XLVI. Люблинский сейм 1569 г. и соединение Великого княжества Литовского с Короною Польскою в одну Речь Посполитую
XLVI. Люблинский сейм 1569 г. и соединение Великого княжества Литовского с Короною Польскою в одну Речь Посполитую
Созыв «спольного» польско-литовского сейма в Люблине. Порядок совещаний. Резкое разногласие между поляками и литовцами в вопросе унии; интересы литовских магнатов. Отъезд литовцев с сейма. Хлопоты поляков о присоединении Подляшья и Волыни; универсал 12 марта о возвращении Подляшья и Волыни. Условия присоединения Подляшья. Негодование и бессилие литовских панов. Полное запустение литовской казны, несмотря на все старания о ее пополнении; должность подскарбия земского по привилею 1566 г. Попытка литовских панов отсрочить заключение унии и ее неудача. Присяга подляшских и волынских панов на верность Польше. Привилей 26 мая о возвращении Польше Волыни. Присоединение Брацлавского воеводства и Киевщины к Польше. Возвращение на «спольный» сейм литовцев. Акт унии Великого княжества Литовского с Короною Польскою. Присоединение Ливонии к соединенной Речи Посполитой. Дополнительный акт унии 11 августа. Причины, обусловившие осуществление унии.
Обещанный «спольный» сейм открылся в Люблине в январе 1569 г. В листах, разосланных на литовские сеймики перед этим сеймом, король указывал, что, несмотря на все жертвы кровью и имуществом, приносимые обывателями Великого княжества Литовского, неприятель все более и более берет над ним силу, а потому необходимо Великому княжеству соединиться с
Польшею, дабы «одностайною и спольною рукою», с большим успехом и с меньшим «накладом», чинить ему отпор. Поэтому король просил отправить послов на «спольный» сейм «з моцью зупольною» на заключение унии.
В начале заседаний польские шляхетские послы потребовали было, чтобы для переговоров об унии назначены были с той и другой стороны депутаты и чтобы совещания происходили непременно в присутствии шляхетских послов обоих народов. «По прежним сеймам, – говорили послы, – мы знаем, как литовские сенаторы заботливо наблюдают, чтобы при совещаниях не присутствовал их (шляхетский) народ, дабы, надлежащим образом узнав польские права, не разлакомился на них». Но эта попытка поляков сбить с самого начала литовских сенаторов с их позиции не удалась. Литовцы вели свои совещания отдельно и являлись к полякам уже с готовыми предложениями или ответами на их предложения.
В переговорах между ними снова стал ребром тот же контроверз, что и на Варшавском сейме 1563–1564 гг. Поляки, в особенности шляхетские послы, настаивали на том, что уния уже заключена давным-давно, при Ягайле и Витовте, поновлена была затем в 1501 г. при короле Александре, и что незачем составлять нового договора, а надо лишь вновь подтвердить и развить этот договор, чему начало уже положено на Варшавском сейме; надо, следовательно, договориться лишь по тем пунктам, по которым не состоялось еще соглашение. На этот раз поляки соглашались на отдельные уряды для Великого княжества и оговаривали, что редукция столовых имений, предпринятая в Польше, не распространяется на Литву. Литовские сенаторы отвергали всякое юридическое значение за прежними актами унии, которые не вошли в жизнь, вследствие чего и возник настоящий вопрос об унии. Не довольствуясь этими возражениями, они представили свой проект, основные положения которого были те же самые, что и в инструкции, данной на Варшавском сейме 1563–1564 гг., т. е. сохранение государственной особности Великого княжества, его границ, отдельного сейма, отдельных должностей и званий, отдельных законов и отдельной монеты, при общем государе и общем сейме, созываемом для решения общих дел. К этому добавлялось требование от поляков присяги в том, что ни теперешний государь, ни его преемники, ни коронная рада, ни даже послы земские Великого княжества не будут добиваться редукции вечных выслуг, доживотий и ленов, а равно замков и дворов господарских, заложенных в известных суммах обывателям Великого княжества на нужды государства. Поляки должны были гарантировать, что никакое постановление в этом смысле не состоится на сейме, а если состоится, то не будет иметь силы, и Литва не обязана ему подчиняться, если же ее станут принуждать к этому, то тем самым расторгается и договор унии. Из этого ясно видно, что литовский проект унии был делом литовских магнатов, захвативших в свои руки ведение переговоров с поляками. Проект вскрывает и те материальные побуждения, которые заставляли их всеми силами отстаивать государственную автономию Великого княжества. Автономное литовское государство было предприятием, на которое магнаты затратили огромные фамильные капиталы в форме ссуд скарбу под залог господарских имений, и им, естественно, хотелось по-прежнему хозяйничать и распоряжаться в этом предприятии. Уния, как ее понимали поляки, угрожала положить конец этому хозяйничанью, и потому магнаты так и противились ей. Самыми ярыми противниками унии были как раз именно те паны, которые потратили так много своих денег на нужды Великого княжества. Очевидно, они боялись не только за свое значение в будущей соединенной Речи Посполитой, но и за свои «пенязи», отданные в ссуду скарбу и гарантированные «заставами» господарских имений.
Литовский контрпроект возбудил бурю негодования в польской посольской избе, ибо в нем литовцы брали назад некоторые существенные уступки, сделанные на Варшавском сейме 1563–1564 гг., например, восстановляли особое возведение общего государя Польши и Литвы на великое княжение. Еще ранее подачи литовского контрпроекта послы русского воеводства говорили на сейме, что никоим образом не надо допускать отдельной литовской рады, ибо эта рада и была причиною того, что до сих пор уния не получила осуществления. Ни за что послы не соглашались и на оставление отдельных литовских сеймов. Когда представлен был литовский контрпроект, послы стали жаловаться, что попусту тратят время, и приступили к королю с настойчивыми просьбами приказать литовцам засесть с поляками на сейме вместе и понудить их принять унию, которая уже решена предшествующими соглашениями и постановлениями. Послов поддержали и коронные сенаторы. Но когда король, уступая настояниям поляков, собирался объявить литовцам приказание сесть вместе с поляками, оказалось, что литовцы уже начали разъезжаться с сейма. Король хотел привлечь на сейм тех, кто еще не уехал. Тогда и эти поспешили покинуть Люблин (1 марта).
После того как разбилась попытка присоединить Великое княжество целиком и сразу, поляки ухватились за мысль сделать это в несколько приемов, и на первых порах присоединить области, на которые они издавна имели притязания. Еще до окончательного разрыва с литовцами поляки на своих совещаниях поговаривали о том, что Польше, собственно, нужны Подляшье и Волынь и что из-за этих областей и надо хлопотать об унии. Как только литовцы уехали из Люблина, послы сейчас же начали требовать от короля присоединения Подляшья и Волыни. Паны радные со своей стороны стали советовать королю возвратить, наконец, Короне Подляшье и Волынь и указывали, что тогда литовцы сами добровольно покорятся Польше. В своих требованиях поляки, несомненно, стояли на реальной почве, опирались на настроение, господствовавшее в массе военнослужилого люда Подляшья и Волыни. Подляшская и волынская шляхта, как уже было сказано, сама стремилась к унии с Польшею, от которой ожидала себе новых прав и вольностей и прекращения своего в высшей степени неудобного положения пограничных обывателей. Есть основание думать, что у поляков велись тайные переговоры с подляшанами и волынянами на Люблинском сейме. Этим и можно объяснить те определенные требования, которые они предъявили королю для обывателей Подляшья, а именно, чтобы сняты были все литовские тягости, поборы и подати, чтобы корчмы и мыта у них не отдавались в аренду жидам и чтобы на них не распространялось действие коронной конституции 1504 г. о редукции государственных имений. Король для первого раза согласился исполнить просьбу поляков только относительно Подляшья и приказал подляшским послам и урядникам, которые еще не уехали с сейма, сесть вместе с поляками, принести присягу на верность Польше и принять участие в составлении акта о присоединении Подляшья к Польше. После некоторого колебания и получения уверения, что поляки будут защищать подляшан, подляшские урядники и послы исполнили приказание короля. Только подканцлер Остафий Волович, державший на Подляшье Ломазы, Воин и Ходыничи, категорически отказался от присяги несмотря на то, что ему угрожали отнятием этих держав.
События ускорили присоединение Подляшья и Волыни. Паны-рада Великого княжества Литовского разослали по всему государству, в том числе на Подляшье и Волынь, военные листы с грозным приказанием выезжать на войну под страхом конфискации имений. Когда слух об этом дошел до Люблина, подляшане, присягнувшие на верность Польше, стали просить короля, чтобы он избавил их от последствий ослушания этим листам и издал от себя контрприказ по Подляшью. По настоянию поляков вместо контрприказа король 12 марта разослал универсал о возвращении Подляшья и Волыни Короне Польской. В этом универсале король объявил, что Подляшье и Волынь de jure всегда были польскими областями, и приказывал всем сенаторам и послам Подляшья и Волыни, уехавшим самовольно с сейма, а также и всем старостам и державцам явиться в назначенные сроки в Люблин и принести присягу на верность Польше. Акт о присоединении Подляшья закреплен был особым привилеем, составленным при участии подляшских послов и принятым сеймом. Привилей начинал с исторического оправдания присоединения к Польше Подляшья, которое де искони принадлежало Польше, составляя часть Мазовии. От Мазовии оторвал его король Казимир и присоединил к Литве, но поляки с тех пор и до самого 1569 г. не переставали требовать возвращения его Короне. «Исполняя это желание, – гласил привилей, – король возвращает Польше ее законное достояние, причем обывателей Подляшья освобождает от всех податей, поборов, мыт и всяких иных литовских тягостей и сравнивает их во всяких правах и вольностях с остальными обывателями Короны Польской, обязывает их, как и других, давать по два гроша с волоки в королевский скарб, но освобождает их от редукции имений, гарантирует ненарушимость всех жалованных грамот на имения, всех “заставных листов”, полученных теми, кто дал деньги на нужды Великого княжества, вечное и спокойное владение землями, полученными в обмен за грунты, занятые в волоки». Привилей устанавливал, чтобы впредь обыватели Подляшской земли по всем делам своим обращались к польскому двору и коронной канцелярии, а от судов своих апеллировали на генеральные «роки» воеводства и на вальный польский сейм или к королю (от магдебургских судов) в Польшу, чтобы все вообще судопроизводство шло вполне по обычаю Короны Польской. Сенаторам и послам земским Подляшья привилей отводил место на сейме между сенаторами и послами воеводства Мазовецкого, а послам гарантировал сверх того и содержание по примеру всех вообще коронных земских послов. Привилей оставлял ненарушимо все права и обычаи Подляшской земли, насколько они не противоречат возвращению ее Короне. Как символ принадлежности Короне Польской, привилей вводил изображение орла на военных хоругвях подляшских поветов.
Литовские паны пришли в сильное негодование, когда узнали о королевском универсале 12 марта. По слухам, дошедшим до Люблина, двое из них намеревались ехать в Крым поднимать на Польшу татар. Но литовская шляхта не разделяла воинственного пыла своих магнатов. Для нее стала невыносима и одна война с Москвою, и она чуть не повально уклонялась от несения ее тягостей. Без сочувствия же и содействия шляхты магнатам нечего было и думать о борьбе с Польшею. Для борьбы, конечно, потребовалось бы увеличить наемное войско. Между тем ресурсы литовского скарба были исчерпаны до крайности. В марте 1569 г. подскарбий земский Великого княжества Павел Нарушевич писал королю, что на скарб пришли «потребы великие а кгвалтовные», как-то: снабжение всем необходимым украинных замков, расплата со служебными людьми, пушкарями, фурманами и т. д., а между тем в скарб не поступает никаких доходов, и он не знает, откуда достать денег; для удовлетворения государственных нужд он, подскарбий, позаложил все свои имения, набрал в долг денег по распискам и теперь не может расплатиться со своими кредиторами. Надо сказать, что подскарбий земский в то время был уже настоящим министром государственных имуществ и финансов, которому даны были большие полномочия, большая власть (по привилею 10 марта 1566 г.). На него возложена была обязаность принимать от местных урядников платы и пожитки с господарских замков и дворов, мест и волостей, равно и со всех мытных комор, на основании особых реестров. Вместе с тем подскарбию дано было право налагать секвестр на имения тех старост, державцев и тиунов, городничих и других местных урядников, которые растратят господарские доходы или не внесут их в срок. Подскарбию поручено было всеми способами стараться о расширении и приумножении господарских пожитков, заводить, например, лесные работы в господарских пущах, развивать торговлю продуктами господарских имений, устанавливать с доклада господарю натуральные и денежные поборы с населения господарских имений и т. д. Ему предписано было объезжать господарские имения и осматривать ведущееся в них хозяйство, а местным урядникам – старостам, державцам, тиунам, справцам пожитков и дворов господарских – вменено было в обязанность давать подскарбию обо всем ведомость и отчет, слушаться и подчиняться его суду по жалобам на них господарских подданных. Определено было затем, что льготы и уменьшения в податях и пошлинах будут производиться впредь только по усмотрению подскарбия земского, и никакие льготные листы не будут выдаваться из канцелярии без его ведома. Подскарбий получил право выбирать и устанавливать мытников, и сам господарь обязался не раздавать мыт в аренду или «к верной руце» помимо лиц, избранных подскарбием. Мытникам вменено было в обязанность не выдавать никому денег по «квитам» господаря и панов-рады без листов подскарбия земского за его подписью, и подскарбий получил право не принимать в отчет выданных без его разрешения сумм. Подскарбию же дано было исключительное право судить мытников по должностным злоупотреблениям и неисправных отставлять и заменять другими лицами. Подскарбий земский получил в свое заведывание и «мынцу» Великого княжества вместе со всеми «справцами» и слугами монетной мастерской, и господарь обязался никому не поручать этого дела помимо подскарбия земского. Помощники подскарбия – скарбный и писари скарбные – обязаны были слушаться во всем подскарбия, ничего не делать в скарбе без его ведома и разрешения, не выдавать и не принимать денег и отчетов, не выдавать квитанций и т. п.; эти урядники могли получать отставку и заменяться другими лицами только по представлению подскарбия земского. Но вся эта централизация управления государственными имуществами и финансами, как оказалось на деле, мало помогла Литовско-Русскому господарю. Война оказалась бездонною пропастью, которая поглощала все текущие и будущие поступления казны и которую нельзя было заполнить никакими усилиями административной техники и хозяйственной сообразительности и предусмотрительности. Находясь в крайности, подскарбий просил короля разрешить ему заложить какое-нибудь из господарских имений, находящихся в его держании. Король разрешил ему «завести» часть этих имений, но ненадолго, так как и без того уже большая часть господарских имений «для великих потреб земских заставлена и заведена». Скарб не мог расплатиться даже со скарбным Иваном Семеновичем Зарецким и братом его Зиновием, которые, добывая для него деньги, пришли сами в великие долги. Господарь выручил их тем, что выдал им 5 апреля «железные листы», коими отсрочивал взыскание с них всяких долгов на три года. Скарб недалек был от полного банкротства вследствие отдачи в залог большинства господарских имений, вследствие общего экономического расстройства, вызванного войною, при все большем и большем увеличении расходов. При таких обстоятельствах самостоятельность государства, его честь и достоинство могли быть сохранены, да и то не наверное, только дружными усилиями и жертвами со стороны землевладельцев Великого княжества. Магнаты готовы были нести эти жертвы, ибо здесь замешаны были их существенные интересы. Но шляхетская масса не обнаруживала уже к тому готовности. По сведениям, дошедшим до поляков, «шляхта римской веры» удержала своих магнатов от разрыва с Польшею и настояла на посылке в Люблин послов для переговоров с поляками. Магнаты должны были смириться и исполнить ее желание.
Явившиеся в Люблин 5 апреля литовские послы от имени панов-рады Великого княжества просили поляков не отторгать от Великого княжества Подляшье, которое исстари было его достоянием и только на время отходило к Мазовии, и исконной Литовско-Русской области – Волыни, усеянной имениями князей – потомков Олелька, Ольгерда, Наримунта, Корибута. Это отторжение разрушает братскую любовь между обоими народами и отталкивает литовцев от унии. «При подобных поступках поляков, – заявляли послы, – литовцы не могут быть уверенными даже в сохранении своих отчин». Они просили поберечь честь и достоинство их государя, который при восшествии на великое княжение литовское давал присягу соблюдать это государство в целости и неприкосновенности. Литовское посольство просило перенести решение вопроса об унии на другой «спольный» сейм, а предварительно составить такой проект унии, который не вредил бы чести и достоинству Великого княжества, не осуждал бы одну Речь Посполитую на погибель ради другой, и вручить этот проект литовцам для предварительного ознакомления с ним на поветовых сеймиках. Но поляки не согласились на это и потребовали, чтобы литовцы вернулись в Люблин и кончали дело унии на том же сейме, обещаясь ждать их четыре недели.
В ожидании возвращения литовцев на сейм поляки поспешили принять меры к окончательному присоединению Подляшья и Волыни, ясно сознавая, что этим лучше всего можно будет привести литовцев к унии. Магнаты, владевшие имениями на Подляшье, стали было уклоняться под разными предлогами от явки в Люблин для принятия присяги Польше. Польские послы предложили отнять у них уряды и имения. Подобные же меры употребили поляки, чтобы сломить сопротивление волынских магнатов. Когда 16 мая получены были от них письма с извинением в том, что по болезни не могли явиться в срок, и с просьбою отсрочить им еще явку на сейм, послы предложили отнять у них уряды и распространить экзекуцию на их имения, если они не приедут к 23 мая. Эти меры возымели свое действие, и магнаты Подляшья и Волыни один за другим стали прибывать в Люблин и приносить присягу на верность Польше. Среди них были такие тузы, как князь Чарторыйский, воевода волынский, князь Василий Острожский, воевода киевский, князь Богуш Корецкий, староста луцкий, браславский и веницкий, князь Константин Вишневецкий, князь Збаражский и др. Принес присягу и Остафий Волович, оговорившись, что присягает как волынский землевладелец, а не как подданный Великого княжества. Магнаты в конце концов сдавались на требования поляков, очевидно, потому, что не чувствовали за собою поддержки шляхетского большинства, не видели помощи со стороны Литвы и боялись поляков, которые уже 23 апреля объявили посполитое рушенье для осуществления унии и которые не прочь были определить налог для присоединения Подляшья и Волыни. 26 мая издан был привилей о возвращении Волынской земли Короне. Привилей начинал с исторических доказательств прав Польши на Волынь и в числе других данных ссылался между прочим на грамоты Сигизмунда Кейстутовича, в которых он признавал Волынь коронною областью. Привилей указывал, что поляки на сеймах никогда не переставали напоминать своим королям о возвращении Волыни и таким образом не потеряли прав на нее в силу давности. Возвращение Волыни к Польше привилей определял на следующих условиях: обыватели Волынской земли сравниваются в правах и вольностях с остальными коронными обывателями, освобождаются от всяких литовских податков и поборов, от мыт, от городовой и мостовой повинности, и обязываются только платить по два гроша с волоки, а бояре путные – по грошу с дыма; относительно военной службы и даванья податков на войну подчиняются конституциям вальных коронных сеймов, на которые имеют посылать своих послов; экзекуция относительно имений, предпринятая в Короне Польской, на них не распространяется, ибо, находясь в Великом княжестве, они не давали на нее своего согласия, и все привилеи дарственные и заставные, выданные им из великокняжеской канцелярии, будут иметь силу; но впредь король и его преемники уже не будут раздавать столовых имений на Волыни; обывателям Волынского воеводства предоставляется во всех судах судиться по литовскому Статуту, который остается в силе со всеми сеймовыми дополнениями и изменениями, за исключением второго раздела как противного польским шляхетским вольностям; этот Статут им дозволяется исправлять на поветовых сеймиках и новые артикулы взносить на утверждение на вальный коронный сейм; актовым языком остается по-прежнему язык русский, только по апелляциям от магдебургских судов и вообще по мещанским делам дворные урядники будут пользоваться польским языком по коронному обычаю; паны-рада духовные и светские и князья заодно со шляхтою будут подлежать юрисдикции местных гродских и земских судов, уряды и достоинства и впредь, как и прежде, будут раздаваться лицам шляхетского звания, имеющим оседлость в земле Волынской, сенаторы Волынской земли получают места в коронной раде, а послы, избранные на поветовых сеймах, – между коронными послами; перед отправлением на сейм они имеют съезжаться во Владимире; содержание назначается им в том же размере, что и послам русского воеводства, в знак принадлежности Волынского воеводства к Короне на его военных хоругвях имеет изображаться польский орел.
L’appetit vient souvent en mangeant… В заседании 28 мая посольский маршалок Чарнковский потребовал, чтобы было возвращено Короне также и воеводство Киевское на основании старых, но ясных привилеев, из которых видно, что киевские князья подчинялись Польше. В заседании 1 июня перемышльский судья Ореховский повторил это требование, распространяя его и на Брацлавское воеводство. Король обещал переговорить с сенаторами о Киевском воеводстве, а относительно Брацлавского заявил, что оно присоединяется к Короне, ибо всегда составляло часть Волыни, а Волынь уже принадлежит Короне. Прибывшие на сейм сановники и крупные землевладельцы Брацлавского воеводства с князем Романом Сангушком во главе получили приказание присягнуть на верность Короне, что они после некоторого колебания и сделали. После того и вопрос о присоединении к Короне Киевщины пошел быстрыми шагами к решению. Этого присоединения стали уже желать и требовать не одни поляки, но и сенаторы, и послы новоприсоединенных воеводств Волынского и Брацлавского. Князь Роман Сангушко, например, когда его пригласили к присяге, стал умолять короля, чтобы Брацлавщину не отделяли от Киевской земли, с которою она была прежде в тесном единении. Волыняне просили присоединить Киев потому, что через Киев литовцы могут наводить на Волынь и Польшу татар, и потому, что Киева давно уже добивается московский князь. Сенаторы польские не все стояли за присоединение, указывая на то, что это присоединение ставит Польшу в близкое соседство с татарами и вовлекает в постоянную борьбу с ними, в расходы на упоминки и т. п. Но послы шляхетские единодушно настаивали на присоединении Киевщины, которая является воротами к Волыни и Польше. Король пристал к мнению послов: признал нужным присоединить Киев для того, чтобы оцепить Литву по возможности больше польскими владениями. Вопрос был, таким образом, решен, и 5 июня был написан привилей на возвращение Короне Киевской земли. Это возвращение оправдывалось тем, что Киев – главное место Русской земли, а Русская земля издавна принадлежала Польше (?!), и только Владислав Ягайло присоединил ее к Литве без согласия коронных чинов, которые впоследствии, однако, никогда не переставали напоминать о принадлежности ее к Короне. Киевщина присоединена была к Короне на тех же условиях, что и Волынь.
Шестого июня явились литовские паны радные и послы. Староста жмудский Ян Еронимович Ходкевич в длинной речи излил перед поляками всю горечь литовцев по поводу их действий и от имени всех станов Великого княжества просил не отторгать от него Подляшья, Волыни и Киевщины. Коронные сенаторы отвечали, что поляки ничего не отторгали от Великого княжества, а только вернули то, что исстари принадлежало Короне, и предложили литовцам кончать поскорее дело унии. На это Ходкевич заметил: «Не знаю, какая это будет уния, когда мы видим, что уже теперь между вами в раде сидят паны Великого княжества: вы уже обрезали нам крылья». Действительно, после того как от Литвы оторвано было столько областей, ей уже трудно было заноситься далеко в своих требованиях. Великому княжеству и прежде уже не под силу было бороться с Москвою, а теперь, после отторжения от него Подляшья и Малороссии, и тем более. Литовские магнаты волею-неволею должны были распроститься со своими мечтами о сохранении Великого княжества Литовского во всей его «чести и достоинстве»; они пытались, впрочем, спасти все, что было можно, из литовской самостоятельности и долго еще препирались с поляками об условиях унии. Наконец, 1 июля соглашение состоялось, и обе стороны подтвердили присягою акт унии.
Этот акт гласил, что Великое княжество Литовское и Корона Польская сливаются в одно государственное тело и составляют не две, а одну Речь Посполитую. Эта Речь Посполитая всегда будет иметь одну главу, одного государя, избираемого сообща панами радными и всеми станами Польши и Литвы в Польше, помазуемого и коронуемого в Кракове; особое избрание этого государя в Литве и возведение на великое княжение прекращается. Но так как остается титул Великого княжества и особые уряды, то и общий государь после избрания провозглашается королем польским, великим князем литовским, русским, прусским, мазовецким, жмудским, киевским, волынским, подляшским и ливонским. Избрание короля будет впредь вольное, безо всяких ограничений, ибо король отступился от своих династических прав на Литву в пользу Короны Польской и выговорил только, чтобы его потомки, если не будут избраны на престол, получали от Речи Посполитой пристойное обеспечение, без расчленения, однако, самого государства. Избранный король при коронации будет подтверждать в одном листе права и вольности обоих народов и приносить в соблюдение их присягу. Рада и сеймы впредь всегда будут общие в Польше и Литве, а отдельных литовских сеймов король уже не будет созывать. Все законы, судебные определения, права и вольности земские, привилегии частных лиц остаются в силе. Все паны радные, дигнитарии, урядники и старосты литовские имеют приносить присягу королю и Короне согласно привилею короля Александра. Паны радные и все станы обоих народов обязываются принимать всякие решения ко благу государства сообща и при возникающих разногласиях стремиться всячески ко взаимному согласию: договоры и союзы с посторонними государствами впредь не могут заключаться Польшею и Литвою порознь, а только сообща, по важным делам не могут вестись порознь и дипломатические сношения; договоры, заключенные одною из сторон до унии и вредящие другой, расторгаются. Устанавливается для Польши и Литвы единообразная, одинаковая по ценности и весу монета. Лица шляхетского звания и их подданные в Польше и Литве освобождаются от платежа всяких пошлин при продаже своих сельскохозяйственных продуктов дома или вывозе за границу. Кассируются все постановления, направленные против приобретения поляками земских имений в Литве, и отныне уже вольно будет полякам приобретать имения в Литве и владеть ими, а литовцам в Польше. Уряды и достоинства, существовавшие в Великом княжестве до унии, остаются без изменения и после унии. Экзекуция относительно столовых имений не распространяется на Великое княжество, но король обязывается впредь не раздавать господарских столовых имений на Литве, не включая сюда имения «спадковые», т. е. выморочные, перешедшие к нему за неимением наследников; такие имения он волен раздавать, кому хочет, полякам и литовцам, дабы служба военная не уменьшалась; кроме того, по возвращении от неприятеля занятых им владений Великого княжества король должен будет раздать в них имения тем, кто и раньше владел ими, а данные им во временное владение имения отобрать и привернуть снова к столу господарскому.
После принесения присяги литовцы засели с поляками вместе и сообща занялись обсуждением и решением различных государственных вопросов, между прочим, и тех, которые связаны были с только что заключенною унией.
Одним из этих вопросов было положение Ливонии. После некоторых споров и пререканий взяло верх мнение, что раз Лифляндскую землю Польша и Литва обязаны будут защищать сообща, то и принадлежать она должна им сообща, быть их общим достоянием. В этом смысле 3 августа составлены были и акты о присоединении земли Лифляндской (с Курляндией и Семигаллией включительно) к Речи Посполитой, за которыми последовало (8 августа) принесение присяги лифляндскими сенаторами и послами. Литовские станы подняли было вопрос и о возвращении Подляшья, Волыни и Киевщины обратно Великому княжеству (в заседании 5 августа). Но здесь они встретили энергичный отпор со стороны поляков и самого короля, которые указали, что это дело уже решенное и подтвержденное присягами. Требование литовцев имело своим результатом только внесение в дополнительный акт унии 11 августа и в конституции сейма статьи о возвращении Короне Польской земель Подляшской, Волынской и Киевской. Местом для общего польско-литовского сейма была избрана по большинству голосов Варшава; литовским панам радным отведены были известные места в общем сенате Речи Посполитой, а земским послам – в посольской избе соответственно известной иерархии воеводств. Принятыя на этот счет постановления также внесены были и в дополнительный акт унии, и в конституции сейма. В соединенный сенат Речи Посполитой попали только те члены литовской господарской рады, которые имели уряды и достоинства, соединенные и в Польше с сенаторскими креслами. Таким образом, в сенат не попали гетман как таковой, подскарбий дворный и разные другие «столовые» урядники, т. е. подчаший, крайчий, кухмистр, стольник, подстолий и т. д. Сокращение произошло и в рыцарском «коле» Великого княжества. В нем остались только земские послы, а приглашавшиеся прежде лично княжата, панята, урядники земские и дворные перестали как таковые приглашаться на сейм. Поднимались и вопросы, связанные с избранием королей и неизбежным при этом междуцарствием, а также с обеспечением королевского потомства, но эти вопросы не получили пока разрешения и отложены были до будущего сейма.
Так закончилось самостоятельное существование Литовско-Русского государства, и произошло «втеление» его в Корону Польскую. Давнишние вожделения поляков получили, наконец, полное удовлетворение благодаря Ливонской войне, поставившей Великое княжество почти в безвыходное положение, и благодаря Литовско-Русской шляхте, искавшей в унии с Польшею облегчения своего бремени и усиления своего политического значения. Хотя реформы 60-х гг. XVI в. и дали ей большие сословные и политические права, но шляхта при всем том чувствовала себя слабою перед своими магнатами, которые не только наполняли господарскую раду, но и сейм в лице княжат, панят, урядников земских и дворных. Поэтому Литовско-Русская шляхта и стала тяготеть к парламентарной унии с Польшею, чтобы получить в польской шляхте сильного союзника против своих магнатов. Нельзя не отметить и недостаток государственной сплоченности Великого княжества, тот политический эгоизм, который обнаружили некоторые области Великого княжества в критические минуты государства. Этот политический эгоизм в значительной мере был воспитан эгоизмом господствующей земли и властвовавшей в ней литовской аристократии. Когда государство оказалось в опасном положении, автономные области обнаружили стремление промышлять каждая о себе, вместо того, чтобы теснее сплотиться и грудью стать на защиту своего государства, стали искать спасения и обеспечения своих местных интересов в соседнем государстве, манившем их в свои объятия… Раздираемое внутреннею рознью в тот момент, когда требовалось наибольшее единение и напряжение сил, Литовско-Русское государство и кончило свое самостоятельное существование.
Литература
Любавский М. К. Литовско-русский сейм. М., 1900; Лаппо И. И. Великое княжество Литовское за время от заключения Люблинской унии до смерти Стефана Батория (1569–1586). СПб., 1901; Грушевський М. С. Історія України – Руси. Київ; Львів, 1907. Т. 4; Kutszeba S. Unia Polski z Litw?. Krakо?w, 1911.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.