Глава 3. АМАЗОНКИ АНТИЧНОСТИ (продолжение)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 3. АМАЗОНКИ АНТИЧНОСТИ (продолжение)

Сколько бы ни рассказывали эти писатели об амазонках в пору их славы, повествование их остается не менее занимательным и красноречивым, когда речь заходит об упадке племени этих удивительных женщин. Один из наиболее живописных случаев связан с ненавистью амазонок, направленной на греков. Рассказывают, что после гибели Ахиллеса и падения Трои, усопший герой-полубог правил на зачарованном острове, находившемся в Черном море возле устья Дуная, возможно близко к тому острову Ареса, на котором направлявшиеся к Афинам амазонки воздвигли храм, посвященный богу войны. Когда Фетида скорбела возле погребального костра Ахиллеса, Посейдон утешил ее следующим обещанием:

Остров есть посреди Эвксииского Моря,

На котором властью моей будут чтить Ахиллеса как бога;

И его погребальною жертвой ублажат соседние племена

и народы.

В каком бы именно месте ни располагался этот остров, рассказы о славном, хотя и сумрачном, царстве достигли амазонок, пребывавших в своей столице на Фермодоне, и ослепленные свирепой ненавистью к убийце царицы Пентесилеи воительницы решили последовать за героем даже в царство теней. Поэтому они силой захватили нескольких мореходов, поднявшихся вверх по реке, и вынудили их соорудить флот. Погрузив на корабли сильный конный отряд, они заставили мореходов отвезти их на таинственный остров. Мстительная и неблагочестивая армада достигла берегов острова, поросших величественными лесами. После спокойной высадки, амазонки приблизились к великолепному храму, и кони их сперва начали беспокоиться, а потом пришли в бешеный ужас. Вставая на дыбы и валясь на землю, они сбросили с себя утомленных всадниц, кусая и топча оказавшихся на земле, а потом повернулись, помчались к береговым утесам и бросились вниз, чтобы погибнуть в разъяренных волнах. Поднявшаяся жуткая буря, ветер и молнии обрушилась на амазонок. Немногие из них уцелели в разразившемся буйстве стихий и сумели возвратиться с известием в Фемискиру.

Аполлоний Родосский в своей «Аргонавтике» описывает два типа амазонок. Он рассказывает о том, что, отправляясь на поиски Золотого руна, отважные мореходы побывали на острове Лемнос, на котором обитали одни только женщины, а властвовала над ними добрая Гипсипила. Ясона с его товарищами женщины встретили с подозрением, в доспехах и с оружием…

«Гипсипила надела доспехи отца и возглавила рать, страшная очарованьем».

Но когда стало ясно, что аргонавты не имели плохих намерений, молодая царица рассказала горестную повесть.

Лемнос, по ее словам, стал жертвой вторгшихся врагов, перебивших на острове всех мужчин. Рассказ должен был пробудить не подозрения, а жалость в сердцах греков, которых пригласили остаться на острове и занять место убитых. Правда, однако, состояла в том, что мужчины Лемноса были убиты собственными женщинами, и кару эту на них навлекло пренебрежение богами. Забытая женщинами Афродита отомстила им, сделав отвратительными для мужей и любовников, которые принялись искать утешение на стороне и стали привозить девушек-рабынь с материка. Разгневанные подобным оборотом событий женщины перебили всех мужчин и рабынь, а потом взялись за оружие, подозревая, что слухи об их деянии широко разошлись по свету, и мужчины соседних стран вот-вот нагрянут, чтобы наказать их. Виноватые в убийстве жены и дочери сначала увидели в прибывших аргонавтах опасность, а потом, когда стало известно, что те не имеют враждебных намерений, источник надежды; и поэтому женщины постарались сделать все возможное, чтобы заставить отважных мореходов забыть цель своего похода. Однако после небольшой задержки аргонавты уплыли прочь и, миновав Геллеспонт, пробирались по Эвксинскому Понту, разумным образом — «избегая берега амазонок, чтобы Фемискира по знаку тревоги не собрала вооруженную рать».

Такова была репутация этих женщин, которых боялись сильнее армий, могущественных царей и волшебных чар, с которыми предстояло встретиться Ясону и его товарищам. О другом скоротечном морском походе нам рассказывает Геродот, который, повествуя о Савроматии, говорит, что после битвы при Термодоне, представлявшей собой вторую энергичную попытку греков отогнать народ женщин-воительниц, Геракл нагрузил три корабля плененными амазонками. Эти корабли отбились от флота, и на пути в Грецию через Босфор пленницы взбунтовались и перебили охрану и мореходов. Победа эта могла дорого обойтись им, поскольку, разделавшись с моряками, женщины обнаружили, что ничего не понимают в морском деле, и отдали корабли на волю стихий. Суда унесло на север, и, миновав опасные проливы, они достигли Меотийского озера (Азовского моря), омывавшего подножие неких, так и оставшихся неизвестными «белых утесов». Выбравшись на незнакомый им берег, женщины захватили первый же попавшийся им косяк коней и, обретя привычное средство передвижения, принялись обследовать окружающую страну. Они напали на ничего не подозревавших скифов, грабя и убивая направо и налево. Скифы не могли понять, откуда на них свалилась такая напасть: одежда, язык и все прочее было им незнакомо. В свой черед амазонки приняли бритых местных жителей за отряды молодежи. Однако в сражениях некоторые из амазонок пали, и когда стала известна истина, мужчинам показалось недостойным изгонять захватчиц силой оружия, и они придумали тонкую и полную поэзии хитрость. Они выслали наблюдать за незваными гостьями легковооруженных юношей. Став лагерем на некотором расстоянии от стоянки амазонок, те следили за каждым движением женщин-воительниц с почтительного расстояния, случай стал время от времени сводить представителей обоих отрядов вместе; юноши делали все возможное, чтобы подчеркнуть свои мирные намерения, постепенно передвигая свой стан поближе к ним. По инициативе молодых людей начались свидания, и, наконец, женщины-воительницы, поняв, что беды отсюда можно не ждать, отбросили осторожность, и результат, которого не могла добиться скифская доблесть, был без всякого труда достигнут бесштанным и незрячим мальчишкой с его невидимыми стрелами. Недоверие уступило место любви, оба стана смешались, и женщины скоро овладели местным языком. После этого молодые люди собрались отправиться домой и зажить как подобает — они уже не желали других жен, кроме амазонок. Однако на это предложение их подруги ответили: «Мы не сумеем ужиться с вашими женщинами, так как наши обычаи во всем отличаются друг от друга. Мы умеем натягивать лук, бросать дротик, скакать на коне, а о женских трудах нам ничего не известно. Ваши женщины, напротив, ничего подобного не умеют, но остаются дома в своих повозках, занимаясь женскими делами, и никогда не выезжают на охоту или на рать. Мы не найдем согласия с ними!» Они предложили молодым людям вернуться к родителям и попросили выделить им долю наследства, достаточную для того, чтобы зажить своим кочевьем. Юноши согласились на это и, вернувшись с добром, выделенным им мудрыми отцами, предложили его странным женщинам. Тогда амазонки сказали, что им стыдно оставаться в этой стране, поскольку, не удовлетворившись грабежом и убийством, они похитили сыновей у отцов: чтобы жить в мире, им всем надлежит куда-нибудь перебраться.

Согласие на это также было получено. Переправившись через Танаис, они удалились на север — на три дня пути от реки, а потом еще три дня ехали в том же направлении. Отсюда нетрудно понять, что первый лагерь располагался на территории нынешней Европы, но потом новое племя передвинулось на северо-восток.

Геродот добавляет: «Женщины савроматов с того дня и до нынешнего продолжают соблюдать свои древние обычаи, и часто охотятся на конях вместе со своими мужьями, а иногда и в одиночку, а во время войны выходят на поле боя, одетыми в ту же самую одежду, что и мужчины». Об этом народе много сообщает и Плиний. Однако под нашими ногами находится более твердая почва, и нам легко видеть, каким образом чудесное выросло из естественного. Бесспорно, это сообщение Геродота опровергает экстравагантное убеждение, исповедуемое некоторыми историками, убежденными в широком масштабе завоеваний амазонок. Дело в том, что Меотийское озеро находится не слишком далеко от Фермодона, а, насколько мы можем видеть, Геродот представляет как совершенно незнакомые друг другу что едва ли могло быть, если следовать изложению Диодора Сицилийского или Аполлония Родосского и многих других представителей риторских школ. Впрочем, какое-то основание для подобного утверждения существовало, ибо не бывает дыма без огня.

Не следует удивляться долгому существованию самых разнообразных преданий об амазонках. Упоминания о них в самых разнообразных местах присутствуют на страницах хроник и географических трудов. Юстин утверждает, что когда Александр Великий находился в Гиркании, его посетила Фалестрида, царица амазонок, явившаяся во главе отряда из 300 всадниц, двадцать пять дней находившегося в дороге по населенным и опасным странам, чтобы испросить какие-то привилегии у македонского завоевателя. Она провела вместе с Александром тринадцать дней, а после возвращения в свою страну быстро скончалась, унеся в могилу прежнюю славу своего народа. Квинт Курций приводит еще больше подробностей, однако Арриан утверждает, что Фалестрида, прибывшая, по его данным, в компании 100 амазонок, вооруженных двухсторонними секирами и полулунными щитами, была прислана Александру в качестве дара сатрапом соседней области. Арриан цитирует с осторожностью, и заявляет, что если эти женщины действительно прибыли в стан македонцев, то едва ли были прежними знаменитыми амазонками, в чем с ним охотно соглашались другие историки, хотя многие из них и сомневались в реальности упомянутого события. Плутарх утверждает, что Клитарх, Поликрит, Онесикрит. Антиген, Истер и еще несколько авторов выдают эту историю за подлинный факт, в то время как Аристобул, Харес из Фсангелы, Птолемей, Антиклид, Филон Фиванский, Филипп из Феангелы, Гекатей Эритрейский, Филипп Халкидский и Дурис Самосский видели в эпизоде чистейшую басню. Он сообщает, что Лисимах, осмеивая эту историю, прочтенную ему Онесикритом, со смехом спросил: «Хотелось бы знать, где тоща находился я?» Плутарх считает определяющим это свидетельство одного из ведущих сподвижников Александра, который должен был присутствовать при событии подобного ранга.

Хотя об участии в сражениях вооруженных женщин можно слышать еще долго после походов Александра, сами греки теперь говорят об амазонках очень мало. Многие из поздних греческих авторов рассматривали все сказания о них как миф, место которому среди преданий о гигантомахии, горгонах, кентаврах и так далее; что, вероятно, верно… То есть их следует рассматривать как символическое преувеличение некоторых определенных, известных исстари фактов. Эти позднейшие авторы обвиняли Страбона, Геродота и Плиния в доверчивости к легендам. Во всяком случае, в отношении Страбона это нечестно. Вне сомнения, он мог многое рассказать об амазонках, местах их расселения и подвигах, однако в своем труде он выступает просто как репортер, фиксирующий мнения других авторов и местные предания. В его собственном отношении к нашей теме сомневаться не приходится, поскольку существует вполне откровенный пассаж: «В повести об амазонках кроется некоторая странность. В прочих рассказах сказочная и историческая части не смешиваются. Древнее, ложное и чудесное называется сказкой. Однако предметом истории является истина, старинная она или новая, и истина эта или отвергает или изредка признает чудесное. Однако в отношении амазонок древние и современные авторы рассказывают одно и то же; факты эти чудесны и невероятны. Ибо кто способен поверить в существование чисто женского войска, города, племени, способного жить без мужчин? И не просто жить, но вторгаться на территории других народов, и захватывать земли, находящиеся рядом с ними, продвигаясь до современной Ионии, и даже посылать войска через море — в Аттику?» Плутарх, как мы уже видели, не доверявший рассказу о посещении Фалестридой Александра, тем не менее, не принадлежит к тем, кто сомневается в существовании государства амазонок, в чем можно, в частности, убедиться по тому, как он излагает жизнь Тесея. И если мы без особых сомнений можем отнести Квинта Курция и Диодора Сицилийского к числу романистов, изложение событий в манере Страбона и Геродота заставляет нас не торопиться с вынесением поспешного суждения и направляет к более глубокому изучению загадочной темы.

Как у писателей, так и у художников не существовало особенных разногласий в отношении одежды и вооружения амазонок. На ранней стадии их истории это был короткий хитон или туника, перехваченная на талии знаменитым поясом так, что она редко доставала колен, верхняя часть ее скалывалась на левом плече, оставляя открытой правую грудь. Однако в более поздний период одежда делается более пышной и приобретает плавные очертания, что, вероятно, является следствием перехода от пешего боя к конному. Говорят, что самые ранние из хитонов представляли собой всего лишь шкуры убитых на охоте зверей. Страбон особо упоминает о том, что «они делают шлемы и одежды для тел и пояса из шкур диких животных». Конечно, сыромятные кожи использовались во всех временах и местах, по той простой причине, что предполагали некоторую защиту от дротиков и другого оружия; поэтому использование шкур диких зверей азиатскими амазонками и змей африканскими женщинами просто указывает на то, что могущество их оформилось в тот период, когда они находились еще на варварской стадии развития. Тем не менее в изобразительном искусстве, за возможным исключением некоторых примитивных керамических изделий, одежда явно имеет вид тканой. В качестве оборонительного вооружения амазонки наделяются низкими нагрудными панцирями, иногда, на поздних образцах, царицы облачены в кирасы, украшенные изображением Медузы. Нижняя часть тела защищена пластинами в виде юбочки. Поножи прикрывают спереди их ноги, головы покрыты шлемами. Шлемы сначала принадлежат к типу Минервы, они высокие, снабжены защитным гребнем и плюмажем. Потом они становятся более легкими и форма их следует форме головы, а после восточных походов уступают место высоким кидариям или подобиям фригийских колпаков, иногда с остриями над ушами и на шее. К поножам добавляются сандалии, охватывающий лодыжку ремешок со шпорами, а в случае отсутствия поножей шнуровка сандалий может подниматься до половины голени. Иногда мы видим амазонок, как на интересном фрагменте терракоты из Коллекции Таунли в Британском музее, оплаченными в короткие хитоны и высокие сапоги с отогнутыми поверху голенищами, украшенными спереди изображениями львиной морды, и загнугыми вверх носками, что свидетельствует о восточном влиянии. На лучших произведениях искусства ноги амазонок неприкрыты и босы, на них виден лишь ремешок со шпорами. После завоеваний во Фригии и походов на Персию, мы видим амазонок в персидских одеждах, состоящих из тесной облегающей туники и штанов, высоких сапог и либо облегающих голову шлемов, либо кидариев. Щиты амазонок, носящие название пельта, невелики, и либо имеют форму полумесяца либо изображены с двойным полумесяцем. При этом внешний край щита описывает почти полную окружность, в то время как внутренний вогнут, образуя две кривых и три вершины; однако часто мы видим полный круг. Все эти три формы рассматривались в качестве лунных эмблем.

Наступательное вооружение амазонок состояло из лука и стрел, дротика, копья и длинной пики. Последняя являлась просто приспособлением метательного оружия к нуждам близкого кавалерийского боя. Характерным оружием для них являлся двусторонний топор, которому многие авторы приписывают символическое значение. В нем, вне сомнения, видели эмблему власти — первоначально божественной — и рассматривали как аналогию двойного громового перуна. В качестве оружия эта двойная секира имеет азиатское происхождение и, похоже, была принесена в Малую Азию страшными воинами хеттов. При первых столкновениях с восточными народами это оружие вызывало ужас в рядах греков и римлян. Квинт Смирнский пересказывает предание о том, что Геракл, похитивший священную двустороннюю секиру у царицы амазонок, отдал ее Омфале, царице Лидии. Утверждают, что подобный боевой топор являлся эмблемой царской власти вплоть до дней Кандавла, последнего из Гераклидов. В преданиях об амазонках мечи упоминаются лишь изредка, что свидетельствует об их крайней древности, или же, по меньшей мере, верности примитивным обычаям. Об умении женщин-воительниц владеть луком и стрелами складывались легенды. Дротики их летали с быстротой взгляда или даже мысли, и солдаты Марка Красса в куда более поздние времена рассказывали о «странной разновидности стрел», которые использовали против них парфяне. Оружие это, по мнению потрясенных римлян, летало «быстрее молнии и поражало цель едва ли не раньше, чем было выпущено из руки». Далеко натягивая тетиву, варвары посылали свои стрелы с такой скоростью, что пронзали легкие панцири, а, попадая в конечности врагов, прибивали их ноги к земле, а руки к щитам. Почти то же самое нам рассказывают о женщинах-воительницах, ибо от их оружия не было защиты, кроме пропитанной магией шкуры Немейского льва или не менее волшебного щита, защищавших соответственно Геракла или Ахиллеса.

Поначалу, в соответствии с источниками, амазонки пользовались тактикой, присущей в древности скифам и парфянам, и вели сражение издали, как, в сущности, поступали в ранние времена почти все варвары. Быстрый бросок вперед сопровождался ливнем стрел и дротиков. Затем следовало не менее стремительное отступление, которое, однако, было опасно для врага, как их нападение, поскольку этот стратегический маневр прикрывался многочисленными стрелами, выпущенными на полном скаку через плечо или в полоборота. Цель находила едва ли не каждая стрела. Как говорит Плутарх о парфянах и скифах: «Это действительно превосходная уловка, поскольку они спасают себя отступлением, но, не прекращая сражения, избавляются от бесчестия». Подобное бегство и наступление сменяли друг друга в боевом танце как тактический прием, в котором быстрота и непредсказуемость перемещения играли решающую роль. Рассказывают, что кроме труб они наступали под звуки систров[4], как в какой-то не то варварской, не то священной пляске, под раскачивающимися на шлемах плюмажами, и со страшной головой медузы на щитах предводителей. По мере расширения масштаба завоеваний наблюдается частичный отход от тактики быстрых наступлений и бегств, которая подкрепляется планомерным наступлением с использованием копья и двустороннего топора как оружия ближнего боя. Однако, как мы уже говорили, азиатские амазонки редко применяли меч. С ранних времен конь стал спутником юных воительниц, и владение ими искусством верховой езды заслуживало восхищение всех тех, кому оно не вселяло ужас. Конница амазонок всегда была легкой, лошади практически обходились без упряжи, ограничиваясь простой уздечкой, и стихией ее являлись быстрые маневры. Сидя на коне, амазонки пользовались луком, стрелами и дротиками, а также копьем и топором. Отступая, они пускали стрелы назад, и даже делали сальто на спине животного, чтобы находиться при этом лицом к врагу. Такими изображали амазонок художники. Скульпторы также донесли до нас изображения трюков, вполне совместимых с тактикой варваров. Таким образом, греки подчеркивали происхождение воительниц, родиной которых являлись бескрайние степи. Кроме того, как нам рассказывают, что, бежав с кораблей Геракла, высадившись на сарматском берегу и превратившись в прекрасных кентавров женского пола, они без промедления напали на ничего не подозревающих местных жителей.

В трудах некоторых авторов можно найти короткие упоминания о боевом применении амазонками сетей, набрасывавшихся на врагов, которых после удавливали арканами или добивали копьями. Вне сомнения это украшение и без того живописной легенды рождено поэтической метафорой, символизировавшей либо попадание в сети женских чар, или коварные охватывающие передвижения гибких воительниц, стремившихся обойти врага, но быстро отступавших, чтобы возобновить атаку. Все войско превращалось в гибкую сеть, из которой не было выхода, которую нельзя было вспороть или разрезать. Нам известно, что варвары-гладиаторы (вооруженные трезубцами ретиарии) выступали на арене с сетями, однако об использовании таковых в боевых действиях свидетельств не осталось. С другой стороны, сети и узловатые веревки широко использовались богами и сверхъестественными созданиями из большинства мифологий мира в борьбе между собой или с человеком, тесно связывая этот процесс с чарами и магией.

Такие подробности дошли до нас из второстепенных произведений изобразительного искусства и литературы. Отмечено, что в лучших аналогах греческой культуры амазонки всегда изображаются в приятной простоте, наряд их обыкновенно ограничивается короткой рубашкой; руки, ноги, голова и часть груди обнажены, хотя более поздние скульптуры иногда представляют нам этих женщин в длинном, спускающемся ниже колена хитоне, из-под которого выглядывают сандалии. Существует немного свидетельств об использовании ими другого защитного оружия, кроме сравнительно редкого практикования шлемов и небольших щитов. Оружием их остаются лук и стрелы, копье и двулезвийный топор. Признаки усложнения наряда наблюдаются лишь во второстепенных работах. Вне сомнения, эта заученная простота во многом являлась следствием желания отобразить крайнюю давность происходивших сражений; аналогичным образом и греческие воины фигурируют или полностью обнаженными или в весьма скудной одежде, хотя головы их венчают роскошные шлемы, а в руках блистают великолепные щиты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.