Язык — враг Украины

Язык — враг Украины

Наверное, ни в одной постсоветской стране спустя более двадцати лет после обретения независимости языковой вопрос не стоит так остро и не является предметом таких масштабных политических, культурных и даже бытовых спекуляций, как на Украине. Языковой вопрос называют в числе главных причин отделения Крыма и войны в Донбассе.

Как же так получилось? Почему именно Украина оказалась страной, где проблема государственного языка не только не решилась за годы независимости, но и привела к масштабной цивилизационной катастрофе?

В этой главе я хочу попытаться в этом разобраться. Я постараюсь обозначить точки зрения всех сторон конфликта, пересказать все мифы, связанные с украинизацией и русификацией, и поделиться собственными наблюдениями за взаимодействием русского и украинского языков в политическом, медийном, культурном и бытовом пространствах Киева. И, честно говоря, все стороны этого конфликта стоят друг друга.

Миф о толерантности

Украина — двуязычная страна. Здесь никто не угнетает тех, кто говорит на русском языке. Каждый может общаться на том языке, на котором ему нравится.

Это почти что так. Действительно, диалог, когда один собеседник говорит по-украински, а другой — по-русски, вполне возможен. Так даже часто бывает. Хотя, честно говоря, это безумно неудобно. Но это бытовая ситуация. В любом государственном органе могут потребовать обращения на мове. И беда тут в том, что по-настоящему мову могут не знать оба собеседника — и патриотически настроенный чиновник, и русскоязычный проситель.

В стране огромное количество русскоязычных СМИ, на русском языке можно выступать в парламенте, продаются и издаются книги на русском. Да, это так. Но это происходит вовсе не по доброй воле издателей и медиамагнатов. Практически ни одно украиноязычное печатное издание за последние десять лет не выдержало конкуренции с русскоязычными СМИ и было закрыто, а ветераны российского телевидения и радио вроде Савика Шустера, Евгения Киселева, Матвея Ганапольского и др. почти не оставляют украиноязычным ведущим пространства для развития. Другое дело, что русский язык украинских СМИ, мягко говоря, не похож на тот газетный язык, к которому мы привыкли. В Киеве никого особенно не удивят заголовки вроде «Евросоюз хочет иметь Украину своим членом» или «В автокатастрофе погибла беременная девушка». Новинки российского книжного рынка давят украиноязычное книгоиздательство и количеством и, как это ни прискорбно, качеством.

С выступлениями в парламенте тоже бывают проблемы. Особенно с тех пор, как в Верховную раду прошла партия «Свобода». Любой депутат, заговоривший по-русски, может быть подвергнут обструкции — крику, гвалту, даже физическому насилию. Это не следствие Майдана, так было всегда.

Оба языка развиваются свободно. Каждый может получить образование на том языке, который ему больше нравится. Это неправда. В Киеве нет ни одного детского сада, где языком обучения был бы русский. Считается, что детям нужно учиться украинскому с раннего детства: если уж семья не учит, то пусть к школе подготовит детский сад. В реальности это выглядит довольно комично: воспитательница говорит по-украински, дети обращаются к ней по-русски, между собой большинство детей тоже предпочитает общаться по-русски. Впрочем, детские утренники выглядят в такой ситуации очень грустно. Вместо того чтобы играть и чувствовать себя маленькими звездами, дети стараются быстро-быстро протараторить со сцены неинтересные им слова и поскорее убежать. Забавно бывает, когда по-русски начинает говорить Дед Мороз или Снегурочка, — вот тут дети расслабляются.

Что касается школ, то в Киеве, например, их всего пять. И они пользуются репутацией крутых и для «крутых». Такое количество школ на огромный трехмиллионный город никак не сообщает свободы в выборе языка образования.

Высшего образования на русском языке просто нет. Более того, в университетах нет и кафедр русской филологии. Русский язык и русскую литературу уже давно изучают на кафедрах славистики или иностранных языков. Ну и диплом специалисту по русской литературе тоже придется писать и защищать на украинском.

Миф о неполноценности украинского языка

Никакого украинского языка не существует. Это исковерканный — лично Тарасом Шевченко, коммунистами, евреями, националистами, инопланетянами, кем угодно — русский. Ну еще немного с добавкой польского. Изучать его не нужно, а уж пользоваться им — тем более.

Тысячи страниц печатных текстов и тысячи минут публичных выступлений журналистов и общественных деятелей, относящих себя к Русскому миру, посвящены созданию и укреплению этого мифа. И на пользу правам русскоязычного населения Украины это предсказуемо не пошло. Рассуждения, которыми прославились, например, журналисты Александр Чаленко и Олесь Бузина, совсем не добавили симпатий сторонникам официального двуязычия. Больше того, для множества украинцев — не только украиноязычных, но и русскоязычных, и билингв — этот способ борьбы за русский язык выглядел оскорбительным и привел к чудовищной радикализации общественных настроений в отношении русского языка. Пророссийский имидж борцов за русский язык по-настоящему отвращал множество людей, с одной стороны, от идеи двуязычия, с другой — борьба за права русскоязычных граждан Украины навсегда оказалась связана для патриотически настроенных украинцев с российским влиянием. Как будто бы исторически на территории современной Украины по-русски начали говорить только с приходом «русских оккупантов», а то и вообще с приходом в России к власти Путина.

По-украински говорят только выходцы из села. Украинский — язык жлобов. Интеллигентные горожане говорят только по-русски.

Это представление берет свое начало еще в 1960-х. Именно тогда в города хлынули толпы выходцев из сел, которые, как это часто бывает, были куда успешнее и целеустремленнее — в том числе и с государственной помощью (разнообразные квоты на места в вузах, партийная линия и т. д.) — чем представители киевской интеллигенции: дети переселенцев из еврейских местечек и переселенцев из других частей Советского Союза. Разумеется, языком общения для этих людей был русский. Украинским языком и украинской культурой эти люди не интересовались вообще, считая памятники Шевченко чем-то вроде памятников местному Ленину. А украиноязычных выходцев из сел и городов Западной Украины считали карьеристами, желающими занять все места в столице. То есть в советской системе координат, людьми в принципе не заслуживающими уважения.

Украинская писательница Мария Марич рассказывала мне, как в начале 1970-х стеснялась говорить в Киеве по-украински. Мол, сразу подумают, что она из села, хотя она происходила из семьи немногих киевских украинских интеллигентов.

Языковая сегрегация в советское время существовала, что называется, в полный рост. Русские и украинские школы, украинские классы в русских школах, украинские группы в вузах.

В 1970–80-е во многих интеллигентных киевских семьях существовал определенный языковой экстремизм. Руководствуясь некими иррациональными соображениями, одни отдавали своих детей в украинские школы, другие же добивались для своих детей освобождения от обязательных во всех школах уроков украинского языка. При этом люди, которые вели себя так, без сомнения причисляли себя к неким инакомыслящим, практически антисоветчикам. Причем в обоих случаях. После обретения Украиной независимости такая семейная языковая политика сыграла со многими их детьми злую шутку. Русскоязычные, учившиеся по прихоти родителей в украинских школах, так и не полюбили украинский язык и украинскую культуру — учеба в школе в качестве белой вороны всегда оставляет отвратительные воспоминания. Более того, многие превратились в завзятых украинофобов, тянувшихся ко всему «москальскому». Освобожденные же родительской волей от обучения украинскому оказались неконкурентоспособными во множестве профессий. В первую очередь профессий, так или иначе связанных с идеологией и обеспечивающих быстрый карьерный и финансовый рост. В 1990–2010 годы в украинских медиа, например, сложилась такая ситуация: на рынке печатных изданий безоговорочно побеждали русскоязычные медиа с русскоязычными сотрудниками, телевидение и радио же были украиноязычными. Нужно ли говорить о том, где больше денег, власти и влияния. Так же в принципе была устроена и идеологическая работа в целом — идеи русскоязычных и русских политтехнологов озвучивали украиноязычные политологи.

Трудно сказать, до какой степени все эти люди понимали друг друга к моменту начала Майдана. Но не любили абсолютно точно.

Такое отношение к украинскому языку не могло не вызывать чудовищного антагонизма принципиально русскоязычных и принципиально украиноязычных. Но, несмотря на принципиальность обеих позиций, в 1990-е и начале 2000-х их носителей было относительно немного. Да, кто-то в любой ситуации говорил исключительно по-украински, кто-то гордился тем, что в жизни не сказал ни одного украинского слова. Но, повторю, на самом деле таких людей было немного, а их принципиальность принято было воспринимать как некое чудачество. Большая часть населения Киева в те времена как раз радовалась своему билингвизму. Так что голоса языковых экстремистов не были особенно слышны.

В середине двухтысячных, со сменой поколений, ситуация изменилась принципиально. Украинский язык уже нельзя было не знать или не изучать из принципа. Совсем забыть русский тоже не получалось, да и получиться не могло — девяносто процентов нового шло из России или — например информация о европейских культурных явлениях — из российских источников. Другое дело, что выросло целое поколение людей, которых украинский уже не пугал, не смешил и вообще не составлял для них никакой проблемы.

Одновременно с этим русскоязычное образование приходило в полный упадок. Вузов, готовящих учителей русского языка становилось все меньше, уровень преподавания в русских школах становился все ниже, программы не адаптировались к требованиям именно украинских школьников.

В какой-то момент во многих русскоязычных семьях родители обратили внимание на то, что четырнадцатилетние и пятнадцатилетние дети обрели очень странную грамотность — то есть пишут русские слова украинскими буквами и по украинским правилам. Восторга это ни у кого не вызвало, но и особого ужаса тоже.

И все же уровень знания в обществе русского языка за двухтысячные годы упал неимоверно. Принимая на работу в «Коммерсантъ-Украина» литературных редакторов и корректоров, я видела это своими глазами. Если в 2005–2006-х соискателю нужно было обладать отличным знанием русского литературного языка, в 2007–2008-х достаточно было хорошего, с 2009-го достаточно было уже просто научиться отличать и убирать украинизмы, то года с 2011-го речь шла в конце концов о том, чтобы брать на работу тех, кто просто понимает написанный текст, аккуратен и может выучить русский язык в той мере, чтобы не допускать в газетных статьях каких-то совсем уж выдающихся ошибок.

Одновременно с этим падал интерес к русскому языку и русской культуре в целом. И это можно было бы оправдывать возникновением или просто усилением интереса к украинскому и европейским языкам, если бы к ним при этом возник хоть какой-то интерес.

Филологический интерес у населения Украины вызывали лишь неправильное произношение, ошибки и оговорки политиков и чиновников, которым уже в достаточно зрелом возрасте пришлось переходить на украинский язык. Чемпионом по ошибкам считался экс-премьер Украины Николай Азаров, постоянно путавший, в каких случаях украинские слова произносятся с «i», а в каких с «о». Высшими проявлениями остроумия по этому поводу стали майдановский плакат «Азiров, иди в жiпу» («Азаров, иди в жопу») и вызвавшие у киевской публики невероятный восторг «бiмбы в вагiнах» («бомбы в вагонах»), представлявшие собой пародию на сообщение о заминировании метрополитена якобы на «азировке» — так в киевской интеллектуальной среде принято было называть язык, на котором говорил премьер-министр.

Еще живейшую дискуссию у украинских друзей всегда вызывал вопрос, как правильно «в Украине» или «на Украине». Причем, как это правильно именно на русском языке. Проукраински настроенные граждане уверяли, что правильно «в Украине» — не остров же, а целая страна, настроенные пророссийски — что «на». В вегетарианские демократические времена разговор практически о любой проблеме — и личный, и деловой, и в соцсетях — можно было свести к обсуждению «в» и «на», всего лишь употребив не нравящуюся собеседнику форму.

Газета «Коммерсантъ-Украина», с первого номера писавшая «на Украине», через три года вынуждена была сдаться, не справившись с потоком возмущенных сообщений читателей и даже рекламодателей и перейти на «в Украине».

Одна страна — один язык

Украинский должен быть единственным государственным языком в независимом государстве Украина. Раз страна Украина, то и язык один — украинский.

В государственном и политическом устройстве Украины довольно много иррационального и откровенно неудобного. Однопалатный парламент, выбираемые мэры и назначаемые президентом губернаторы, унитарность (автономия Крыма в составе Украины выглядела скорее насмешкой над идеей автономии, чем реальной автономией), отсутствие политического статуса крымских татар, двойного гражданства, неформализованная собственность, отсутствие государственного медицинского страхования и прочее — среди вышеперечисленного невозможность придания русскому языку статуса государственного выглядела несколько смехотворно. Тем не менее именно статус русского языка многие годы был предметом невероятных спекуляций со стороны абсолютно всех политических сил.

Леонид Кучма выиграл выборы у Леонида Кравчука, пообещав вернуть русскому языку статус государственного и, разумеется, этого не сделал. Наоборот, к концу своего правления изначально русскоязычный президент Кучма не только вспомнил деревенское детство и заговорил по-украински не хуже своих националистически настроенных оппонентов, но и утвердил подавляющее преимущество украинского языка во всех сферах общественной, деловой и даже бытовой жизни. Рассказывают, что если при раннем Кучме учителя в школах и преподаватели в вузах вели уроки и читали лекции на том языке, на котором им было удобно, то к 2004 году практически всех заставили перейти на украинский под угрозой увольнения. Государственный статус русского языка обещали созданные при активном участии Кучмы Социал-демократическая партия (объединенная) и Партия регионов, но даже имея большинство в парламенте, после выборов никто не возвращался к этому вопросу.

Прогрессивная социалистическая партия Наталии Витренко и Компартия тоже требовали возвращения русскому языку государственного статуса, но мгновенно забывали, как только оказывались в парламенте или местных советах. Единственным их достижением в этой борьбе было право депутатов от этих политических сил говорить в Раде на том языке, на котором они пожелают.

Даже «самый украинский президент Украины» Виктор Ющенко на предвыборных дебатах в 2004 году обвинял своего оппонента, тогдашнего премьер-министра страны Виктора Януковича, в том, что тот не сделал русский язык вторым государственным, хотя мог это сделать. «Але вин цього не зробив!» — патетически восклицал Виктор Ющенко, перечисляя провалы правительства Януковича, так придумали его спичрайтеры. И то, что Янукович не добился для русского языка более значимого статуса, было одним из самых серьезных обвинений. Избиратели расценили эти гневные высказывания как готовность сделать русский язык вторым государственным и были еще больше очарованы настоящим европейским демократом Виктором Ющенко. Впоследствии Ющенко неоднократно заявлял, что лично он за то, чтобы жители Украины знали как можно больше разных языков, в том числе и русский, но именно при нем жестко подавлялись попытки местных советов на востоке Украины ввести русский язык хотя бы в качестве регионального и именно при нем русский язык почти окончательно был убран из образовательной сферы. Правда, и украинский язык вместе с украинской культурой достаточной поддержки все-таки не получил. Вернее будет сказать, что вытеснение русского языка при Ющенко никак не способствовало возрождению украинского языка и украинской культуры. То есть в той или иной мере репрессивные действия в отношении русского языка во времена Ющенко сил и желания хватало, а на поддержку украинских языка и культуры — нет. Третий президент Украины куда больше был сосредоточен на разнообразном и очень дорогостоящем почитании памяти жертв Голодомора 1932–1933-х годов, а также личном собрании украинских (трипольских) древностей и других артефактов, чем на просвещении населения относительно величия украинской культуры. Ющенко, видимо, считал, что достаточно много раз сказать украинцам: «Мы — уникальная нация», и украинская культура немедленно окажется востребованной внутри страны и за ее пределами.

В какой-то момент националисты даже объявили Ющенко предателем национальных интересов. И обиды на состояние культуры в этом обвинении было гораздо больше, чем обиды, например, на неудачные газовые переговоры с Россией или сдачу Румынии нефтеносного шельфа острова Змеиный.

Партия регионов выиграла выборы 2006 года, снова пообещав государственный статус русского языка, но сначала увлеклась созданием коалиции с социалистами и коммунистами, а потом переключилась на борьбу с НАТО.

На досрочных выборах 2007 года было не до русского языка.

А в 2010-м Виктор Янукович выиграл президентские выборы. И придание русскому языку государственного статуса было важным пунктом его программы «покращення вже сегодня» (улучшение уже сегодня), но снова этого никто не сделал. Иногда мне кажется, что если бы русский как второй государственный входил в предвыборные программы «Свободы» или теперь уже Правого сектора, результат по-прежнему оставался бы точно таким же.

После 2010 года в невнимании к проблемам русского языка Януковича начали обвинять уже его собственные соратники. Оппоненты настраивали против него восток Украины и остальное русскоязычное население — где же ваш русский язык, опять обманули донецкие?

Янукович оправдывался: чтобы сделать русский язык вторым государственным, нужно внести изменения в Конституцию; чтобы изменить Конституцию, нужно, чтобы за это проголосовали 300 депутатов, 300 депутатов не найти, значит, второго государственного пока не будет, но мы над этим работаем. Так что русский язык у вас будет.

В 2012 году Верховная рада приняла Закон «Об основах государственной языковой политики», так называемый закон Кивалова-Колесниченко. Приняла не с первой попытки. С драками в парламенте, обвинениями националистов друг друга в предательстве. Именно в связи с принятием этого закона на Украине стало популярным выражение «развели как котят», так высказался о сопротивлявшейся принятию закона оппозиции тогдашний координатор парламентской фракции Партии регионов Михаил Чечетов.

Принятие этого в общем-то бессмысленного закона, якобы обеспечивавшего русскому и другим языкам статус регионального на территориях, где проживает больше десяти процентов носителей этих языков, вызвало первые со времен «Украины без Кучмы» столкновения протестующих с «Беркутом». Некоторые депутаты и активисты объявили голодовку. Акция протеста возле Украинского дома продолжалась несколько недель, но закон Кивалова-Колесниченко так и не отменили.

Впрочем, закон этот, который Партия регионов пыталась представить своим избирателям как безусловную победу на пути ко второму государственному, никак проблему русского языка не решал. Дело в том, что, с одной стороны, у противников второго государственного появлялся достаточно четкий аргумент: вам же разрешили вводить у себя в территориальных общинах второй язык, так и вводите, зачем еще и государственный. С другой — согласно этому закону второй язык вводился на территориях с десятью процентами иноязычного населения не автоматически, а только по решению местного совета. И если в Донецке или Запорожье провести такое решение через местный совет можно было, то в Киеве это было совершенно невозможно. Никто из депутатов Киевсовета ни за что не рискнул бы своим мандатом ради русского языка.

И проблема заключалась не в том, что в практически русскоязычном Киеве русский язык был никому не нужен, а в том, что украинцы к тому времени привыкли выбирать не тех, кто хоть как-то представлял их интересы, а тех, кто говорил красивые и правильные слова, да еще и принадлежал к большим партиям.

Существовала у закона Кивалова-Колесниченко и проблема имиджевая. Дело в том, что закон этот подали в Раду не просто депутаты от Партии регионов, а депутаты одиозные.

Александр Кивалов, ректор Одесской юридической академии, прославился еще в 2004 году. Во время президентских выборов он был главой Центральной избирательной комиссии и якобы лично фальсифицировал их результаты в пользу кандидата власти Виктора Януковича. Участники «оранжевой революции» дали ему прозвище Пидрахуй («подсчитай»). «Выходь, пане Пидрахуй!» — кричали манифестанты возле здания Центризбиркома на Печерске. Впрочем, никаких юридических последствий обвинения в фальсификации выборов для Кивалова не имели, точно так же, как не имели последствий и непрерывные обвинения его в коррупции. Тем не менее на фигуру, которая могла бы обеспечить в обществе консенсус по такому сложному вопросу, как второй язык, господин Кивалов никак не тянул. Репутация Пидрахуя не позволяла — проукраинские силы испытывали к нему жгучую ненависть еще с 2004 года.

Второй автор закона депутат от Партии регионов Вадим Колесниченко — тоже человек на Украине известный и почти всеми нелюбимый. Много лет он боролся за права русскоязычного населения Украины, но делал это каким-то настолько невероятным способом, что вызывал бешенство даже у адептов введения второго государственного. Чего стоили, например, его заявления о том, что в украиноязычных — а других, напомню, в Киеве не было — детских садах дети теряют шестьдесят процентов навыков, с которыми туда приходят, да и вообще отстают в умственном развитии от всех остальных детей своего возраста. Киевские родители были возмущены столь оскорбительной для них и их детей риторикой.

К моменту подачи в Раду законопроекта о языках господин Колесниченко успел отметиться и другими анекдотическими заявлениями, например, обсуждая права ЛГБТ в эфире одного из политических ток-шоу, он перепутал гомосексуалистов с эксгибиционистами и закончил свое высказывание по проблеме словами: «Сам бы их бил, ну не должны взрослые люди свои мудЬя показывать на улице!» Большой популярностью в Киеве пользовалась и его эмоциональная речь, посвященная уважению к ветеранам Великой Отечественной войны, в которой родившийся в 1958 году Колесниченко неожиданно помянул погибшего на фронте отца.

Словом, авторы закона симпатий у причислявшей себя к интеллигенции киевской публики, мягко говоря, не вызывали. С пророссийской стороны их считали конъюнктурщиками, пропихнувшими практически бессмысленный закон, чтобы заткнуть недовольных выполнением предвыборных обещаний «регионалов», с проукраинской — в лучшем случае просто ненавидели, в худшем — вообще не считали за людей.

Начавшуюся сразу после принятия закона Кивалова-Колесниченко, который местные медиаактивисты с присущим им остроумием немедленно окрестили закон КаКа, бессрочную акцию протеста можно считать одной из репетиций Майдана 2013–2014. Именно там началось слияние говорящих и пишущих по-русски представителей украинского аналога российского креативного класса с радикальными националистами из партий «Свобода», Конгресс украинских националистов, организаций вроде «Патриота Украины» и «Тризуба имени Степана Бандеры». Партии «Свобода» выступления возле Украинского дома обеспечили победу (пятое место) на выборах в Верховную раду, проходивших в 2012 году. И поддержали «Свободу» на выборах киевские креаклы — те, кто зимой 2013–2014 будут гордо именовать себя «жидобандеровцами».

Именно возле Украинского дома демонстранты впервые за много лет пошли на бойцов «Беркута» с дубинками и газовыми баллончиками. Именно тогда в головы радикально настроенных ненавистников режима Януковича стали вбивать мысль о том, что силовое противодействие жестким мерам милиции и «Беркута» является не нарушением закона, а необходимой самообороной. Так что судить демонстрантов за драку с милиционерами ни в коем случае нельзя, а если и судить, то оправдывать, а вместо них сажать милиционеров, напавших на мирных протестующих.

Обвинения, предъявленные участниками драк с «Беркутом», общество и медиа считали политическими, а суд над ярче всех засветившимися драчунами — расправой над инакомыслящими. Впрочем, став для СМИ героями, судимые участники акции узниками совести так и не стали — они получили минимальные условные сроки.

Миф о мгновенном исчезновении украинского в случае введения второго государственного

Если русский будет вторым государственным языком, украинский попросту исчезнет.

Поэтому его надо поддерживать пусть даже искусственным путем. Это наиболее гуманное, интеллигентное объяснение невозможности придания русскому языку статуса государственного. Вроде русского языка и так хватает во всех сферах жизни, нечего его поддерживать в ущерб украинскому, который русский язык неминуемо вытеснит из всех сфер жизни.

На мой вкус, объяснение это даже не странное, а абсолютно лживое. Если украинский язык так или иначе просуществовал все годы советской власти, то совершенно непонятно, куда бы он вдруг делся. Неужели Святослав Вакарчук запел бы по-русски, а Юрий Андрухович начал бы писать стихи и прозу на русском языке? Неужели во Львове заговорили бы по-русски?

Более того, сторонники такого взгляда на проблему изначально отказывали украинскому языку в конкурентоспособности и вообще подчеркивали его искусственность для большинства населения страны, что тоже не являлось правдой, потому что большинство населения Украины все-таки являются билингвами, которым, в общем-то, все равно, на каком из языков говорить или даже писать. Другое дело, что в плане развития, собственно, языков это не приводило ни к чему хорошему. Русские слова все больше проникали в корпус украинского языка и оставались там к неудовольствию автохтонных филологов, а украинские — замусоривали и без того специфический местный русский. Отсутствие образовательных программ, которые позволяли бы разграничивать родственные языки — примерно так, как это происходило в рамках советской школьной системы, — приводило, а в результате и привело население Украины не только к конфликту, но и к весьма и весьма странному взгляду на окружающий мир. Прежде всего языковые дуализм и противостояние использовали в самых разных сферах жизни: от заниженных или завышенных оценок в школах и вузах, невинной игры слов в рекламе до сложных политтехнологических разработок и законодательной неразберихи. Толкование Конституции, практика судопроизводства, способы делового общения, правительственные программы и приоритеты, даже названия улиц и населенных пунктов — все это обретало новые, зачастую противоположные смыслы в новых и новых переводах с одного языка на другой, очень близкий язык.

Отсутствие государственного стандарта грамотности как для русского, так и для украинского языков вынуждало каждое средство массовой информации — и печатное, и электронное — изобретать собственный язык. И если одни — «Коммерсантъ-Украина», например, — пытались воспроизводить законодательные и экономические инициативы, а также высказывания политиков максимально точно, то многие другие украинские издания, наоборот, как будто специально работали над тем, чтобы обо всем, напечатанном в них — в том числе и бесконечных нелепых сенсациях вроде введения виз с Российской Федерацией или запрете гомосексуальных отношений на всей территории Украины — можно было сказать: «Простите, вы нас не так поняли».

В практически полностью украиноязычных электронных СМИ мозги промывались совсем уж по-простому: чем больше на канале украиноязычных программ и комментаторов, тем канал более проукраинский, чем больше русскоязычных — соответственно. Флагман «оранжевой революции» «5 канал» (принадлежит Петру Порошенко, президенту Украины на момент написания этой заметки) одно время даже держал в ведущих косноязычного Стефана Бандеру — не то внука, не то племянника «великого украинца» Степана. Якобы пророссийский «Интер» отвечал на это главным выпуском новостей «Подробности» в исполнении ведущей Анны Гомонай, чей русский язык — стилистика, интонации, да и выражение лица, с которым зачитывала новости супруга националистически настроенного депутата Верховной рады Андрея Шевченко, — вызывал отвращение у любого поборника официального двуязычия на Украине. Неприятие такого русского возникало почти что методом НЛП.

Надо признать, что и боевые листки борцов за все русское против всего украинского отличались какой-то тотальной безграмотностью. Настолько непристойной, что сводили все усилия в борьбе за права русскоязычного населения к восприятию этой борьбы как некой формы сумасшествия или в лучшем случае впопыхах сделанной халтуры. Тут стоит отметить и тот факт, что в повседневной жизни эти русофилы с удовольствием тусовались с оголтелыми националистами. И в целом выглядели как вполне слаженная команда или хорошо сыгравшийся ансамбль. Я, разумеется, не могу ни подтвердить, ни опровергнуть этих фактов, но предположения, а то и инсайдерская информация о том, что эти непримиримые противники получали деньги в одной кассе. И это не было ноу-хау администрации Януковича. Языковой вопрос так или иначе оплачивался при всех режимах. Косвенным подтверждением этого факта, впрочем, служит то, что любое не мейнстримное мнение, высказанное по языковому вопросу, на Украине воспринималось обеими сторонами конфликта как жесточайшее оскорбление и предательство неизвестно чьих интересов. Я лично столкнулась с этим в 2012 году, когда опубликовала в «Украинской правде» статью «Иллюзия русского» и была обвинена представителями Русского мира во всех смертных грехах, включая предательство национальных интересов России.

Отдельным подарком населению Украины стало обязательное дублирование фильмов (в том числе и российского производства) на украинский язык. И если в начале 2000-х российские и иностранные фильмы сопровождались безобидными (хотя и невероятно смешными, например, сериал Владимира Бортко «Идиот» никто не смотрел, все исключительно читали субтитрами), то в 2010–2014-х фильмы стали дублировать по-настоящему. Особенной проблемы понимания при этом, конечно, не возникало — хороший фильм никаким языком не испортишь, плохому — добавляло очарования. Другое дело, что посещаемость кинотеатров довольно сильно упала, а соответственно, снизились и доходы их владельцев. Больше всего пострадали хозяева кинотеатров в Крыму и других курортных зонах Украины — туристам из РФ и других постсоветских стран стало просто незачем идти в кино, все равно ведь ничего не понятно. Неоднократные обращения предпринимателей к властям ничего в этом вопросе не изменили, как и вышеупомянутый Закон «О государственной языковой политике».

Миф о простоте украинского языка.

Украинский — просто испорченный русский, чего там учить-то? Нельзя жить в стране и не знать ее язык!

«Как можно жить в стране и не знать ее языка?!» — любили возмущаться киевляне, позднее назвавшие себя «жидобандеровцами». Хотя высказывали они свое возмущение с присущей киевскому русскому неточностью. Потому что этот риторический вопрос стоило формулировать иначе: как можно жить в стране и не пользоваться ее языком? Тем не менее вопрос был не только риторическим, но и откровенно идиотским, а возмущение — фальшивым. Не знать — в смысле не понимать — украинский язык, живя на Украине, невозможно, а не пользоваться им — запросто.

Русский и украинский языки, действительно настолько близки, что не понять телевизионные новости или не найти куда-то дорогу через пару месяцев жизни в этой стране просто невозможно. Но вот с использованием украинской мовы во всех сферах жизни возникают проблемы уже совсем другого рода. И дело тут не в бытовом лингвистическом удобстве каждого конкретного русскоязычного, дело в том, что знание украинского языка практически невозможно сертифицировать — причем ни на уровне документа, ни на уровне застольной беседы. С одной стороны, украинцы в большинстве своем — и, возможно, это единственный такой народ в мире — смеются над ошибками или даже произношением иностранца, пытающегося поговорить с ними по-украински. «Не порть мову, размовляй российскою», — нормальное застольное замечание. Во-вторых, взрослому человеку просто негде выучить мову на признаваемом в обществе уровне и получить об этом соответствующий документ. То есть если человек родился в промышленном центре на востоке Украины, носит русскую или любую другую неукраинскую фамилию, то доказать аутентичность своей «мовы» он сможет, только имея правильные политические взгляды. В противном случае будет мгновенно обвинен в незнании украинского языка на приемлемом для публичного выступления уровне. Год назад украинский сегмент Фейсбука просто разрывался от возмущения после выступления в парламенте тогдашней главы Министерства социальной политики луганчанки Натальи Королевской: как не стыдно министру так плохо говорить по-украински. Хотя речь ее по большому счету мало чем отличалась от выступлений, например, оппозиционных политиков — выходцев с востока Украины. В недостаточном владении мовой иногда обвиняли даже Юлию Тимошенко. Впрочем, правильным политикам языковые погрешности прощали за «старание».

Возникали неловкие ситуации и у выходцев из западных областей Украины. Моя приятельница, уроженка Тернополя, в семье которой говорили по-украински, рассказывала, как была удивлена, когда в ее первой же контрольной работе в Киево-Могилянской академии преподаватель нашел десяток, как принято говорить на Украине, «русизмов». Уж в чем-чем, а в своем знании родного языка моя собеседница была уверена, а тут такой конфуз.

Киево-Могилянская академия — учебное заведение, открывшееся сразу после обретения Украиной независимости в здании бывшего военно-политического училища, — вообще отличалась необыкновенной языковой политикой. В середине 2000-х студентам снижали баллы и подвергали другим дисциплинарным воздействиям не только за «русизмы» на лекциях и семинарах, но и за разговоры по-русски на переменах. А особо отличившихся на переменах разговорами по-русски отлавливали даже в окрестных кафешках и проверяли, на каком языке они заказывают кофе, а потом вызывали в деканат и лишали стипендии.

Тем не менее многие готовы были терпеть такую несправедливость (да и участвовать в ней доносами) ради национального возрождения Украины и всяческого отдаления от России.

Время от времени организовывались гражданские кампании против магазинов, кафе и других общественных мест, сотрудники которых начинали разговор с клиентом по-русски. Впрочем, никаких реальных последствий эти истории, как правило, не имели. И возникали требования бойкотов, записей в жалобные книги и писем в головные офисы компаний спорадически, по никому, кроме их авторов, не известным пространственно-временным законам. Возможно, кто-то отрабатывал какую-то денюжку, а может, обращение по-русски просто будило чье-то личное сумасшествие или попадало на плохое настроение.

В принципе борьба языков носила на Украине символический характер. Как же все-таки получилось так, что в определенный момент эта символическая борьба вызвала кровопролитие?

Дискриминация по языковому признаку — миф или все-таки не миф?

На Украине никто не запрещает говорить по-русски. Никого еще не убили за русский язык и никогда не убивали! Кто вам мешает говорить по-русски?

С этими выдающимися в своей прямоте аргументами сталкивался всякий, кто хоть раз пытался поговорить с адептами моноязычия на Украине о положении русскоязычных граждан.

«Еще бы они нам говорить запрещали!» — отвечают, как правило, русскоязычные граждане.

В принципе можно привести множество примеров явных или скрытых запретов на использование русского языка в качестве, например, официального языка на частном предприятии или в госструктуре. Говорить по-украински при этом нельзя запретить даже в интересах дела. В «Коммерсантъ-Украина» время от времени появлялись столь патриотически настроенные сотрудники, что даже с редакторами и литературными редакторами по поводу своих написанных по-русски заметок предпочитали объясняться по-украински. Такой способ внесения уточнений в текст отнимал много времени и откровенно вредил качеству работы, тем не менее попросить их перейти на русский считалось не только неэтичным, но и могло повлечь за собой серьезный скандал в профессиональной среде.

В какой-то момент казалось, что граждане Украины смирились или, скорее, свыклись с языковой ситуацией в стране: выросло поколение, вполне прилично владеющее обоими языками, кто-то подтянул свой украинский, а кто-то наоборот нашел такой способ жизни и деятельности, чтобы потребности общаться на другом языке не возникало. Так что в целом ожидания населения относительно языков можно было свести к формуле «не стало бы хуже». Закон «Об основах государственной языковой политики» расстроил националистическую часть граждан, а попытка его отмены сразу после смены власти в стране привела к волнениям на Донбассе.

Людям свойственно недооценивать символический смысл проблем, которые не касаются их напрямую. Так происходит, например, с легализацией однополых браков: кто вам мешает жить так, как вы хотите? — заявляют геям противники легализации. Точно так же дело обстояло и с русским языком на Украине: вроде говорите, как хотите, но людям хочется и официального признания своих прав.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.