Глава 21 – В ВОЙНУ С ГЕРМАНИЕЙ
Глава 21 – В ВОЙНУ С ГЕРМАНИЕЙ
После «Хрустальной ночи» (ноябрь 1938) у немецких евреев не оставалось сомнений в гибельной опасности, нависшей над ними. От гитлеровской кампании в Польше гибельное это облако двинулось и на восток. Никто, однако, не знал, что начало войны с СССР откроет новый этап нацистской политики: тотальное физическое уничтожение евреев.
Хотя и ожидая разных бед от немецкого нашествия, советские евреи всё же не могли предвидеть беспричинных массовых расстрелов обоих полов и всех возрастов, – такого нельзя было вообразить наперёд. И оставшихся на постоянных местах своего жительства – настигала мгновенная жуткая неотвратимость, не оставляя места и времени сопротивлению. Жизни кончались внезапным обрывом. И до того обрыва ещё нужно было пережить – где предварительный сгон в еврейское гетто, где лагеря с принудительным трудом, где газовые фургоны, где – копку своих же могильных ям и раздевание донага перед расстрелом.
Российская Еврейская энциклопедия приводит много имён русских евреев – жертв еврейской Катастрофы, называет погибших в Ростове, Симферополе, Одессе, Минске, Белостоке, Каунасе, Нарве. Среди погибших были и видные лица. – Известнейший историк С.М. Дубнов весь межвоенный период прожил в эмиграции, а после прихода к власти Гитлера уехал из Берлина – в Ригу. Арестован при оккупации города немцами, помещён в гетто и «в декабре 1941 включён в очередную колонну смертников». – Из Вильны попали в концлагеря историк Дина Иоффе и директор еврейской гимназии Иосиф Яшунский (оба убиты в Треблинке, 1943). – Раввин Шмуэль Беспалов, глава хасидов Бобруйска, расстрелян в 1941 при взятии города немцами. – В Варшаве в 1943 погиб Гершон Сирота, кантор, чьи выступления когда-то «обратили на себя внимание Николая II», и он ежегодно выступал в Москве и Петербурге. – А вот братья Паул и Владимир Минц. Старший Паул – видный латышский государственный деятель, «единственный еврей в правительстве Латвии». Владимир – хирург, ему доверено было лечить Ленина в 1918 после покушения. С 1920 – он тоже в Латвии. При оккупации 1940 советские власти арестовали старшего Минца и посадили в лагерь в Красноярском крае, где он вскоре умер. А младшего не тронули, и он оставался в Риге. Умер в 1945 в Бухенвальде. – Сабина Шпильрейн, доктор медицины, психоаналитик, тесная сотрудница К. Юнга, – из клиник Цюриха, Мюнхена, Берлина, Женевы вернулась в Россию в 1923 – а в 1942 в своём родном Ростове-на-Дону расстреляна немцами с другими евреями города. (О гибели в сталинском терроре трёх её братьев-учёных мы писали в главе 19.)
Но многих и многих спасла от уничтожения эвакуация 1941 и 1942 годов. Ряд еврейских источников военного и послевоенного времени не выражает сомнений в энергичности мер по этой эвакуации. Например, в сборнике «Еврейский мир» 1944 года читаем: «Советские власти полностью давали себе отчёт в том, что евреи являются наиболее угрожаемой частью населения, и, несмотря на острую нужду армии в подвижном составе, тысячи поездов были предоставлены для их эвакуации… Во многих городах… евреев эвакуировали в первую очередь»; хотя автор считает преувеличением «утверждение еврейского писателя Давида Бергельсона, будто [в общем] 80% евреев были благополучно эвакуированы»[1]. – «В Чернигове до войны еврейское население исчислялось в 70000 человек, из которых к приходу немцев осталось 10000…. В Днепропетровске из 100000 еврейского населения к приходу немцев осталось только 30000». В Житомире из пятидесяти тысяч евреев уехали не менее сорока четырёх[2]. – В бюллетене «Хайаса» летом 1946 года Е.М. Кулишер писал: «Не вызывает сомнений, что советские власти принимали специальные меры для эвакуации еврейского населения или для облегчения его стихийного бегства. Наряду с государственным персоналом и промышленными рабочими и служащими всем евреям отдавалось преимущество [при эвакуации]… Советские власти предоставили тысячи поездов специально для эвакуации евреев»[3]; безопаснее от бомбёжки эвакуировали евреев и на многих тысячах подвод, наряжаемых от колхозов и совхозов до железнодорожного узла поглубже. – Б.Ц. Гольдберг, зять Шолом-Алейхема, будучи корреспондентом нью-йоркской еврейской газеты «Дер Тог», «после очередной поездки в Советский Союз зимой 1946/47 года напечатал статью "Как во время войны эвакуировали евреев в Советской России"» («Дер Тог», 21 февраля 1947): кого он об этом расспрашивал на Украине, «евреев и христиан, военных и эвакуированных, все отвечали, что политика власти заключалась в том, чтобы предоставить преимущества при эвакуации евреям, стараться вырвать их чем больше, чтобы наци не могли их уничтожить»[4]. – И бывший советский партизан Моше Каганович в своих затем (1948) заграничных воспоминаниях подтверждает, что советские власти предоставляли для эвакуации евреев все имевшиеся транспортные средства, сверх поездов – и тележные обозы, и было приказано эвакуировать «из областей, угрожаемых врагом, в первую очередь граждан еврейской национальности». (Отметим, что С. Шварц и более поздние исследователи оспаривают и существование такого приказа, и вообще эвакуацию советскими властями евреев "как таковых")[5].
Ранние и поздние источники дают, однако, довольно близкие оценки числа евреев, эвакуированных и бежавших с оккупированных немцами территорий. Официальные советские цифры на этот счёт отсутствуют; все исследователи сетуют, что исходные статистические данные весьма приблизительны. Но будем опираться на работы последнего десятилетия. – Так, демограф М. Куповецкий, используя ранее недоступные архивные материалы и новации в методике анализа, предлагает такие оценки. Согласно окончательным итогам переписи 1939 года в СССР в его «старых» (то есть до присоединений 1939-40 гг.) границах насчитывалось 3028538 евреев. Приложив к этой цифре некоторые коррекции и учтя коэффициенты естественного прироста еврейского населения с сентября 1939 до июня 1941, отдельно по каждой области расселения, исследователь предлагает считать, что к началу войны в «старых» границах СССР было расселено около 3 080 000 евреев. Из них 900 тысяч проживало на территориях, которые во время советско-германской войны оставались вне оккупации, а на территориях, в дальнейшем оккупированных немцами, к началу войны проживало 2 180000 евреев («восточники»)[6]. – «Нет точных данных о количестве евреев, спасшихся бегством или эвакуированных на восток до начала немецкой оккупации. Но на основании некоторых исследований известно, что из восточных областей… захваченных немцами, удалось уйти примерно 1000000-1100000 евреям»[7].
Другая картина была на территориях, недавно, в 1939-1940, присоединённых Советским Союзом и теперь стремительно захваченных немцами в начале своего «блица». Молниеносность немецкого удара почти не оставляла шансов спастись, а между тем еврейское население этих «буферных» областей насчитывало к июню 1941 года 1885000 человек («западники»)[8]. Из них «лишь небольшое число евреев сумело бежать, эвакуироваться. Считается, что… около 10-12 процентов»[9].
Таким образом, на территории СССР в «новых» границах, по самым оптимистическим из предлагаемых оценок, избегли оккупации во время войны примерно 2226000 евреев (2000000 «восточников» и 226000 «западников»); на захваченных немцами территориях осталось 2739000 евреев (1080000 «восточников», 1659000 «западников»).
Эвакуированные и беженцы из занятых немцами и угрожаемых областей направлялись глубоко в тыл, «в частности, евреи в большинстве – за Урал, особенно в Западную Сибирь, Казахстан, Узбекистан и Туркменистан»[10]. – В материалах Еврейского Антифашистского Комитета содержится утверждение: «В Узбекистан, Казахстан и другие среднеазиатские республики эвакуировались в начале Отечественной войны около полутора миллионов евреев»[11]. Эта цифра – без Волги, Урала, Сибири. (Краткая Еврейская Энциклопедия считает: «цифра 1,5 млн… сильно преувеличена»[12].) – А в Биробиджан не было ни организованной эвакуации, ни отдельных беженцев – хотя там, из-за разбега еврейских колхозов, образовался свободный жилой фонд на 11 тыс. семей[13]. – В то же время «еврейских колонистов в Крыму эвакуировали столь заблаговременно, что они были в состоянии вывести весь скот и все земледельческие орудия»; «известно, что весной 1942 года еврейские колонисты с Украины создали колхозы на Волге» – каким образом? А, как пишет автор, «по иронии судьбы»: на местах немецких колонистов, высланных из республики Немцев Поволжья декретом советского правительства от 28 августа 1941[14].
Как мы уже отмечали, в приводимых источниках военного времени и сразу после войны энергичность и объёмность советской эвакуации евреев от наступающих немцев дружно признавались. Но в более поздних – с конца 40-х годов – стали оспариваться. – Например, из 60-х годов читаем (курсив в источнике): «планомерной эвакуации евреев, как наиболее угрожаемой части населения, нигде в России не было»[15]. А ещё 20 лет спустя и такое читаем: после нападения Германии на Советский Союз, «вопреки слухам о том, что правительство якобы эвакуирует евреев из районов, над которыми нависла немецкая угроза, ничего подобного не происходило… оставляли евреев на произвол судьбы. В отношении граждан еврейской национальности хвалёный "пролетарский интернационализм" дал осечку»[16]. Это суждение вовсе несправедливо.
Всё же и те еврейские авторы, кто отрицают «добрую волю» относительно евреев при эвакуации, признают масштабность её. «Благодаря специфической социальной структуре еврейского населения, число эвакуированных евреев должно было значительно превышать их процентное отношение к общему населению городов»[17]. Так и было. Через 2 дня после немецкого вторжения, 24 июня 1941, был учреждён Совет по эвакуации (председатель – Шверник, заместители – Косыгин и Первухин) и объявлены её приоритеты: в первую очередь вывозить государственные и партийные учреждения с их служащими, промышленные предприятия, сырьё, рабочих эвакуируемых заводов и их семьи, молодёжь призывного возраста. – Всего от начала войны до ноября 1941 из угрожаемых областей было эвакуировано в тыл около 12 миллионов человек[18]. Из них, как мы видели, 1,0-1,1 миллиона евреев-«восточников» и свыше 200 тысяч «западников» из тех областей, что вскоре были заняты немцами; к ним следует добавить существенное число евреев в составе населения, эвакуированного из городов и районов РСФСР, куда немцы не дошли (в частности, из Москвы и Ленинграда). – Соломон Шварц: «Общая эвакуация государственных учреждений и промышленных предприятий со значительной частью их персонала (часто с семьями) приняла во многих местах широкий характер. Социальная структура украинского еврейства – значительный процент евреев среди средних и высших государственных служащих, среди академической и технической интеллигенции и заметное участие евреев-рабочих в украинской тяжёлой промышленности – благоприятствовали тому, что среди эвакуированной части населения евреи составляли более высокий процент, чем это соответствовало их доле в составе городского (и тем более в составе всего) населения»[19]. – (Это относится и к Белоруссии. Там в 20-х – начале 30-х годов почти повально «на различных курсах, ликбезах, в дневных, вечерних, сменных школах… училась еврейская молодёжь, а также люди старшего возраста… Это позволило бедноте еврейских местечек влиться в ряды индустриальных рабочих. При 8,9% численности населения Белоруссии евреи в 1930 г. составляли 36% рабочих республики»[20].) – «Усилению процента евреев среди эвакуированных», продолжает С. Шварц, «благоприятствовало и то обстоятельство, что для многих служащих и рабочих эвакуация не носила обязательного характера… И многие – главным образом не-евреи – оставались»; таким образом и для евреев, «которые не подходили под условия обязательной эвакуации… открывалась сравнительно широкая возможность эвакуироваться»[21]. – Однако, пишет тот же автор, «в советской печати никаких правительственных декретов или инструкций об эвакуации евреев или сообщений о такого рода мероприятиях не появлялось»; и ещё: «на эвакуацию евреев, как таковых, нигде просто нет никаких указаний. Это значит, что такой специальной эвакуации евреев и не было»[22].
Если учитывать советскую реальность, вывод этот представляется малоосновательным и, во всяком случае, формальным. Действительно, сообщений о массовой эвакуации евреев не было в советской печати. И понятно – почему. Во-первых, после заключения пакта с Германией в СССР замалчивалась гитлеровская политика по отношению к евреям, и, когда разразилась война, подавляющая часть советского населения не знала о той смертельной опасности, какую несёт евреям немецкое вторжение. Во-вторых, и это было, вероятно, главное, – с немецкой стороны лихо свистела пропаганда против «иудео-большевизма», и советское руководство, разумеется, понимало, что всеми двадцатыми-тридцатыми годами эту пропаганду изрядно подкрепило, – и как им было теперь провозгласить открыто и громко, что спасать надо в первую очередь евреев? Это только и было бы – поддать Гитлеру опрокидывающей силы.
Поэтому и не сообщалось публично, что среди эвакуированных «евреи составляли более высокий процент». «В эвакуационных приказах евреи не упоминались», однако «во время эвакуации в отношении евреев не существовало дискриминации»[23]; вывозили сколько могли, реально, но – молча, без внутреннего, в СССР, шума. Другое дело – вовне. Вот в декабре 1941, после отбития немцев от Москвы, московское радио – не по-русски, конечно, но «на польском языке», а «на следующий день пять раз по-немецки – сравнивало удачное русское зимнее наступление с чудом Маккавеев» и твердило немцам, что «как раз в ханукальную неделю» истреблена 134-я нюрнбергская дивизия немцев, названная по городу, «в котором возникло расовое законодательство»[24]. – В 1941-42 советские власти охотно допускали, чтобы синагоги Москвы, Ленинграда и Харькова были переполнены молящимися и чтобы широко праздновалась еврейская Пасха 1942[25].
Нельзя сказать, что внутренняя советская пресса молчала о немецких изуверствах. Илье Эренбургу, ещё и другим, например журналисту Кригеру, дано было «добро» сквозь всю войну поддерживать и распалять ненависть к немцам – не без упоминания жгущей и выстраданной ими еврейской темы, но и без специальной акцентировки её. Эренбург отгремел главным трубадуром всей той войны, Утверждая, что «немец по природе своей зверь», призывая «не щадить даже неродившихся фашистов» (то есть так понять: убивать беременных немок), и лишь в самом конце был осажен, когда война уже покатилась по территории Германии и стало ясно, что армия слишком хорошо усвоила пропаганду безудержной мести всем немцам подряд.
Несомненно, однако, что гитлеровская политика истребления евреев, в её планомерности и охвате, не была достаточно освещена советской прессой, – так что даже еврейская масса в СССР плохо могла понять размеры опасности и гибели. И всю войну публичных высказываний о судьбе евреев на оккупированных немцами территориях было действительно мало. – Сталин в речи 6 ноября 1941 (24-я годовщина Октября) сказал: «Гитлеровцы… так же охотно устраивают средневековые еврейские погромы, как устраивал их царский режим. Гитлеровская партия есть партия… средневековой реакции и черносотенных погромов»[26]. («Насколько мы знаем», пишет израильский историк, «это был единственный во время всей войны случай, когда Сталин публично упомянул евреев»[27].) – 6 января 1942 в ноте наркоминдела Молотова всем государствам, с которыми Советский Союз поддерживал дипломатические отношения, – евреи упомянуты в перечислении страдающих советских народов, а затем выделены, с указанием цифр, расстрелы евреев в Киеве, Львове, Одессе, Каменец-Подольске, Днепропетровске, Мариуполе, Керчи. «Страшная резня и погромы были учинены немецкими захватчиками в украинской столице – Киеве… было собрано большое количество евреев, включая женщин и детей всех возрастов; перед расстрелом всех раздели догола и избивали… расстреливали из автоматов. Много массовых убийств… и в других украинских городах, причём эти кровавые казни особенно направлялись против безоружных и беззащитных евреев из трудящихся»[28]. – Затем была декларация советского правительства от 19 декабря 1942, где упоминалось наличие у Гитлера «особого плана поголовного истребления еврейского населения на оккупированной территории Европы» и в самой Германии; «относительно к своей небольшой численности, еврейское меньшинство советского населения… особенно тяжело пострадало от звериной кровожадности гитлеровских выродков». Но указывают, что эта декларация была как бы вынужденной: через два дня после сходной декларации союзников, и без серии публикаций в советской печати, как всегда делалось, когда нужна была газетная кампания. – В 1943 из семи сообщений Чрезвычайной Государственной Комиссии по расследованию гитлеровских злодеяний (по отдельным местам, а также об истреблении советских военнопленных, о разрушениях культурных ценностей нашей страны) только в одном говорилось об истреблении евреев – в Ставропольском крае, близ Минеральных Вод[29]. – А в марте 1944 Хрущёв, выступая в Киеве с речью о страданиях, перенесенных Украиной под оккупацией, вообще «ни одним словом не упомянул о евреях»[30].
Очевидно, так. И обширные советские массы – не понимали тогда размеров еврейской Катастрофы, да. Это была и общая наша судьба: под твёрдой скорлупой СССР никогда не знать по-настоящему ничего, что происходит в мире. Всё же советские евреи – не могли уж вовсе не знать, что делается на германской стороне. «В середине 30-х гг. советская пресса много писала об антисемитизме в Германии… Роман Лиона Фейхтвангера "Семья Оппенгейм", а также экранизация этого романа и другой фильм – "Профессор Мамлок" – показали опасность, грозившую евреям»[31]. – Вслед за погромами «Хрустальной ночи» «Правда» напечатала передовую под названием «Фашистские погромщики и каннибалы», резко осуждавшую нацистов: «С омерзением и негодованием смотрит весь цивилизованный мир на зверскую расправу германских фашистов с беззащитным еврейским населением… [С теми же чувствами] следит за грязными и кровавыми событиями в Германии советский народ… Вместе с капиталистами и помещиками уничтожены в советской стране все источники антисемитизма»[32]. И затем весь ноябрь «Правда» печатала ежедневно, на первых страницах, сообщения: «Еврейские погромы в Германии», «Зверские расправы с еврейским населением», «Волна протестов во всём мире против зверств фашистских погромщиков». Митинги протеста против антисемитской политики Гитлера состоялись в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Минске, Свердловске, Сталине. «Правда» опубликовала подробный отчёт об общегородском митинге московской интеллигенции в Большом зале Консерватории, в том числе речи писателей А.Н. Толстого, А. Корнейчука, Л. Соболева, народных артистов А. Б. Гольденвейзера, С.М. Михоэлса, – и резолюцию московского митинга: «Мы, представители интеллигенции гор. Москвы… подымаем наш голос гнева и возмущения против фашистских бесчеловечных зверств и насилий над беззащитным еврейским населением Германии. Фашисты избивают, калечат, насилуют, убивают и сжигают живьём среди бела дня людей, которые повинны лишь в принадлежности к еврейскому народу»[33]. На следующий день, 29 ноября, «Правда» дала на полную страницу информацию о митингах в других советских городах, под шапкой «Советская интеллигенция возмущена еврейскими погромами в Германии».
Однако с осени 1939, с момента заключения пакта Риббентроп-Молотов, не только критика нацистской политики, но и какая бы то ни было информация о преследовании евреев в захваченных немцами странах Европы полностью исчезла из советской печати. «Множество сообщений… достигали Советского Союза по различным каналам: разведка, посольства, советские журналисты… Важным источником информации… были еврейские беженцы, которым удалось пересечь советскую границу. Советские средства информации, включая еврейскую печать, хранили об этом молчание»[34].
«Когда же началась советско-германская война и об антисемитизме нацистов заговорили вновь, многие еврей восприняли это как пропагандистскую акцию», пишет современный исследователь, опираясь уже и на собранные за полвека свидетельские показания переживших Катастрофу. «Многие евреи верили своему жизненному опыту, а не радио, книгам и газетам. В представлении многих немцы были такими, какими они их знали по первой мировой войне. Из всех режимов времён гражданской войны, в оценке евреев, немецкий был одним из наиболее толерантных в отношении евреев»[35]. «Многие евреи помнили, что во время немецкой оккупации 1918 немцы относились к евреям лучше, чем к местным жителям, и это их успокаивало»[36]. И потому «в 1941 число добровольно оставшихся евреев было значительно»; но даже и в 1942, «по рассказам очевидцев… в Воронеже, Ростове, Краснодаре и в других городах евреи, ожидая, пока фронт прокатится через их город, надеялись продолжать свою работу в качестве врачей и учителей, портных и сапожников, которые, по их убеждению, нужны при любом режиме… Евреи не могли или не хотели эвакуироваться и по чисто материальным соображениям»[37].
В то время как советская пресса и радио затушёвывали информацию о зверствах оккупантов по отношению к евреям, – с лета 1942 о том разрешено было писать полным голосом газете на идише «Эйнигкайт» («Единство») – органу Еврейского Антифашистского Комитета. – Первым шагом к созданию этого Комитета можно считать устроенный в августе 1941 радиомитинг «представителей еврейского народа»; для пропагандистской обработки союзников его транслировали на США и другие союзные страны (участвовали С. Михоэлс, П. Маркиш, И. Оренбург, С. Маршак, С. Эйзенштейн и другие). «Произведенный на Западе эффект превзошёл самые оптимистические ожидания Москвы… в странах-союзницах стали создаваться еврейские организации по сбору средств для нужд Красной армии». Отсюда и возникла в Кремле мысль о пользе создания в СССР постоянного Еврейского комитета. «Так с 1941 года началось продолжавшееся потом в течение семи лет сотрудничество советских властей с мировым сионизмом»[38].
Само создание Комитета – шло через пень-колоду, в больших колебаниях власти. Для возглавления его в сентябре 1941 освободили из тюрьмы авторитетного Генриха Эрлиха, старого бундовца, ещё в 1917 члена пресловутого Исполкома Петросовета, тогда всевластного (затем Эрлих эмигрировал в Польшу, где и был схвачен советскими в 1939). Он со своим товарищем бундовцем Альтером, также из Полыни, стал готовить проект – весь ориентированный на мобилизацию мирового еврейского мнения, на участие более заграничных евреев, чем советских. «Опьянённые свободой польские бундовцы… всё более активно действовали на свой страх и риск. Эвакуировавшись вместе со столичным чиновничеством в Куйбышев [Самару], они вошли в контакт с переместившимися туда же западными дипломатическими представителями… предложив, в частности, сформировать в США Еврейский легион с последующей отправкой его на советско-германский фронт»; «дело зашло так далеко, что польские бундовцы… стали самостоятельно готовиться к выезду на Запад». К тому же оба деятеля Бунда «самонадеянно полагали (и не скрывали этого от окружающих), что им удастся реформировать советскую систему в сторону политической либерализации». В декабре 1941 перебравшие воли вожди Комитета были арестованы (Эрлих повесился в тюрьме, Альтер расстрелян)[39].
Однако с весны 1942 опять схватились сколачивать Еврейский Антифашистский комитет, и для того опять собрали митинг «представителей еврейского народа», и избрали Комитет, но уже из одних советских евреев – председателем стал Соломон Михоэлс, ответственным секретарём – бывший фанатичный бундист, а затем фанатичный чекист Шахно Эпштейн – «в еврейских делах "око Сталина"»; членами стали писатели Давид Бергельсон, Перец Маркиш, Лейб Квитко, Дер Нистор, учёные Лина Штерн, акад. Фрумкин и другие[40]; заместителем Михоэлса – поэт Ицик Фефер (бывший троцкист, но отмоливший одами Сталину пощаду себе, «крупный агент НКВД», поездку на Запад ему поручили как «проверенному агенту»[41]). А задача этого Комитета опять-таки была: влияние на мировое общественное мнение, «апелляция к "евреям всего мира", практически главным образом к американским евреям»[42], сбор симпатий и денежной помощи Советскому Союзу (для чего и посылали в Штаты Михоэлса и Фефера – их поездка летом 1943, совпавшая с роспуском Коминтерна, имела триумфальный успех, митинги в 14 крупных городах США, в Нью-Йорке – 50-тысячный. Их принимали и тогдашний лидер сионизма Хаим Вейцман, и Альберт Эйнштейн[43]). А негласно – подчинялся Комитет всё тому же Лозовскому-Дридзо, заместителю начальника Совинформбюро, в СССР же нигде не имел отделений и возможности действовать и фактически был «не столько органом по собиранию средств в пользу Красной армии, сколько орудием… просоветской пропаганды за границей»[44].
Иные еврейские авторы утверждают, что с конца 30-х годов происходило скрытное, но настойчивое потеснение евреев из советских командных верхов всех видов. Д. Шуб пишет, что, по состоянию на 1943 год, в высшей коллегии НКВД не осталось ни одного еврея, «лишь в комиссариатах торговли, промышленности и продовольствия они до сих пор значительно представлены. Немало евреев есть также в комиссариате народного просвещения и в Наркоминделе»[45]. – Иной вывод, основанный на архивных материалах, ставших доступными в 90-х годах, делает современный исследователь: «На протяжении 1940-х роль евреев в карательных органах оставалась весьма заметной и сошла на нет лишь в послевоенные годы, в ходе кампании по борьбе с космополитизмом»[46].
Однако не встречается разногласий относительно большого числа евреев на высоких командных постах в армии. «Еврейский мир» сообщает, что «в Красной армии сейчас [во время войны] насчитывается более ста генералов-евреев» и приводит «небольшой перечень таких генеральских имён, взятый наугад», причём «пехотные генералы в него не вошли», – 17 фамилий (правда, туда анекдотично включён и гулаговский «генерал-майор инженерно-технической службы Френкель Нафталий Аронович»)[47]. – что евреев-генералов в разгар войны было не меньше ста – через четверть века подтверждает и другой сборник, и приводит ещё добавочные фамилии[48]. (Однако и большое упущение, что в этих сборниках среди генералов не называется сверх-генерал Л.З. Мехлис, с 1937 по 1940 ближайший и доверенный сталинский подручный, с 1941 вновь – начальник ПУРККА, через 10 дней после начала войны переарестовавший дюжину генералов из высшего командного состава Западного фронта[49]. Уж не говоря о его карательных мерах в финскую войну, а позже под Керчью.)
В Краткой Еврейской энциклопедии список евреев-генералов пополняется ещё имён на пятнадцать. – Ныне же израильский исследователь опубликовал поимённый список евреев-генералов и адмиралов (включая и получивших это звание в течение войны), – и таковых мы видим в списке 270 человек. Генералов и адмиралов! Это не только «не мало», это – колоссально. Отмечает он и четырёх наркомов военного времени: кроме Кагановича – Бориса Ванникова (боеприпасы), Семёна Гинзбурга (строительство), Исаака Зальцмана (танковая промышленность) и нескольких начальников Главных военных управлений Красной армии; в этом списке и евреи – командующие четырёх армий, командиры двадцати трёх корпусов, семидесяти двух дивизий, ста трёх бригад[50].
«Ни в одной союзной армии, даже американской, евреи не занимали столь высоких постов, как в советской», – пишет д-р И. Арад[51]. Нет, о «потеснении евреев с высших постов» уже в период войны говорить неверно. И в советской массовой жизни такое потеснение тогда ещё не проявлялось. Известный социалист Марк Вишняк высказал в 1944 (в США): «О СССР и убеждённейшие его противники не скажут, что там культивируется антисемитизм правительством»[52]. И тогда – это было несомненно так.
По данным газеты «Эйнигкайт» (24 февраля 1945, почти конец войны): «за "отвагу и героизм в боях"… награждены орденами и медалями… 63374 еврея», а 59 евреев стали Героями Советского Союза. – По данным же варшавской газеты на идише «Фольксштимме», но уже в 1963: евреев, награждённых орденами и медалями в ту войну было 160772, а Героев Советского Союза – 108[53]. – В начале 90-х израильский автор даёт список, поимённый и с датами Указов о награждении, где 135 евреев – Героев Советского Союза и 12 евреев – полных кавалеров ордена Славы[54]. (Такие же данные – в трёхтомных «Очерках еврейского героизма»[55].) – И наконец, в позднейшем архивном исследовании (2001) приводится такая цифра: «всего за годы войны боевые ордена и медали получили 123822 еврея»[56], – тем самым среди всех национальностей Советского Союза евреи занимают пятое место по числу награждённых после русских, украинцев, белорусов и татар.
«Антисемитизм как препятствие для евреев в их продвижении по службе, при получении воинских званий и знаков отличия вообще не существовал в Советской армии в период войны»[57], констатирует И. Арад. Высоко награждалась и работа для нужд фронта. Обильный приток советских евреев в науку и технику в 30-е годы дал свои плоды в годы войны. Многие евреи вложились в конструирование новых видов вооружения и боевой техники, в приборостроение, в авиа-, танко- и судостроение, в научные исследования, в строительство и развитие промышленных предприятий, в энергетику, металлургию, транспорт. За работу для фронта в 1941 -1945 были награждены орденами и медалями 180 тысяч евреев – учёных, инженеров, руководителей разных уровней управления и рабочих; в том числе более двухсот – орденом Ленина; почти трёмстам евреям присуждена Сталинская премия в области науки и техники. За годы войны звание Героя Социалистического Труда получили 12 евреев; в Академии Наук по отделениям физико-математическому, химическому и техническим состояло 8 евреев – действительных членов и 13 членов-корреспондентов[58].
Многие авторы, в том числе С. Шварц, отмечают: «роль евреев в войне систематически скрывалась», нарочно велась «политика замалчивания роли евреев в войне». Он приводит в качестве примера тот факт, что у видных советских писателей, например у К. Симонова («Дни и ночи»), у В. Гроссмана («Народ бессмертен»), – «среди огромного количества фамилий солдат, офицеров, политработников и проч. опять нет ни одной еврейской фамилии»[59]. Конечно, тут сказалось и цензурное ограничение, особенно у Гроссмана. (Позже в очерках Гроссмана еврейские имена военных появились.) – Другой автор отмечает, что широко во всём СССР продавались открытки с изображением отличившегося командира подводной лодки Израиля Фисановича[60]. Затем публикации подобного рода были расширены, израильский исследователь перечислит нам ещё 12 евреев – Героев Советского Союза, чьи портреты массово размножались на конвертах[61].
Хотя я участник той войны, мне меньше всего в жизни пришлось заниматься ею по книгам, собирать о ней материалы или писать о ней что-либо. Но я – видел евреев на фронте. Знал среди них смельчаков. Не могу не выделить двух бесстрашных противотанкистов: моего университетского друга лейтенанта Эммануила Мазина и взятого из студентов молодого солдатика Борю Гаммерова (оба ранены). В моей батарее (60 человек) было двое евреев: сержант Илья Соломин, воевал отлично всю войну насквозь, и рядовой Пугач (вскорости утёк в Политотдел). Среди офицеров нашего дивизиона (20 человек) тоже был еврей – майор Арзон, начальник снабжения. – Более чем реально воевал поэт Борис Слуцкий, передают его выражение: «Я весь прошит пулями». – Майор Лев Копелев хотя служил в Политотделе армии (по разложению войск противника) – но бесстрашно лез во всякую заваруху. – Вот читаем воспоминания бывшего мифлийца Семёна Фрейлиха, отважного офицера: «Началась война… сразу в военкомат, записываться в армию», не окончив институт, – «нам стыдно было не разделять тяготы миллионов и миллионов»[62]. – Или Лазарь Лазарев, потом известный литературовед, юношей пошёл на войну, воевал на передовой два года подряд, пока не искалечило обе руки: «Это был наш долг, от которого стыдно было увиливать… наша жизнь, в тех обстоятельствах единственно возможная, единственно достойная для людей моего возраста и воспитания»[63]. – А вот в 1989, откликаясь в «Книжное обозрение», написал Борис Израилевич Файнерман: в 17 лет, в июле 1941, он пошёл добровольцем в стрелковый полк, в октябре ранен в обе ноги, попал в плен, бежал, на костылях вышел из окружения; у нас, конечно, посажен за «измену родине», но в 1943 добился из лагеря замены на штрафную роту, и отвоевал там, потом стал автоматчик танкового десанта, и ещё дважды ранен.
Если прибегнуть к помощи биографических томов новейшей Российской Еврейской энциклопедии, то и там найдём немало примеров боевой жертвенности. Шик Кордонский – командир звена минно-торпедного полка: «направил горящий самолёт в транспорт противника», посмертно Герой Советского Союза. Вольф Корсунский: «Штурман авиационного полка», стал Героем Советского Союза. Виктор Хасин – «Герой Советского Союза… командир эскадрильи… провёл 257 воздушных боёв, сбил лично самолётов» и ещё 10 уничтожил на аэродромах; сбит над «территорией, занятой противником, и несколько дней добирался до линии фронта. Умер в госпитале от ран», – выпуклее не скажешь! – Погибших в бою евреев найдётся в этой Энциклопедии несколько десятков.
И всё же, несмотря на эти примеры бесспорной храбрости, с горечью констатирует еврейский исследователь: «широко распространённое и в армии, и в тылу представление об уклонении евреев от участия в боевых частях»[64]. Это – точка болевая, больная. Но если обходить больные точки – нечего и браться за книгу о совместно пройденных испытаниях.
В истории важно и что народы друг о друге думали. – «Во время последней войны антисемитизм в России значительно усилился. Евреев несправедливо упрекали в уклонении от военной службы, и особенно от службы на фронте»[65]. – «О евреях говорили, что, вместо того чтобы воевать, они "штурмом овладели городами Алма-Ата и Ташкент"»[66]. – Свидетельство воевавшего в Красной армии польского еврея: «В армии стар и млад старались убедить меня, что… на фронте нет ни одного еврея. "Мы должны воевать за них". В "дружеской" форме мне говорили: "Вы сумасшедший. Все ваши сидят дома, в безопасности, как же это вы оказались на фронте?"»[67]. – И. Арад: «Выражения типа "мы на фронте, а евреи в Ташкенте", "на фронте не видно евреев" – можно было услышать как среди солдат, так и среди гражданских лиц»[68]. – Свидетельствую: да, среди солдат на фронте можно было такое услышать. И после войны – кто с этим не сталкивался? – осталось в массе славян тягостное ощущение, что наши евреи могли провести ту войну самоотверженней: что на передовой, в нижних чинах, евреи могли бы состоять гуще.
Проще всего сказать (так и говорится), что это – русский антисемитизм и нет для того ощущения никаких оснований. (Кроме, как настаивают многие источники, «германской пропаганды», воспринятой населением; хорош, выходит, народ: только и способен, что впитывать пропаганду, хоть от Сталина, хоть от Гитлера.) А попытаться бы разобраться; ведь полвека прошло.
Официальные данные о национальном составе Советской армии в годы Второй мировой войны в печати отсутствуют. Поэтому в большинстве исследований для численности евреев-воинов даются лишь оценочные цифры, без указания источников или методики расчёта. Можно сказать, однако, что утвердилась, вплоть до новейших публикаций 90-х годов, цифра 500000: «Еврейское население дало Красной армии около 500000 бойцов»[69]. – «Во время мировой войны в Советской армии служило 550 тысяч евреев»[70]. – Краткая Еврейская энциклопедия: «только в действующих частях советской армии насчитывалось свыше 500 тыс. евреев», причём «эти цифры не включают партизан-евреев, сражавшихся против нацистской Германии»[71]. – Ту же цифру дают «Очерки еврейского героизма», «В решающей войне» А. Абрамовича и другие источники.
Нам встретился лишь один автор, постаравшийся обосновать свою оценку, представив читателям детальный ход своих рассуждений, – это израильский исследователь И. Арад в его уже цитированной нами книге о Катастрофе.
Арад приходит к выводу, что «общее количество евреев, воевавших в рядах советской армии против германских нацистов, было не менее 420000-430000»[72]. (В это число он как раз включает «тысячи партизан-евреев, сражавшихся против немецких захватчиков в лесах», которые были мобилизованы в армию в 1944 году при освобождении Западной Белоруссии и Западной Украины; при этом Арад полагает, что за все годы войны «в оккупированных районах Советского Союза действовало приблизительно 25-30 тысяч еврейских партизан»[73]; израильская Энциклопедия в статье «Сопротивление антинацистское» даёт меньшую оценку: «На территории Советского Союза в подпольных организациях и партизанских отрядах с нацистами боролось свыше 15 тысяч евреев»[74].) – При расчёте исследователь исходит из того, что доля мобилизованных евреев была такой же, как средняя доля мобилизованных для всего населения СССР в годы войны, и вычисляет эту долю как 13-13,5%. – Это давало бы 390-405 тысяч мобилизованных евреев-«восточников» (от общего числа чуть выше 3 миллионов), если бы не тот факт, что «в определённых районах Украины и Белоруссии был очень высокий процент еврейского населения, которое не было мобилизовано, поскольку этот район сразу же был захвачен немцами»; автор, однако, предполагает, что в целом мобилизационный «недобор» из евреев-«восточников» был невелик, что до прихода немцев успели мобилизовать в армию большую часть мужчин призывного возраста, – и останавливается на числе 370-380 тысяч для евреев-«восточников», служивших в армии. – Переходя к евреям-«западникам», Арад напоминает, что в 1940 году, при мобилизации в Западной Белоруссии и Западной Украине призывников 1919-1922 годов рождения, было призвано около 30 тысяч еврейских юношей; однако советская власть считала солдат из вновь присоединённых западных областей «неблагонадёжными», и почти все они с началом войны были переведены в Трудармию; «к концу 1943 началась повторная мобилизация… переведенных прежде в Трудовую Армию, и среди них также были евреи». Автор упоминает, что 6-7 тысяч евреев из числа беженцев-«западников» сражались в национальных прибалтийских дивизиях. И, прибавляя евреев-партизан, мобилизованных в армию в 1944, заключает: «можно установить, что по крайней мере 50000 евреев с территории, присоединённых к СССР, служили в Красной Армии, включая мобилизованных до войны». – Так И. Арад получает свою оценку воевавших в армии в 1941-1944 евреев: 420-430 тысяч[75].
Что же касается общеупотребительной в источниках цифры – 500 тысяч воинов – она, если следовать Араду, предполагала бы общую базу (т.е. численность еврейского населения, из которого призваны эти 500 тысяч), в 3700000-3850000 человек. Согласно приведенным выше источникам, максимальная оценка суммарного числа спасшихся от немецкой оккупации «восточников» и «западников» – 2226000; даже если к этой базе добавить целиком 1080000 оставшихся под оккупацией "восточников", как если бы они успели до прихода немцев отдать в армию всех людей мобилизационных возрастов, – а это не так, – то и в этом случае в базе недоставало бы полмиллиона человек. И это означало бы, что успехи эвакуации, которые мы обсуждали в начале главы, существенно приуменьшены.
Такого противоречия не возникает при оценке И. Арада. Хотя отдельные составляющие её, возможно, требуют коррекции[76], – в целом она на удивление точно совпадает с до сих пор не публиковавшимися данными Института Военной Истории, полученными на основе источников Центрального архива Министерства Обороны. Согласно этим данным, в годы Великой Отечественной войны было мобилизовано:
Русских – 19 млн. 650 тыс.
Украинцев – 5 млн. 320 тыс.
Белорусов – 964 тыс.
Татар – 511 тыс.
Евреев – 434 тыс.
Казахов – 341 тыс.
Узбеков – 330 тыс.
(Остальных – в общей сложности ещё около 2,5 млн.[77])
Итак, вопреки расхожему представлению, число евреев в Красной армии в годы Великой Отечественной войны было пропорционально численности еврейского населения, способного поставлять солдат; пропорция евреев-участников войны в целом соответствует средней по стране.
Так что ж – народные впечатления той войны действительно продиктованы антисемитскими предубеждениями? – Конечно, у какой-то части населения старшего и среднего возраста рубцы Двадцатых-Тридцатых годов не стёрлись к началу войны. Но огромную часть фронтовиков составляли люди молодые, родившиеся на рубеже революции или после неё, их мировосприятие разительно отличалось от старших. И сравним: во время Первой Мировой войны нет свидетельств антисемитизма в Русской армии, несмотря и на шпиономанию военных властей 1915 года по отношению к евреям прифронтовой полосы. Из 5 миллионов евреев в России на 1914 год[78] «к началу 1-й мировой войны в русскую армию было мобилизовано около 400 тыс. евреев, а к 1917 их число возросло до 500 тысяч»[79]. То есть в начале Первой войны воевал каждый двенадцатый русский еврей, в конце – каждый десятый. А во Второй Мировой – уже каждый восьмой-седьмой.
Так в чём же дело? – Можно предположить, что большую роль здесь играли новые внутриармейские диспропорции, восприятие которых на фронте было тем острее, чем ближе к смертной передовой.
С 1874 года евреи были уравнены в правах с остальными российскими подданными относительно всеобщей воинской повинности, но и во время Первой Мировой, вплоть до Февральской революции, ещё действовал александровский закон, по которому евреи не могли получить чин выше унтер-офицерского (закон не распространялся на военных врачей). При большевиках положение изменилось кардинально, и ко Второй Мировой, обобщает израильская Энциклопедия, «по сравнению с другими национальностями СССР, евреи составляли непропорционально большую часть старших офицеров, главным образом потому, что среди них был гораздо более высокий процент людей с высшим образованием»[80]. – Вот оценивает И. Арад: «количество евреев – комиссаров и политруков в различных подразделениях во время войны было относительно большим, чем на других армейских должностях»: «по крайней мере, процент евреев в политическом руководстве армии» был «в три раза больше, чем процент евреев среди населения СССР в тот период»[81]. – Кроме того, само собой, евреи были «среди главных специалистов военной медицины… среди начальников санитарных управлений ряда фронтов… среди генералов Красной Армии было 26 евреев-генералов медицинской службы и 9 – генералов ветеринарной службы»; 33 генерала-еврея служили в инженерных войсках[82]. Конечно, евреи-врачи и военные инженеры занимали не только высокие посты: «среди военных медиков… было множество евреев (врачей, медсестёр, санитаров)»[83]; напомним, что в 1926 среди военных врачей было 18,6% евреев при доле в мужском населении – 1,7%[84], а во время войны этот процент мог только увеличиться за счёт большого числа еврейских женщин-военврачей; «традиционно высокий процент евреев в советской медицине и в инженерных специальностях естественным образом способствовал их многочисленности в армейских подразделениях»[85].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.