерные сомнения в правильности совершенных поступков приводили к постоянной рефлексии и к подчинению воле того, кто в данный момент находился в фаворе. Все это, правда, обнаружилось далеко не сразу, приоткрываясь постепенно, и в полной мере стало очевидным лишь много лет спустя. Поначалу же все казалось совершенно иным: подкупала проникнутость Людовика идеями Карла и твердость в стремлении воплотить его государственно-теократические идеалы. Не подлежит сомнению, что длительное воздействие авторитарной воли Карла оставило в податливой душе Людовика глубокий след: мысль о «Граде Божием» на первых порах заметно превалировала в его мыслях и действиях. Вслед за наведением порядка во дворце он собирался навести такой же порядок и в стране, причем главным проводником подобной политики должна была стать, естественно, церковь. Поэтому-то она и была в центре постоянных забот нового императора – в этом отношении Людовик продолжал линию своего отца. Разница состояла лишь в том, что если Карл, придававший громадное значение церкви, держал ее в руках, то сын его, едва переняв правление, сам оказался в руках церкви.