Исаакиевский собор, 1818–1825 годы Филипп Вигель, Огюст де Монферран, Василий Стасов
Исаакиевский собор, 1818–1825 годы
Филипп Вигель, Огюст де Монферран, Василий Стасов
Первый Исаакиевский храм – церковь Святого Исаакия Далматского – был заложен вскоре после основания города; в 1712 году в этой, тогда еще деревянной, церкви Петр Великий венчался с Екатериной I. Второй храм был заложен в 1717 году приблизительно на месте «Медного всадника» и сгорел почти дотла в 1735 году. Третий храм начали строить в 1768 году по проекту А. Ринальди. Строительство шло крайне медленно, однако в 1802 году храм все же был освящен; позже в нем состоялось торжественное богослужение в честь столетия основания Санкт-Петербурга. Полтора десятка лет спустя случилось чрезвычайное происшествие; протоиерей храма М. Соколов писал: «После херувимской песни, отсыревшая в сводах штукатурка упала на правый клирос, не причинив никому вреда, и падением своим сделала сильный удар и в народе содрогание, да притом нами еще усмотрено во внутренности церкви во многих местах от сырости повреждение штукатурки». Архитектурная комиссия пришла к заключению о необходимости закрытия храма и капитальной его перестройке. В конкурсе на новый собор приняли участие такие архитекторы, как А. Д. Захаров, А. Н. Воронихин, В. П. Стасов, Д. Кваренги, Ч. Камерон, но император отверг все предложения.
В 1816 году император поручил найти архитектора инженеру А. А. Бетанкуру, председателю комитета по делам строений и гидравлических работ. Бетанкур предложил кандидатуру молодого архитектора О. де Монферрана, недавно приехавшего из Франции. У Ф. Ф. Вигеля читаем:
Не помню, в июне или в июле месяце этого года приехал из Парижа один человечек, которого появление осталось вовсе не замеченным нашими главными архитекторами, но которого успехи сделались скоро постоянным предметом их досады и зависти. В одно утро нашел я у Бетанкура белобрысого французика, лет тридцати, не более, разодетого по последней моде, который привез ему рекомендательное письмо от друга его, часовщика Брегета. Когда он вышел, спросил я об нем, кто он таков? «Право, не знаю, – отвечал Бетанкур, – какой-то рисовальщик, зовут его Монферран. Брегет просит меня, впрочем не слишком убедительно, найти ему занятие, а на какую он может быть потребу?» Дня через три позвал он меня в комнату, которая была за кабинетом, и, указывая на большую вызолоченную раму, спросил, что я думаю о том, что она содержит в себе. «Да это просто чудо!» – воскликнул я. «Это работа маленького рисовальщика», – сказал он мне. В огромном рисунке под стеклом собраны были все достопримечательные древности Рима, Траянова колонна, конная статуя Марка Аврелия, триумфальная арка Септима Севера, обелиски, бронзовая волчица и проч., и так искусно группированы, что составляли нечто целое, чрезвычайно приятное для глаз. Всему этому придавало цену совершенство отделки, которому подобного я никогда не видывал. «Не правда ли, – сказал мне Бетанкур, – что этого человека никак не должны мы выпускать из России?» – «Да как с этим быть?» – отвечал я. «Вот что мне пришло в голову, – сказал он, – мне хочется поместить его на фарфоровый завод, там будет он сочинять формы для ваз, с его вкусом это будет бесподобно; да сверх того может он рисовать и на самом фарфоре». Он предложил это министру финансов Гурьеву, управляющему в то же время и кабинетом, в ведении коего находился завод. Монферран требовал три тысячи рублей ассигнациями, а Гурьев давал только две тысячи пятьсот; оттого дело и разошлось.
Монферран представил императору свои рисунки – и был назначен архитектором нового собора. Вскоре его проект получил высочайшее утверждение, и в июне 1819 года состоялась закладка первого камня. Сам архитектор так представлял будущий вид храма:
Исаакиевская церковь, увеличенная на одну треть, будет представлять в целом параллелограмм размерами 43 на 25 саженей. Она будет занимать почти самый центр площади.
Средняя часть будет увенчана по греческому канону великолепным куполом с четырьмя меньшими по углам.
Наружная облицовка церкви и колонны обеих папертей будут из белого ревельского песчаника. Все здание будет поднято на гранитном цоколе в сажень высотой.
Внутренность церкви останется прежней, т. е. мраморной до самых сводов. Новая часть будет выполнена в соответствии со старой, для чего будут использованы мраморы от прежней облицовки наружных стен.
Лепные купола и своды, украшенные живописью, скульптурой и позолотой, явят нам как внутри, так и снаружи богатством своих материалов и благородством архитектуры все, чем восхищаются в прекраснейших храмах Италии.
Я подсчитал, что издержки, необходимые для перемещения лесов, для восстановления алтаря и временной живописи на сводах, существующих в настоящее время, не превысят суммы в 25 000 рублей и что работа может быть закончена в течение двух месяцев.
Для новых лесов, требующих большого количества дерева, можно будет использовать материал теперешних лесов, которые к тому же годны лишь частично, ибо для выполнения апробированного плана устроены недостаточно прочно.
Затраты, необходимые для проведения работ в течение первого года, выразятся в сумме 506 300 рублей. Отдельные статьи расходов при сем прилагаю.
Наличие указанной суммы даст возможность завершить возведение фундаментов нового здания до высоты гранитной базы. Сие необходимо для обеспечения равномерного оседания, без чего невозможно возведение нового купола и смежных с ним сводов; кроме того, в течение лета можно будет добыть количество камня, потребное для возведения в следующем году до высоты антаблемента всех фасадов здания, с обеими папертями.
Фактически сразу после одобрения проекта и начала строительства Монферран столкнулся с открытым противодействием, в первую очередь – со стороны А. Модюи, который считал соотечественника «недоучкой». Кроме того, Монферрана обвиняли в растрате казенных средств. Ситуацию кратко подытожил Ф. Ф. Вигель.
Я не видел начала исполнения сего предприятия: к нему приступлено после отъезда моего за границу, весною 1818 года.
Когда я возвратился, нашел я подле собора в одно лето выросший огромный дом, который по форме своей походил на фортепиано и принадлежал родному племяннику министра юстиции, князю Лобанову-Ростовскому. Сей последний разбогател от женитьбы на графине Безбородко, племяннице и одной из наследниц князя Безбородко. Что же касается до самого собора, то кирпичный купол, построенный при Павле, был уже с него снят, и небольшая часть его к Почтовой улице сломана. Других перемен я не нашел, и в последующие годы видел мало.
А между тем полтора миллиона рублей ассигнациями ежегодно отпускаемо было для строения. На что употреблялись они? На постройку существующего и поныне деревянного забора и спрятанного за ним деревянного городка для помещения рабочего народа и смотрителей за работами, на сооружение гранитного фундамента под новое, к Почтовой улице вытягивающееся строение, более же всего на заготовление драгоценных материалов. Ими изобиловали в Финляндии Рускиальские каменоломни, и один простой русский промышленник, Яковлев, в кафтане и бороде, нашел удобное и легкое средство добывать огромнейшие их массы без помощи инженеров и механиков и доставлять их водою в Петербург. Тут узнал я все недоброжелательство и несправедливость западных иностранцев к русским; немногие говорили об этом человеке с некоторым одобрением, только двое или трое дивились его изобретательности. Зато русские осыпали его похвалами, когда летом 1822 года на Исаакиевскую площадь с Невы вывалил он чудовищный монолит, первый из тех, кои поддерживают ныне фронтоны собора. Нерукотворная гора под стопами Медного Всадника, воспетая Рубаном, вблизи его казалась карлицей подле великана. Нужен был и в Бетанкуре гений механики, чтобы поднять такую тяжесть и как простую палку воткнуть перед зданием. Выдуманные им машины служили великой помощью Монферрану, а после смерти его сделались его наследством. Все споспешествовало этому человеку: искусство и Бетанкура, и Яковлева, и, наконец, каменного дела мастера Квадри, который прочно умел строить, лучше всякого архитектора. Ему оставалось только рисовать да пока учиться строительной части.
За забором нельзя было видеть, как фундамент нового строения подымается из земли; только все видели, как каждый год что-нибудь отламывалось от старого, так что, наконец, осталась одна самая малая часть его и, можно сказать, украшала все еще новый Петербург, ибо была в нем единственною великолепною руиной.
Чтобы между тем чем-нибудь потешить царя, Монферран, с одобрения Бетанкура, затеял сделать деревянный модель новой церкви. Более года отделывался он в надворном строении того дома, где мы жили с Монферраном, и стоил более восьмидесяти тысяч рублей ассигнациями. Когда он был окончен, его перенесли и поставили в большой комнате, которую он всю наполнил собою. Она была рядом с моей квартирой, и я мог досыта налюбоваться этой щеголеватой и великолепной игрушкой. Купол как жар был вызолочен; лакированное дерево можно было принять за гранит и мрамор: до того оно им уподоблялось. Посредством рукоятки модель раздвигался надвое и давал вход во внутренность храма: там все было, и штучный пол, и раззолоченный иконостас, и миниатюрные иконы, его украшающие, и все чудесно было отделано. В комнате, через которую надобно было проходить, для противоположности нарочно поставлен был довольно грубой работы небольшой модель старой церкви, от времени попортившийся и который дотоле хранился в Академии художеств. Разница должна была броситься в глаза, хотя одно было плодом воображения пресловутого Растрелли, а в сочинении другого, как в иных французских водевилях, участвовали три автора.
Усилиями Модюи и других лиц строительство было остановлено. Комитет вновь рассмотрел проект Монферрана и внес в него исправления; это произошло в 1825 году, и именно проект 1825 года был в итоге воплощен в жизнь. Архитектор В. П. Стасов так характеризовал необходимость внесения поправок в первоначальный проект.
Главнейшая причина, побудившая перестроить Исаакиевский собор, была, по моему мнению, несоразмерность наружных и внутренних частей его к целому и формы сих частей, несообразные с правилами чистой архитектуры и с изяществом вкуса; первая из сих частей, поражавшая взор всякого, без сомнения, купол, был несоразмерно малый относительно пространства всего собора, освещал недостаточно внутренность, тогда отверстие купола внутри к пространству всего храма (без пристроек) содержалось как один к тринадцати.
По составленному проекту г-ном Монферраном внутреннее отверстие купола к пространству целого содержится как один к двенадцати; важная погрешность в рассуждении сей части здания исправлена весьма мало, и то только для наружного вида, а внутренняя нижняя часть под куполом оставалась без малейшего расширения; следовательно, по причине увеличения всей церкви, им новый проект сделан еще с большими погрешностями в сем отношении, нежели был старой собор.
Комитет сей разрешен в сделании всяких перемен против его плана, и перемены сии основать на правилах архитектуры и изящном вкусе, вместе с тем не отступать от сходства фасада, начертанного г-ном Монферраном.
Сообразя все сие по долговременном и прилежном размышлении, основанном на убеждении совести, принимаю слово «сходство» только в двух предметах, а именно: в пяти круглых главах и портиках, в сем последнем по причине готовых колонн, и ни в чем более, ибо, принимая иначе, будут два предложения, чрезвычайно противоположные, и избрать середину между ими нахожу совершенно невозможным, так что ежели соблюдется первое (изящество вкуса), то отступаешь от второго (сходство во всех частях с фасадом Монферрана), ежели держаться ко второму, то приступим против первого, и погрешение тем важнейшее для художника, что он вынужден изменить правилам искусства своего, не щадя и самым изяществом вкуса. <...>
Выбор нового проекта основать преимущественно на правилах чистой архитектуры и строгой критики, а не на особенном сходстве с фасадом Монферрана, ибо, основываясь на сем последнем – все так же, что основываться на ошибках, что и случилось, ибо по мнению выбор по баллам остановит суждение, без которого для определения настоящего достоинства невозможно открыть на сей предмет истинных правил и соглашения в изяществе, которыми бы должно руководствоваться и на которых повелено основаться, а потому в проекте сделанного нами последнего выбора по баллам и встречаются некоторые недостатки и излишества, несовместные для памятника величайшей важности, которых, впрочем, начертавшему и избежать было невозможно, основываясь преимущественно, вместо изящества архитектурного, на особенном сходстве с фасадом Монферрана. <...>
Вообще принадлежности внутренние сделались несколько велики и пышны, вопреки вкуса, нежели собственная часть здания храма, который непосредственно должен бы господствовать своим величием и соразмерностью над всеми окружающими его принадлежностями, как для него все созидаемой.
К 1836 году завершилось возведение стен и пилонов, с 1838 года начали возводить купол, а два года спустя приступили к работам в интерьере собора: в них принимали участие Ф. А. Бруни, К. П. Брюллов, П. К. Клодт, И. П. Витали. Освящение Исаакиевского собора состоялось в 1858 году. Современники, как жители России, так и иностранцы, единодушно восторгались итогом многолетних работ. Т. Готье писал: «Когда путешественник поФинскому заливу приближается на пароходе к Санкт-Петербургу, купол Исаакиевского собора, словно золотая митра, водруженная над силуэтом города, уже издали привлекает взгляд. Исаакиевский собор блещет в первом ряду церковных зданий, украшающих столицу всея Руси. Это только что завершенный храм, целиком построенный в наши дни. Можно сказать, что это наивысшее достижение современной архитектуры». А соотечественник Монферрана и Готье знаменитый А. Дюма писал в некрологе Монферрану: «Монферран... заставил подняться из земли, заставил возвыситься к небу... Пока две нации воевали, союз искусства устоял. Циркулем ее архитекторов и карандашом ее художников Франция подавала руку России...»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.