Успех и конец

Успех и конец

2 июля 1944 года.

– Взлет по тревоге, юго-восток Каена, самолетов так много, как только возможно!

Крик Фрэнка оторвал нас от нашей летаргии. Огромное волнение! Где летчики? Где готовые самолеты?

Большинство летчиков наслаждались ленчем, и, так как эскадрилья только что вернулась из шоу, лишь несколько самолетов были вновь заправлены горючим. Проходя, я снял шлем с крючка, начал искать свои перчатки, затем бросил это; поспешно пристегивая ремни моего надувного спасательного жилета, я спросил, какая используется длина волны.

– Канал В! Поторапливайся, ради бога! – кричал Кен, который уже мчался к своему самолету словно обезумевший.

К счастью, мой дружище «LO-D» был готов, и механики, которые услышали сирену взлета по тревоге, были уже на крыле и протягивали мне наполовину застегнутый парашют. Я надел его, словно жилет, пока Вуди заводил мой двигатель. Я поспешно пристегнул себя. Самолет из звена «В» уже взлетал в облаке пыли, и Кен ждал меня, двигатель его машины работал вхолостую, на краю трассы. Я занял свою позицию, и мы взлетели.

Странная погода, 8/10 облаков на высоте 3000 футов, 5/10 – на высоте 7000 футов и огромная масса слоистых облаков покрывала весь наш сектор до канала Орне. На высоте 12 000 футов было 10/10 слоистых облаков. Нам с Кеном удалось догнать капитана Фрэнка и норвежца Джонссена над Каеном на высоте 6000 футов. Управление воздушным движением сообщило нам приблизительные курсы патрулирования и предупредило о двух неопознанных самолетах, летающих в облаках где-то вблизи нас. Мы поднялись на высоту 7000 футов, прямо на уровне второго слоя облаков. Далеко за пределами досягаемости среди кучевых облаков двигалось несколько подозрительных черных точек. Неожиданно в наушниках зазвучал голос Фрэнка:

– Осторожно, парни, приготовьтесь к удару с левого борта.

Я сделал небольшой поворот налево и поднял глаза. Из-за облаков на высоте 3000 футов появилась огромная масса – десятка четыре – немецких истребителей. Мы еще не могли их идентифицировать – «мессершмиты» или «фокке-вульфы», – но одну вещь мы знали точно: это были фрицы. Способ их полета не оставлял в этом сомнений. Нервное покачивание крыльями, их на первый взгляд беспорядочное построение. Стремительное чувство восторга вдруг охватило меня, а рука задрожала настолько сильно, что мне удалось снять ремень безопасности только с третьей попытки. Я был в своей лучшей форме. Инстинкт, отточенный долгими тренировками, сработал отлично; я затянул ремни безопасности, сгруппировался в кресле и поставил ноги на панель руля. Восторг привел мои мышцы в высшее состояние эффективности, весь страх улетучился. Мои пальцы слились воедино с органами управления, крылья самолета были продолжением меня самого, двигатель вибрировал в костях.

Я начал подниматься по спирали. Сейчас! Первые 15 немцев сбросили свои дополнительные баки, развернулись веером и пикировали на нас.

– Атакуй левый борт! Подъем!

С открытым дросселем и выполняя 3000 оборотов в минуту, мы встретились с лавиной.

Это были «Фокке-Вульфы-Та-152» (обновленная версия «190-х», с облегченным носом, приспособленным под двигатель «DB-603L»). Мой «спитфайр» поднимался под углом 45°, паря в воздухе на винтах. Я перехватил первую группу, которая пикировала в линию впереди секции Фрэнка. Фрэнк совершил ошибку, пикируя к облакам, вероятно чтобы набрать высоту, но забыв о жизненно важном правиле: «Никогда не поворачивайся спиной к врагу». Когда мы пересекали им путь, мне удалось взорвать лобовую часть немца, чье крыло осветилось взрывом. В воздушном потоке, образуемом его винтом, появились три или четыре клуба белого дыма. Два «длинноносых» «фокке-вульфа» все-таки выполнили резкий поворот, в результате чего они оказались впереди меня и выпустили трассирующий снаряд из своих 20-миллиметровых орудий. «Маузеры-151» образовали длинные сверкающие щупальца, движущиеся в мою сторону и вьющиеся вниз прямо под мой фюзеляж. Небо начало превращаться во вращающийся калейдоскоп черных крестов.

В воздушном бою при скорости 450 миль в час скорее ощущаешь, нежели видишь присутствие кружащихся самолетов, пока глаз вдруг не зафиксирует одного.

Я сосредоточился на одном из «фокке-вульфов». Он кружился, его черные кресты, обрамленные желтым контуром, и кабина сверкали на солнце. Он покачивал крыльями в поисках противника. Я навел на него прицелы. Должен ли я стрелять? Нет еще. Тишина… Он все еще за пределами досягаемости. Но он увидел меня, отступил на правый борт и пошел на крутой поворот. У концов его крыльев появились два белых инверсионных следа. Затем он начал вертикальный подъем, прямой, как у ракеты. Вдруг он перевернулся на спину с такой яростью, что, несмотря на изменение его позиции, его движущая сила продолжала выталкивать сверкающее «брюхо» к солнцу. Наконец-то в пределах досягаемости! Одним движением ручки управления я навел световую точку перемещения орудийного прицела на немца через его винт, медленно вращающийся в воздухе, как жалкая вертушка. Я был так близко к нему, что видел каждую его деталь. Это был один из последних «длинноносых» с двигателем «даймлер-бенц». Я уже видел маленькие голубые язычки пламени выхлопных газов, следы окиси, оставляемые горящими газами вдоль фюзеляжа, его изумрудно-зеленую спину и бледное «брюхо», словно у щук, которых я когда-то ловил в Мейенне. Мгновение – и большим пальцем я нажал на кнопку, и мои крылья задрожали от отката орудий. Вдруг ясные очертания «фокке-вульфа» стали распадаться на составные части. Блестящая кабина разлетелась на фрагменты. Мои снаряды врезались в него, устремляясь вперед к двигателю и выпуская вспышки, которые танцевали на алюминии. Затем всполох огня, густой черный дым, смешанный с горящими частями. Я должен уходить. Всей своей силой я надавил на рычаги управления, и, поскольку мой «спитфайр» был «захвачен» лучом прожектора, я в последний раз увидел «фокке-вульф», исчезающий внизу, словно комета в саване облаков, покрывающих канал Орне.

Все это продолжалось секунды. Никогда ранее я не испытывал такой неожиданной паники, которая берет за горло после уничтожения вражеского самолета. Вся сдерживаемая энергия вдруг высвобождается, и остается единственное чувство – апатия. Исчезает уверенность в собственных силах. Приходится снова начинать весь изматывающий процесс накопления энергии, концентрации воли и восстановления напряжения измотанных мышц. Чтобы обеспечить это, приходится идти на самый дикий маневр, как если бы все немецкие истребители во всем люфтваффе соединились вместе и сосредоточили свою угрозу исключительно на мне. Затем снова вспышка энергии, партнерство плоти и металла.

Справа от меня «спитфайр» оторвался и пикировал за «фокке-вульфом». Я уловил проблеск опознавательных знаков – «LO-B»; это был Кен. Я должен прикрыть его и, уклоняясь от нескольких решительных атак немцев, пошел на крутое спиральное пикирование – они двигались слишком быстро, чтобы преследовать меня.

Кен стрелял; его крылья извергали длинные хвосты коричневого дыма и поток порожней тары. Поглощенный наблюдением за ним, я не обращал внимания ни на что другое. Появилась тень, накрывшая мою кабину. Я посмотрел вверх. В 30 футах надо мной прошло огромное, забрызганное маслом «брюхо» «фокке-вульфа». Он не заметил меня и открыл огонь по Кену.

Инстинктивно я дросселировал прямо вниз, слегка надавил на ручку управления, прицелился и на дальности прямого выстрела открыл огонь. Поток стали извергался из четырех пулеметов и двух орудий, которые ударили по нему с расстояния 150 ярдов, прямо там, где крыло правого борта соединялось с фюзеляжем. «Фокке-вульф» затрясся и резко ушел влево, его правое крыло согнулось в ливне вспышек, разделяя компанию с фюзеляжем, сминая хвост самолета и проносясь со свистом в потоке фрагментов.

Я едва оправился от этого сюрприза, как меня атаковали другие шесть «фокке-вульфов». Появилось смятение, и я превратился в ненормального. Пот лил с меня, и рука без перчатки соскользнула на ручку управления.

На высоте 3000 футов отделение Фрэнка пыталось продержаться в крутящейся массе «фокке-вульфов».

Единственное, что можно было сделать в данной ситуации, – это продолжать непрерывно поворачивать, пока 152-я не выстроится – в своей обычной тактике – для пикирующих атак, после которых последуют вертикальные подъемы. На нашей стороне был один фактор; мы сражались в 15 милях от нашей базы, а немцы от своей – в 150. Они бы первыми вышли из строя.

Однако я был сыт по горло этой канителью. Мне удалось зацепить одного, кто медленно выпрямлялся после подъема: снаряды взрывались под его «брюхом». Привычный штопор и привычный след густого черного дыма. Было бы рискованно следовать за ним – прямо надо мной сразу же появились полдюжины других. Я не был уверен, что сбил его «наверняка», хотелось убедиться в этом, как факте «наиболее вероятном», но в любом случае убедиться в этом не было времени. Мое орудие с левого борта зажало. Я выпустил в «фокке-вульф», выполнявший безупречную бочку, мои оставшиеся двадцать или почти двадцать снарядов с правого борта. Какая потрясающая идея – выполнять бочку в середине стычки! Как говорят британцы, всему свое время!

«Фокке-вульф», казалось, получил достаточно и показывал признаки слабости. В отличие от трех или четырех, продолжающих атаковать, он взяли курс на юг. Я воспользовался возможностью осторожно, боком пробиться к облакам. Я ликовал, так как за сорок минут мне трижды повезло – сбил три самолета, два из которых будут подтверждены, мне также удалось повредить два других. Я не отказал себе в удовольствии выполнить пять победных бочек над Лонгли, на радость местным жителям.

Мы с Жаком только что вернулись из путешествия, где рассеивали огонь в районе Сент-Ло. Нас встретил густой зенитный огонь вдоль впалой тропинки, переполненной немецкими грузовиками. Одного пробега было достаточно, чтобы уничтожить их. Под броней под моим креслом взорвался снаряд. Я осторожно поднялся на высоту 3000 футов. Несмотря на мой срочный звонок, Жак совершил три атаки сквозь заградительный огонь трассирующих снарядов. Его самолет был изрешечен дырами.

Перед получением пайка, состоящего из солонины и консервированной моркови, мы выпили в столовой кружку пива. Лэпсли, который со смущением наблюдал за нами несколько минут, в конце концов присоединился к нам. Он заказал у бармена пиво, а затем поспешно, беря быка за рога, сболтнул, что обо мне вспоминали начальники оперативного отдела.

Я ждал и боялся этого в течение двух недель. Медики разузнали обо мне и тайно удваивали дозу бензедрина, чтобы мои нервы протянули немного дольше. Ублюдок, должно быть, послал доклад.

В конце концов, это была его работа, а я определенно был в плохой форме. Сам Жак несколько раз говорил, что у меня нервный тик, как у наркомана со стажем. За две недели я потерял около семи килограммов веса.

Я не хотел покидать звено, особенно в тот момент. Я был в той стадии нервной депрессии, когда ничего не боишься, просто не осознаешь опасности. На этой стадии рефлексы исчезают, летаешь механически и получаешь искусственное удовлетворение, возникающее под воздействием бензедрина и усталости.

Через несколько часов усиленно охраняемая «дакота» приземлилась на В-2. Самолет вел сэр Арчибальд Синклер, министр авиации, в сопровождении маршала авиации сэра Артура Конингэма. Вторые тактические военно-воздушные силы и вице-маршал авиации X. Дж. Бродхёрст, группа АОС-83. Это была обычная проверка морального состояния.

Министр увидел нас такими, как мы были: грязными, небритыми, в пыли, уставшими. Контраст между ним, в его безупречных полосатых брюках и визитке, и нами, в забрызганных грязью униформах и закопченных шарфах, был абсурдным. Министр выказал истинно британское спокойствие, особенно когда в середине его речи над аэродромом низко пролетел «фокке-вульф». Зенитная артиллерия открыла огонь, куски снарядов летели словно дождь и стоял общий шум, но он продолжал говорить, даже не поднимая головы. Жак прошептал, что, возможно, он был очень глухим и очень близоруким.

Он особенно отметил трех французских пилотов в отряде – Жака, Обертина и меня – и поздравил нас с успехами. Затем, достав маленькую коробочку из своего кармана, сдержанно вручил мне DFC.

Позже я сел на свою походную кровать и с унылым видом пришил ленточку на мою униформу, окруженный своими неопрятными пожитками, которые я собирался упаковать на энное время.

Состояние раздражения в ожидании мучило меня. Я сидел на траве, а в это время полет следовал за полетом, и мой «LO-D», пилотируемый Жаком, поднялся в облаке золотой пыли, и взрывы сотрясали воздух. Именно тогда я действительно понял, что значит дружба. Я увидел старого приятеля, товарища по оружию, уезжающего в оперативный отдел, и мне пришлось ждать его, чтобы успокоить мои взвинченные нервы и ощущение ужаса под ложечкой. Когда мы летали вместе, это было совсем по-другому.

Джонссена сбили, затем последовал Карпентер, затем Конноли, один из вновь прибывших. Жак продолжал свои поразительные серии полетов.

Наконец вечером 7 июля мы с Фрэнком Вулли покинули звено – он тоже только что получил свой обратный билет – в Арроманчес, и наши вещевые мешки уложили в джип. В 21.30 мы сели на судно «LCT-322».

Второй офицер уступил мне свою каюту. Я уже собирался войти, когда начался налет немцев невероятной силы. Я выскочил на палубу, которая осветилась вспышками злых орудий «бофоров». Бомбы поднимали колонны воды, по форме напоминающие привидения среди якорных судов. Заглушенный взрыв, словно тяжелая дверь, закрывающая погреб, сильный жар, языки пламени, поднимающиеся к луне, чудовищная пирамида дыма. Это взрывался танкер.

Затем рокотание «дорнье», постепенно затихающее вдалеке, молчание зенитной артиллерии. Я стоял, перегнувшись через перила, мои глаза неотрывно следили за скалами Арроманчеса, проглядывающими сквозь сеть мачт и дымоходов. Там, от Лонгли, в звездном ночном небе появилась четкая фигура «спитфайра». Битва за Каен была в полном разгаре, но каким же спокойным все казалось, каким мирным, какими отдаленными были звуки! Южный горизонт хаотично освещался вспышками, сопровождавшимися глухим рычанием. Город терпел свое мучение.

Время от времени пучки трассирующих снарядов поднимались в небо, а затем исчезали, словно горсть падающих звезд. Единственным звуком вокруг меня был плеск поднимающихся волн. Воздух был тяжелым от запаха масла и моря. В черных водах отражался сильный свет горящего танкера.

Я был совершенно уверен, что освобождение Франции было сейчас лишь делом нескольких недель и что по иронии судьбы я буду наблюдать за освобождением Парижа издалека.

Волны вздымались вверх. Дизель начал вибрировать, и у носа корабля расцвел большой букет белой пены. Винты начали отбивать свой медленный и монотонный ритм, синхронный с биением моего сердца, отягощенного воспоминаниями, дружбой и скорбью.