Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар

Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар

Я герой длинной истории со счастливым концом.

Ты самая совершенная, самая умная, самая лучшая и самая страстная. Ты не только моя жизнь, но и единственный искренний в ней человек.

Жан-Поль Сартр

Мы открыли особенный тип взаимоотношений со всей его свободой, близостью и открытостью.

Симона де Бовуар

Он – выдающийся философ, безжалостно терзавший склонные к рутине головы и доносивший свои идеи посредством литературы; она – признанная писательница, мужественный апологет новой женской идеологии XX века. Оба – самодостаточные, целеустремленные, пламенные, обаятельные и… невыносимые. Оба изрядно потрепали изнеженную мораль, известив о приходе в мир новой, возможно, не идеальной для развития человека философии, но привлекательной формы бытия без ограничений, основанной на неслыханных претензиях на свободу. В действительности этот в высшей степени парадоксальный союз никогда не мог бы претендовать на определение «счастливый». Если бы не несколько «но».

Во-первых, их претензии на счастье были их собственным восприятием себя и созданного ими союза. Их альтернативность во всем, и в духовном единении в том числе. Возможно, эта упоительная иллюзия счастья, больше напоминающая безумную фантасмагорию, никак с ним не связана, особенно если мы говорим о формировании нового понимания семьи, о возрождении любви и ренессансе брачного союза как такового. Пожалуй, главное в этом союзе – их собственная вера в то, что они счастливы, и если они могли бы вообще замахнуться на счастье, то оно не могло бы иметь никакой иной формы, кроме той, что они реально вылепили. Симбиоз высокой духовности и «свободной любви» состоялся и оказался приемлемым для двоих сумасшедших. Так будем же терпимы настолько, чтобы признать, что стремление мужчины и женщины быть вместе может находиться на скользкой и вечно ускользающей от прямого взгляда плоскости.

Во-вторых, если хорошо приглядеться к этой паре, можно заметить наличие неразрывно связанной с восприятием мироздания четкой концепции, пусть даже изумляющей весь остальной мир. Можно осуждать их способ построения отношений, кричать об извращении сакрального смысла семьи, наконец, сколько угодно презирать антисемейную и даже антисоциальную форму взаимоотношений, но нельзя игнорировать гигантский интерес к их взглядам, невозможно пройти мимо жизненной стратегии, не лишенной элегантности и особого блеска. Невероятное по размаху желание свободы приковало взоры миллионов, скорректировав устремления очень многих, и это позволяет говорить об этом союзе, выдержавшем умопомрачительные испытания, как о существующей, невыдуманной формуле отношений. Они полагали, что борются за всеобщую свободу; на самом деле вымаливали у жизни собственное мимолетное счастье. И они нашли счастье в собственной дисгармонии, настаивая на ее пленяющей новизне и невообразимой привлекательности. Во всяком случае, они искренне уверовали в это. Ведь по Сартру, «свобода – это как раз то ничто, которое содержится в сердце человека и которое вынуждает человеческую реальность делать себя, вместо того чтобы просто быть».