Чистопрудный бульвар

Чистопрудный бульвар

При всем разнообразии снеди, которую снова, как в старые добрые времена, можно купить на улицах Москвы, раздобыть на углу Гусятникова переулка пирожок с вязигой у нас вряд ли получится. Ну что ж, ограничимся хотя бы блином с икрой и по стопам Эраста Петровича выйдем на Чистопрудный бульвар. «Он резво шагал по Чистопрудному бульвару, где допотопные старухи в салопах и чепцах сыпали крошки жирным, бесцеремонным голубям. По булыжной мостовой стремительно катились пролетки и фаэтоны, за которыми Фандорину было никак не угнаться, и его мысли приняли обиженное направление. В сущности, сыщику без коляски с рысаками никак невозможно» («Азазель»). И задумаемся вот над чем. Как без запинки ответит вам любой москвич, название бульвару дали Чистые пруды. Однако в конце ухоженного сквера нам предстает всего лишь один пруд. Это объясняется просто: некогда обитатели Мясницкой слободы запрудили журчавший под стеной Белого города правый приток Яузы — речушку Рачку, прозванную так за обилие водившихся в ней раков. В районе нынешнего бульвара образовалось несколько глубоких прудов.

Kaк известно, присутствие в экосистеме реки раков — лучшее доказательство кристальной чистоты воды. Но слобожане, беспечно сбрасывавшие в Рачку и каскад ее прудов отходы с окрестных боен, быстро превратили реку в сплошную массу гниющей органики. Из-за отвратительного вида и запаха пруды получили прозвище Поганых.

Так продолжалось до 1703 г., когда поселившийся на Мясницкой Ментиков позаботился о том, чтобы вычистить пруды. Изменения были настолько разительны, что название прудов сменилось мгновенно, причем без участия официальных властей.

Впоследствии, уже в XIX в., московские славянофилы обнародовали легенду, по-иному объяснявшую старое название пруда. Мол, еще до того, как боярин Кучка воздвиг свою крепость на будущем Кучковом поле, на берегу Рачки находилось капище жившего в этих местах угро-финского племени. Возмущенный человеческими жертвоприношениями, которые якобы совершали языческие жрецы, Кучка во главе своих воинов уничтожил капище, а пруд получил название «поганого» от латинского «paganus» — язычник. Однако, несмотря на то что в легенде содержится и ряд подлинных исторических фактов, признать ее полностью достоверной конечно же нельзя. Не говоря уже о том, что древние обитатели Кучкова поля отнюдь не практиковали регулярные человеческие жертвоприношения, самих прудов в ту пору не было.

Еще одна легенда, не выдерживающая критики, такова: Поганые пруды, буквально означающие «оскверненные», якобы получили название после того, как Юрий Долгорукий утопил в этих местах тело собственноручно убитого им того самого Кучки.

Но вернемся к истории бульвара, проложенного в 1820 г. Тогда-то и остался из всего каскада прудов лишь один водоем, который теперь питается не водами Рачки, а от городского водопровода. Это один из самых протяженных отрезков Бульварного кольца (822 м!) и едва ли не самый уютный. В конце XIX в. на льду пруда каждую зиму устраивали самый популярный в Москве каток, а летом няньки со всех окрестных улиц приводили на бульвар вверенных их попечению малышей. На пруду в ярко раскрашенных лодках катались парочки. На бульваре стояло множество киосков с игрушками и лакомствами. Еще одной приметой Чистопрудного бульвара были многочисленные уличные фотографы, почему-то тяготевшие к этому месту.

С Чистопрудным бульваром связаны многие эпизоды приключений Фандорина. Мы идем по направлению к Покровским воротам, и с правой стороны бульвара открывается поворот в Архангельский переулок (сравнительно недавно именовавшийся Телеграфным). Название переулку дано по стоящей в нем церкви во имя архангела Гавриила, история строительства которой и описание курьезной «оккупации» ее масонами была описана в предыдущей главе. Теперь лишь добавлю, что храм в Архангельском переулке уникален для Москвы — он выстроен в виде башни, объединяющей собственно церковь и колокольню. Когда-то кроме своего привычного каждому москвичу прозвища Меншикова башня церковь имела еще одно — сестра Ивана Великого. Петровский фаворит приказал увенчать и без того высокую башню непропорционально высоким шпилем. Как и следовало ожидать, в одну из гроз 1723 г. в шпиль ударила молния, уничтожив и его, и верхний деревянный этаж башни. Москвичи немедленно сложили очередную легенду о том, как подстрекаемый колдуном Брюсом Алексашка решил вознести свою башню выше кремлевской звонницы, а Господь специально устроил грозу, дабы покарать гордыню. Усматривали в повреждении башни и связь с печальной судьбой самого фаворита.

^{Чистопрудный бульвар}

Но для нас с вами Архангельский переулок интересен прежде всего тем, что в нем нашли приют сбежавшие из дворца «Эрмитаж» Фандорин и Зюкин. Им кстати попалось объявление: «Сдается на коронацию квартира из семи комнат с обстановкой, посудой и телефоном. У Чистых прудов. 500 рублей. Возможно пользование прислугой за отдельную плату. Архангельский пер., дом стат. сов-цы Сухоруковой. Спросить в швейцарской» («Коронация»). Характерное для старой Москвы явление: рядом с шумной деловой Мясницкой открывался лабиринт сонных переулочков с индивидуальной застройкой. «Количество комнат показалось мне чрезмерным, а цена — с учетом того, что коронационные торжества уже почти закончились, — невообразимой, но Фандорин меня не послушал. «Зато близко от почтамта», — сказал он. И еще до исхода вечера мы обосновались в хорошей барской квартире, расположенной на первом этаже нового каменного дома», — повествует Зюкин. Искать дом Сухороковой, к сожалению, бесполезно — среди домовладельцев того времени ее имени нет, Акунин просто описывает типичную ситуацию.

Именно в укромное убежище в Архангельском переулке Фандорин заботливо поместил мадемуазель Деклик, искусно изобразившей свои страдания в плену у шайки доктора Линда. В предыдущей главе мы с вами припомнили фрагмент, в котором описывается, как Эраст Петрович и Зюкин, перехватив Почтальона, пускаются следом за ним в надежде, что тот выведет их к логову преступников. «Стремительная фигура в черном почтовом мундире пересекла бульвар, нырнула в узкую улочку. Стало быть, догадка Эраста Петровича верна, и Линд где-то неподалеку?

Не останавливаясь, Фандорин велел:

— Отстаньте от меня саженей на десять и держите дистанцию. Только не б-бегите…

Почтальон немного попетлял по переулкам и вдруг остановился у маленького деревянного особнячка, выходившего дверью прямо на тротуар. В одном из зашторенных окон горел свет — дома кто-то был. Но звонить Почтальон не стал. Открыл дверь ключом и прошмыгнул внутрь», — повествует об этой погоне Зюкин. Следовательно, жилище, в котором проживал «чиновник с пошты господин Терещенко Иван Захарович», находилось в одном из переулков по другую сторону Чистопрудного бульвара, однако более точных привязок Акунин, как это часто бывает, не дает. Ну что ж, для нас важнее, что именно там обнаружилась «на столике подле окна… раскрытая шкатулка. Фандорин вынул оттуда что-то переливчатое, продолговатое, сверкнувшее в его пальцах желтыми искрами.

— Что это? — удивился я.

— П-полагаю, пресловутая диадема-бандо, — ответил он, с любопытством разглядывая венец, сплошь выложенный бесценными желтыми бриллиантами и опалами. — А вот бриллиантовый аграф императрицы Анны, и сапфировый бант-склаваж императрицы Елисаветы, и малый б-бриллиантовый букет с шпинелью, и этот, как его, эгретт-фонтан. Я обещал ее императорскому величеству, что драгоценности из coffret вернутся в целости и сохранности. Так оно и вышло.

Я бросился к шкатулке и благоговейно замер, не веря своим глазам. Какая удача! Все эти сказочные сокровища, осиянные священным ореолом истории императорского дома, благополучно возвращены короне! Уже одно это оправдывало всю фандоринскую авантюру и полностью восстанавливало мое честное имя. Большим счастьем было бы только спасение Михаила Георгиевича и мадемуазель Деклик» (напомню, Михаилом Георгиевичем церемонный Зюкин называет маленького сына великого князя Георгия Александровича, вокруг похищения которого строится сюжет «Коронации»). Виновница этого преступления, шантажистка и убийца мадемуазель Деклик (очередной моральный урод из коллекции фандоринских антагонистов), к великой радости явно неравнодушного к ней Зюкина, обнаруживается в подвале, где она искусно изображает жертву; «Мадемуазель Деклик, сжавшись в комок, лежала у стены, между каких-то серых мешков. Она была в одной сорочке — мне бросилась в глаза тонкая щиколотка с кровоподтеком вокруг косточки…

Г олова ее была откинута назад, глаза закрыты. Я увидел, что одна рука Эмилии прикована наручником к вбитому в стену железному кольцу. Лицо бедной мадемуазель былое сплошь в ссадинах и пятнах засохшей крови. С круглого белого плеча съехала рубашка, и я увидел над ключицей огромный синяк», — взволнованно повествует Зюкин.

Вернемся на Чистопрудный бульвар. До сих пор не было сказано ни слова о еще одном его «жителе»— «штабс-капитане Рыбникове», чье подлинное имя Акунин нам так и не сообщает («Алмазная колесница»). Прибыв в Москву и сменив на Кузнецком мосту гардероб — превратившись из непрезентабельного «мальбрука» в элегантного денди, — японский шпион направляется на Чистопрудный бульвар: «Новоиспеченный господин Стэн (или нет, чтоб не путаться, пусть уж остается Рыбниковым) отбыл и вовсе на пятирублевом лихаче. Велел доставить его на Чистые пруды в пансион «Сен-Санс»… Премилый ампирный особняк выходил оградкой прямо на бульвар. Судя по гирлянде из разноцветных лампиончиков, украшавшей ворота, пансион, должно быть, выглядел особенно нарядно в вечернее время. Но сейчас во дворе и на стоянке для экипажей было пусто, высокие окна белели опущенными гардинами… В убранстве салона и коридоров преобладали пастельные тона, на стенах сверкали золотыми рамами копии Ватто и Фрагонара…»

Как вскоре выясняется, под видом пансиона замаскирован бордель — по уверениям его владелицы, «лучший в городе». Замаскирован достаточно удачно — по крайней мере, экзальтированная Гликерия Романовна Лидина, являющаяся сюда для свидания с понравившимся ей «Рыбниковым», успешно ловится на приманку имиджа. Все здесь фальшиво, начиная с хозяйки «пансиона», прожженной авантюристки Беатрисы, которая с одинаковой легкостью торгует и телом своих «барышень» — «есть очень славные. Обещаю — забудете об усталости», и жизнями русских солдат («Вами довольны, здесь от вас не меньше пользы, чем раньше, в Порт-Артуре и Владивостоке», — поощрительно говорит ей «Рыбников»). Однако весь этот квазипристойный фасад способен заморочить кого угодно, только не Эраста Петровича! Вскоре он уже дает поручение верному Масахиро: «Ты… будешь смотреть на пансион «Сен-Санс» и сообщишь, если увидишь что-то интересное.

Там неподалеку электротеатр «Орландо», в нем есть публичный телефон. Я буду на номере…» Заметьте: в приводимом отрывке даются вполне конкретные ориентиры местонахождения «Сен-Санса».

А вот и еще: «Маса поджидал возле решетки.

— Я не знаю, что происходит, — быстро заговорил он, ведя Фандорина вдоль пруда. — Смотрите сами. Плохой человек Мырников и с ним еще пятеро прокрались в дом вон через то крыльцо…» («Мырниковым» в произношении Масы становится «Евстратий Павлович Мыльников, начальник службы наружного наблюдения Особого отдела Департамента полиции», в описываемый момент находящийся в начальной стадии развития психического заболевания).

Итак, пансион «Сен-Санс». Сначала задумаемся — на четной или нечетной стороне бульвара он находился? Чистые пруды — настоящий рай для москвоведа, их застройка сохранилась практически неизменной. Вновь построенные и реконструированные здания можно пересчитать по пальцам. Собственно, сильнее всего изменилась зеленая зона бульвара — появились памятники, ресторан и т. п. Решетка, окаймляющая зеленую зону, ориентиром, к сожалению, служить не может — ограда существовала здесь и в 1905 г. Более четкое указание — пруд, вдоль которого проходят Маса и Фандорин. С какого же конца Чистопрудного бульвара они двигались?

Из текста «Алмазной колесницы» узнаем, что Эраст Петрович ожидал звонка Масахиро на Центральной телефонной станции и, получив сообщение, немедленно поспешил на Чистопрудный: Фандорин «летел в экипаже вдоль ночных бульваров». Очень динамично. Только кататься по бульварам Эрасту Петровичу не было нужды: напоминаю, что с 1900 г. Центральная телефонная станция перебралась из дома Попова на углу Кузнецкого моста и Рождественки в Милютинский переулок, знаменитый своими лавками. «Лететь» Фандорину следовало недалеко — ведь Милютинский переулок на Мясницкой! Впрочем, можно предположить, что Фандорин выехал из Милютинского переулка на Сретенский бульвар, а уж оттуда махнул на соседний Чистопрудный. Что ж, эта «подсказка автора» нам не поможет.

А что за «электротеатр» стоял бок о бок с фальшивым пансионом? Если отыщется такой, да еще по соседству с прудом, — мы смело сможем сказать, что наши поиски завершились. Что подразумевается под «электротеатром», ясно без объяснений — кинотеатр или, скорее, кинозал. Новый вид развлечения был в начале XX в. невероятно популярен по всему миру, и Москва, конечно, не стала исключением. Правда, технический уровень как съемки, так и демонстрации «картин» с незамысловатыми до наивности короткометражными сюжетами не позволял модной забаве считаться видом искусства, как в наши дни, — это было скорее ярмарочное увеселение, разновидность балагана. Помещения для электротеатров устраивались при паноптикумах, в фойе мюзик-холлов… Требовалось лишь помещение около 20–25 кв. м. История всех зданий Чистопрудного бульвара описана достаточно подробно, но нигде не встречается упоминание о том, что в каком-то из них сдавалось помещение под кино. Это и понятно: на Чистопрудном издавна селилась «чистая» публика — дворяне, чиновники высоких рангов, богатые купцы. Были здесь и доходные дома, но тоже солидные. Под шумный и энергозатратный электротеатр, считавшийся несерьезным развлечением, в этих зданиях помещения не нашлось.

Но вот на нечетной стороне бульвара красуется изящное здание (№ 19), в котором еще на памяти нынешних москвичей размещался небольшой по современным меркам, но удобный и стильный кинотеатр «Колизей». В 1970 г. его закрыли на реконструкцию, а еще через шесть лет отдали здание знаменитому в свое время театру «Современник». Но внешнего вида «Колизея» реконструкция практически не коснулась — перед нами модный кинотеатр начала XX в. А рядом, под № 17 — изящный особнячок, ровесник бульвара… Значит, нашли? В том-то и дело, что нет. «Колизей» — ровесник другой войны, не японской, а Первой мировой: он открылся в 1914 г.

Таким образом, «Сен-Санс» и «Орландо» — лишь изящная стилизация, настолько проникнутая московским духом, что обретает убедительность реальности.

В конце Чистопрудного бульвара, там, где от него ответвляется Белгородский проезд (названный в память о стене Белого города, проходившей здесь), вправо отходит коротенькая улица Макаренко. Имя великого педагога она носит с 1961 г., когда в доме на углу улицы Жуковского размещались некоторые структуры Академии педагогических наук. А до этого улица Макаренко была Лобковским переулком. В романе «Любовник Смерти» там располагается «штаб-квартира» банды Князя. «Беги в Лобковский переулок, нумера «Казань», — посылает к одному из налетчиков, «нелюдю» Очку за «марафетом» влюбленного Сеньку женщина по прозвищу Смерть. Впоследствии туда бесстрашно является и Фандорин «в маскарадном обличье… дикого горца».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.