* * *

* * *

«В этих областях можно встретить большое количество евреев, которые не сталкиваются с презрением, как в других местах. Они не живут в унижении, занимаясь только самыми презренными профессиями. Они владеют землей, занимаются коммерцией, изучают медицину и астрономию. Они владеют большими богатствами и не только входят в число достойных людей, но иногда даже занимают среди них доминирующие позиции. Они не носят никаких отличительных знаков, и им даже разрешается иметь при себе оружие. Короче говоря, они имеют все гражданские права. «В таких словах папский легат Коммендони описывал положение польских евреев в 1565 году. В самом деле, не может быть никакого сравнения между положением польских евреев и их гораздо менее счастливых единоверцев в других европейских странах.

Они не жили в гетто: самое большее, это мог быть определенный квартал или улица по их выбору. Спектр их профессий был максимально широк, поскольку он включал не только все виды коммерческой деятельности и ремесла, но также важные административные функции (отдача на откуп сбора налогов и таможенных сборов), промышленность (эксплуатация соляных копей и лесов) и даже сельское хозяйство (в качестве управляющих или имеющих собственные владения). Это означает, что определенная часть польских евреев, которая, и это следует немедленно подчеркнуть, постоянно возрастала, проживала в сельской местности.

Известное число богатых евреев, банкиров знати, стали собственниками крупных земельных владений, иногда даже целых деревень. Другие были управляющими, поставщиками, коммерческими агентами польской знати – шляхты. «У каждого пана свой еврей», – гласила старинная польская поговорка. Этих евреев, если угодно, можно называть «придворными евреями»; конечно, это были совсем маленькие дворы, учитывая анархическую раздробленность власти в тогдашней Польше. Другие были крупными негоциантами, импортерами и особенно экспортерами леса и пшеницы, кожи и мехов. Но большинство было мелкими торговцами, ремесленниками, которым приходилось выдерживать конкурентную борьбу с нарождающейся польской буржуазией, а в деревне они могли быть содержателями постоялых дворов, розничными торговцами, а иногда даже простыми крестьянами. В целом, вполне справедливо сделать вывод, что они образовывали в Польше целый социальный класс, тот самый средний городской класс, который в этой стране появился с таким опозданием.

Последняя отличительная черта: вопреки той исключительной гибкости и пластичности, которую проявляли в прошлом их предки, быстро переходя на разговорный язык различных европейских стран, в которых они оседали, польские евреи продолжали употреблять немецкий язык, превратившийся в идиш. Трудно сказать, была ли эта особенность вызвана их численностью и высокой долей среди местного населения, культурным превосходством тех стран, откуда они пришли, или же возросшим уровнем их самосознания, той безграничной привязанности к своему наследию, которую приобрели немецкие евреи, пережившие неисчислимые бедствия. Скорее всего следует говорить о сочетании этих трех факторов; но как бы то ни было, эта языковая особенность создавала дополнительную преграду между ними и их христианскими соседями.

Если принять во внимание все вышесказанное, то нет ничего удивительного, что польские евреи могли пользоваться очень высоким уровнем внутренней автономии, причем не только на местном, но даже и на национальном уровне. Они практически полностью осуществляли самоуправление в соответствии с конституцией, которую можно квалифицировать как базирующуюся на принципах обычного права и федерализма. Основу составляла община, или кагал, что соответствовало территориальному округу. Она включала как евреев, проживающих в сколько-нибудь значительном городе, так и тех, кто живет в его окрестностях. Управление кагалом было организовано по олигархическому принципу: присяжные выборщики, чьи имена определялись жребием среди самых богатых и самых влиятельных членов общины, должны были ежегодно выбирать управляющих, которые были наделены обширными правами. В число их полномочий входили: сбор податей и налогов, внутриобщинная полиция и обеспечение общественного порядка, дела синагоги, т. е. организация богослужения и общественного обучения, которые были неразрывно связаны, а также контроль за рынком труда, весьма жестко регламентированным. В этой связи можно отметить, что только ремесленники, являвшиеся отцами семейств, имели право открывать новую мастерскую, и за исключением особых случаев это было запрещено выходцам из чужого кагала.

Партикуляристский дух кагалов проявлялся также в бесконечных «пограничных» тяжбах по поводу каких-нибудь мелких поселений или деревень, административная принадлежность которых оспаривалась: например, дело Заблудово, когда с 1621 по 1668 год вели тяжбу кагалы Гродно и Тыкоцина. Кагал также назначал раввина, которому принадлежала первостепенная роль, поскольку его моральный авторитет подкреплялся его полномочиями в юридическом отношении: он был полномочным президентом Юридической комиссии (Бет дина), или трибунала кагала. Другие избираемые комиссии, своего рода полублаготворительные, полурелигиозные братства создают баланс «протекционистским» тенденциям кагала и посвящают себя разнообразным задачам благотворительности и всеобщей еврейской солидарности, как-то: выкуп пленников, забота о стариках и больных, помощь неимущим и беженцам, поддержка безденежных студентов и, прежде всего, почести мертвым и почитание их памяти, что в этом бренном мире наиболее существенно. Святые братства (Хеврот Кадишот) должны были обеспечить достойное погребение и позаботиться о семье покойного.

Польские власти содействовали столь тщательной и строгой организации, которой было удобно доверять сбор налогов как в целом, так и в каждой общине по отдельности, что вело к складыванию сильной общинной организации. В результате власти пришли к выводу, что было бы еще удобней ввести единый ежегодный общий налог со всех евреев и поручить им самим распределять его среди различных общин. В результате консультации и собрания представителей кагалов, сначала спорадические и нерегулярные, приобрели исключительное значение. Начиная со второй половины XVI века, эти представители стали собираться на конференции каждые полгода во время ярмарок – в Люблине весной и в Ярославе, в Галиции, осенью. Именно там они производили распределение налогов и урегулирование конфликтов между кагалами, публиковали новые законы и постановления (таканот) и обсуждали все остальные крупные вопросы, представлявшие интерес для польского еврейства. Стихийно возникшая таким образом федеральная палата, настоящий еврейский парламент, насчитывавший тридцать членов, получил название «Совет четырех стран» (Ваад); современники не без оснований сравнивали его с синедрионом Иерусалима. Никогда еще евреи не пользовались в Европе столь широкой автономией.

Во всех этих проблемах, которые, как это легко заметить, могли создавать беспрецедентные ситуации, противоречия и конфликты интересов, неизбежно первостепенную роль играли раввины, объединявшие в своем лице функции носителей морального авторитета, делового посредничества и толкования сложных законов Талмуда. Все это лишь повышало статус раввинистической учености.

В этих условиях изучение Талмуда, знание бесчисленных правил, положений и доказательств, восходящих к парфянскому Вавилону или к эпохе европейских крестовых походов, а также умение их применять в новых существующих условиях достигло в Польше XVI века недостижимых высот. «Пилпул» (буквально «перец») – так называли острую диалектику, состоявшую в том, чтобы найти в Талмуде два текста, которые бы противоречили друг другу по законам формальной логики, строго установить их взаимную несочетаемость, а затем примирить их с помощью каких-либо тончайших софизмов, как если бы требовалось разрезать в длину волос на четыре, восемь или даже шестнадцать частей.

Насколько эта умственная гимнастика, на первый взгляд кажущаяся совершенно бесплодной, развивает гибкость ума и удесятеряет способности к интеллектуальному труду, очевидно только тем, кто имел личный опыт подобных занятий, поскольку для неподготовленных мозгов талмудические рассуждения обычно представляют непреодолимые трудности (Привести пример такою рода также является трудной задачей. Крайне немногочисленны те авторы, которым удалось передать дух Талмуда в форме, доступной западному образованному читателю. Российскому читателю мы можем порекомендовать исследование раввина Адина Штайнзальца «Введение в Талмуд», вышедшее в Москве в 1994 г., а также изданный в 1995 г. 1-й том талмудического трактата «Бава Меция». Из старых изданий можно обратиться к семитомному труду «Мишна и Тосефта», опубликованному в начале XX века В. Переферковичем. Что касается простых смертных, то приводимая ниже притча может служить иллюстрацией той мысли, что в конечном итоге талмудические доказательства основываются на здравом смысле:

«Некий гой настаивал, чтобы талмудист объяснил ему, что такое Талмуд. В конце концов мудрец согласился и задал любопытному такой вопрос:

– Два человека спустились вниз через печную трубу. Когда они вылезли нару

жу, лицо одного из них оказалось покрыто сажей, а второй остался совершенно

чистым. Который из двух пойдет мыться?

– Тот, кто испачкался, – ответил гой.

– Нет, неверно. Испачкавшийся видит чистое лицо другого и думает, что и у

него все е порядке. А тот, кто остался чистым, видит грязное лицо второго и думает,

что с ним произошло то же самое.

– Я все понял! – воскликнул гой. – Я начинаю понимать, что такое Талмуд…

– Нет, ты ничего не понял, – отрезал раввин. – Как по твоему могло случиться, чтобы два человека спустились через одну и ту же трубу, и при этом один испачкался, а другой остался чистым?»).

Нужно ли говорить, что в подобных условиях эрудиция, даже если она была исключительно талмудической, ценилась польскими евреями еще выше, чем их предками в Германии, если такое вообще возможно. Кроме того, это первостепенное значение, отводившееся интеллектуальным ценностям, способствовало сглаживанию огромного социального неравенства, существовавшего в еврейской среде, где, как мы это видели, внутренняя власть автоматически попадала в руки богачей. Разумеется, с другой стороны, традиционная еврейская благотворительность также сглаживала социальные контрасты. Поэтому совершенно справедливо, что для этой эпохи положение польских евреев считалось наиболее завидным во всей диаспоре. Так что даже по правилам одной из распространенных тогда буквенных игр слово Полония (Польша) должно было читаться По-лан-иа («Бог пребывает здесь»).

Легко понять, что в подобной ситуации проблема польского антисемитизма возникла очень рано и в форме, сильно отличающейся от других европейских стран. До сих пор мы имели дело с мифологическим антисемитизмом, представлявшим собой смесь ненависти и религиозного рвения. Проявления этого антисемитизма находились в столь большом несоответствии с его видимыми причинами, что, как мы уже видели, он продолжал действовать даже при отсутствии евреев. Что касается данного случая, то хотя первые враждебные проявления практически могли возникнуть аналогичным образом, еврейское население стало столь многочисленным, а его социальная роль столь велика, что природа конфликта стала совершенно иной.

В Польше еврей был постоянным элементом существования своего соседа: он составлял неотъемлемую часть общественного организма. Польский христианин, будь то шляхтич, крестьянин или горожанин, обращался к еврею, чтобы купить или продать, взять в долг или заплатить налог, отправиться в путешествие или пойти в кабачок. Этот еврей, независимо от того, важный он или ничтожный, богатый или бедный, услужливый или жесткий, представлял собой повсеместную человеческую реальность, под воздействием которой вечная сатанинская маска стала частично исчезать. В результате первоначальный фундаменталистский аспект антисемитизма незаметно ушел на второй план. Но с другой стороны, этот еврей, который отныне стал для христианина частью привычной повседневности, превратился в объект специфических ассоциаций, связанных с некоторыми действиями и проблемами текущей жизни, которые естественным образом входят в общую борьбу за существование. Иными словами, мы теперь имеем дело с такой иудео-христианской враждебностью, с такой напряженностью, которая больше не носит специфического характера, больше не является необычной и вызывающей помутнение разума. Эта враждебность уже не исключает возможность согласия, поскольку по сути дела она в принципе не отличается от других конфликтов и напряженностей, возникающих в истории нашей цивилизации между различными социальными, национальными и религиозными группами. В крайнем случае, те специфически еврейские особенности, о которых мы уже неоднократно упоминали, в частности полное пренебрежение физическими упражнениями и достижениями, оставили свой след. «Тебе это пригодится, как сабля еврею», – гласит польская пословица. В сочетании с их отказом от Христа, эта особенность облегчает закрепление за евреями их традиционной роли страдания и терпения. Что же касается вопроса, становится ли в этих условиях антисемитизм более или, напротив, менее жестоким, то на него тем труднее ответить, что речь идет здесь о несовместимых величинах, поскольку одно и то же слово отражает в этом случае два различных явления. Единственное, что мы можем сделать, это попытаться более подробно рассмотреть по отдельности отношение к евреям различных социальных групп.

Польская знать, сосредоточившая в своих руках основную власть и получавшая главную выгоду из деятельности евреев, была их естественным защитником. Здесь не мог возникнуть никакой конфликт интересов, если только не принимать во внимание некоторых нуждающихся мелких землевладельцев, которые могли соперничать с «придворными евреями» за милости крупного магната. Безусловно, знать относилась к евреям с еще более величественным презрением, чем к остальным классам общества, если такое вообще было возможно. Но в этом презрении не было много злобы. Показательно, что с наступлением эпохи книгопечатания, когда в Польше, как и повсюду в Европе, распространяется обычай обличения евреев, описания их пороков и преступлений б книгах и памфлетах, ни один текст такого рода не вышел из под пера автора, относящегося к знати.

Авторами большей части таких сочинений являлись христианские буржуа. Именно горожане, особенно жители крупных городов, находились в состоянии постоянной войны с евреями, шла ли речь о том, чтобы вытеснить их из коммерции или помешать заниматься ремеслом. По прямому заказу избираемых членов магистрата городской управы Кракова в 1618 году Себастьян Мичинский написал «Зеркало польской короны», где впервые со всеми подробностями разоблачалось богатство евреев, а также способы и приемы их коммерческой деятельности. Разоблачения религиозного характера играют в этом труде лишь второстепенную роль. То же самое можно сказать и о многочисленных сочинениях врача Слежковского, примерно в то же время задавшегося целью разоблачить обманные приемы, которые он приписывал своим еврейским коллегам и конкурентам.

Что же касается духовенства, то оно уделяло основное внимание религиозным обвинениям. В конце XVI века признанным авторитетом в этой области был иезуит Петр Скарга, самый знаменитый польский проповедник всех времен, автор «Жизнеописания святых» (Zywoty Swietych, 1579), книги, которая на протяжении столетий оставалась любимым чтением польского народа. Чудесная биография Симеона Тридентского занимала там достойное место. Сам Скарга в дальнейшем лично принял участие в качестве обвинителя на процессе по поводу осквернения святых даров. У него появились многочисленные подражатели, которые из поколения в поколение вносили свой вклад в подобные дела. Школяры и студенты, ученики иезуитов, были основными организаторами скандалов и столкновений, которые могли перерождаться в погромы, так что у евреев установился обычай выплачивать им ежегодно определенную сумму, чтобы избавиться от систематических притеснений с их стороны.

Что касается народных низов, угнетенных и неграмотных крестьян, то у них не было способов заявить свое мнение и сохранить его в истории, если только не считать за таковое те многочисленные пословицы и поговорки, которые служат традиционным источником народной мудрости. Некоторые из их числа представляются достаточно двусмысленными. Например: «Нам, крестьянам, всегда плохо: мы должны кормить сеньора, священника и еврея»; «Что крестьянин заработает, сеньор потратит, а еврей на этом наживется»; «Еврей, немец, а с ними дьявол – сыновья одной матери». Если судить по этим изречениям, народ смешивал всех эксплуататоров в одну кучу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.