Свиблово

Свиблово

^{«Вид картины всего заведения Свибловской суконной фабрики». Акварель 1820-х гг. работы неизвестного художника}

После Леонова следующее вверх по Яузе дачное село — Свиблово. Это название известно больше, чем Леоново: целый московский район называется Свиблово, есть станция метро «Свиблово». Свиблым или свибливым в Древней Руси называли человека, который шепелявил, то есть вместо з, с, ц произносил ж, ш, ч — или наоборот. Прозвище Свибло имел ближний боярин Дмитрия Донского Федор Андреевич, ведущий свой род от легендарного Ратши (или Рачи), «мужа честна», выходца якобы из Пруссии. К этому же роду принадлежал А. С. Пушкин, который о своем прародителе писал:

Мой предок Рача мышцей бранной

Святому Невскому служил.

Федор Андреевич принимал большое участие в возведении при Дмитрии Донском каменных стен Московского Кремля, и одна из его башен — угловая при устье Неглинной — получила название Свибловой. Дмитрий Донской, идя на Куликовскую битву, поручил Федору Свиблу охранять Москву и дороги между городом и войском.

Среди других многочисленных поместий Федор Андреевич Свибло владел землями по Яузе с селом и прилежащими — «тянувшими» — к нему деревнями и пустошами.

Видимо, этим поместьем он владел достаточно долго и хорошо его обустроил. Им была построена в селе церковь. Хотя о ней не дошло до нас никаких документальных сведений, но можно с полной уверенностью сказать, что она была деревянной и освящена во имя Живоначальной Троицы. При позднейших перестройках и возобновлениях имя храма оставалось неизменным.

При боярине Федоре Андреевиче село, как это было принято, называлось по имени владельца — Федоровским.

В начале XV века в правление великого князя московского Василия I — сына Дмитрия Донского боярин Свибло попал в опалу, и его владения, в том числе село Федоровское, были взяты в великокняжескую казну.

Однако память о Федоре Андреевиче Свибло как владельце поместья оставалась так крепка, что к стандартному, невыразительному названию, поскольку Федоровских было немало, народная молва прибавила индивидуальное, неформальное прозвище владельца. Поэтому великий князь Василий I в своей духовной грамоте-завещании 1423 года написал: «А из сел Мосъковъских даю своей княгине:… сельце Федоровское Свиблово на Яоузе, и с мелницею…»

Эта запись впервые зафиксировала то название села, под которым оно вошло в историю, и, кроме того, она говорит о том, что село Свиблово уже тогда было достаточно велико и богато.

Свиблово долго находилось в числе царских вотчин и лишь в 1620-х годах было пожаловано царем Михаилом Федоровичем стольнику Льву Афанасьевичу Плещееву в награду «за московское осадное сиденье в королевичев приход», то есть за участие в боях против польско-литовских войск в Москве.

Наследовавший Свиблово после смерти Льва Афанасьевича Плещеева его сын Андрей оказался рачительным хозяином. Хозяйственные документы 1620-х — 1630-х годов отметили, что он увеличил пахотную землю, расчистив запущенные поля и дополнительно распахал целину. В описях села значится, что кроме крестьян, обрабатывающих землю, в нем живут также деловые люди, то есть занимающиеся каким-то ремеслом. При А. Л. Плещееве была построена вместо обветшавшей старой новая церковь, как и прежняя, деревянная. Сам Андрей Львович в Свиблове жил не так уж много, поскольку служил воеводой в разных окраинных юго-восточных городах, но, видимо, любил свою вотчину, судя по его заботам о ней.

В 1658 году, после смерти Андрея Львовича, Свиблово перешло во владение его брата Михаила Львовича.

М. Л. Плещеев оставил по себе память как о человеке, обладавшем дурным характером: ругателе, спорщике, вздорном скандалисте, выделявшемся даже среди придворных московского двора, где местнические споры и драки отнюдь не были редкостью. Свою службу Плещеев начинал стольником при Алексее Михайловиче, когда тот еще был царевичем, и таким образом был его другом детства. Став царем, Алексей Михайлович выручал его из разных переделок, но иногда и он был не в силах покрыть его безобразия. В 1649 году Плещеев заспорил о месте с князем Хилковым, явно более родовитым, чем он. Царь уговаривал Плещеева отступить, тот упорствовал, тогда боярская Дума приговорила наказать Плещеева, и он «в жилецком подклете был бит батогами». В 1655 году во время войны с Польшей Плещеев не сумел исполнить приказа доставить хлебные припасы в армию — и свалил вину на князя Хованского, между прочим, своего соседа по вотчине на Яузе; клевета, конечно, обнаружилась, и дело вызвало шумное разбирательство. Подобных поступков за Плещеевым набралось так много, что Боярская дума, припомня их все (в том числе, как он еще в юности во дворце «на лубке» написал «хаю (то есть оскорбительную ругань. — В. М.) стольнику Федору Одоевскому»), постановила в совокупности за все вины «кнутом его бить, сослать в Сибирь, а поместья и вотчины раздать в раздачу». По этому приговору можно понять, как сильно досадил боярам своими выходками Плещеев. Однако царь «для праздника Рождества» смягчил боярский приговор: Плещеев был лишен придворных чинов, разжалован в простые дворяне, и велено было считать его «вечным клятвопреступником, и ябедником, и бездушником, и клеветником». Однако Плещеев продолжал служить при дворе, двигаться по чиновной лестнице, и в 1682 году в день венчания на царство царей Ивана и Петра, по его заявлению, что-де служит он государям 49 лет, он получил звание боярина. Три года спустя Михаил Плещеев умер.

В 1692 году Свиблово по наследству досталось малолетней племяннице Плещеева «девке Марье», которая, будучи круглой сиротой, жила в доме своего дяди и опекуна Кирилла Алексеевича Нарышкина — родственника, соратника и собутыльника Петра I (во «всешутейшем и всепьянейшем соборе» его называли «святейшим патриархом компании»), в войнах он занимался снабжением армии, успешно руководил саперными и инженерными работами, был комендантом Петербурга и губернатором Москвы.

В 1704 году Марья Плещеева умерла, и Нарышкин завладел Свибловым, объявив, что она перед кончиной сказала, что завещает Свиблово ему, и ее слова подтверждает ее духовник. На таком шатком основании Нарышкин и вступил во владение Свибловым.

Нарышкин развернул в своем новом владении большое строительство.

В 1708 году была построена каменная церковь Живоначальной Троицы с приделом великомученика Георгия и каменная колокольня. Троицкая церковь в Свиблове, как и в других имениях Нарышкиных, выстроена в стиле нарышкинского барокко.

Нарышкин наладил кирпичное производство, поэтому он широко использует кирпич: «Полаты, и погребы, и людские покои, и солодовенный завод каменной же» — перечисляет опись хозяйства Свиблова тех лет. Кроме каменных построек в ней значатся: «Светлицы и конюшенный двор, и людские покои, и хлебные анбары деревянные, мельница на реке на Яузе о четырех поставах, двор мельника, а в нем живут два иноземца, да в том же селе четыре пруда с рыбами».

Кирилл Алексеевич Нарышкин был известен своей жадностью и корыстолюбием: будучи дерптским оберкомендантом, он заселил в 1708 году Свиблово «мастеровыми людьми» — из пленных шведов, переведя свибловских крестьян в другие свои вотчины.

Для обустройства усадьбы Нарышкин широко использовал трофейную добычу. Уже цитировавшийся камер-юнкер голштинского герцога Берхгольц, побывав в Свиблове, записал в дневнике, что в новых палатах Нарышкина много добра, «награбленного в Лифляндии, где он так нехристиански свирепствовал, когда сжег Нарву и Дерпт. Даже разукрашенные рамы его свибловского дома сохраняли имена и гербы тех немецких баронов, из чьих замков были взяты».

Следы пребывания пленных шведов в Свиблове сохранялись еще в начале XX века: это трофейный шведский колокол на колокольне и надгробия со шведскими именами на старом заброшенном кладбище.

^{Церковь Живоначальной Троицы в Свиблове в процессе восстановления. Фотография 1995 г.}

Однако Плещеевы не признавали прав Нарышкина на Свиблово и после почти двадцатилетних судебных процессов вернули имение в свой род. К. А. Нарышкин, покидая Свиблово, вывез всё, вплоть до дверных ручек, разорил дом и хозяйственные постройки. Иван Дмитриевич Плещеев, которому досталось Свиблово, не имел средств восстановить имение.

Но тут на лето 1722 года пустой нарышкинский дом снял герцог Голштинский, он на свой счет обставил его мебелью. В. А. Капустин называет герцога «первым дачником» прияузских деревень.

В конце XVIII века наследники Плещеевых продали Свиблово генерал-майорше Высотской, и Высотские владели имением до начала 1820-х годов.

С конца XVIII века Свиблово перестало быть помещичьим хозяйством, и барский дом, и дома в окрестных деревнях сдавались под летние дачи.

В 1801 году в Свиблове снимал летом дачу Н. М. Карамзин.

«Прекрасный сельский домик и в прекрасных местах», — так характеризует Карамзин свою дачу. «Более трех недель живем в деревне, — сообщает он брату, — хотя не далее осьми верст от Москвы, но в городе бываем редко, и то на час. К счастью, время хорошо, а места еще лучше; живем в тишине, иногда принимаем наших московских приятелей; читаем, а всего более прогуливаемся. Я совершенно доволен своим состоянием и благодарю судьбу. Моя Лизанька (его жена, урожденная Е. И. Протасова, с ней Карамзин обвенчался весной 1801 года. — В. М.) очень мила, и если бы узнали ее лично, то, конечно, полюбили еще более, нежели по одной обязанности родства».

В первое лето пребывания в Свиблове Карамзин был счастлив; рядом была любимая и беззаветно любившая его жена, они ожидали ребенка. «Я благодарю ежеминутно Провидение, — пишет он брату, — за обстоятельства моей жизни, а всего более за милую жену, которая делает меня совершенно счастливым своей любовью, умом и характером. Вам я могу хвалить ее. Бог благословляет меня и с других сторон. Я через труды свои имею все в довольстве; желаю только здоровья Лизаньке и себе; желательно, чтобы Бог не отнял у меня того, что имею; и нового мне не надобно».

Лиза в марте благополучно родила дочь, которую назвали Софьей. «Я уже люблю Софью всею душою и радуюсь ею», — пишет Карамзин ближайшему своему другу И. И. Дмитриеву.

Однако вскоре обнаружилось, что у Лизы развилась чахотка, что она «слаба грудью» и потому никак не может поправиться после родов. Доктора советовали вывезти ее за город. Карамзин снимает дачу опять в Свиблове. На этот раз он ехал туда с тяжелым сердцем. «Здоровье есть великое дело, и без него нет счастья, — писал он перед отъездом брату, — а еще прискорбнее, когда болен тот, кого мы более себя любим. Бог видит, что мне всякая собственная болезнь была бы гораздо легче».

Хотя Карамзин и надеялся, что «сельский воздух поможет Лизаньке», но дела шли все хуже и хуже. Полторы недели спустя после переезда в Свиблово он сообщает брату: «Она очень нездорова, и самые лучшие московские доктора не помогают ей. Она день и ночь кашляет, худеет — и так слаба, что едва может сделать два шага по горнице. Я не могу теперь радоваться и дочерью; все мне грустно и постыло; всякий день плачу, потому что живу и дышу Лизанькою».

Елизавета Ивановна Карамзина скончалась 4 апреля 1802 года. Карамзин был в отчаянии. «Остается в горести ожидать смерти в надежде, что она соединит два сердца, которые обожали друг друга», — так писал он о своем состоянии брату.

Карамзин живет воспоминаниями о жене, и на следующее лето он снимает ту же дачу, где был так счастлив и пережил такое горе, но где все было полно «милой Лизанькой». «Бываю по большей части один, — рассказывает он брату о своей жизни на даче, — и когда здорова Сонюшка, то, несмотря на свою меланхолию, еще благодарю Бога! Сердце мое совсем почти отстало от света. Занимаюсь трудами, во-первых, для своего утешения, а во-вторых, и для того, чтобы было чем жить и воспитывать малютку…»

Работой Карамзин спасался от тоски и отчаяния. Он работал круглые сутки, даже во сне его не оставляли мысли о работе. Поражает объем написанного за этот год, библиографический перечень включает более ста названий произведений различных жанров — от крупных вещей до хроникальных журнальных заметок.

В 1803 году Карамзин написал повесть «Марфа-посадница, или Покорение Новгорода», более десятка статей и очерков, среди них «Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице и в сем монастыре», ради которых он специально ездил в Сергиеву лавру, подготовил для издания Собрание сочинений своих произведений в восьми томах.

Кроме того, он задумывает взять на себя еще одну огромную работу. В том же письме, в котором говорит об утешении работой, Карамзин сообщает о новом замысле: «Хотелось бы мне приняться за труд важнейший: за Русскую Историю, чтобы оставить по себе отечеству недурной монумент. Но все зависит от Провидения! Будущее — не наше…»

В 1821 году генерал Николай Петрович Высотский продал Свиблово за 240 тысяч рублей ассигнациями трем московским купцам — Кожевникову, Шошину и Квасникову. Главным покупщиком был Иван Петрович Кожевников — сын чаеторговца; он привлек компаньонов, потому что не имел в наличии полной суммы, необходимой для уплаты за имение. Фактически Шошин и Квасников (возможно, связанные с Кожевниковым родственными узами, во всяком случае, Кожевников был женат на Шошиной) давали ему деньги в долг, и включение их имен в купчую было формой обеспечения. В 1823 году, два года спустя, Кожевников выкупил у компаньонов их части, заплатив каждому по 85 тысяч.

Отец Кожевникова начинал приказчиком и, разбогатев, продолжал жить по-прежнему: ходил в тулупчике, ел щи да кашу, сына держал в строгости при своей торговле и женил рано для того, чтобы тот «не избаловался». Но Иван Петрович имел другое представление о направлении своей деятельности и об образе жизни.

В Свиблове и соседнем Леонове (также им приобретенном) он завел фабрики. В Свиблове была построена суконная фабрика, для которой Кожевников выписал из Англии самое лучшее оборудование. Его фабрика считалась образцовой, так что император Александр I выразил желание посетить ее.

Кожевников хорошо подготовился к визиту императора: в усадьбе и на фабрике все было вычищено, дорожки посыпаны песком, вдоль них высажены молодые березки, привезенные из леса, рабочие были одеты в новые щегольские красные рубахи.

Побывав на фабрике, Александр I остался доволен организацией производства и пожаловал ее хозяину орден Святой Анны третьей степени.

Сопровождавший императора в его посещении Свиблова генерал-адъютант К. К. Мердер записал в дневнике: «Вчера, 29 июля, мы были на суконной фабрике мануфактур-советника Кожевникова; на фабрике ежедневно работает 3000 человек, и выделывается сукна 300 000 аршин, различных доброт, некоторые не уступают иностранным. Фабрика и дом хозяина построены на живописном месте; Яуза обвивается вокруг зданий».

Но еще более Свиблово в годы, когда оно принадлежало Кожевникову, прославилось многолюдными празднествами, которые устраивал хозяин, не жалея на них средств.

Кожевников надстроил этажом прежний усадебный дом, сделал несколько пристроек специально для гостей.

Приспособленный для гуляний сад представлял собой широкую и длинную липовую аллею с боковыми куртинами и чудесными цветниками.

Пиры, которые Кожевников давал в Свиблове, современники называли не иначе как лукулловскими, застолья сопровождались музыкой, фейерверками и другими развлечениями.

Славились зимние катанья на тройках и кровных рысаках под звон валдайских колокольцев, в снежной буре, подымаемой копытами пристяжных.

В Свиблово приглашались отечественные артистические знаменитости и иноземные гастролеры, приезжавшие в Москву: певцы, танцоры, фокусники.

Здесь бывали и выступали московский знаменитый трагический актер Павел Мочалов, танцовщица Акулина Медведева и ее дочь — драматическая актриса Н. М. Медведева (для которой позже А. Н. Островский написал роль Гурмыжской в «Лесе»), а также многие другие.

Но особенно много гостей собиралось в Свиблове, когда там пела знаменитая цыганская певица Стеша — Степанида Сидоровна Солдатова — музыкальная легенда Москвы 1810-х — 1820-х годов. По мнению одного современника, с которым все соглашались, «у нее, как у соловья, в горлышке звучат, переливаются тысячи колокольчиков». Восхищение москвичей Стешей разделила знаменитая итальянская певица Анжелика Каталани, гастролировавшая в России в начале 1820-х годов. Услышав в исполнении Стеши мелодичный и грустный романс (на стихи А. Ф. Мерзлякова):

Жизнь смертным — тяжелое бремя,

Страдание — участь людей,

Надейся на будущее время —

И слезы украдкою лей… —

она растрогалась, прослезилась, обняла певицу и подарила ей, сняв с пальца, перстень (по рассказам других современников, Каталани подарила Стеше свою шаль). Несмотря на разноречие мемуаристов, этот эпизод крепко сохранялся в памяти москвичей. А. С. Пушкин, посылая свои стихи «царице муз» княгине Зинаиде Волконской, обращается к ней:

Не отвергай смиренной дани,

Внемли с улыбкой голос мой,

Как мимоездом Каталани

Цыганке внемлет кочевой…

Стеша пела романсы, народные песни. Современники вспоминали, что она «в простонародных песнях показывала еще более искусства и уменья управлять своим голосом, упадая вдруг с высоких тонов на низкие, выдерживая все изменения, сливая томные звуки с веселыми».

Песни из репертуара Стеши помнятся и исполняются и в настоящее время, среди них — «Лучина, лучинушка березовая», «Чем тебя я огорчила», «Волга реченька глубока», «Ах, когда б я прежде знала, что любовь родит беды» и другие.

Заботясь более о развлечениях, Кожевников запустил дела на фабрике и в 1830-е годы почти разорился. Музыкальные празднества в Свиблове прекратились. Он начал распродавать и сдавать в аренду свои земли более удачливым промышленникам. В «Указателе селений и жителей уездов Московской губернии» К. Нистрема (1852 год) о селе 4-го стана Свиблове сообщается, что, хотя оно является собственностью мануфактур-советника Ивана Петровича Кожевникова, на его территории находятся три фабрики, принадлежащие другим владельцам: шерстопрядильная купца Карасева, суконно-ткацкая купца Синицына, шерстопромывная цехового Вассена и суконная фабрика Шапошникова.

О прекращении свибловских праздников А. С. Пушкин писал еще в 1835 году: «Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова (в начале XIX века Свиблово также называли Свирловым. — В. М.) и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями».

В восьмидесятые годы XIX века в Свиблове позакрывались фабрики из-за нерентабельности, и район, не став фабричным, возвратился к прежнему своему сельскому характеру. В Свиблове появились дачники, и его название попало на страницы путеводителя С. М. Любецкого «Окрестности Москвы», адресованного дачнику «для выбора дач и гулянья».

«Свиблово стоит на высоком месте, на самом берегу Яузы, — пишет Любецкий, — воздух там чистый, здоровый; сад в нем незатейлив и запущен, но длинная и широкая липовая аллея представляет приятное место для гулянья (в ней бывают балы); за ней начинаются леса, влево — к Медведкову, а вправо — к Леонову. Церковь там безмолвствует: редко-редко оглашает она окрестность колокольным звоном. Вид из большого дома чрез Яузу на Медведково хорош… Оттуда дорога в Москву идет чрез Татьянкин лес на Ростокино. Жаль, что в Свиблове нет порядочной овощной лавки для удобства дачников; на краю его, по направлению к Останкину, стоит неприглядный и грязный капернаум (кабак. — В. М.) для крестьян окрестных деревень. Фабрики в Свиблове унылы и безмолвны, дачников там немного; что было — и что стало!»

В 1890-е годы И. К. Кондратьев увидел в Свиблове «остатки когда-то хорошо распланированного сада» и «покинутое кладбище», на котором попадались надмогильные плиты с «немецкими» надписями. Это были могилы пленных шведов, привезенных в Свиблово Нарышкиным. Но Кондратьеву в селе рассказали предание в духе исторических анекдотов Н. С. Лескова: будто какой-то из владельцев Свиблова обещал какому-то немцу подарить участок земли, если тот перегонит его собаку; немец собаку перегнал, получил землю и устроил немецкую колонию, оттого и появились на кладбище немецкие могилы. Это предание Кондратьев напечатал в книге «Седая старина Москвы».

Об остатках могил пленных шведов на Свибловском кладбище упоминает и В. А. Капустин.

Перед революцией усадьба Свиблово принадлежала горному инженеру Г. Б. Халатову. В 1918 году она была занята под ревком села, затем приспособлена под семейные казармы железнодорожной охраны. В 1980 году жильцов выселили, дом поставлен на охрану как памятник архитектуры.

Свибловская церковь Живоначальной Троицы была закрыта в 1938 году. В путеводителе М. Ильина «Москва» (1963 год) рекомендовалось посетить село Свиблово: «От усадьбы, устроенной здесь в начале XVIII века, в настоящее время осталось немного. Большой интерес представляет лишь церковь 1708 года, построенная родственниками Петра — Нарышкиными. Этот храм… принадлежит к той группе зданий, где формы московского барокко сочетались с приемами новой ордерной архитектуры петровской поры». В то время, когда был издан путеводитель, храм занимали производственные мастерские, он находился в полуразрушенном и обезображенном виде: купола и кресты сбиты, внутреннее убранство уничтожено. В 1990 году храм возвращен верующим, в настоящее время он восстанавливается. В нем проводится богослужение, открыта воскресная школа.

«От усадьбы, устроенной здесь в начале XVIII в., — отмечает тот же путеводитель М. Ильина, — в настоящее время осталось немного». Остался обветшалый главный дом усадьбы и людской флигель с каменным первым этажом и деревянным вторым. Сейчас по инициативе префектуры начато восстановление, а проще говоря, новое строительство дома, предполагают восстановить и парк. Усадьба, по замыслу префектуры, должна стать Патриаршим подворьем.

В восстановленной усадьбе планируется создать культурный центр развития русских ремесел, открыть школу колокольного звона, духовного пения и музыки.

Так что экскурсанту, стоящему над Яузой в Свиблове, представляется возможность в своем воображении нарисовать привлекательную картину будущего этих мест.

Свиблово вошло в черту Москвы в 1960 году, и почти сразу началось строительство новых микрорайонов. Сейчас от села ничего не осталось, на месте деревенских дворов стоят многоэтажные дома, проложены улицы, всё новое, всё иное, чем было когда-то.

Но между домами и особенно по Яузе кое-где еще остались пустыри, заросли кустарника, болотца, колдобины, полынь, иван-чай и другая несмотря ни на что произрастающая растительность. Приятно побродить по заросшим пустырям среди кустов, трав и цветов.

Сохранилась межевая опись 1623 года подьячего Дружины Скирина, в которой описаны границы плещеевского Свиблова с соседними владениями: Медведковым князя Дмитрия Михайловича Пожарского, дворцовой пустошью Леоновым и другими, опись подробная и картинная.

Глядя вокруг и сравнивая то, что теперь встает перед глазами, с природными вехами трехсотлетней межевой описи, обнаруживаешь удивительные совпадения: как будто и те же березы растут, и те же пеньки стоят, и мшаное болотце мокнет — словно нет между сейчас и тогда прошедших трех веков:

«А межа селу Свиблову и пустоши Лысцовой и пустоши, что было село Ерденево — от вотчины боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского от деревни Подберезские, от устья Черменки, речки, что впала в реку Яузу; от устья на березку, а под нею яма, а от березы и от ямы прямо межею на большую Ольшанскую дорогу до устья речки Черменки; а от речки Черменки налеве земля Льва Афонасьевича Плещеева, а направе земля боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского, а на дороге межевая яма, а от ямы дорогою Ольшанского едучи к Свиблову, направо межевая яма; а от ямы на сосну, а от сосны на межевую яму и на проселочную дорогу, что ездят к Юрлову и к Сабурову и на Федоровку; а от ямы через дорогу межа с Федоровскою землею подле Свибловской рощи и мимо мшанова Свибловского болота направо через дорогу Лысцовскую, что ездят на Федоровку; а переехав дорогу к Федоровскому оврагу на березу со пнем, а от березы на сосну, а от сосны на 3 березовых пня, а от 3 березовых пней на Федоров овраг на вал, по то место едучи до Федорова оврага налеве земля Льва Плещеева Свибловская, а направе земля боярина Дмитрия Михайловича Пожарского пустоши Подберезья и Федоровки; и к третьему полю Свибловскому, что за рекой за Яузой межа — мокрая пашня пополам от пустоши от Поповы, что иные за боярином за князем Дмитрием Михайловичем Пожарским, до вотчины Троице-Сергиева монастыря до земли села Ростокина до старых ям и по государеву дворцовую пустошь по Левонову села Танинского; а от пустоши Левоновы на 2 межевые ямы, а у ямы стоит сосна, а на ней грань, а от ямы и от сосны прямо к Яузе до устья Каменки реки… И Лысцовской земли межа: с валу через Федоров овраг прямо на болото и на вешний поток по старым и новым завезем (договоренностям. — В. М.), направо государевы пустоши Сабуровы, до вотчины боярина Дмитрия Михайловича Пожарского деревни Казеевы, а налеве земля вотчинная стольника Льва Плещеева…»

Из этой описи узнаем о деревнях, которых давно уж нет, и дороги проложены другие, но общий характер пейзажа остался, а о том, что со Свибловым граничила земля князя Дмитрия Михайловича Пожарского, рассказывают все путеводители.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.