Восстановление города, 1945 год Даниил Гранин, Яков Шурыгин, Марина Тихомирова
Восстановление города, 1945 год
Даниил Гранин, Яков Шурыгин, Марина Тихомирова
В январе 1944 года было восстановлено движение трамваев, сняли светомаскировку, началось разминирование бывших немецких позиций. 20 марта 1944 года с Московского вокзала вновь отправился поезд «Красная стрела» (первый рейс которого состоялся в 1931 году), один за другим приступали к работе заводы; как вспоминал И. Г. Томкевич в очерке истории завода «Знамя Октября» (ныне «Армалит»): «Станочное и производственное оборудование было почти полностью вывезено, а сеть водопровода, котельные и теплосеть выведены из строя. Крыши и стены зданий были повреждены снарядами, стекла выбиты, во многих зданиях переплеты окон и двери выломаны и использованы на топливо. Дымовая труба одной из котельных была снесена снарядом до основания».
Из эвакуации возвращались беженцы. К началу сентября население увеличилось почти вдвое, до 920 000 человек; при этом свободное жилье в городе практически отсутствовало, поэтому реэвакуацию даже временно приостановили.
Город менялся и внешне. Впервые за годы войны частично отремонтировали и покрасили фасады. Из центра города исчезли огороды, большую часть газонов привели в порядок. Весной и осенью 1944 года на улицах и пустырях, возникших после разборки завалов, было посажено 35 тысяч саженцев деревьев и 243 тысячи кустарников. На площади перед Казанским собором заработал первый фонтан.
Писатель Д. А. Гранин был свидетелем того, как снимали маскировку с памятников.
Я помню, как освобождали от укрытия в 1945 году памятник Петру. Долго и трудно открывали деревянный футляр, отдирали доски. Оттуда сыпался песок, показались рваные мешки, и начал появляться Петр. За ним конь, конская голова. Внизу кругом стояла толпа. Голова Петра была целой, без повреждений. И конь тоже оказался целым, все зааплодировали и стали кричать «Ура!»... На верх полезли мальчишки, принялись доставать из песка осколки снарядов. Ни один из осколков не дошел до статуи. Все-таки она уцелела. И тут из толпы один мужчина в берете, мне сказали, это был скульптор Крестовский, начал рассказывать, как в 41-м году предложили этот памятник Петру как величайшую ценность снять со скалы и для того, чтобы спасти его, осторожно опустить в Неву тут же у набережной. Скрыть под водой. Уже начали готовиться, разыскали кран, но в последний момент в Управление по охране памятников пришел архивариус и сказал, что в архиве 1812 года он нашел интересный доклад императору Александру I – там один петербургский старожил писал про свой сон. Явился к нему Петр Великий во сне и сказал, что «покуда мой памятник стоит в граде сем, ни одна вражеская нога не вступит в него».
Это повлияло на ленинградское начальство, и в последний момент решили памятник не тревожить, укрыть мешками и засыпать песком не только пьедестал, но и весь памятник.
По камню стали забираться женщины со швабрами и сметали прилипший песок с брюха коня и с ног царя.
История, казалось бы, забавная, вовсе не свидетельство о панических суевериях в городе первого военного лета 1941 года. Все не так просто, оказывается, предание сие не миф. В 1812 году, когда появилась опасность вторжения французских войск в Петербург, император Александр I решил снять статую Петра и увезти ее из города.
Отпустил для этого статс-секретарю деньги.
Но некий майор Батургин явился к князю Голицыну Александру Николаевичу и сообщил, что его преследует давно сон, как Петр съезжает со скалы и скачет на Каменный остров ко дворцу, вызывает императора Александра, говорит ему, что «покуда я на месте, моему городу нечего опасаться». Голицын, известный сновидец, передал все это государю, и статую оставили в покое.
Что сообщают сны, мы не знаем. Есть вещие, есть сны-открытия, бывают всякие, что-то они означают. В прежние времена их смысл толковали куда лучше, чем ныне, у людей было сильнее чувствование, они верили себе, своему подсознанию.
На разборе завалов и ремонте дорог трудились и немецкие пленные. Их колонны встречали молчанием, но не отказывали в куске хлеба. Как вспоминала воспитательница детского дома весной 1944 года: «Однажды восьмилетняя Лека играла и грызла сухарь. И вдруг в щели забора увидела чье-то лицо, очень худое. Она знала, что это пленный. Фашист. Но – голодный. Лека вздохнула, отломила половинку сухаря и протянула в щель забора. Потом и другие дети стали поступать так же. Откуда у них сила на жалость?»
Знаменитые пригороды Ленинграда пострадали не меньше, чем сам город: Павловский дворец был разрушен почти полностью, парк вырублен; Пулковская обсерватория лежала в руинах; в Красном Селе не осталось ни одного уцелевшего здания; в развалины были превращены Петродворец, Гатчина и Пушкин. Директор музея «Петергоф» Я. И. Шурыгин вспоминал:
В первые недели Великой Отечественной войны все вещевое убранство дворца эвакуировали в глубокий тыл. При осмотре выяснилось, что состояние Монплезира ужасно, многое оказалось утраченным безвозвратно. Долгие месяцы здесь все систематически и сознательно разрушалось, уничтожалось, сжигалось. Немецкие захватчики оставили память о своей ненависти к другим народам и к их культуре.
Монплезир входил в оборонительный узел, устроенный в прибрежной части парка. На террасе Монплезира была «огневая точка» – крупнокалиберный пулемет, установленный в бетонированном гнезде и направленный в сторону залива. Широкая щель для обстрела, заметная лишь вблизи, выходила через подпорную стенку террасы. В монплезирском садике находилось несколько дзотов. По берегу на запад от Монплезира и до парка Александрия были установлены артиллерийские орудия. В Монплезире оккупанты устроили караульные помещения с нарами. Отапливались они железными буржуйками, трубы которых проходили в камины: для этого пробили стенки каминов, обработанные художественной лепкой. Топливо брали здесь же, в Монплезире. Все, что могло гореть, пошло в огонь: дубовые рамы окон и дверей, дубовая обшивка стен Парадного зала и галерей, паркеты и черные полы, панно и резные полочки Лакового кабинета. Остались только подпорные столбы в галереях. Если бы фашисты их выбили, перекрытия бы рухнули. Но они не успели: сожгли только два столба в восточной галерее, отчего перекрытие несколько провисло, после чего фашистам пришлось бежать под ударами советских войск. Захватчики перебили на мелкие части все кафели в Морском кабинете Петра I, в секретарской, в кухне. У стен лежали груды осколков, среди которых случайно оказались несколько уцелевших кафелей. Видимо, гитлеровцы, развлекаясь, разбивали их. Они также стреляли в цель по фигурам античных богов на плафонах. Там остались следы от пистолетных пуль.
История разрушения Монплезира – один из впечатляющих примеров агрессии, искажающей личность, подавляющей интеллект и ведущей к душевному опустошению.
Само здание Монплезира оккупанты не разрушили в интересах самообороны. Укрывшись во дворце, они надеялись, что русские не станут ни бомбить его, ни обстреливать из артиллерии. Поэтому уцелели и столетние дубы, и липы в садике Монплезира. Их кроны служили маскировкой для дзотов.
Сотрудники музея убрали хлам и мусор, оставшиеся от фашистских солдат. Проемы дверей и окон Монплезира зашили фанерой и досками: свет проникал в помещение только через щели. Монплезир воспринимался как живое, израненное и поверженное существо. Казалось, здесь погибло нечто большее, чем художественное убранство интерьеров. Может быть, поэтому, переходя из одной комнаты в другую и возвращаясь обратно, мы говорили вполголоса. Трудно было понять, какими путями и средствами можно вернуть дворцу прежний облик. Особенно это касалось отдельных видов убранства, в частности панно Лакового кабинета. Но уже в то время научный сотрудник дирекции М. Б. Андреева активно проводила сбор материала по истории строительства дворца, готовясь к его восстановлению.
Служебные корпуса сохранились. Восточный корпус использовался как временное жилье для рабочих, а в западном было устроено хранилище деталей. Не пострадал и Ассамблейный зал, пристроенный к восточному коридору в 1730 г. М. Г. Земцовым. В садике Монплезира фашисты соорудили несколько дзотов. Фонтаны уничтожили. Фонтан «Сноп», декорированный туфом, был разбит на куски, бронзовые пьедесталы фонтанов «Колоколов» были похищены.
Сразу после снятия блокады началось восстановление пригородов, растянувшееся на долгие годы. По счастью, многое из того, что можно было вывезти, вывезли еще до начала блокады.
Хранитель фондов музея «Петергоф» М. А. Тихомирова вспоминала, как возвращался на прежнее место Самсон, раздирающий пасть льву.
И вот от Волкова кладбища, где находился завод, через Лиговку к Московскому вокзалу, через Невский до улицы Герцена свершил «Самсон» свой «круг почета». И этот путь превратился в его триумфальное шествие... К нему сбегались со всех сторон, ему аплодировали, его провожали. Одно за другим открывались окна домов, и в них появлялись радостные лица. Имя его звенело по всему Невскому, ему кричали «ура», группы военных останавливались, отдавая ему приветствие, как генералу, и невозмутимые ленинградские милиционеры, решив, что все происходит как надо, открывали ему «зеленую улицу», останавливая на перекрестках весь городской транспорт, как подлинному триумфатору...
Когда грузовик с «Самсоном» прибыл в Нижний парк Петергофа, люди бежали в парк, собирались вокруг Самсона, но толпа порой расступалась, пропуская вперед стариков. Они... подходили к нему и серьезно, растроганно, сняв шапки, кланялись ему по-русски, касаясь рукой земли...
Самсона подвезли к ковшу канала с западной стороны, и он стоял на платформе у помоста, ведущего к пьедесталу. Инженер-гидротехник Сергей Сергеевич Иванов был совсем не в восторге, а почти что в ужасе. Ведь Самсон должен был прибыть лежа, так как следовало снизу в полое тело льва ввести фонтанную трубу, а затем уже ставить скульптуру на место, поднимая в вертикальное положение... Тут же кем-то был подозван мальчуган лет семи... Он был очень худ, мал, взъерошен, как воробей, и невероятно горд выпавшей на его долю честью. Ему дали отрезок трубы, спустили его в ковш, помогли проползти в одно из четырех отверстий под пьедесталом. Снизу он влез в полое тело льва, ловко протолкнув перед собой трубу, но что-то долго не вылезал обратно... Мальчуган застрял. Ему помогали, вытаскивали за ноги... Он выбрался из ковша под аплодисменты, а потом убежал. Так и остался безымянным этот маленький участник самсоновской эпопеи, сыгравший в ней немаловажную роль.
Всего через две недели, 14 сентября, в Петродворце состоялось открытие фонтанов второй очереди, превратившееся в грандиозный праздник.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.