X. Реинкарнация

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

X. Реинкарнация

Говорят, что история не повторяется, но для Уинстона Спенсера Черчилля она сделала исключение. Что за причудливый поворот судьбы! Сломленный человек, с тоской в душе оставивший Адмиралтейство в черный день мая 1915 г., вернулся туда четверть века спустя на ту же должность и почти при тех же обстоятельствах: снова его отечеству грозила гибель и снова со стороны Германии, и снова спасение Британской империи зависело от Королевского военно-морского флота и его первого лорда – Уинстона Черчилля.

Впрочем, за эти двадцать пять лет многое изменилось: Франция, славившаяся некогда наступательным порывом, растеряла весь свой пыл; итальянский союзник переметнулся из лагеря демократических государств в стан тоталитарной Германии; Япония поступила так же; святая Русь исчезла, а ее советский наследник тоже заключил пакт с новым германским колоссом; даже американские братья по оружию, решившие исход прошлой войны в 1918 г., собирались на этот раз остаться в стороне. Лишившись надежных союзников и став еще более уязвимой благодаря развитию авиации и подводного флота, Великобритании предстояло сражаться ослабленной двумя десятилетиями катастрофического пренебрежения национальной обороной и загнанной в угол.

Именно в такой ситуации с десятикратной силой проявлялись бойцовские качества Уинстона Черчилля, но было что-то нереальное в новом шансе, предоставленном ему судьбой, и он первый это почувствовал: «Странное ощущение, все равно что вернуться в предыдущую инкарнацию». Действительно: в шестьдесят пять лет – в пенсионный возраст, до которого он не думал дожить, – и в тяжелейшей обстановке на него возложили тот же груз ответственности, что он нес в сорок. Самая настоящая реинкарнация: все его соратники прошлых лет уже покинули этот мир – Фишер, Баттенберг, Уилсон, Джеллико, Битти и еще много других. Высшие командные посты теперь занимали их бывшие лейтенанты или адъютанты (как, например, первый морской лорд адмирал сэр Дадли Паунд), а среди капитанов боевых кораблей можно было встретить их отпрысков (таких как Луис Маунтбаттен – сын князя Людвига фон Баттенберга). Прежними оставались только корабли, из которых большая часть была построена в 1911–1914 гг., и первый лорд Адмиралтейства – правда, постаревший лет на сорок!

Ему, осколку ушедшей эпохи, судьба даровала не только второй шанс, но и еще более редкую милость: он не утратил способностей. Черчилль, отстраненный от власти на одиннадцать лет, но опиравшийся на огромный опыт, абсолютно ничего не забыл; он знал типы, вооружение, скорость, бронирование и количество личного состава всех кораблей Королевского военно-морского флота с их портами приписки и арсеналами; он был прекрасно осведомлен о фактическом состоянии противовоздушной обороны страны и результатах исследований в области радаров и противолодочной борьбы; он помнил точные боевые характеристики бронетехники, артиллерийских систем, пулеметов и винтовок и производственные мощности военных заводов. Феноменальная память, унаследованная от лорда Рэндолфа, нисколько не утратила остроты, и поразительная энергия Леонарда Джерома все так же переполняла его внука, разменявшего шестой десяток. Воображение Уинстона с годами принимало только больший размах, и он все так же был готов засыпать проектами министров нового Военного кабинета, которых он всех знал лично, поскольку за годы, пролетевшие с начала века, успел побывать их начальником, коллегой, противником, мишенью для нападок, инквизитором или советчиком… а чаще всего всем сразу! Можно долго искать в других веках и в других странах сопоставимый феномен, да так и не найти: возможно, другого такого человека еще не рождалось.

«Уинстон вернулся!» – такой сигнал был передан Адмиралтейством на все корабли всех британских морских баз 3 сентября 1939 г. Только самые молодые офицеры могли не понять смысл сообщения, но и они недолго будут пребывать в неведении, поскольку с приходом в Адмиралтейство этого старого бульдога, превратившегося в морского волка, на военно-морской флот обрушился настоящий шквал. Всего через несколько часов после неофициального назначения и за два дня до официального Уинстон уже занял свой прежний кабинет в здании Адмиралтейства, познакомился со всеми офицерами, распорядился переоборудовать зал заседаний и отдал первые приказы. Интендантству было поручено переделать чердаки в служебные помещения. Двухсотлетнюю библиотеку, расположенную прямо под чердаками, переименовали в «верхнюю боевую комнату» и превратили в зал для работы с картами (всего за сутки); на гигантских картах флажками были обозначены все боевые корабли союзников и противника, равно как и все конвои с указанием их скорости и груза, обновлялось это ежечасно. Незамедлительно были собраны данные о количестве действующих и строящихся немецких подводных лодок, сроках сдачи британских заказов, поставках стратегического сырья из колоний, производстве и расходе боеприпасов, самолетах и оборудовании морской авиации, запасах мин и прочем. Информация должна была постоянно актуализироваться, для чего был сформирован «центральный статистический корпус», возглавляемый экспертом – самим профессором Линдеманном, ибо Черчилль, страдавший аллергией на «новые лица», привел за собой в Адмиралтейство своих соратников: Десмонда Мортана, Брендана Брэкена и его секретаршу Кэтлин Хилл…

Начавшие поступать сведения были нужны… для получения новых. Уже с первых дней первый лорд объездил все военно-морские базы, расспрашивал офицеров о различных аспектах полученных им статистических данных и без конца требовал новой информации о состоянии береговых укреплений, скорости оборота торговых кораблей или производительности персонала корабельных верфей. Лишь только собранные данные переваривались, наступало извержение вулкана, выбрасывавшего во все стороны новые приказы: установить надежную блокаду немецкого побережья; распространить систему конвоев на весь британский торговый флот; доставить во Францию четыре дивизии, как в 1914 г.; переделать рыболовецкие траулеры в охотников за подводными лодками, оснастив их гидролокаторами и глубинными бомбами; установить на тысяче торговых судов пушки и зенитную артиллерию; установить дополнительные сети и противолодочные заграждения, чтобы защитить военно-морскую базу в Скапа-Флоу; перехватывать все торговые немецкие суда в открытом море; установить наблюдение за западным побережьем Ирландии, чтобы немецкие подлодки не могли пополнять запасы в местных портах, и нанять для этой цели агентов среди ирландцев; поставить на службу старые торговые суда после полного ремонта подводной части; установить проволочные сетки для защиты от торпед вокруг корпусов кораблей вне зависимости от того, военные они или торговые; немедленно заняться проектированием противолодочного и противовоздушного корабля водоизмещением пятьсот – шестьсот тонн при скорости шестнадцать – восемнадцать узлов, который вооружался бы двумя пушками и глубинными бомбами (никаких торпед) и был бы простым, недорогим и технологичным, чтобы за год можно было построить до ста единиц; рассредоточить и замаскировать радарные установки, учебные лагеря, исследовательские и научные центры, принадлежащие флоту; предусмотреть защиту островов Святой Елены и Асунсьон от немецких морских охотников; сделать более гибкой систему конвоев, чтобы избежать перебоев в снабжении Британских островов; обеспечить охрану здания Адмиралтейства и подготовить эвакуацию на север в случае вторжения; выделить сильный эскорт из эсминцев, оборудованных гидролокаторами, для сопровождения транспортов, перевозящих австралийские войска в Европу (приведены даже имена эсминцев); не препятствовать зачислению во флот индийских моряков (но не брать слишком много); печатать шифровальные коды на легко воспламеняющейся бумаге, чтобы их можно было быстро уничтожить в случае неминуемого захвата; энергично добиваться от управляющих корабельных верфей неукоснительного соблюдения оговоренных сроков; взимать крупные штрафы за невыполнение обязательств и незамедлительно сообщать обо всех неблагонадежных элементах в Адмиралтейство. Черчилль так круто повел дело, что беспечность и безделье, до того возведенные чуть ли не в добродетель, враз оказались смертным грехом!

Столь бурная деятельность при столь выраженной страсти вникать в мельчайшие детали, казалось бы, должна была удерживать Черчилля от вмешательства в дела его коллег, но думать так – значит не понимать, что это был за человек. Неутомимый швец-и-жнец считал, что членство в Военном кабинете давало ему естественное право заниматься любыми вопросами, имевшими отношение к войне. И потом, разве он не входил еще и в комитет сухопутных сил, где председателем был сэр Сэмюель Хоар? Зачем нужны должности и звания, если не для принятия быстрых и решительных мер? Так, исключительно благодаря личному вмешательству Черчилля начальником имперского Генерального штаба стал его старый товарищ генерал Айронсайд; и на заседаниях Военного кабинета, и в комитете сухопутных сил первый лорд Адмиралтейства высказывался за создание армии из пятидесяти пяти дивизий, что по опыту прошлой войны он считал вполне совместимым с проектом выпуска двух тысяч самолетов ежемесячно; он также требовал создать в кратчайшие сроки Министерство навигации и координационный комитет, в рамках которого министры всех родов войск могли бы принимать решения в полном спокойствии, то есть без участия других министров! Узнав от своей статистической службы о нехватке артиллерии и взрывчатки в армии, он тут же предложил военному министру передать войскам морские орудия большого калибра и поставлять пятьдесят тонн кордита еженедельно, а чуть позже потребовал от министра снабжения предоставить тридцать два двенадцатидюймовых, сто сорок пять девятидюймовых, сто семьдесят восьмидюймовых и двести шестидюймовых гаубиц, которые двадцать лет назад, в 1919 г., тогдашний военный министр Уинстон Черчилль распорядился заботливо смазать, законсервировать и сложить на складах. Канцлеру Казначейства было предложено подумать о своевременности кампании по борьбе с расточительством, как было сделано в 1918 г.; министр авиации получил дружеский совет принять необходимые меры по организации противовоздушной обороны авиационных заводов, а еще у него настойчиво интересовались, почему количество эскадрилий Королевских ВВС растет такими медленными темпами, тогда как ежемесячно из цехов выходят семьсот самолетов; по данным первого лорда, половина выпущенных самолетов испаряется по пути от заводов к аэродромам. Министру внутренних дел настоятельно рекомендовалось сформировать ополчение («Хоум Гард») – национальную гвардию из полумиллиона мужчин старше сорока лет, которая могла бы сыграть важную роль в случае вторжения, а в ожидании оного – поднять боевой дух населения. Министра сельского хозяйства и рыболовства спрашивали, не пора ли запускать кампанию «лови их всех». У лорда Печати требовали объяснений, на каком основании он распорядился ограничить отпуск горючего, тогда как состояние снабжения Британских островов никоим образом не оправдывает эту меру. Министр иностранных дел получал подробные докладные записки, в которых ему предлагалось сделать все возможное, чтобы удержать Италию в рамках нейтралитета, включить Болгарию в балканскую систему безопасности и добиться сотрудничества Турции. Премьер-министра эта чаша тоже не миновала: Уинстон бомбардировал его десятками меморандумов по всем мыслимым и немыслимым вопросам – от снабжения продуктами питания до строительства укрепрайонов в приграничной франко-бельгийской зоне с дотами-казематами, артиллерией, противотанковыми рвами и надолбами. Наконец, несчастный министр навигации был разбужен в два часа ночи телефонным звонком из Адмиралтейства: рассматривая карты, первый лорд заинтересовался, не слишком ли долго торговые корабли стоят на погрузке в заливе Ла-Плата! Как и в 1918 г., министры на чем свет кляли неугомонного коллегу, но им приходилось сдерживать ярость еще сильнее, чем в 1918-м: Уинстон Черчилль стал неприкосновенным, и потом, он был единственным настоящим воином в военном кабинете…

И на этом все? Нет, это было только начало, ибо наш энергичный старикан вынашивал множество проектов наступлений, от самых бредовых, вроде плана «Катерина» (слегка подретушированный проект операции на Балтике от 1915 г., когда Россия была союзником, а авиация не вышла из пеленок!), до самых блестящих, вроде операции «Ройял Марин» – плана пресечения германской речной навигации с помощью дрейфующих мин. Кроме того, он внимательно следил за разработкой нового оружия, вникая во все детали, и лично присутствовал на испытаниях зенитной установки, управляемой дистанционно по кабелю (довольно сомнительное изобретение профессора Линдеманна) и первых образцов «Белого кролика № 6» – гигантской машины для рытья траншей, по которым собирались незаметно подбираться к немецким окопам и застигать врага врасплох (но все неприятные сюрпризы доставались только механикам). Параллельно невероятный человек-оркестр поставил свои эпистолярные таланты на службу Родине. Так, 11 сентября президент Франклин Рузвельт, поздравляя с возвращением в Адмиралтейство, писал ему: «Я буду рад, если вы лично будете информировать меня в любой момент обо всем, что посчитаете нужным сообщить». Рузвельту, несмотря на нейтралитет, очень хотелось быть в курсе европейских дел, и в Черчилле он видел лучшего собеседника, чем Чемберлен. Последующие события только подтвердят его правоту. С разрешения Военного кабинета первый лорд начал переписку, обещавшую стать весьма плодотворной. Черчилль по-прежнему поддерживал прямые связи с французами, а именно с Блюмом, Манделем, Даладье, Рейно и старым боевым другом генералом Жоржем. В то же время наш министр-депутат-воин-журналист готовил речи для выступлений на Би-би-си или в палате общин и – даже вымолвить неловко – диктовал новые главы «Истории англоязычных народов»! В ту осень он рассказывал об Оливере Кромвеле, Канаде и Викторианской эпохе на основе материалов, подготовленных его помощниками Уильямом Эшби, Алланом Баллоком и Уильямом Дикином; в декабре 1939 г. он дойдет до Трафальгара и Ватерлоо… И этот удивительный человек еще успевал находить время читать все газеты и отчеты о парламентских дебатах, ходить в театр с супругой и веселиться на свадьбе своего сына Рэндолфа с юной Памелой Дигби.

Как ужать все это в сутки из двадцати четырех часов? Вернувшись к своим привычкам Первой мировой, разумеется! Подъем около шести утра, работа в постели, выход (в ночной рубашке) в зал с картами к семи часам, продолжительное пребывание в ванной комнате (откуда доносятся бесчисленные инструкции, на лету записываемые секретарями), работа до тринадцати часов (с щедрыми дозами шотландского допинга), долгий обед, час сиесты в постели, снова ванная, работа до вечера, ужин с гостями (главным образом с друзьями, соратниками или полезными политиками), заседание штаба в двадцать один час, затем с двадцати трех часов надиктовка парламентских речей в личном кабинете, за которым следовала «История англоязычных народов». «Было непросто уговорить его пойти спать», – заметил парламентский секретарь Адмиралтейства сэр Джеффри Шекспир. И это так: к двум часам ночи он спускался в операционный зал в подвале, опрашивал собравшихся там офицеров, поднимался в картографический зал и задерживался там надолго. «Когда он находился в Адмиралтействе, – вспоминала его личный секретарь Кэтлин Хилл, – само место начинало вибрировать от электрического напряжения». Охотно ей веришь… Весь штаб флота должен был приспособиться к его ритму вне зависимости от физических способностей; даже молодые офицеры выдыхались, пытаясь следовать примеру бодрого пенсионера, а первый морской лорд сэр Дадли Паунд во избежание преждевременного износа организма попытался перенять у неутомимого начальника технику кубинской сиесты: «Он не ложился по-настоящему, – напишет Черчилль, – но дремал в своем кресле, и порой так увлекался, что засыпал на заседаниях кабинета».

Увы! Как и во время Первой мировой, начальный этап нового конфликта был неутешительным для союзников. Лондон беспомощно наблюдал за разгромом Польши; Военный кабинет обещал Франции авиационную поддержку в случае проведения операции по прорыву «линии Зигфрида», но французы решительно не желали что-либо предпринимать[144]. На море положение было не лучше: ежедневно немецкие подводные лодки, охотники или мины отправляли на дно три, четыре, а то и пять французских или британских торговых судов; в середине сентября погиб авианосец «Корейджес» с пятьюстами членами экипажа; через месяц пришел черед линкора «Ройял Оук», торпедированного подводной лодкой капитана Прина прямо на якорной стоянке в гавани Скапа-Флоу[145]. Неудачи подорвали боевой дух британцев, и Берлин решил этим воспользоваться, чтобы предложить переговоры о мире, которые Германия явно провела бы с позиции силы.

Требовалось немедленно дать достойный отпор. Черчилль ускорил ввод в строй средств противолодочной борьбы и создал специальный комитет по нейтрализации магнитных мин с отделом, которому поручалось добыть образцы для исследований. Французам он предложил оборудовать все их корабли гидролокаторами. Наконец, прославленный трибун лично занялся моральным состоянием соотечественников и сразу взял правильный тон, отразивший его решительность и твердость. Выступая по Би-би-си вечером 1 октября, он заявил: «Эти испытания мы уже проходили в прошлом, а ничего большего этим вечером нам не грозит». В палате общин утверждал: «Надо готовиться к долгой череде неудач и потерь. […] Мы будем страдать и страдать, но в конце концов мы им дадим жару». 12 ноября он уверял по микрофону Би-би-си, что «весь мир восстал против Гитлера и гитлеризма», что могло показаться несколько преувеличенным Риму, Токио и Москве[146]. Наш стойкий борец не допускал и мысли о мирных переговорах, пока Польша и Чехословакия не будут освобождены от нацистского ига.

Выступления Черчилля оказали самое благотворное воздействие на боевой дух населения (и правительства). К тому же упорство принесло свои плоды: из Темзы удалось выловить целой и невредимой магнитную мину, сброшенную с самолета; первые опыты показали, что данный тип взрывного устройства может быть нейтрализован путем размагничивания – устранения магнитного поля корпуса корабля, и к концу 1939 г. угроза магнитных мин отошла на задний план[147]. 15 декабря фортуна улыбнулась англичанам и снова повторилась история: спустя четверть века, едва ли не день в день, они одержали новую победу при Фолклендах! На этот раз сражение произошло чуть севернее, в виду залива Ла-Плата. Эскадра Королевского военно-морского флота смогла блокировать и сильно повредить карманный линкор «Адмирал граф Шпее». Команда была вынуждена затопить корабль в открытом море[148]. Победа пришлась как нельзя кстати, заставив забыть многие неудачи, и мастер пропаганды Черчилль выжал из нее все, что только мог: он устроил победителям триумфальный прием и не забыл отправить подробное донесение о баталии Франклину Рузвельту, страстному любителю моря и флота, поскольку в отличие от своих коллег по кабинету первый лорд Адмиралтейства многого ожидал от продолжения диалога с президентом США.

Впрочем, в Европе инициативой полностью владела Германия, тогда как франко-британские союзники могли лишь гадать, где и когда противник нанесет следующий удар. Уинстона Черчилля, бывшего кавалерийского офицера, убежденного противника выжидательной тактики, поборника активных действий и неожиданных атак, такое положение дел совершенно не устраивало. И потом мы с вами уже знаем, что любая праздность, даже относительная, вызывала у него депрессию, а во время войны казалась ему чуть ли не чудовищным извращением. В этом пока еще ограниченном конфликте большинство его коллег были бы рады ничейному результату, тогда как для Черчилля была приемлема лишь победа. Ему был нужен молниеносный удар, решающее сражение, которое застало бы немцев врасплох и вынудило бы их капитулировать прежде, чем война разгорится со всей силой. Эту операцию должен был осуществить военно-морской флот, поскольку им командовал потомок великого Мальборо и потому что он был единственным министром, который желал, умел и любил воевать. Но что можно было бы такого предпринять? Операция «Ройял Марин» вряд ли могла стать решающей и к тому же зависела от согласия французов; план «Катерина» был опасной химерой, и офицеры Генерального штаба тактично, но доходчиво дали это понять первому лорду; однако они же рассказали ему о некоторых обсуждениях, проводившихся в Адмиралтействе уже несколько недель и, казалось бы, открывавших заманчивые перспективы.

Анализируя снабжение Германии железной рудой, британские эксперты констатировали, что из двадцати двух миллионов тонн, полученных в 1938 г., одиннадцать поступали из источников, которые в настоящий момент для немцев закрыты. Из оставшихся одиннадцати миллионов по меньшей мере девять доставлялись из шведских шахт в Гялливаре, значит, этот источник жизненно важен для немецкой промышленности. Изучив маршруты следования транспортных судов, перевозивших руду, эксперты пришли к заключению, что они отправляются из шведских портов Лулео и Окселозунд на Балтийском море, а зимой, когда море замерзает, руда доставляется в Нарвик по железной дороге, откуда следует в Германию морем по узкому проливу вдоль норвежского берега до Скагеррака. «Штаб Адмиралтейства, – напишет Черчилль, – был обеспокоен, узнав о наличии у Германии столь важного преимущества». 18 сентября адмирал Дрэкс, заместитель начальника Генерального штаба, изложил ему соображения о решающем воздействии нарушения поставок железной руды на ход войны.

Убежденный в том, что нашел ахиллесову пяту фюрера, Черчилль немедленно разрабатывает план по «перехвату посредством морской операции транспортов с железной рудой, следующих из Нарвика вдоль норвежского побережья». Но сделать это было не так просто: в то время велись переговоры о фрахтовании части норвежского транспортного флота, и вторжение в территориальные воды Норвегии могло привести к их срыву. К слову сказать, план Черчилля сразу вызвал возражения у министра иностранных дел, поскольку ревностный католик и честный чиновник лорд Галифакс был решительным противником нарушения нейтралитета Норвегии. Наконец, сокращение перевозок железной руды в направлении Германии в течение всего сентября лишило Черчилля главного аргумента. Перечисленные непроработанные моменты отчетливо проявились во время защиты плана на заседании Военного кабинета в начале октября. Признав, что «операция не может быть проведена немедленно», первый лорд Адмиралтейства, тем не менее, выразил пожелание, чтобы Военный кабинет дал согласие на разработку детальных планов «ввиду скорой реализации», но сопротивление лорда Галифакса оставалось решающим фактором: «Целесообразность проекта была признана всеми, – напишет Черчилль, – но аргументы Министерства иностранных дел об уважении нейтралитета были серьезными, и я не смог с ним справиться».

Впрочем, через полтора месяца Министерство экономической войны уведомило Черчилля, что «полное нарушение экспорта железной руды в Германию в настоящее время позволит завершить войну в течение нескольких месяцев». 30 ноября приободренный первый лорд предложил коллегам новую версию плана: «Уже в самом конце прошлой войны мы смогли лишить Германию поставок железной руды, установив минные поля в норвежских водах и вынудив таким образом транспорты разворачиваться и уходить в открытое море. Пришло время подумать о повторении аналогичных мер».

Намеренно или нет, но Черчилль вводил кабинет в заблуждение: у британцев были намерения заминировать норвежские территориальные воды во время Первой мировой, но в конечном итоге ничего так и не было сделано. Впрочем, это не имело значения, потому что не меняло суть дела для кабинета: лорд Галифакс снова высказался против проекта, Чемберлен его поддержал, и все разошлись, не приняв никакого решения, за исключением согласия пригласить начальников штабов для доклада о военных аспектах вопроса. Данный сценарий заседаний Военного кабинета скоро станет традиционным, поскольку за рассуждениями Галифакса и Чемберлена о соблюдении прав нейтральных стран, осторожности при принятии стратегических решений и политической своевременности скрывался неприятный факт: Невилл Чемберлен во время войны оставался премьер-министром мирного времени; его единственная стратегия заключалась в пассивном ожидании, когда же союзническая блокада сломит волю или подорвет экономику противника и вынудит того сложить оружие. В таких условиях проекты пресечения поставок железной руды в Германию так и остались бы только на бумаге, если бы в это же время не началась советско-финская война.

Нападение СССР на Финляндию 30 ноября 1939 г. взволновало весь мир: в середине декабря генеральный секретарь Лиги Наций призвал всех членов этой организации оказать Финляндии всю возможную материальную и гуманитарную помощь. Окрыленная первыми успехами финской армии, Франция с энтузиазмом откликнулась на призыв. Дело в том, что председателю Совета министров Даладье, которого ругательски ругали в парламенте и прессе за пассивное ведение войны, срочно нужно было выступить с какой-нибудь инициативой[149]. Наступление на германском фронте отпадало, поскольку еще свежи были в памяти гигантские братские могилы Первой мировой, так что оставались только «внешние театры боевых действий». Вот почему Даладье принялся энергично давить на Лондон, добиваясь согласия «помочь Финляндии». В течение последующих недель он вносил одно предложение за другим, уговаривая англичан провести боевые морские операции против Петсамо, Лулео, Нарвика и Мурманска, иначе говоря, в Финляндии, Швеции, Норвегии и… СССР!

В Лондоне, где никто не собирался ввязываться в открытый конфликт с Советским Союзом, к этим довольно сомнительным планам отнеслись скептически-снисходительно[150]. Черчилль, никогда не выпускавший из поля зрения главную цель, решил воспользоваться советско-финской войной, чтобы протащить свой любимый проект. «Если Нарвик станет союзнической базой для снабжения финнов, то не составит никакого труда помешать немецким кораблям загружаться рудой в этом порту и уходить в Германию в полной безопасности». Учитывая, что, по заявлению Галифакса, «британский народ был глубоко потрясен советским нападением», что многие корабли союзников были торпедированы в норвежских водах и что по донесениям разведки с 27 по 30 ноября через Нарвик прошли пять немецких транспортов с железной рудой, проект операции в Скандинавии мог обрести второе дыхание. И вот тогда Черчилль представил Военному кабинету новый план в меморандуме от 16 декабря: «Поток железной руды из Нарвика должен быть пресечен посредством постановки минных полей в норвежских территориальных водах в двух или трех подходящих точках у побережья, что вынудит суда, транспортирующие железную руду в Германию, выйти из территориальных вод в открытое море, где немецкие суда будут захвачены, а нейтральные подвергнуты контролю на предмет контрабанды». Как умелый тактик, Черчилль подкорректировал свой план, сделав его приемлемым для Министерства иностранных дел: транспорты с железной рудой будут не потоплены, а всего лишь захвачены. Впрочем, для реализации проекта первому лорду было необходимо согласие генерала Айронсайда, начальника имперского Генерального штаба; этот ветеран многих кампаний в дальних краях был старым другом Черчилля, но план минирования территориальных вод казался ему слишком ограниченным: он хотел провести полноценную наземную операцию с целью захвата шведских рудников. Черчилль, как добрая фея, обещал 18 декабря Военному кабинету: «Если в наземных операциях возникнет необходимость, британские и французские войска могут быть высажены в Норвегии». Черчилля поддержало французское правительство, обратившееся 19 декабря с просьбой о составлении совместного коммюнике, в котором Швеция и Норвегия заверялись бы в поддержке со стороны союзников с целью убедить их согласиться с запланированными мерами.

Когда 22 декабря Военный кабинет собрался на очередное заседание, у Черчилля на руках уже были все козыри. Однако в его железобетонной обороне имелась одна маленькая брешь: генерал Айронсайд теперь считал, что план Адмиралтейства умалял шансы его проекта наземной операции. На заседании Военного совета конфликт интересов проявился с полной силой и был использован Чемберленом, опасавшимся развязывания «настоящей войны»; он обратил внимание присутствующих, что представлено два разных проекта – один («малый») по нарушению перевозок в Нарвике силами флота и второй («большой») по захвату рудников в ходе наземных операций. Сотрудничество скандинавов было ключевым фактором успеха «большого» проекта, а попытки осуществить «малую» операцию до завершения переговоров явно не могли понравиться Норвегии и Швеции. Нельзя рисковать «большой» операцией, пытаясь осуществить «малую». Так хорошее оказалось врагом лучшего, и в следующие три месяца два проекта конкурировали друг с другом. Это стало серьезным препятствием на пути Черчилля: «большой», или «расширенный», план требовал длительного времени на подготовку и реализацию, что устраивало многих членов кабинета (они, по выражению заместителя госсекретаря Кэдогана, «не желали ехать слишком быстро»). На заседаниях Военного кабинета 22–27 декабря собравшиеся удовольствовались тем, что запросили в Генеральном штабе планы операций в Скандинавии, что ни к чему не обязывало, и составили меморандум, который французы хотели отправить норвежцам и шведам, что также не влекло за собой никаких обязательств. Было решено уведомить скандинавов «чуть позже», «в общих словах» о намерении отправить боевые корабли в норвежские воды для перехвата транспортов с рудой, но ничего не предпринимать, пока не станет известен их ответ, а в том, что он будет отрицательным, Чемберлен нисколько не сомневался. Такова была ситуация на 28 декабря 1939 г.

Однако Черчилль так легко не сдавался; уже на следующий день он отправил премьер-министру ноту, требуя незамедлительно передать меморандум Швеции и Норвегии, после чего через пять дней приступить к боевым операциям в норвежских водах. Чемберлен был впечатлен и на заседании Военного совета 2 января 1940 г. высказался в поддержку «малого» проекта, при этом добавив, что «его серьезно беспокоит возможная реакция Германии, Норвегии и Швеции». На что с завидным терпением, но не без доли преувеличения Черчилль ответил премьеру: «Мы приготовили все необходимое для немедленного пресечения перевозок через Нарвик. В условиях войны невозможно заранее предусмотреть и парировать все ответные действия противника. Война обходится нам в шесть миллионов ежедневно, и было бы чудовищно не воспользоваться прекрасной возможностью положить ей конец». После чего последовали новые бесконечные дискуссии, и по итогам дебатов генерал Айронсайд заметил: «Какой длинный день. Восемь с половиной часов прошли в заседаниях и словопрениях. Нельзя вести войну в таких условиях». Однако Черчилль отчасти добился своего: скандинавским правительствам было направлено коммюнике, и теперь следовало дождаться их реакции, прежде чем принимать другие решения. Ноту вручили министрам иностранных дел Норвегии и Швеции 6 января; указывая на гибель в результате торпедных атак многих английских и нейтральных судов в норвежских водах, в ней сообщалось, что «этими враждебными действиями военно-морские силы Германии превратили эти территориальные воды в театр военных действий. В силу данного обстоятельства может возникнуть необходимость в заходе боевых кораблей Его Величества для действий в указанных водах».

Ответной реакцией Норвегии стало личное письмо короля Хокона VII его племяннику Георгу VI, которое было доставлено в Лондон два дня спустя. Норвежский король предлагал английскому убедить британское правительство пересмотреть свои планы. Разумеется, Георг VI не принимал решений, но вмешательства такой заметной фигуры, как король Норвегии, уже было достаточно, чтобы премьер-министр отказался от всех своих воинственных проектов; реакция шведов также была негативной. Тогда Черчилль проиграл, но это было лишь временным отступлением, поскольку уже через пять недель произойдет инцидент с «Альтмарком». Вспомогательное немецкое судно «Альтмарк» обеспечивало снабжение крейсера «Адмирал граф Шпее», на его борту находились двести девяносто девять британских моряков из состава экипажей различных судов, потопленных этим крейсером. После его гибели в уругвайских водах «Альтмарк» попытался вернуться в Германию, следуя вдоль берегов Гренландии, Исландии и Норвегии; ему удавалось оставаться незамеченным вплоть до 15 февраля, когда он был обнаружен самолетами британских ВВС к югу от Бергена. Перехваченный флотилией английских эсминцев под командованием капитана Филиппа Вайана, «Альтмарк» укрылся в узком Йоссингфьорде. Два эсминца получили приказ последовать за ним и досмотреть, но вмешались норвежские торпедные катера и вынудили англичан отступить.

На этом дело могло и закончиться, однако вмешался первый лорд Адмиралтейства. 16 февраля в 17 часов 25 минут он отправил капитану Вайану следующее указание: «Если только торпедный катер не возьмется сопровождать “Альтмарк” до самого Бергена, […] вы должны взять “Альтмарк” на абордаж, освободить пленных и захватить судно». В тот же вечер эсминец «Коссак» проник в Йоссингфьорд и взял на абордаж «Альтмарк»; после короткой рукопашной корабль был захвачен. Освобожденные британские пленные поднялись на борт «Коссака», который через несколько часов ушел из фьорда, затопив «Альтмарк» на мелководье.

По словам Черчилля, инцидент «поднял престиж Адмиралтейства»; само собой разумеется, он значительно способствовал и росту популярности самого Черчилля в стране. Но он же вывел Скандинавию на первый план в дебатах по стратегическим вопросам, поскольку в это время были предприняты шаги по реализации «расширенного» плана: изначально планировалось высадить в Нарвике две дивизии, которые проследуют к шведским рудникам и, возможно, дальше в Финляндию. Проект операции получил кодовое имя «Эйвонмаут», однако возникала опасность, что немцы могут предпринять ответные действия и высадить десанты в Бергене, Тронхейме и Ставангере. Чтобы их опередить, начальники штабов предусмотрели второй план, «Стрэтфорд», и даже третий, «Плимут». Теперь планировалось, что две дивизии высадятся в Тронхейме для «содействия обороне южной Швеции»! В начале января уже были собраны войска для участия в операциях «Эйвонмаут» и «Стрэтфорд», но 12 января после отказа норвежцев они были распущены. Однако сами планы оставались в силе, хотя и были не очень реалистичными, поскольку после отправки десяти дивизий во Францию в распоряжении англичан не осталось и двух кадровых дивизий. Впрочем, все планы после обсуждений в штабах предстояло рассмотреть Комитету по координации обороны, после чего должны были возобновиться дискуссии в Военном кабинете, которому потом нужно было еще добиться согласия французов!

Во Франции же продолжали составлять планы операций против СССР – в Петсамо, в Мурманске, на Балканах и на Кавказе, только ни один из амбициозных проектов не мог быть проведен без участия Лондона, который по-прежнему не воспринимал их всерьез, что и объяснил Чемберлен со всем подобающим тактом на заседании франко-британского Верховного совета 5 февраля 1940 г., указав попутно достоинства скандинавского «расширенного» плана. Даладье, которому была абсолютно необходима военная операция для укрепления позиций своего правительства, в конечном итоге согласился с доводами и принял предложение сформировать совместный англо-французский экспедиционный корпус, который предназначался для «оказания помощи Финляндии» и, главным образом, для захвата шведских шахт. Разумеется, ни норвежцы, ни шведы не были расположены к сотрудничеству, но было решено оказать на них «мощное моральное давление»; когда экспедиция будет подготовлена, Финляндию попросят официально призвать союзнические войска на помощь, и скандинавы будут вынуждены смириться. Наконец-то французские и британские планы были хоть сколько-то скоординированы, и экспедиция была намечена на третью неделю марта. Британцы вновь сформировали подразделения для «Стрэтфорда» и «Эйвонмаута», и подготовка англо-французского экспедиционного корпуса продолжалась ускоренными темпами.

Между делом Черчилль снова вытащил свой план минирования норвежских вод, и на этот раз он заручился поддержкой Министерства иностранных дел, поскольку дипломатам «малая» операция казалась предпочтительней наземной экспедиции, начинавшей приобретать пугающий размах. К нему даже примкнул генерал Айронсайд, которому Уинстон объяснил, что постановка мин неизбежно вызовет ответную немецкую реакцию, а та оправдает наземную операцию. Увы! Этого все еще было недостаточно: на заседании Военного кабинета 23 февраля Невилл Чемберлен объявил, что не может принять «с легким сердцем» предлагаемую меру и проект следует отложить до более подходящего случая. Большинство участников Военного кабинета поддержали «решение», и Черчилль снова потерпел поражение.

Но, решительно, чудной Военный кабинет никогда не мог придерживаться какого-то одного решения достаточно долго, даже если это было решение не принимать никаких решений! Дело в том, что ситуация в Финляндии резко ухудшилась; после реорганизации, последовавшей за декабрьскими поражениями, Советская армия сумела захватить к середине февраля многие участки «линии Маннергейма»; финны, зная, что не могут сопротивляться бесконечно, установили непрямые контакты с Москвой при посредничестве Швеции. 23 февраля британский посол представил финскому правительству англо-французский план от 5 февраля и обещал прибытие союзнического экспедиционного корпуса в двадцать тысяч человек к середине апреля, от финнов требовалось только направить официальную просьбу. Но в Хельсинки прекрасно знали, что и Стокгольм, и Осло не пропустят союзнические войска через свою территорию и что англо-французы ставят главной целью захват рудников, отодвигая помощь Финляндии на второй план…

В конечном итоге финское правительство решило завязать переговоры с СССР, однако при этом финны просили Лондон и Париж немедленно направить им большое количество войск и военного снаряжения. Если союзники согласятся, то ход войны еще удастся переломить; если же они воздержатся, то, по крайней мере, советская сторона узнает об этих планах и станет более сговорчивой. Чемберлен не мог позволить себе отрешенно следить за разгромом Финляндии, поскольку ее поражение стало бы тяжелым ударом для дела союзников и оппозиция не преминула бы сделать его главным виновником. Поэтому лорду Галифаксу было позволено обещать финнам подкрепление в двенадцать тысяч человек до конца месяца; 11 марта, хотя еще не последовало ни согласия на проход от скандинавов, ни официальной просьбы о помощи от финнов, Военный кабинет неожиданно решил приступить к выполнению плана высадки в Нарвике. Войска без промедления были направлены в порты. «Заседание кабинета, – отметил генерал Айронсайд на следующий день, – было на редкость бурным. У каждого имелось свое мнение об уровне применения силы в Нарвике. Мне еще никогда не доводилось видеть менее военного собрания. Кабинет был похож на стадо испуганных баранов».

Но приказ был отдан по всей форме: предстояло высадиться в Нарвике, как можно скорее захватить железную дорогу и сосредоточить войска в Швеции, чтобы иметь возможность прийти на помощь Финляндии. Воевать со шведами или норвежцами не планировалось; тем не менее войскам рекомендовалось «не воздерживаться от применения силы, если сопротивление будет оказываться только для вида». Правда, не уточнялось, каким образом британские офицеры должны определять, для вида сопротивляется местное население или нет. Впрочем, это уже не имело значения, поскольку вечером 11 марта из Хельсинки дошли слухи о заключении мира.

Эти слухи были верны. 7 марта финская делегация отправилась в Москву на переговоры о мире, поздно ночью 12 марта стороны пришли к соглашению. Утром следующего дня финская и советская делегации подписали мирный договор. Собравшись в 11:30, британский кабинет мог только констатировать факт; Черчилль предлагал продолжить операцию несмотря ни на что и напоминал, что «наша настоящая цель заключается в овладении железными рудниками в Гялливаре». Чемберлен энергично протестовал; его безоговорочно поддержали Джон Саймон, Оливер Стэнли, Сэмюель Хоар и Кингсли Вуд. Кабинет пришел к финальному заключению: «необходимо принять меры для расформирования частей, подготовленных для скандинавской экспедиции». Шах и мат! Вечером расстроенный Уинстон напишет лорду Галифаксу: «Все рухнуло. Сейчас льды начнут таять, и немцы станут хозяевами на Севере. Я не знаю, есть ли у них собственный план действий и скоро ли мы увидим его результаты. Но обратное меня бы удивило». Интуиция его не подвела, у немцев действительно появился недавно свой собственный план боевых действий в Скандинавии, и у него были совсем другие масштабы.

В начале войны Гитлер особо не интересовался Норвегией. Немецкий штаб, конечно, разработал зимой «Нордический этюд», предусматривавший вторжение в эту страну в случае необходимости, но план оставался вторичным по отношению к грандиозным замыслам наступления на Западном фронте. Именно молниеносная операция Черчилля в Йоссингфьорде 16 февраля вынудила немцев пересмотреть свои приоритеты; у фюрера случился жесточайший приступ ярости, он извергал в экстазе потоки слов, и в одну секунду было принято решение: Норвегия должна быть захвачена. Генерал Николаус фон Фалькенхорст, которому с 20 февраля была поручена подготовка операции под кодовым обозначением «Везерюбунг», позже вспоминал: «Фюрер сказал мне, что взятие на абордаж “Альтмарка” продемонстрировало двусмысленность британских намерений. […] Я чувствовал всю нервозность, вызванную инцидентом в Йоссингфьорде». Полтора месяца спустя, когда подготовка завершалась ускоренными темпами, Гитлер назначил дату нападения – 9 апреля.

К середине марта внимание Лондона было отвлечено от Скандинавии бомбардировками Скапа-Флоу, вскрывшими ужасающие бреши в противовоздушной обороне страны, и донесениями разведки о готовящемся нападении немцев на Голландию. Эти вопросы вместе с миссией мира государственного секретаря США Самнера Уэллеса были главными темами дебатов на заседаниях Военного кабинета. Но Черчилль предложил 19 марта новый план действий в Скандинавии, по которому предлагалось заблокировать порт Лулео, потопив корабли на его рейде. Он должен был дополнить прежний план постановки минных полей в норвежских водах «Вилфред» и знаменитый план высадки десанта «Ройял Марин». Если последний был принят в свое время без особых возражений, то только потому, что за его реализацию отвечали французы и что к Скандинавии он имел отдаленное отношение. Предложение Черчилля было с ходу встречено в штыки: Чемберлен указал, что «установление контроля над норвежскими водами ни к чему не приведет, поскольку железную руду скоро смогут доставлять через Ботнический залив» (видимо, позабыв о том, что Черчилль предложил блокаду Лулео). «В любом случае, – добавил он, – экспедиционный корпус, который должен был завладеть рудниками, распущен». Но было невозможно совсем ничего не делать, поскольку французам требовалось провести какую-нибудь боевую операцию во что бы то ни стало: Даладье, обвиненный в поражении финнов, был вынужден уйти в отставку 21 марта.

Его преемник Поль Рейно, еще один политик мирного времени, был не готов принимать масштабные стратегические решения, но, дабы избежать участи предшественника, должен был доказать на деле, что ведет войну с полным напряжением сил. Вот почему план действий, предложенный им 25 марта британскому правительству, представлял собой синтез самых химерических проектов Даладье от подводной войны на Черном море до авиаударов по Баку[151]! Когда в Лондоне 28 марта был созван съезд Верховного совета, воз был все там же, где его оставили в феврале. Чемберлен снова отказался начать войну с СССР; в конечном итоге за неимением лучшего стороны договорились провести операцию «Вилфред» с 5 апреля; со своей стороны французы обязались заминировать Рейн.

Так вот союзники собирались покончить с бездействием. Высадись они в Норвегии 5 апреля, Гитлер бы опоздал! С 30 марта военное командование признало целесообразным восстановить группировки для операций «Стрэтфорд» и «Эйвонмаут», и многие, начиная с Черчилля, полагали, что постановка мин заставит Гитлера пойти на ответные шаги, дав англичанам самый благовидный предлог для высадки десантов в Норвегии. С этого времени вопрос о противодействии норвежцев высадке союзнического экспедиционного корпуса уже не ставился, что несколько успокоило совесть чиновников британского МИД[152]. На формирование заново двух экспедиционных корпусов отводилось всего пять дней – очень короткий срок, а прежние планы боевых действий с Красной армией в Финляндии наскоро переделывались под операции в Норвегии против немцев, что было ненадежно и рискованно. Тем не менее к 5 апреля британские войска были готовы к погрузке, а корабли – к постановке мин и высадке десанта. Это был, безусловно, подвиг – героический и… бесполезный, поскольку мины так и не будут сброшены в норвежские воды 5 апреля.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.