Ведьма
Ведьма
Сэмюэль Коллинс, описывая «черкасов» (украинцев), приезжавших ко двору Алексея Михайловича, сообщает, что они «очень преданы колдовству и считают его важной наукой. Им занимаются женщины высшего сословия»[386].
И это далеко не первое иностранное свидетельство об украинских ведьмах и той роли, которую они играли в жизни общества. Польские хронисты не раз писали о чаровницах, что сопровождали козаков в походах, гадали для них и колдовали, пытаясь приворожить удачу. Когда поляки брали их в плен, то обычно казнили.
Историк А. С. Лавров обратил внимание на принципиальную разницу между колдовством русским и украинским. По его словам, преобладание женщин в делах о колдовстве просто бросается в глаза. На Украине колдовали даже женщины, занимавшие высокое социальное положение. Так, среди привлеченных по делам о колдовстве в 1735 году есть имя Марии Танской, жены полковника Антона Танского[387]. А полковник на Украине времен Гетманщины – это очень большой чин, который соответствует не российскому полковнику, а уж скорее генералу. Обвинить украинскую полковницу в колдовстве всё равно, что начать такое следствие над русской генеральшей.
Из этого не следует, будто мужское колдовство не было известно на Украине. Отец той же Марии Танской, фастовский полковник Семен Палий, был известным характерником, то есть лыцарем-колдуном. Ее мужа, Антона Михайловича Танского, на Украине считали упырем. Историк Николай Маркевич записал легенду об упыре, которому князь Василий Голицын предложил гетманскую булаву. Им был Василий Борковский, черниговский полковник, а затем – генеральный обозный (командующий артиллерией) при Самойловиче и Мазепе. Но Борковский поскупился на взятку для Голицына, и гетманом стал Иван Мазепа, купивший должность за 16 000 рублей и трех турецких коней.
Помимо упырей встречались на Украине и колдуны, особенно распространенные среди бывших запорожцев, знакомых с военной магией. Чёрт («лысый дидько»), что ни говори, тоже относится к мужскому полу и, согласно украинским поверьям, вступает в связь именно с ведьмами. Наконец, был в малороссийских землях и ведьмак, известный, впрочем, и на юге России. Так что страна, если верить народным преданиям и сочинениям украинских и русских писателей эпохи романтизма, была полна нечисти обоего пола.
И все-таки именно ведьмы стали самыми известными, самыми популярными персонажами украинского фольклора, что однозначно утверждает и современная академическая наука[388]. По словам Фаддея Рыльского, известного украинского этнографа XIX века, существование ведьм не вызывало сомнений даже у завзятых скептиков, которые вообще-то не верили «бабским забобонам». Более того, встречалось немало людей, которые рассказывали о ведьмах, буквально на их глазах превращавшихся в собак, кошек, жаб и даже в клубки или колеса. Не зря же удивлялся дьячок ***ской церкви тем, кто осмеливались не верить в существование ведьм: «нашелся сорвиголова, ведьмам не верит!»
И как тут не поверить, ведь на Украине еще в XIX веке встречались люди, которые не только видели летающих ведьм, но сами будто бы летали вместе с ними[389]. «Ведьм такая гибель, как случается иногда на Рождество выпадет снегу», – говорит гоголевский герой. Он говорит о пекле, но и на украинской земле их необыкновенно много. О них писали не только Гоголь, Сомов, Квитка-Основьяненко, но даже Василий Нарежный, который вообще-то не слишком увлекался малороссийскими фольклорными мотивами. Стоило ему взяться за повесть из малороссийской жизни, как потребовались и чёрт с ведьмой: в Переяславе, в монастырском саду «при полном сиянии месяца, увидел я ужасного дьявола, с хвостом и с рогами, тащившего под руку женщину в одной рубашке, с распущенными волосами, из чего заключил я, что она ведьма»[390]. Правда, чёрт оказался ряженым, а ведьма – обыкновенной женщиной, но само появление нечисти в монастырском саду героя не очень удивило.
Наконец, именно на Украине, под Киевом, находилась знаменитая Лысая гора, куда слетались на шабаш не только малороссийские, но и белорусские и литовские ведьмы.
Великий город, первая столица православной Руси, был некогда и первой столицей Руси языческой. Православные богомольцы шли к православным святыням, а нечистую силу влекли в Киев древние идолы, спрятанные, согласно легенде, в недрах Лысой горы. Киевская ведьма превосходила прочих своей силой. По крайней мере, в Полтавской губернии именно киевской ведьме приписывали свойство видеть невидимое, каким обладал, скажем, гоголевский Вий[391].
«Из города Киева // Из логова Змиева» возьмет себе жену Николай Гумилев. В Киеве, ведьминской столице, увидит свет Михаил Булгаков. В Киеве вам и теперь непременно покажут «дом с ведьмами» (и даже не один) и, возможно, расскажут какую-нибудь историю про Ирицу и Босорку – парочку веселых ведьм, что еще в позапрошлом веке славились своими похождениями. Эти истории смешные, забавные и безвредные даже по сравнению с московскими похождениями Коровьева и Бегемота. Ходили ведьмочки по шинкам вместе с ведьминым котом, что любопытно, серым, а не черным. Втроем напивались горилки. Пели песню «Ой, не ходи, Грицю, на вечорници», сочиненную знаменитой Марусей Чурай еще при Богдане Хмельницком. Ведьмы пели, кот смахивал лапой слезы. В конце концов устраивали дебош с мордобоем, но, в отличие от булгаковских героев, без пожара.
На самом же деле ведьма и в России, и на Украине – существо очень страшное. Односельчане не зря ее уважают и боятся. В. И. Даль в «Толковом словаре живого великорусского языка» определяет ведьму так: «колдунья, чародейка, спознавшаяся, по суеверию народа, с нечистою силою»[392].
Украинская ведьма совершенно соответствует этой характеристике. И русские, и малороссийские ведьмы доили чужих коров, наводили порчу на людей и на скотину, привораживали девушек к парням, а парней к девушкам (любовная магия) и летали на шабаши, где танцевали с чертями и прочей нечистью. И у русских, и у малороссиян существовало деление ведьм на «прирожденных» («родимих») и «учёных» («виучених»). «Прирожденная» ведьма появлялись на свет, если ее мать проглотила в недобрый час кусочек угля или в семье семь поколений подряд рождались только девочки. Именно у прирожденных ведьм был небольшой хвост. «Учёная» ведьма такого признака была лишена. Она добровольно переходила на службу к чёрту, топтала ногами икону, отрекаясь от Царства Небесного. «Виучени» ведьмы считались вреднее и злее «родимих», зато последние были сильнее, могущественнее.
На далеком от благословенной Диканьки Русском Севере ведьмы крали с неба месяц, как это делали и ведьмы на Украине. Гоголевской Солохе в этом деле помог приударивший за ней чёрт, но такая задача была вполне под силу и самой ведьме.
Сходство русских и украинских ведьм не удивительно. Прежде всего, у многих поверий, связанных с ведьмами, общеславянское (и даже общеиндоевропейское) происхождение. Сближал ведьм и сходный образ жизни, ведь и русские, и украинцы – земледельческие народы, которые вели хозяйство на пространстве Русской равнины. Наконец, длительная жизнь в одном государстве и частые смешанные русско-украинские браки способствовали взаимовлияниям даже в демонологии. Но были и различия.
Малороссийскую ведьму хорошо знали не только украинские крестьяне и русские этнографы. Даже теперь читатели Николая Гоголя и Ореста Сомова непременно вспомнят о красивой малороссийской ведьме вроде мачехи из «Майской ночи», панночки из «Вия» или Катруси из «Киевских ведьм». Поэтому русский этнограф Сергей Васильевич Максимов начинает главу в своей книге о нечистой силе с противопоставления великороссийских ведьм ведьмам малороссийским: «…в суровых хвойных лесах <…> шаловливые и красивые малороссийские ведьмы превратились в безобразных старух. Их приравнивали здесь к сказочным бабам-ягам, живущим в избушках на курьих ножках, где они, по олонецкому сказанию, вечно кудель прядут и в то же время “глазами в поле гусей пасут, а носом (вместо кочерги и ухватов) в печи поваруют”»[393].
Максимов и прав, и не прав. Сам он, русский из Костромской губернии, был знатоком прежде всего великорусской этнографии и дал верную характеристику русской ведьме. Между тем украинские ведьмы могут быть не только красавицами, но и страшными, уродливыми существами, ни в чем не уступающими той же Бабе-яге, хорошо известной и украинскому фольклору. Читатель Гоголя вспомнит «Вечер накануне Ивана Купалы», где ведьма представлена страшной старухой «с лицом, сморщившимся, как печеное яблоко», с носом и подбородком, напоминающими «щипцы, которыми щелкают орех». Она набрасывается на обезглавленный труп ребенка и жадно пьет человеческую кровь. В «Энеиде» Ивана Котляревского упомянуты три колдуньи. Их античные имена только оттеняют внешний облик, весьма характерный для украинских ведьм. Две из трех – отвратительные старухи, которых поэт прямо называет «ягами».
Як вийшла бабище старая,
Крива, горбатая, сухая,
Заплiснявiла, вся в шрамах;
Сiда, ряба, беззуба, коса,
Розхристана, простоволоса.
Вдруг вышла бабища седая,
Заплесневелая, хромая,
Косматая, с клюкой в руках;
Была старуха конопата,
Суха, крива, коса, горбата…[394]
Это Кумская Сивилла. Она помогает козаку Энею проникнуть в царство мертвых. А богиня Юнона, чтобы погубить ненавистного Энея, вызывает ведьму пострашнее:
Прибiгла фурiя из пекла,
Яхиднiйша од всiх вiдьом,
<…>
Ввiйшла к Юнонi з ревом, стуком,
З великим треском, свистом, гуком,
Зробила об собi лепорт,
Якраз її взяли гайдуки
I повели в терем пiд руки,
Хоть так страшна була, як чорт.
Из пекла Тезифона бурей
Примчалась, подняла содом.
Ехиднейшей из ведьм и фурий
Ее считали поделом.
Вошла с ужасным стуком, криком,
Со свистом, ревом, треском, зыком.
Тут гайдуки шагнули к ней
И повели под ручки в терем,
Хотя она смотрела зверем
И сатаны была страшней[395].
Фурия обещает Юноне съесть всех троянцев: «троятнiв всiх поїм», что как раз характерно для «яги», а не для «панночки». Пожалуй, только «люта чарiвниця» Цирцея не вписывается в этот ряд, но встречи с ней пан Эней с товарищами счастливо избегают.
Ведьма, как и всякая женщина, со временем стареет, а потому неизбежно превращается из красавицы в старуху. В «Киевских ведьмах» Ореста Сомова действуют и старая ведьма Ланцюжиха, и ее молоденькая дочь Катруся – само воплощение малороссийской женской красоты и очарования. Более того, ведьма, способная превратиться в клубок или в копну сена, может и стареть, и молодеть. Панночка из «Вия» ночью обращалась в старуху, а конотопская ведьма Явдоха Зубиха из повести Квитки-Основьяненко, напротив, молодела по ночам. Днем она была «старая-престарая», но после захода солнца становилась всё моложе и моложе. В глухую полночь оборачивалась молоденькой девушкой, а к восходу солнца снова старела[396]. А ведь это, пожалуй, две самые знаменитые украинские литературные ведьмы.
Писатели эпохи романтизма находили в молоденькой украинской ведьме подлинное очарование зла. Красота не спасает – губит душу и тело. Хома Брут не решается добить панночку и погибает, а киевская ведьма Катруся высасывает кровь у своего мужа, козака Федора Блискавки, да приговаривает: «Сладко ли так засыпать?» «Сладко!» – отвечает ей козак, засыпая навеки[397].
Украинский народ, однако, смотрел на вредоносную ведьму не так благосклонно, как московские, петербургские и даже киевские читатели «Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Бурсака» или «Конотопской ведьмы».
Этнограф и фольклорист Петр Саввич Ефименко, сам по происхождению украинский крестьянин из Таврии, честно признавал: «…в старину у нас, как и на Западе, во время засух и мора сжигали на огне упырей и ведьм»[398]. Современные ученые эти слова подтверждают. Вплоть до XIX века продолжались и суды над ведьмами, и расправы, и даже испытания водой[399], хорошо известные многим народам.
В трагикомической повести Квитки-Основьяненко «Конотопская ведьма» сотник и писарь начинают в Конотопе борьбу с ведьмами, для чего устраивают испытания водой. Собирают вместе и бросают в воду подозрительных, с их точки зрения, женщин. Бедные женщины тонут одна за другой, пока дело не доходит до настоящей ведьмы – Явдохи Зубихи. Сам автор утверждал, что в основу повести положены реальные события. И в этом нет повода сомневаться. Свидетельства об испытании водой есть даже в рассказах о ведьмах, записанных Львом Жемчужниковым, а изданных уже Кулишем в его типографии. Однажды в каком-то селе «за Днепром» долго не было дождя. Тогда мужики начали топить тех баб, о которых ходили слухи, что они – ведьмы. Три бабы не потонули, поэтому их стали допрашивать, не ведьмы ли? Все три признались[400].
Между тем никакой необходимости в столь жестоких испытаниях не было. Один только этнограф П. В. Иванов записал четырнадцать способов найти ведьму, известных украинским крестьянам[401]. И его список еще далеко не полон. Орест Сомов пишет о собаках-ярчуках (родившихся с шестью когтями), которые легко определяли ведьм. За это ярчуков малороссияне очень ценили и берегли. Можно было увидеть ведьму через отверстие в бревне, из которого выпал сучок. Словом, способов было множество, и надобности топить женщин даже у самых отсталых и темных деревенских мужиков, казалось, и быть не могло. Но жестокость, присущая многим людям от природы, очевидно, и толкала их на такие действия.
В отличие от Европы, на Украине ведьм убивали не столько за связь с дьяволом, сколько за вред, который они будто бы причиняли народу. Ведьма крала с неба не только месяц и звёзды, но и дождевые тучи, чтобы вызвать засуху и голод. Ведьму обвиняли и в «моровой язве», то есть в эпидемиях заразных болезней: холеры, тифа, оспы.
Владимир Антонович посвятил судебным процессам и следственным делам над ведьмами и упырями целую монографию, основанную на документах городских магистратов правобережной Украины еще польского времени (до второго раздела Речи Посполитой). Он с гордостью пишет, будто в «Южной Руси не было преследования ведьм, охоты на ведьм, какие были в Европе». При этом магдебургское право предусматривало суровые наказания за колдовство, а полномочия инквизиции распространялись и на украинские владения польских королей. В польских землях ведьминские процессы продолжались вплоть до конца Речи Посполитой. Если последнюю ведьму Западной Европы сожгли в 1782 году в швейцарском Гларисе, то последняя польская ведьма сгорела в Познани в 1793 году! Но, как пишет Антонович, «фанатический взгляд на чародейство и применение к нему всех последствий выработанного инквизиционными судами процесса не переходили этнографической границы, до которой простиралось католическое народонаселение Речи Посполитой»[402]. Так говорит украинский патриот Антонович. А честный историк Антонович приводит факты чудовищных расправ над ведьмами и упырями, которых сжигали заживо еще в XVIII веке. Почти все они связаны с чем-то вроде «массовых психозов», которые охватывали народ во время эпидемий. В 1720 году на Волыни в городе Красилове была эпидемия какой-то заразной болезни. Нашли и виновную – 120-летнюю старушку, которая попала под подозрение только потому, что жила на свете слишком долго. Ее сначала взяли под стражу, затем освободили, затем снова схватили, закопали по шею в землю, обложили хворостом и сожгли, не дав ни времени, ни возможности даже для исповеди[403]. Участь этой волынской «ведьмы» постигла и мужчин из Подолии, потому что они-де были упырями, распространявшими «моровую язву»[404].
Иван Франко пишет о расправах, правда, не над ведьмами, а над упырями в Восточной Галиции в 1831 году. Дело было во время печально известной эпидемии холеры 1830–1831 годов. Тогда умирали и в России, и в Германии (одна из жертв – профессор Берлинского университета Георг Фридрих Вильгельм Гегель). В Галиции переболело до 12% жителей, а смертность среди заболевших достигала 40%. Русские крестьяне подозревали тогда докторов-немцев, а украинские – обвинили в эпидемии нечистую силу и попытались с ней по-своему расправиться.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.