Учреждение театра, 1756 год Императрица Елизавета Петровна, Александр Сумароков

Учреждение театра, 1756 год

Императрица Елизавета Петровна, Александр Сумароков

С восшествием на престол в 1741 году Елизаветы, дочери Петра Великого, развлечения знати стали постепенно приобретать все более цивилизованный характер. В 1750 году императорским указом дворянам разрешили устраивать в домах «вечеринки с пристойной музыкой» и «представлять русские комедии». Публичные представления в те годы проводились в Корпусе кадет, в «Оперном доме» на Малой Конюшенной и в придворном театре. В Корпусе кадет спектакли ставил – в том числе и по собственным пьесам – А. П. Сумароков.

В 1751 году театр сделался доступным не только для знати: купцам и их семьям также разрешили посещать представления (в 1756 году императрица Елизавета Петровна разрешила пускать в придворные сады избранную публику), а еще через год в Петербург переехала из Ярославля профессиональная труппа Ф. Волкова, основоположника русского театра.

В 1756 году указом императрицы Елизаветы был учрежден «Русский для представлений трагедий и комедий театр», и директором его назначили А. П. Сумарокова.

Повелели мы ныне учредить русский для представления трагедий и комедий театр, для которого отдать Головнинский каменный дом, что на Васильевском острову, близ Кадетского дома.

А для оного повелено набрать актеров и актрис: актеров из обучающихся ярославцев и певчих в Кадетском корпусе, которые к тому будут надобны, а в дополнение еще к ним актеров из других неслужащих людей, также и актрис приличное число.

На содержание оного театра определить, по силе нашего указа, считая от сего времени, в год денежной суммы по 5000 рублей, которую отпускать из Штатс-конторы всегда в начале года по подписании нашего указа. Для надзирания дома определяется из копиистов лейб-компании Алексей Дьяконов, которого пожаловали мы армейским подпорутчиком с жалованием из положенной на театр суммы по 250 рублей в год. Определить в оный дом, где учрежден театр, пристойный караул.

Дирекция того русского театра поручается от нас бригадиру Александру Сумарокову, которому из той же суммы определяется сверх его бригадирского жалования по 1000 рублей... А какое жалованье как актерам и актрисам, так и прочим при театре производить, о том ему, бригадиру Сумарокову, от двора дан реестр.

«От двора реестр» обернулся на практике множеством затруднений, о которых Сумароков рассказывал в своих письмах.

Я не ведаю, кто это мог сказать: мы-де по воле ее величества ездим в русский театр, а, впрочем, несносно-де терпеть от Сумарокова. Я ни с кем не говорю в это время и всегда почти на театре. Сказать легко все, а доказать трудно. В день представления – я только о том и думаю; и сколько я ни горяч, однако ни одному смотрителю ни малейшей неучтивости не сделал; а ежели я делал – для чего мне это терпится? Что обо мне говорят не истину, я этому не удивляюся. Тому только дивлюся, для чего я обвиняюсь без исследования. А я так счастлив был по сей день, что не только на меня жаловаться кто причину имел, но ниже я ни на кого. <...>

И. И. Шувалову

20 мая 1758 г.

Милостивый государь! Три представления не только не окупились, но еще и убыток театру принесли: свеч сальных не позволяют иметь, ни плошек, а восковой иллюминации на малый сбор содержать никак нельзя. Я доносил с прописанием, да и в короткое время сил моих исправлять все потребности недостает; все надобно заблаговременно исправлять. Да и посылать мне, милостивый государь, некого, не имея кроме двух копиистов никаких театральных служителей.

Я затруднений напрасных не имею причины делать и что доношу, о том, утверждая моею честностью, говорю, что то истина. Я все бы исправил, ежели бы была возможность; а сегодня после обеда зачав, до завтра я не знаю, как переделать. Ежели я виноват и от меня происходят затруднения, так я признаю себя неспособным и отдаю на рассмотрение всего света, такое ли это дело поэзия и театр, чтобы исправление могло быть в такое короткое время.

Я вижу, что все мои, милостивый государь, предложения не приемлются, и тянул сколько можно. Я доношу, что мне восковой иллюминации иметь нельзя, и когда буду, пропустив время, под самый конец зачинать исправление, то не может быть порядку. А что Симонов поехал, спустя лето, в лес по малину, и не зачал исполнять того, что ему приказано заблаговременно, это, милостивый государь, не моя вина. Подумайте, милостивый государь, сколько теперь еще дела:

Нанимать музыкантов

Покупать и разливать приказать воск

Делать публикации по всем командам

Делать репетиции и проч.

Посылать к Рамбургу по статистов

Посылать к машинисту

Делать распорядок о пропуске

Посылать по караул.

А людей – только два копииста: они копиисты, они рассыльщики, они портиеры.

Я, наконец, доношу, что три представления уже не окупилися. Денег нет, занимать негде, своих у меня нет, жалованья за неимением денег и по воле Ломоносова не дают; моих денег издержанных г. Чулков семь лет не дает; в Академию с меня нехристианскою выкладкою за работы трагедий правят. Бог моей молитвы за грехи мои не приемлет, и к кому я ни адресуюсь, все говорят, что-де Русский театр партикулярный. Ежели партикулярный, так лучше ничего не представлять. Мне в этом, милостивый государь, нужды нет никакой, и лучше всего разрушить театр, а меня отпустить куда-нибудь на воеводство или посадить в какую коллегию. Я грабить род человеческий научиться легко могу, а профессоров этой науки довольно, ибо ни один еще не повешен. Лучше быть подьячим, нежели стихотворцем.

Императрице Елизавете Петровне

Октябрь 1758 г.

Всемилостивейшая государыня.

Вашего императорского величества человеколюбие и милосердие отъемлет мою робость пасть к стопам В[ашего] И[мператорского] В[еличества] и всенижайше просить о всемилостивейшем помиловании. Я девятый месяц по чину моему не получаю заслуженного моего жалованья от Штатс-конторы, и как я, так и жена моя почти все уже свои вещи заложили, не имея кроме жалованья никакого дохода. Ибо я деревень не имею и должен жить только тем, что я своим чином и трудами имею, трудяся сколько сил моих есть по стихотворству и театру. А в таких упражнениях не имею ни минуты подумать о своих домашних делах. Дети мои должны пребывать в невежестве от недостатков моих, а я – терять время напрасно, которое мне потребно для услуг В[ашего] И[мператорского] В[еличества] в рассуждении трудов моих к увеселению двора, к чему я все силы прилагаю, и всею жизнию моею с младенчества на стихотворство и на театральные сочинения положился, хотя между тем и другие нес должности и многие лета был при делах Лейб-компании, которые правлены мною беспорочно... Труды мои, всемилостивейшая государыня, сколько мне известно, по стихотворству и драмам не отставали от моего места в исполнении желания, и сочинениями своими я российскому языку никакого бесславия не принес, и покамест не совсем утухнут мысли мои, я в оных к увеселению В[ашего] И[мператорского] В[еличества] и впредь упражняться всем сердцем готов. Я прошу, всенижайше припадая к стопам императорским, помилования, чтоб как жалованье мое заслуженное, так бы и издержанные по изустному В[ашего] В[еличества] повелению около четырехсот рублев, о которых я Василью Ивановичу Чулкову неоднократно подавал роспись, указать мне выдать; ибо, всемилостивейшая государыня, я много по недостаткам моим должен. Впрочем, что касается по трудам моим до особливого В[ашего] В[еличества] милосердия, о том, уповая на человеколюбие, природное В[ашего] И[мператорского] В[еличества] особе, в молчании пребываю и, имея маленьких детей, которых мне воспитать должно, припадаю и с ними, поручая и себя и их В[ашего] В[еличества] всемилостивейшей государыне нашей.

В[ашего] И[мператорского] В[еличества] всенижайший и всеподданнейший раб

Александр Сумароков