Глава IV Состояние богослужения

Глава IV Состояние богослужения

Немало храмов Божиих воздвигнуто было в России при равноапостольном Владимире и сыне его Ярославе, еще более явилось их при детях и внуках великого Ярослава.

Самые замечательные храмы сооружены были тогда у нас, как и прежде, князьями. Так, великий князь Всеволод построил каменную церковь святого архистратига Михаила (1070) в Выдубицком монастыре, существующую доныне, такую же церковь святого апостола Андрея (1086) в киевском Андреевском монастыре. Великий князь Святополк воздвиг (1108) каменную церковь во имя своего ангела архистратига Михаила в Клево-Михайловском монастыре, которая существует доныне. Удельный и потом великий князь Владимир Мономах соорудил каменные церкви: а) святой Богородицы в Ростове (прежде 1078), совершенно подобную по высоте, долготе и широте Великой киево-печерской церкви, в память чудесного исцеления своего при заложении сей последней; б) святой Богородицы в Переяславле (1098) на княжем дворе; в) святой Богородицы, соборную, в Смоленске (1111); г) святых мучеников Бориса и Глеба на реке Альте (1117); д) святого Спаса во Владимире на Клязьме (ок. 1116 г.), последняя, впрочем, была, кажется, деревянная. Удельный князь черниговский Олег Святославич соорудил каменную церковь в Вышгороде во имя святых мучеников Бориса и Глеба, в которую в 1115 г. и перенесены их мощи. Брат Олегов Давид Святославич († 1123) соорудил церковь святых мучеников Бориса и Глеба в Чернигове, которая в семействе этого князя называлась отнею. Удельный и потом великий князь Мстислав Владимирович построил две каменные церкви в Новгороде: Благовещения Пресвятой Богородицы на Городище (1103) и святого Николая на княжем дворе (1113), которые существуют доныне, и две каменные в Киеве: святого Феодора (1128) и святой Богородицы, называемой Пирогощей, в 1131 г. Брат Мстислава, Юрий Владимирович Долгорукий, будучи еще удельным князем в Суздале (с 1113 г.) , создал в этом городе церковь Богоматери совершенно по образцу Великой киево-печерской церкви. Сын Мстислава удельный князь Всеволод – Гавриил построил две каменные церкви в Новгороде: святого Иоанна Предтечи на Петрятине дворе, на Опоках, во имя ангела сына своего (в 1127 г.), и Успения Пресвятой Богородицы на Торговище (в 1135 г.), и одну каменную церковь во Пскове во имя Святой Троицы – соборную (прежде 1138 г.); первые две церкви существуют доселе.

Из пастырей Церкви летопись упоминает о митрополите Ефреме, который, имея местопребывание в Переяславле , украсил его многими зданиями церковными и другими, обнес каменною стеною и, между прочим, построил в нем три каменные церкви: великолепную Михайловскую, соборную (ок. 1089г.), потом церковь святого мученика Феодора на городских воротах, подобно тому как и на киевских Золотых воротах была церковь святого Благовещения, наконец, церковь святого апостола Андрея Первозванного. Позднейшие летописи присовокупляют, будто митрополит Ефрем устроил то же самое, что в Переяславле, и в других городах и волостях митрополичьих, т. е. бывших в его владении. Надобно припомнить, что этот первосвятитель, кроме доходов, принадлежавших его кафедре, какими пользовались и его предшественники и преемники, мог иметь еще особые средства к сооружению храмов: он был из первых вельмож киевских и до пострижения в монашество занимал должность главного иконома и казначея при дворе великого князя Изяслава.

По примеру князей и пастырей строили церкви и частные лица: некто Воигост построил в Новгороде каменную церковь святого Феодора Тирона (1115) в земляном валу между улицами Щирковою и Розважею, а какой-то Ирожнет или Рожнид построил в том же городе каменную церковь святого Николая Чудотворца (1135) на Яковлевой улице. О создателях других храмов не говорят летописи, может быть, потому, что храмы эти воздвигаемы были не частными лицами, а на общие пожертвования. Таковы церкви, построенные в Киеве на Копыреве конце, – святого Иоанна (1121) в Белгороде – святых апостол (1144), в Новгороде – шесть деревянных: Пресвятой Богородицы и святого Георгия на Торжище (1133), святых мучеников Бориса и Глеба в околотке, в каменном городе, святого пророка Илии и святых апостол Петра и Павла на Холме и святых бессребреников Космы и Дамиана на Холопьей улице (1146).

Кроме церквей, предназначавшихся для всех православных христиан, некоторые устрояли для себя церкви частные – домовые. В житии преподобного Алипия († ок. 1114 г.) повествуется, как «некто христолюбец от града Киева церковь себе постави» и иконы для нее заказал преподобному Алипию. Летопись под 1146 г. упоминает о двух домовых церквах: церкви святого Георгия, находившейся во дворце князя Игоря в каком-то селении, и церкви Вознесения Господня, бывшей во дворце князя Святослава в Путивле.

Вообще, о количестве тогдашних церквей наших можем заключать из двух обстоятельств: в 1124 г. во время страшного пожара, продолжавшегося два дня (23 и 24 июня) и истребившего почти весь Киев, сгорело в нем шестьсот церквей, а в 1134 г., когда погорела в Новгороде Торговая сторона от Плотничного, ныне Феодоровского, ручья до Холма, ныне Славна, на этом небольшом пространстве – десять церквей.

Какие мастера строили наши церкви – почти ничего неизвестно. Знаем только, что для создания соборного храма в Киево-Печерской обители пришли из Константинополя четыре грека, которые потом сами постриглись в обители и в ней скончались. Юрьевский Новгородский монастырь с каменною церковию святого Георгия строил какой-то мастер Петр, может быть русский. В Вышгороде, когда великий князь Изяслав захотел построить новую деревянную церковь во имя святых мучеников Бориса и Глеба вместо прежней, обветшавшей, он позвал к себе «старейшину древоделям» и поручил ему это дело, а старейшина «ту абие собра вся сущая под ним древоделя» и в несколько дней создал церковь; значит, существовали особые артели, которые занимались строением церквей. В Киеве были даже мастерские, где приготовлялись разные вещи, необходимые при устроении церкви: так, когда пред освящением соборного храма в Печерской обители недоставало каменной деки для престола и кто-то тайно пожертвовал и положил эту деку в алтаре, игумен с братиею, долго и напрасно искавши жертвователя, послали наконец «тамо, идеже делаются таковыя вещи, три гривны сребра, да тоя мастер возмет за свой труд», хотя и мастера не нашли. Справедливость требует сказать, что люди, занимавшиеся у нас сооружением каменных храмов, не всегда были искусны; по крайней мере, некоторые из созданных ими церквей вскоре обваливались и разрушались. Так обрушились в 1105 г. церковь святого Андрея, построенная Всеволодом (1086), в 1123 г. – переяславский Михайловский собор, воздвигнутый митрополитом Ефремом, и в конце XII или в начале XIII в. – ростовская церковь святой Богородицы, сооруженная Владимиром Мономахом, и суздальская Богородичная, построенная Юрием Долгоруким.

Некоторые церкви отличались великолепием, богатством и красотою. Первое место между ними принадлежало Великой, «небеси подобной», церкви киево-печерской. Верхи ее, как мы уже говорили в своем месте, блистали золотом; внутри стены покрыты были искусною живописью, а весь алтарь был украшен мозаичными изображениями. О мозаике в алтаре свидетельствуют святой Симон, епископ Владимирский, и черноризец Поликарп, которые сами жили в Печерской обители и видели церковь; последний рассказывает даже случай, как, «мастером олтарь мусиею кладущим», образ Пресвятой Богородицы «сам вообразися» и от этого образа излетел голубь, который долго летал по церкви от одной иконы к другой и наконец сделался невидим, так что его нигде не могли найти и приняли за явление Святого Духа. Все 15 глав Киево-Михайловской церкви, построенной Святополком, были также позлащены, а стены внутри церкви покрыты были мозаикою, остатки которой доныне уцелели в алтаре над горним местом. Очень вероятно, что и другие храмы украшаемы были у нас мусиею, или мозаикою: недаром она служила одним из предметов торговли, какие привозили цареградские купцы в Киев. О переяславской церкви святого Михаила летопись замечает вообще, что митрополит Ефрем создал ее «велику сущу и пристрой ю великою пристроек), украсив ю всякою красотою», о церкви Борисоглебской на Альте, – что Владимир Мономах «церковь прекрасну созда, идеже св. Бориса кровь прольяна бысть». Особенность некоторых больших каменных церквей составляли так называемые полати, или хоры, которые устроялись по бокам и на западной стороне церкви: такие полати были в Великой киево-печерской церкви.

Общим украшением и вместе святынею церквей служили иконы и другие священные изображения, которыми нередко расписывались все стены храма. Так, расписаны были церковь киево-печерская греческими художниками, пришедшими из Царяграда и здесь, в святой обители, скончавшимися в сане иноческом, церковь святых мучеников Бориса и Глеба в Вышгороде, созданная черниговским князем Олегом, новгородский Софийский собор со всеми притворами – иждивением святых епископов Никиты и потом Нифонта, церковь в монастыре святого Антония Римлянина. Греческие художники, украсившие своим искусством киево-печерскую церковь, досгопамятны в истории русского иконописания и потому, что они принесли с собою в Россию, как догадываются, греческие подлинники, или свитки, для руководства иконописцам, хранившиеся очень долго, и образовали первого, известного по имени, русского иконописца – преподобного Алипия. Святой Алипий помогал этим художникам в расписывании печерской церкви, потом безмездно писал иконы для своего игумена и всей братии, безмездно поновлял в киевских церквах обветшавшие иконы, о которых нарочито собирал сведения, иногда писал и по заказам. Особенно замечательны были семь великих икон, которые написал Алипий по заказу одного благочестивого киевлянина для устроенной им на Подоле деревянной церкви: замечательны как потому, что они написаны были весьма искусно (зело хитро), так и потому, что во время случившегося пожара церкви сохранились невредимыми, к изумлению очевидцев. Великий князь Владимир Мономах, пораженный чудом, отослал одну из этих икон, именно Пресвятой Богородицы, в ростовскую каменную церковь, им сооруженную, и там, по свидетельству очевидца, черноризца Поликарпа, икона осталась невредимою, когда церковь обвалилась, и потом, по перенесении в деревянную церковь, совершенно уцелела, когда церковь сгорела. Кроме преподобного Алипия были в Киеве и другие иконописцы, как видно из жития самого преподобного Алипия. Однажды некто киевлянин заказал ему наместный образ Успения Богоматери, прося приготовить его к празднику Успения. Когда же преподобный по болезни не успел исполнить заказа, киевлянин сказал ему: «Зачем ты не известил меня о твоей болезни? Я бы поручил написать икону другому иконописцу». Иногда русские покупали себе иконы в Константинополе и привозили в отечество: преподобный Варлаам, первый игумен киево-печерский и потом димитриевский, скончавшийся на возвратном пути из Царяграда, завещал, «яже бе купил в Константине граде иконы и иное, еже на потребу», передать блаженному Феодосию Печерскому. Тогда существовал уже обычай обделывать святые иконы в золотые и серебряные ризы: преподобный Еразм Киево-Печерский, который при поступлении своем в монастырь имел много богатства, употребил все это богатство на украшение Великой печерской церкви и многие иконы в ней оковал в серебро и золото.

Некоторые из тогдашних икон, особенно явленные и чудотворные, сохранились до настоящего времени. Таковы: 1) икона Божией Матери Елецкая, явившаяся в 1060 г. на одной ели близ Чернигова, где тогда же основан был монастырь; ныне, впрочем, эта икона существует в Елецком монастыре только в копии. 2) Икона Божией Матери Киево-Печерская принесена из Царяграда каменоздателями, прибывшими в Киев около 1073 г. для сооружения Великой печерской церкви, и в этой церкви доныне сохраняется в подлинном виде. 3) Икона Божией Матери Смоленская, известная под именем «Одигитрии»; по древнему преданию, она считается первонаписанною святым евангелистом Лукою, прислана из Константинополя Всеволоду Ярославичу, когда он был князем черниговским (следовательно, 1077–1078), потом сыном его Владимиром Мономахом перенесена в сооруженный им (1111) смоленский Успенский собор, где остается доселе, впрочем уже в поновленном виде. 4) Икона Божией Матери, писанная в XI в. преподобным Алипием, ныне местная в ростовском Успенском соборе, та самая, которая была прислана в Ростов Владимиром Мономахом. 5) Икона Божией Матери Владимирская, писанная также, по преданию, святым евангелистом Лукою, принесена из Царяграда в Киев около 1131 г., потому что привезена, говорит летопись, в одном корабле с другою иконою Богоматери, называвшеюся Пирогощей, во имя которой великий князь Мстислав еще в 1131 г. заложил каменный храм в Киеве. Потом несколько времени находилась в женском Вышгородском монастыре. В 1155 г. перенесена князем Андреем Боголюбским во Владимир на Клязьме, отчего и стала называться Владимирскою. В 1395 г. перенесена в Москву; была поновлена здесь в 1514 г. по благословению митрополита Варлаама и находится в московском Успенском соборе. 6) Икона Божией Матери, достопамятная тем, что пред нею молился пред своею мученическою кончиною (1146) святой князь Игорь Ольгович в киевском Федоровском монастыре, ныне находится в Киево-Печерской лавре в приделе святого Стефана в алтаре над жертвенником. 7) Икона святителя Николая, именуемого Мокрого, она в первый раз сделалась известною по одному чуду, случившемуся во дни великого князя Всеволода 1 (1078–1093). Когда по случаю наступившего праздника святых мучеников Бориса и Глеба православные христиане спешили со всех сторон в Вышгород, отправился туда же по Днепру на лодке один богатый киевлянин вместе с женою своею и младенцем сыном. На возвратном пути из Вышгорода мать как-то задремала и уронила младенца в реку, который немедленно утонул. Огорченные родители стали призывать на помощь святого Николая и в крайней горести прибыли в свое жилище. В ту же ночь пред заутренею пономари Киево-Софийского собора, пришедши отпирать церковь, услышали из нее крик младенца и потом нашли в ней самого младенца мокрого, который лежал пред иконою святителя Николая. Немедленно дали об этом знать митрополиту, а митрополит велел объявить по всему городу. Родители младенца вскоре нашлись и узнали в нем своего утопшего сына, к изумлению всех. С того времени икона, пред которою найден мокрый младенец, стала называться иконою Николая Мокрого. Ныне она находится в приделе Киево-Софийского собора, устроенном на хорах во имя святителя Николая. 8) Икона святителя Николая, явившаяся около 1113 г. близ Новгорода в одном потоке на острове Липно, находящемся на Ильмене-озере. Новгородский князь Мстислав Владимирович, получивший чудесное исцеление от этой иконы, основал на месте явления ее монастырь, называвшийся Липенским, и в самом Новгороде на княжем дворе заложил в 1113 г. каменную церковь во имя святого Чудотворца Николая, где икона сохраняется доселе.

9) Икона, известная под названием «Предста царица» или «Царь царем», писанная, как уверяет предание, Алипием, первым русским иконописцем, ныне находится в московском Успенском соборе.

10) Шесть мусийных икон преподобного Антония Римлянина, сохраняющиеся в новгородском Антониевом монастыре; три из них изображают Господа Вседержителя, а три другие – Распятие Господне.

Поименуем, наконец, и мозаические изображения, уцелевшие от времен великого князя Святополка – Михаила в алтаре Киево-Михайловского соборного храма. Здесь над горним местом представлена Тайная вечеря точно так же, как и в Киево-Софийском соборе. По обеим сторонам трапезы, из которых только одна – правая – сохранилась, а левая осыпалась, стоят два ангела в белых одеждах, осеняющие трапезу золотыми рипидами. На уцелевшей части трапезы видны дискос и крест. Позади ангелов на одной стороне представлены Спаситель и шесть апостолов, которым Он преподает Святой Хлеб, а на другой – также Спаситель и еще шесть апостолов, которым Он преподает Святую Чашу. Вверху над первою стороною начертаны по-славянски черною мозаикою слова: Приимите и идите.. . над последнею: Пиите от Нея ecu... Пред трапезою поставлена низменная ограда из осьми столбиков, разделенная отверстием для царских врат на две половины и, без сомнения, напоминающая собою древний иконостас. В ряд с Тайною вечерею на обеих алтарных стенах изображены мозаикой восемь ликов святых апостолов, по четыре на каждой, от которых, впрочем, на правой стороне уцелели только части ног, а на левой – один полный лик и три неполные. В ряд с этими апостольскими ликами под восточною аркою начертаны мозаические изображения, довольно поврежденные: на правом столпе – святого великомученика Димитрия, а на левом – святого архидиакона Стефана в белом стихаре и ораре, в руках с кадильницею и фимиамницею.

Святой крест употреблялся у нас тогда, как и прежде, во всех своих видах. Кресты в руках святых, изображенных в Святославовом Изборнике 1073 г., суть четвероконечные (л. 3). Крест преподобного Марка гробокопателя (конец XI в.), доселе хранящийся в его пещере и видимый всеми богомольцами, есть крест четвероконечный. Кресты, напаленные свечою на своде недавно найденной в Киеве пещеры, в которой, как полагают, подвизались какие-то иноки Феофил и Иоанн (конец XI или XII в.), суть четвероконечные и осьмиконечные. Крест, начертанный в известном Сборнике Слов святого Григория Богослова (XI в.) в конце последнего Слова – шестиконечный. Крест из Животворящего Древа, присланный в начале XII в. великому князю Владимиру Мономаху из Константинополя и доныне хранящийся в московском Благовещенском соборе, – осьмиконечный; крест, начертанный в числе других священных изображений на окладе Евангелия, писанного в начале XII в. для новгородского князя Мстислава Владимировича, – шестиконечный; кресты в руках святых Бориса и Глеба, изображенных на окладе того же Евангелия, – четвероконечные. Каменный крест преподобного Антония Римлянина, находящийся при его гробнице, – шестиконечный. Кресты (четыре), найденные в развалинах киевской Феодоровской церкви, основанной в 1128 г., – четвероконечные, хотя они могут быть относимы и к последующему времени.

Не можем при этом не заметить, что в то время у нас православные изображали на себе крестное знамение тремя перстами и пастыри Церкви крестообразно благословляли православных перстосложением именословным. Доказательствами первой мысли служат мощи некоторых угодников Киево-Печерских, подвизавшихся в XI и в 1-й половине XII в. Правые руки преподобных Илии муромца и Иосифа многоболезненного имеют три первые перста соединенными, хотя неравно, но вместе, а два последние – безымянный и мизинец пригнутыми к ладони. У руки преподобного Спиридона три первые перста сложены даже совершенно ровно, а два последние пригнуты. Подобное же перстосложение представляют руки преподобного Алипия иконописца и Пимена многоболезненного. Очевидно, что все эти угодники скончались с тем самым перстосложением, каким они хотели ознаменовать себя в минуту смерти. Именословно благословляющими изображены святой Василий Великий в Святославовом Сборнике 1073 г. и святой Иоанн Златоустый в Служебнике преподобного Антония Римлянина (†1147). Такое же изображение благословляющей руки можно видеть в нотном Стихираре XI – XII вв. в императорской Публичной библиотеке; на бармах и скиптре великого князя Владимира Мономаха в московской Оружейной палате.

Святые мощи по временам были приносимы в Россию из Греции. Зодчие, пришедшие из Константинополя (1073) для сооружения Великой киево-печерской церкви, принесли с собою мощи семи святых мучеников: Артемия, Полиевкта, Леонтия, Акакия, Арефы, Иакова и Феодора. Мощи положены были в разных местах под стенами церкви в основание ее, а над мощами по стенам изображены были самые лики этих угодников. Дочь греческого императора Алексия Комнина, по имени Варвара, бывшая в супружестве за великим князем киевским Святополком – Михаилом, принесла из Царьграда мощи своего ангела, святой великомученицы Варвары, которые положены были в Киево-Михайловском монастыре, в церкви, сооруженной Святополком (в 1108 г.), где открыто почивают и доселе. Одна из поздних наших летописей упоминает, будто в 1091 г. принес к нам много мощей из Рима какой-то грек митрополич, по имени Феодор. Кто был саном этот грек митрополич (т. е., вероятно, прибывший с митрополитом из Греции и при нем живший), зачем был он в Риме и от кого приобрел он там мощи, которые принес в Россию, неизвестно. Не посылал ли его митрополит Иоанн со своим ответным посланием к папе Клименту III, подобно тому как Климент еще прежде прислал к нашему первосвятителю своего епископа? Дело возможное.

В самой России было двукратное перенесение мощей святых мучеников Бориса и Глеба, открытых прежде, и вновь открыты мощи преподобного Феодосия Печерского.

Первое перенесение мощей святых мучеников Бориса и Глеба совершилось в 1072 г., во дни великого князя киевского Изяслава. Он имел обычай ежегодно ходить в Вышгород вместе с другими православными на праздник святых страстотерпцев. Однажды при этом князь заметил, что церковь деревянная, в которой они покоились, построенная еще Ярославом, обветшала, и решился создать новую, деревянную. Когда здание было готово, Изяслав пригласил митрополита Георгия освятить новую церковь и перенести в нее мощи святых мучеников. На это торжество при бесчисленном стечении народа со всех сторон России собрались князья Изяслав киевский, Святополк черниговский, Всеволод переяславский и многие малолетние из областей своих, митрополит с епископами Черниговским Неофитом, Переяславским Петром, Белогородским Стефаном, Юрьевским Михаилом множество белого духовенства, черноризцев, игуменов, и в числе их Феодосии печерский, Софроний михайловский, Герман спасский и Николай переяславский. Первого числа мая митрополит освятил церковь и совершил в ней литургию. На другой день приступили к перенесению мощей. Сначала подняли мощи святого Бориса, которые почивали в деревянной раке. Впереди пошли черноризцы с зажженными свечами, потом следовали диаконы с кадилами и священники в облачении, далее епископы с митрополитом; за ними сами князья Изяслав, Святослав и Всеволод несли раку. Когда раку, принесши в новую церковь, открыли, от нее разлилось чудное благоухание, и все прославили Бога, а митрополита объял ужас, так как он прежде не твердо веровал в святость святых угодников, и первосвятитель, повергшись на землю, во всеуслышание молил Бога о даровании ему прощения. Затем, целовав мощи угодника Божия, переложили их в каменную раку. Возвратившись в старую церковь за мощами святого Глеба, которые покоились уже в каменной раке, не понесли их на руках, вероятно за тяжестию раки, а поставили на колесницу и повезли на себе к новой церкви. Здесь в дверях церковных рака остановилась и ее никак не могли вести далее; тогда велели народу взывать: «Господи, помилуй», – и рака прошла в двери. Обе раки поставлены были в церкви на правой стороне. Стали прикладываться к главе святого Бориса и к руке святого Глеба, причем митрополит, взяв руку последнего и облобызав, прилагал ее к своим очам и сердцу, потом благословил ею князей поочередно: Изяслава, Святослава и Всеволода, наконец весь народ. Святослав в другой раз приблизился к митрополиту и просил приложить святую руку к ране его, которая была на шее, также к его очам и темени; на главе князя остался в это время один ноготь святого Глеба, который принял князь себе на благословение. По окончании перенесения святых мощей совершена была Божественная литургия и все праздновали светло. Князья устроили торжественный обед, за которым присутствовали вместе с боярами своими, раздали много милостыни нищим и, мирно простившись, возвратились в свои жилища. С этого времени в России установлен новый праздник, мая 2-го, в память перенесения святых мощей Бориса и Глеба.

Второе перенесение тех же мощей последовало в 1115 г. при великом князе Владимире Мономахе и также по случаю построения во имя святых мучеников нового храма, каменного. Еще великий князь Святослав решился было создать в Вышгороде каменную церковь в честь святых мучеников Бориса и Глеба, но, возведши ее только на восемь локтей от земли, скончался (1076). Чрез несколько лет великий князь Всеволод (1078–1093) достроил эту церковь, но в ту же ночь, как церковь была совершенно окончена, верхи ее пали и стены развалились. Уже сын Святослава черниговский князь Олег вновь воздвиг эту церковь из развалин, расписал ее и снабдил всем нужным (ок. 1110 г.), но он напрасно несколько раз молил великого князя Святополка о перенесении в нее святых мощей. Святополк не соглашался, будучи недоволен тем, что не сам ее построил. Владимир Мономах, сделавшись великим князем (1113), немедленно согласился на перенесение мощей в новую церковь, к общей радости своих подданных. К первому мая было в Вышгороде необычайное стечение народа. Тут находились сам великий князь Владимир Мономах с сынами своими, князья черниговские Давид и Олег Святославичи также с сынами своими, митрополит Киевский Никифор с епископами Феоктистом Черниговским, Лазарем Переяславским, Никитою Белгородским, Даниилом Юрьевским, Миною Полоцким, игумены всех монастырей, многие черноризцы, священники и клирики, бояре, воеводы, старейшины от всех стран Русской земли и вообще бессчетное множество людей всякого возраста и пола, звания и состояния. Первого мая, которое случилось во вторую субботу по Пасхе, церковь была освящена митрополитом с епископами и храмоздатель Олег устроил для духовенства светлый пир. На другой день, в неделю жен-мироносиц, отпев одновременно заутреню в обеих церквах, новой и старой, где покоились святые мощи, приступили к перенесению их. Раку святого Бориса поставили на особо устроенную колесницу и повезли сами князья с боярами; им предшествовали митрополит и епископы в полных облачениях, а впереди епископов шли игумены, священники, черноризцы – все с зажженными свечами; народ покрывал улицы, стены, здания и толпился в таком количестве, что невозможно было двигаться священному ходу, и Владимир Мономах приказал бросать в толпы куны, сребреники, разные ткани, чтобы очистить дорогу. На протяжении всего пути народ взывал: «Кирие, елеисон» («Господи, помилуй»), и не было почти никого, кто бы не плакал от духовной радости. Когда рака святого Бориса была перевезена в новую церковь, тем же порядком перевезли и раку святого Глеба. Тут между князьями случилось разногласие: Владимир Мономах хотел поставить раки посреди церкви и над ними устроить серебряный терем, а Давид и Олег желали, чтобы раки поставлены были на правой стороне церкви в нарочито приготовленные уже для них клети, или своды (комары). Для решения спора митрополит и епископы предложили князьям бросить жребий. Князья согласились, положили два жребия на престол и вынули жребий Олега и Давида, почему раки постановлены были на правой стороне церкви. Затем совершена была литургия и последовал в Вышгороде трехдневный праздник, после которого все разошлись в свои домы. Благочестивый Владимир Мономах показал еще особенным образом свою любовь к святым страстотерпцам. Будучи еще переяславским князем, когда мощи угодников покоились в деревянной церкви, он однажды пришел ночью и смерил их каменные гробы, потом приготовил серебряные доски, позлатил и опять ночью оковал этими досками святые раки, так что наутро люди с изумлением увидели богатое украшение рак и прославили Бога и благочестивого князя. По перенесении же мощей в каменную церковь он снова оковал раки другими серебряными позлащенными досками, на которых сделаны были самые изображения страстотерпцев, поставил пред ними великолепные хрустальные подсвечники, украшенные золотом, повесил над ними серебряные позлащенные лампады, оковал золотом и серебром даже клетки, где помещались раки, так что многие из греков, приходившие в Вышгород на поклонение святым мощам, с удивлением свидетельствовали, что такого украшения рак они нигде не видели.

Об открытии мощей преподобного Феодосия повествует Нестор не только как очевидец, но и как один из действователей, участвовавших в событии. «В 1091 г., – говорит он, – игумен и братия Печерского монастыря составили совет и. рассудили: неприлично отцу нашему Феодосию лежать вне церкви монастырской, потому что он основал эту церковь и собрал черноризцев. Вслед за тем повелели устроить в церкви место, где бы положить его мощи. За три дня до праздника Успения Богородицы пришел ко мне игумен и сказал: „Пойдем в пещеру к Феодосию“. Мы пошли тайно от всех и определили место, где нужно копать. Игумен сказал мне: „Не открывай никому из братии, чтобы никто не знал, а возьми только кого хочешь себе на помощь“. Я в тот же день приготовил орудия для копания и вечером – это было во вторник – взял с собою одного брата, пришел в пещеру и, отпев псалмы, начал копать. Уставши, я передал заступ брату, и мы копали до полуночи. Много трудились мы, но не могли докопаться, и я начал скорбеть, не в сторону ли копаем. Я взял заступ и стал копать еще усерднее, а товарищ мой отдыхал пред пещерою. Услышав било к заутрени, он закричал мне: „Ударили в било!“ – между тем как я прокопал до мощей Феодосия. И я отвечал брату: „Я докопался уже“. Когда я прокопал, меня объял ужас и я начал говорить: „Господи, помилуй!“ В то время два брата сидели в монастыре и смотрели к пещере, дожидаясь, не пронесет ли игумен тайно мощей святого Феодосия только с несколькими из братии. При ударе в било они увидели, что три столба как бы радужных пришли и стали над пещерою, где положен был Феодосии. Тогда же Стефан, епископ (Владимирский), бывший прежде преемник Феодосия на игуменстве, увидел из своего (Кловского) монастыря чрез поле великую зарю над пещерою. Получив еще за день пред тем известие, что будут переносить мощи Феодосиевы, он подумал, что, верно, уже переносят их, и, жалея, что переносят без него, поспешил взять с собою кловского игумена Климента и на коне отправился в Печерскую обитель. Пока они были в пути, им представлялась светлая заря над пещерою. Когда подошли ближе, увидели как бы множество горящих свеч, а когда пришли к самой пещере, уже не видели ничего; вошли в нее и нашли нас, сидящих у мощей святого Феодосия. Между тем я послал сказать игумену: „Приходи, вынесем мощи“. Игумен пришел с двумя братиями. Мы еще более раскопали могилу и, спустившись в нее, увидели мощи Феодосия; составы тела его не распались, только волосы присохли к голове. Положив мощи на мантию, мы вынесли их из пещеры. На другой день собрались епископы Ефрем Переяславский, Стефан Владимирский, Иоанн Черниговский, Марк Юрьевский (значит, они или заблаговременно были приглашены в Киев, или находились в Киеве), пришли и игумены из многих монастырей с черноризцами, и многие православные; взяли мощи Феодосиевы с фимиамом и свещами, перенесли их в Великую церковь, поставили в притворе на правой стороне в 14-й день августа, в четверток, и светло праздновали тот день». Впрочем, хотя мощи Феодосия были открыты и торжественно перенесены в церковь, но сам Феодосии еще не был причтен Церковию к лику святых. Уже в 1108 г. киево-печерский игумен Феоктист стал напоминать великому князю Святополку, чтобы имя преподобного Феодосия вписали в синодик. Святополк, хорошо знавший житие великого подвижника, с радостию на то согласился и повелел митрополиту Никифору вписать Феодосия в синодик. Митрополит вписал и приказал то же сделать по всем епископиям русским, и все епископы с радостию вписали. Вероятно, с этого времени и начали праздновать в честь Феодосия два дня: день его успения, 3 мая, и день перенесения мощей его, 14 августа. В 1130 г. суздальский тысяцкий Георгий, сын известного князя Симона Варяга, наследовавший от отца своего любовь к преподобному Феодосию, прислал в Печерскую обитель для окования его раки 500 гривен серебра и 50 гривен золота, и рака действительно была окована.

Кроме праздников, явившихся у нас по случаю перенесения или открытия святых мощей в нашем отечестве, установлен тогда у нас праздник по случаю перенесения святых мощей, бывшему и вне пределов нашего отечества. Разумеем праздник 9 мая в память перенесения святых мощей святителя Николая из Мир Ликийских в город Бар. Древние наши летописи совершенно молчат об этом событии; позднейшие говорят только о перенесении мощей, не упоминая об установлении праздника. Но сохранилось Слово на перенесение мощей святителя Николая, сказанное у нас одним из современников события и свидетельствующее, что к концу XI или в начале XII в. праздник этот уже существовал в Русской Церкви, как действительно он и означен в месяцеслове при Евангелии 1144 г. В Слове повествуется, что когда турки совершенно опустошили всю Ликию и в ней город Миры, где покоились мощи святого Николая, тогда святитель явился одному «правоверному» священнику, жившему по другую сторону моря, в Апулийской стране, в городе Баре, и заповедал передать барянам, чтобы они перенесли к себе мощи его из Мир Ликийских. Баряне, желая скрыть свое намерение, снарядили три корабля с пшеницею и отправили ее в Антиохию. Продав свой товар, мнимые купцы поспешили в Миры Ликийские, так как дорогою услышали, что венециане хотят взять к себе мощи святителя Николая. В Мирах посреди всеобщего запустения баряне встретили только четырех иноков, которые и указали им место погребения святителя Николая. Немедленно разломан был помост церкви, и там нашли раку угодника Божия с мощами, исполненную мира. Миро перелили в сосуды, а раку с мощами поставили на корабль и отправились в свой город, взяв с собою и двух иноков. Вышли они из Мир Ликийских II апреля и прибыли в город Бар 9 мая, в день воскресный, к вечеру. Жители города с радостию встретили святые мощи и положили их в церкви святого Иоанна Предтечи, находившейся близ моря. Затем последовали многочисленные чудеса: вечером в воскресенье и в понедельник святитель исцелил 47 больных, мужей и жен, одержимых разными болезнями, во вторник – 22, в среду – 29, в четверток утром исцелил юношу глухонемого, находившегося в недуге уже пять лет. Пораженные чудесами, жители приносили пожертвования к раке угодника, злато и серебро, и решились соорудить во имя его великолепную церковь. На третье лето после перенесения мощей, когда церковь была готова, баряне послали к папе Герману (Урбану II), чтобы он пришел освятить церковь и перенесть в нее мощи святителя Николая. Папа исполнил желание просивших и торжественно перенес мощи в новую церковь 29 сентября (по другим спискам – сентября 9-го, по третьим – мая 9-го). «И праздник, – замечает составитель Слова, – сътвориша в тот день и похвалу, юже творят в тот день святому людие вся и до сего дни».

Когда случилось это событие? Почти во всех наших летописях, в каких упоминается о нем, равно как во всех списках рассматриваемого нами Слова, говорится единогласно, что событие совершилось во дни греческого императора Алексея Комнина (1081–1118), Константинопольского патриарха Николая и князей русских: киевского Всеволода (1078–1093) и черниговского Владимира Мономаха, но самый год события показан очень различно: в летописях – 1087, 1088 и 1089, в списках Слова – 1095 и 1096 . Ближайшим к истине представляется первое показание, так как и по западным летописям перенесение мощей святого Николая из Мир Ликийских в город Бар последовало в 1087 г. Но никак нельзя принять ни четвертого, ни пятого показаний, потому что в 1095–1096 гг. великий князь киевский Всеволод, при котором случилось это событие, уже не существовал на земле.

Почему же и в нашей Церкви установлен был праздник 9 мая в память перенесения святых мощей святителя Николая? Не вследствие ли единения нашей Церкви с Римскою и подчинения папе, как казалось некоторым? Но два послания митрополита Иоанна II, при котором, по всей вероятности, и установлен у нас этот праздник, равно направленные против латинян, и потом три таких же послания митрополита Никифора (1104–1121) непререкаемо свидетельствуют, что предполагаемого единения и подчинения тогда вовсе не было. С другой стороны, ниоткуда не известно, чтобы папа Урбан II установил праздник 9 мая для всей своей Церкви, а не для одной только Апулии как праздник местный; напротив, известно, что в некоторых странах, подведомых Римскому епископу, праздник этот вовсе не был введен. Следовательно, тем более странно предполагать, будто у нас он введен по распоряжению папы. Почему же, повторяем, установлен у нас праздник 9 мая? Главными побуждениями к этому могли быть: а) глубокое уважение к святителю Николаю, издавна господствовавшее на всем Востоке и из Греции перешедшее в Россию; б) еще более – весть о многочисленных чудесах, какими сопровождалось перенесение мощей из Мир Ликийских в апулийский город Бар, где жили еще христиане православного исповедания, подведомые Цареградскому патриарху, хотя находились уже и латиняне; в) наконец, то важное обстоятельство, что во время самого перенесения мощей святителя Николая он и в Киеве совершил разные чудеса и, между прочим, чудо над утопшим в Днепре младенцем, сделавшееся известным митрополиту и поразившее изумлением всех жителей. Первосвятители наши еще прежде установили своею властию несколько местных праздников в России, не существовавших на Востоке; так точно могли установить и настоящий, хотя в Греции он не был установлен.

Из праздников, установленных тогда в Греции, наша летопись упоминает только об одном: о празднике 30 января в честь трех святителей – Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого, установленном в 1076 г., хотя не говорит, тогда ли или уже впоследствии этот праздник принят Русскою Церковию. Что касается до древних праздников и постов, какие содержала Церковь Восточная, то, без всякого сомнения, их содержала тогда и Церковь Русская, как свидетельствуют сохранившиеся месяцесловы. К соблюдению праздников и постов убеждал своих слушателей преподобный Феодосии; в частности, он говорит о посте в среду и пяток и о святой Четыредесятнице, которую называет десятиною, приносимою нами Богу из дней года. А митрополит Никифор по случаю Четыредесятницы написал известное послание к великому князю Владимиру Мономаху и поучение к народу.

Замечательно, что пост в среду и пяток был у нас отменяем, если в эти дни случался какой-либо Господский или Богородичный праздник.

Обращаясь к священнодействиям Церкви, остановимся прежде всего на важнейших из них – святых таинствах. Крещение совершалось тогда у нас чрез троекратное погружение. «Они, – говорит преподобный Феодосии о латинянах, – крещаются в едино погружение, а мы в три». Крещаемых называли непременно именами святых, а не какими-либо другими, вопреки обычаю тех же латинян, хотя оставался еще обычай, особенно между князьями, кроме христианского имени давать детям и народные названия. Вслед за крещением совершалось таинство миропомазания: «Мы крещающегося мажем миром и маслом, а они крещающемуся сыплют соль в уста», – говорит о латинянах преподобный Феодосии и повторяют некоторые другие наши писатели. Совершать миропомазание предоставлялось не одним епископам, как было уже у западных христиан, но и священникам . В житии просветителя муромцев благоверного князя Константина повествуется, что, вслед за тем как жители Мурома крестились в Оке, «епископы и священницы мазаху хризмою чело, очи, уста, ноздри и уши крестившихся, и, надевши венцы червленые на главы их, обязаша кресты, и возложиша на них белые ризы, и даша всем свещи горящие в руце». Не забудем, однако ж, что это житие составлено уже в позднейшее время. О таинстве покаяния ясно свидетельствует известное послание черноризца Иакова к великому князю Изяславу, где Иаков, как духовный отец, разрешает своего духовного сына от всех грехов, им исповеданных, и преподает ему различные наставления. Митрополит Никифор в Слове на неделю сыропустную объясняет самые условия истинного покаяния, убеждает приносить чистосердечную исповедь пред отцами духовными и исполнять налагаемые от них епитимий. Таинство Евхаристии совершаемо было у нас на хлебе квасном и на вине, растворенном водою. О совершении таинства священства, т. е. о рукоположении и поставлении на священные степени епископа, пресвитера и диакона, многократно упоминает преподобный Нестор в своей летописи и в житии преподобного Феодосия. Замечателен, в частности, обряд настолования новопоставленных епископов и митрополитов, совершавшийся тогда у нас по примеру Церкви Греческой: чрез несколько дней после рукоположения епископа или прибытия митрополита из Греции новый святитель возводим был другими святителями во время литургии по прочтении Евангелия на стол, или кафедру, стоявшую среди церкви, и торжественно приветствован был возглашением его епархии и целованием. Так, митрополит Иларион сам свидетельствует о себе, что он по рукоположении был настолован; о митрополите Никифоре замечено, что он прибыл в Русь 6 декабря, а 18-го того же месяца на стол посажен; о Черниговском епископе Феоктисте сказано, что он поставлен во епископа января 12-го, а посажен на стол 19-го. Таинство брака, т. е. благословение Церкви и венчание, считалось необходимым для всех брачующихся, и так как некоторые простые люди вступали в браки без благословения церковного и венчания, предоставляя это только боярам и князьям, то пастыри Церкви принимали меры для вразумления невежд. Наконец, сохранилось свидетельство и о таинстве елеосвящения, что оно совершалось в нашей Церкви. «Если кто, – повествует летописец, – приносил в монастырь больное дитя, каким бы недугом оно ни было одержимо, или и взрослый человек, одержимый каким-либо недугом, приходил в монастырь к блаженному Феодосию, то он повелевал пресвитеру Дамиану творить молитву над болящим и тотчас, как Дамиан совершал молитву и помазывал маслом святым, приходившие исцелялись». Нельзя не узнать здесь таинства, которое издревле называлось молитвомаслием (?????????) и в котором при помазании тела святым елеем молитвенно призывается на больного благодать Божия, исцеляющая не только немощи душевные, но и телесные.

Из других священнодействий, совершавшихся тогда у нас, древние свидетельства упоминают о вечерне, повечерие, полунощнице, утрене, часах и вообще о всех службах вседневных; еще об освящении церквей, которое иногда совершалось очень торжественно самим митрополитом и даже Собором епископов по чину, сходному с настоящим; об отпевании и погребении князей, которое также нередко производилось Собором епископов при пении обычных псалмов и песней.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.