Феномен «богемского ефрейтора»
Феномен «богемского ефрейтора»
В этом очерке нет необходимости излагать жизненный путь Адольфа Гитлера. Читатель без труда может познакомиться с этим в переведенных за последние годы на русский язык капитальных его биографиях.
Мы ставим более скромную задачу — показать основные черты Гитлера как человека и, главным образом, ту роль, которую сыграли некоторые женщины в жизни нацистского диктатора и, наоборот, какое значение он имел для них…
Внешне Гитлер был не слишком привлекательным человеком. Худощавый, среднего (175 см) роста, бледный шатен с рыжеватым оттенком, слегка одутловатое лицо с крупным носом и сложенными в брезгливую гримасу губами, впалая грудь и немного искривленный позвоночник, отчего правое плечо было выше левого. Голова непропорционально большая по отношению к туловищу, как и вечно потеющие ступни 44-го размера. Зубы очень плохие, к 1934 году в основном уже замененные протезами.
Крепким здоровьем Гитлер похвастать не мог. У него была пневмония, невралгия, хроническая экзема, боли в желудке и увеличенная печень. Но и это еще не все. Некоторые авторы полагают, что Гитлер с возрастом приобрел болезнь Паркинсона, страдал базедовой болезнью и прогрессирующим параличом вследствие будто бы перенесенного сифилиса, хотя другие исследователи категорически это отрицают. Во всяком случае, в 1914 году австрийская призывная комиссия в Зальцбурге признала его слишком слабым физически, чтобы служить в армии.
Специалист по евгенике мюнхенский профессор фон Грубер, посетив в начале 20-х годов один из митингов национал-социалистической партии, дал Гитлеру уничтожающую в расовом отношении характеристику: «Лицо и голова показывают плохую расу, метис. Низкий, покатый лоб, некрасивый нос, широкие скулы, маленькие глаза, темные волосы. Вместо усов короткая щеточка не шире носа, придает лицу особую агрессивность. Выражение лица свидетельствует не о полном самообладании, а скорее о бессмысленном возбуждении. Постоянное подергивание лицевой мышцы. В конце речи выражение счастливого самодовольства».
Привычки Гитлер имел стойкие и довольно необычные. Он старался соблюдать определенный распорядок дня: отправлялся в постель зачастую уже под утро, но в 10–11 часов был уже на ногах. Гитлер практически был трезвенником и вегетарианцем, из мясного ел только печеночные кнедлики. Не курил и не пил даже кофе. Многих поражала его почти болезненная чистоплотность. Гитлер каждый день мыл голову и несколько раз принимал душ, по четыре раза менял сорочки, предпочитая рубашки из белого шелка.
По обычным человеческим меркам Гитлер оставался далеким и недоступным даже для своего ближайшего окружения. Но это не мешало ему проявлять настоящую озабоченность самыми банальными проблемами. Так, он мог подолгу обсуждать с адъютантами, какой подарок сделать той или иной секретарше ко дню ее рождения, о котором он никогда не забывал. Со своей стороны, его личные секретарши Грета Дарановски, Траудль Юнге, Герта Кристиан, Иоганна Вольф в один голос говорили, что фюрер никогда ни в чем их не попрекнул, ни разу не повысил голос, всегда был готов повторить не понятую ими при диктовке фразу. Он называл этих молодых женщин «дитя мое» или «моя красавица», всегда замечал и хвалил их новые платья или прически. Вообще Гитлер вел себя с секретаршами как благожелательный, но строгий начальник, с которым надо держать ухо востро.
Интеллигентный и литературно одаренный глава Данцигского сената Герман Раушнинг, несколько лет входивший в ближайшее окружение Гитлера, но затем разочаровавшийся в национал-социализме, в 1935 году эмигрировал в Англию, где опубликовал книгу записей бесед с фюрером «Говорит Гитлер» (1940), в которой утверждал, что Гитлера «открыли» женщины. Действительно, после Первой мировой вой. ны многие дамы мюнхенского света опекали этого еще молодого человека и относились к нему как к настоящему политическому пророку. Трудно судить, насколько они повлияли на его духовное развитие, но с основанием можно предположить, что именно женщины избаловали Гитлера и чрезвычайно повысили его самомнение. В то время, когда он был еще практически неизвестным за пределами Мюнхена политиком, они наперебой предрекали ему роль грядущего спасителя Германии. Почти псевдорелигиозный экстаз этих дам весьма стимулировал активность Гитлера на политической арене.
Сам Гитлер прекрасно осознавал, что ему требу-, ется от женщин, в отношениях с которыми он придерживался продуманного расчета. Фюрер неоднократно втолковывал своим гауляйтерам, что пропаганду нацистских идей среди женщин следует вести особенно тщательно. На всех фотографиях и киносъемках нацистских митингов можно увидеть, что первые ряды непременно заполнены женщинами самого различного возраста. Охранники насмешливо именовали этих дам «боевым эскадроном».
Надо заметить, что в современной массовой пропаганде эротическое звучание голоса оратора, чего блестяще удавалось достичь Гитлеру, зачастую гораздо важнее содержания его речей. Он всегда вызывал подлинное восхищение женщин, особенно не лишенных истеричности. Мы имеем в подобных случаях своеобразное сочетание сублимации эротического возбуждения и трезвого политического расчета. Утверждают даже, будто Гитлер мог испытывать оргазм только во время своих речей.
Этот холодный и безучастный человек, по мнению ряда авторов, отличался сдержанностью в сексуальном плане, хотя в 20-30-е годы, кажется, был в своих связях не особенно разборчив. Женщин очаровывали его взгляд и улыбка, предупредительное и по-рыцарски вежливое отношение. Но особенно серьезно Гитлер женщин не воспринимал, рассматривая их как красивую игрушку. За столом у фюрера всегда присутствовало несколько красивых молодых женщин, которым он с легкой фамильярностью поглаживал и целовал руки. По утверждениям очевидцев этого зрелища, в нем всегда чувствовались наигранность и фальшь. Впрочем, как раз в элементарных житейских отношениях с другими людьми, в том числе и с женщинами, отчетливо проявлялись неестественность и склонность к самоупоенности этого человека.
Почти все авторы книг о Гитлере, начиная от его первого биографа, мюнхенского корреспондента либеральной «Фоссише цайтунг» Конрада Хайдена, опубликовавшего в 1936–1937 годах в цюрихской эмиграции двухтомник «Адольф Гитлер: эпоха безответственности», и заканчивая профессором психологии Манфредом Кох-Хиллебрехтом, выпустившим в конце 1999 года исследование «Хомо Гитлер. Психограмма германского диктатора», отмечают характерные черты этого человека.
Гитлер был личностью с ярко выраженной склонностью к нарциссизму, чуждавшейся близости с другими людьми, что затрудняло и его отношения с женщинами. Он не любил и не умел трудиться, созидать. Холодность, привычка с детства потакать своим желаниям и капризам, недостаток реализма влекли за собой в первые тридцать лет его жизни провалы, неудачи и унижения, которые все более и более озлобляли этого неудавшегося художника, все глубже уходившего в мир фантазий.
В Гитлере бушевала неугасимая страсть к разрушению. С одной стороны, этот архитектор по призванию с неподдельным энтузиазмом обсуждал проекты будущей застройки Вены и Линца, Берлина и Мюнхена. С другой — он в начале войны намеревался разрушить Париж, хотел сровнять с землей Ленинград, прежде чем отдать его финнам, устроить на месте Москвы огромное озеро, чтобы столица России навсегда исчезла под водой.
В конце концов, когда поражение Германии стало уже очевидным, Гитлер в сентябре 1944 года издает приказ «Нерон», где провозглашалась тактика выжженной земли. В нем говорилось, что до того, как враги вторгнутся в пределы рейха, следует «взорвать все промышленные предприятия, газовые заводы и электростанции. Необходимо сжечь крестьянские дворы, забить скот, уничтожить запасы продовольствия, всю необходимую для выдачи продовольственных карточек и оформления банковских счетов документацию, все акты гражданского состояния и адресные книги». Подлежали уничтожению даже уцелевшие после бомбежек памятники архитектуры, старинные замки и церкви, оперные и драматические театры. Вторя фюреру, официозная газета «Фёлькишер беобахтер» писала в передовице: «Пусть все мосты будут разрушены и все дороги разворочены — пусть враг везде и всюду ощутит на себе нашу испепеляющую ненависть, пусть везде и всюду его подстерегает смерть».
Лишь саботаж со стороны министра вооружений и боеприпасов, технократа и созидателя Альберта Шпеера и нескольких генералов и гауляйтеров, которых тот сумел переубедить, не позволил претворить в жизнь тактику выжженной земли на территории самой Германии.
Разрушительные страсти Гитлера отчетливо проявлялись в его планах относительно покоренной Польши, превращенной в своеобразный полигон для испытания немецкой оккупационной политики. Население этой страны предполагалось подвергнуть своего рода культурной кастрации. Все образование сводилось к овладению сотней немецких обиходных выражений, из географии полякам было достаточно уяснить, что столицей Германии является Берлин, а ее вождем — Адольф Гитлер. Медицинское обслуживание должно было быть минимальным, только чтобы обеспечить выживание людей как дешевой рабочей силы.
В планах Гитлера главными объектами физического истребления значились евреи, цыгане, поляки и русские. Но когда шансы на победу Германии стали стремительно падать, настало время и для возможной гибели самих немцев.
В литературе часто подчеркивается гипертрофированный национализм Гитлера. Надо, однако, сказать, что это был весьма необычный национализм.
Еще в январе 1942 года, задолго до катастрофы на берегах Волги, Гитлер, упиваясь холодностью собственного ума, изрек, что, «если немецкий народ не готов бороться за свое выживание, ну хорошо — тогда он должен исчезнуть!». Эта зловещая мысль не оставляла диктатора до самого конца. В марте 1945 года, отвечая на памятную записку Шпеера о бессмысленности тотальных разрушений, которые отягощают и без того очень трудную жизнь немецкого населения, Гитлер убежденно заявил, что, «если война проиграна, народ так или иначе обречен на гибель. Такая судьба неотвратима. Немецкий народ утратил право даже на самые примитивные жизненные условия. Напротив, лучше все это разрушить самим, так как восточный народ оказался сильнее и будущее по праву принадлежит ему. Все равно в живых остались только неполноценные, ибо самые достойные уже пали в этой борьбе».
Поражение и смерть Гитлера должны были сопровождаться смертью всех, кто окружал его в бункере рейхсканцелярии, смертью всех немцев, а если бы это было в его силах, то и гибелью всего мира. Разумеется, руководители воюющих стран всегда посылают на смерть сотни тысяч или даже миллионы людей. Но в отношении Гитлера поразительно то, что производившиеся по его прямому приказу разрушения не имели ничего общего ни с расчетливыми целями, ни со стратегическими соображениями. Зачастую происходило обратное. Так, в то время как вермахту катастрофически не хватало железнодорожного транспорта, сотни эшелонов свозили евреев со всех концов Европы в лагеря уничтожения на территории Польши.
Одни авторы усматривают в этой иррациональности приоритет навязчивых идей и фанатизма над реалистичной политикой, другие — проявление страсти к разрушению, которая обуревает некрофила. Скорее всего, имело место как то, так и другое. Если сторонники первой точки зрения подчеркивают, что речь идет о целенаправленном и планомерном физическом истреблении евреев, то следует, вероятно, иметь в виду, что Гитлер ненавидел не только евреев, он ненавидел и немцев, он ненавидел все человечество, да и саму жизнь. Кажется, в глубине души он презирал даже тех женщин, с которыми поддерживал близкие отношения.
По мнению выдающегося ученого-психолога, основоположника неофрейдизма Эриха Фромма, Гитлер являл собой законченный тип некрофила, то есть человека, одержимого тягой к смерти и ко всему мертвому. Эти патологические черты — склонность к разрушению и ненависть к жизни — развились в нем еще с детства и юности. Вокруг Гитлера всегда незримо витала смерть. Разве случайно, что несколько близких или казавшихся такими ему женщин покончили жизнь самоубийством или пытались это сделать?
Уже на первом этапе жизненного пути Гитлера подстерегали сплошные неудачи. Нерадивый ученик, даже не сумевший закончить среднюю школу, отлученный от своего мелкобуржуазного класса изгой, провалившийся на экзаменах бесталанный художник, обитатель венских мужских ночлежек, прямой кандидат на роль одного из персонажей горьковской пьесы «На дне».
Но каждое обидное поражение все сильнее ранило нарциссическую натуру Гитлера, все больше унижало его. В этом человеке росло чувство ненависти, крепло желание отомстить миру преуспевших и благополучных людей. Он ждал своего часа, который пришел после поражения Германии в Первой мировой войне. Открыв в себе дарование великого демагога, Гитлер теперь мог по-настоящему рассчитывать на успех. Ибо отныне месть за растоптанную и униженную Германию становилась его местью за собственные неудачи и поражения. Спасая Германию, Гитлер спасал самого себя. Из человека он превращался в символ.
В связи с этим любопытны суждения интереснейшего мыслителя и основателя аналитической психологии Карла Густава Юнга, высказанные в интервью, которое он дал американскому журналисту Хьюберту Никербокеру в октябре 1938 года.
По мнению Юнга, с которым, разумеется, можно и не соглашаться, различие между Муссолини и Гитлером состояло в том, что Муссолини — человек, обладающий жизненной энергией и даже теплотой. Гитлер же — едва ли человек. Это «деревянный каркас», механизм в маске робота, дублер настоящего человека. По убеждению Юнга, Гитлер — никто, в том смысле, что это не настоящая человеческая фигура, а воплощение нации, «род божьего сосуда», это — миф.
Что же касается некрофильской ориентации Гитлера, то о ней свидетельствует множество фактов.
Так, во время просмотра кинохроники о варварской бомбардировке Варшавы он приходил в безграничный восторг от картины грандиозного разрушения большого европейского города — рушащихся зданий, клубов дыма от взрывов, зарева пожаров. Весьма показательно и его восприятие фильма «Король Фридрих». По сюжету, отец Фридриха король Фридрих Вильгельм I намеревался казнить сына и его друга, лейтенанта Катте, за попытку тайно бежать в Англию. Гитлер счел это намерение «великолепным» и неоднократно повторял, что каждому, кто погрешит против государства, следует снести голову с плеч, «даже если это твой собственный сын». На лице Гитлера едва ли не постоянно возникала гримаса брезгливости, как если бы человек принюхивался к неприятному запаху. Стоит только посмотреть на многие его фотографии или кадры хроники. Необычайно выразительны в этом отношении съемки Гитлера сразу после капитуляции Франции, подписанной в Компьене, в том самом железнодорожном вагоне, в котором представители Германии 11 ноября 1918 года подписывали акт о перемирии, означавший поражение Германской империи.
Спустившись на перрон, фюрер исполняет что-то вроде странного танца, с самодовольной ухмылкой он притоптывает ногами, похлопывая себя по бедрам и животу. С экрана на зрителей как бы изливается поток садистского удовлетворения, ибо повержена Франция, извечный западный враг тевтонства, страна, которой, по убеждению Гитлера, «планомерно руководят евреи» и которая безнадежно «заражена негритянской кровью».
Проявлением некрофилии можно считать и застольные разговоры Гитлера. Он постоянно пускался в длиннейшие монологи, в сотый раз изрекая то, что уже было прекрасно известно собравшимся за столом, которые слушали вполуха, хотя и изображали заинтересованное внимание. Эти монологи были настолько утомительны, что даже сам Гитлер, по свидетельству Шпеера, иногда внезапно впадал в дремоту посреди своих разглагольствований.
И тем не менее, хотя некрофильская страсть Гитлера к разрушению была видна и невооруженным взглядом, этого не заметили или не захотели заметить ни миллионы немцев, ни многие известные зарубежные политики. В их глазах Гитлер являлся патриотом, движимым любовью к Германии, деятелем, который избавит страну от унижений Версальского договора и от надвигавшейся экономической катастрофы. Для них Гитлер был не разрушителем, а великим строителем новой и процветающей Германии.
Почему же стало возможным такое ослепление? Одно из объяснений заключается в том, что Гитлер был законченным лжецом и превосходным актером. Он неустанно вещал о своих миролюбивых намерениях и клятвенно заверял при каждом новом агрессивном акте, что это последнее требование Германии.
Фюрер умел убеждать не только словами, но и прекрасно поставленной интонацией, полной поддельной искренности. Недаром в 1932 году он брал уроки ораторского искусства и актерского мастерства у известного оперного певца Пауля Девриента. Разве не об этих качествах свидетельствует его высказывание в январе 1942 года? Гитлер заявил, что стал политиком вопреки собственной воле, что прекраснейшим днем его жизни станет тот, в который он после победы отойдет от политики, избавится от забот, мучений, неприятностей и будет предаваться размышлениям и литературному творчеству. Гитлер подчеркнул, что «войны приходят и уходят, остаются лишь сокровища культуры». А путь грядущим поколениям указывают архитектура, музыка и живопись, и над людьми должна властвовать только красота. Высказывания такого рода нередко встречаются в записанных монологах фюрера. Может быть, именно поэтому гёттингенский профессор, серьезный и сдержанный в оценках историк Перси Эрнст Шрамм, который осуществил второе издание «Застольных разговоров Гитлера» и сопроводил его научным аппаратом, высказал мнение, что точнее было бы назвать эту книгу «Монологи наглеца», с невиданным апломбом разглагольствующего буквально обо всем на свете. Конечно, это производило сильное впечатление на его не слишком обремененных знаниями и эрудицией слушателей.
Впрочем, вполне допустимо, что в своих высказываниях о величии культуры Гитлер не прибегал к намеренной лжи. Он мог просто входить в свои прежние роли художника и эстета, поскольку никогда не признавал, что оказался в этом отношении явно несостоятельным. В дополнение к этому, по мнению Эриха Фромма, позитивные высказывания такого рода имели целью подавить осознаваемые Гитлером собственные деструктивные побуждения.
Поэтому Гитлер находил для всякого совершаемого по его указанию акта разрушения рациональное объяснение. Разрушения производились во имя созидания, спасения немецкого народа от угрозы со стороны евреев, поляков, русских, а позднее — англичан и американцев. Кажется, Гитлер был искренне убежден, что исполняет свой долг.
Но в конце жизни, предчувствуя неотвратимость своего последнего поражения, он уже не мог справиться с тягой к мертвому и разрушительности. Если прежде Гитлер никогда не присутствовал при убийствах или казнях, упорно отказывался совершить поездку на фронт, якобы не в силах видеть убитых и раненых солдат, то после покушения на его священную особу 20 июля 1944 года положение изменилось.
Человек, который еще недавно не выносил вида трупов, отдал приказ заснять сцены пыток и казни замешанных в заговоре генералов. Он неоднократно с садистским удовольствием смотрел этот кошмарный фильм, и, если верить Шпееру, фотография, запечатлевшая тела генералов, висевших со спущенными штанами на мясных крюках, стояла на его письменном столе.
Правда, по мнению большинства психоаналитиков, садистские наклонности Гитлера сглаживались его превалирующей страстью к чистому разрушению. Но тем не менее, что бы ни писал или ни говорил Гитлер, во всем чувствовалось стремление властвовать над слабыми и покорными. Совсем не случайно Гитлер назначал массовые митинги на вечернее время. Он исходил из теории, по “которой человеческая воля утром и днем значительно сильнее сопротивляется попыткам подчинить ее чужой воле и чужим убеждениям. А вот вечером люди становятся более восприимчивыми, их воля ослабевает, снижается контроль за собственными эмоциями. К тому же Гитлер был убежден, что все, «чего хотят массы, это чтобы победил сильнейший, а слабый был уничтожен или беспощадно подавлен».
Другие определяющие черты характера Гитлера — нарциссизм, уход от реальности и отсутствие любви или привязанности к кому или чему бы то ни было.
У Гитлера были очень ярко выраженные черты нарциссизма. Он интересовался только собой, своими желаниями, размышлениями, планами. Об этом он мог рассуждать часами. Реального мира для Гитлера как бы не существовало — только мир как объект его замыслов и намерений. И люди интересовали Гитлера лишь как исполнители его планов. Нет более показательного проявления законченной формы нарциссизма, чем абсолютная уверенность человека в правильности собственных идей и представлений.
Понятно, что такая уверенность может основываться не на анализе или знаниях, а только на эмоциях. Поэтому на первом плане у Гитлера стояла идеология, а не политические, социальные или экономические факторы. К тому же экономика вообще не особенно интересовала Гитлера, и он был достаточно умен, чтобы предоставить решение этих вопросов более сведущим в экономической области специалистам типа Шахта или Шпеера. Кроме того, Гитлер не раз повторял, что «государство является не экономической организацией, а расовым организмом» и создать его позволяют «не материальные ценности, а только идейные средства».
Слепо веря в идеологию, Гитлер верил фактам постольку, поскольку они считались верными в системе этой идеологии.
В книге «Между Белым и Коричневым домом» одно время близкий к Гитлеру человек, с 1931 года шеф зарубежной нацистской прессы Эрнст Ханфштенгль, в 1937 году бежавший в Англию, а затем в США, описывает чрезвычайно показательное проявление гитлеровского нарциссизма.
Геббельс приказал сделать звукозапись некоторых речей Гитлера и каждый раз, когда последний приходил к нему в гости, проигрывал эти речи. Сидя в мягком кресле и упиваясь звуками собственного голоса, Гитлер впадал в состояние подлинного транса. Ну чем не древнегреческий Нарцисс, который так и не смог оторваться от отражения собственного лица в воде и умер от этой неразделенной любви?
Как уже упоминалось, нарциссизм Гитлера был тесно связан с отсутствием интереса ко всему тому, что не служило ему лично. Мы будем напрасно искать проявления любви, нежности или сопереживания у этого человека — Гитлер никогда не имел настоящих друзей. В венские годы на это мог бы претендовать его одноклассник Август Кубичек, оставивший весьма сомнительные воспоминания об этом периоде в жизни Гитлера. Но однажды Гитлер собрал свои вещи и исчез из квартиры, которую они снимали, даже не поставив Кубичека в известность и не попрощавшись с ним. Разве уходят так от настоящего друга?
Если бы у Гитлера вообще могли быть друзья, то одним из них вполне мог бы стать Альберт Шпеер. Скорее всего, Гитлер хорошо относился к нему, поскольку видел в этом молодом и талантливом архитекторе самого себя в минувшие годы. Это вполне вероятно, ибо архитектура была единственной областью, к которой Гитлер питал искренний интерес и которая находилась вне пределов его собственной личности.
В целом же Гитлер был просто не способен к нормальным человеческим контактам, в том числе и сексуальным. Он и сам сознавал свое полное одиночество. Он говорил Шпееру, что как только отойдет от власти, его все оставят, никто даже не захочет его навестить. А с собой он возьмет только Еву Браун и овчарку Блонди. Если это не позерство, то из слов Гитлера видно, что он понимал: никто его не любит по-человечески, всех притягивает только его власть. Показательно, что с собой он хотел взять только женщину, которую, как мы увидим, не любил и не уважал, и собаку, единственное живое существо, вызывавшее в нем, по словам Шпеера, «проблески человеческих чувств». Увы, 30 апреля 1945 года на этом бедном и ни в чем не повинном создании был сперва испробован яд, которым намеревался воспользоваться Гитлер. Его адъютант Отто Гюнше пристрелил и пятерых маленьких щенков Блонди, в том числе и любимца фюрера Вольфа.
В отличие от тонко чувствовавшего Шпеера, иные люди из окружения Гитлера говорили о человеческой теплоте фюрера и о его внимательности. Но скорее речь идет о возбуждении, которое охватывало Гитлера, когда он рассуждал на свои излюбленные темы или вынашивал планы разрушения. Будь он гуманным человеком, то не обрек бы на гибель сотни тысяч немецких солдат под Сталинградом, категорически запретив отступление, способное их спасти.
При этом внешне Гитлер был действительно обычно спокоен, вежлив, дружелюбен и сдержан. Но под этой тонкой оболочкой скрывался подлинный Гитлер, интересный только самому Гитлеру…
* * *
Данный текст является ознакомительным фрагментом.