СОЮЗ «ПАРЧАМИСТОВ» И «ХАЛЬКИСТОВ» ОКАЗАЛСЯ НЕ ОЧЕНЬ ПРОЧНЫМ

СОЮЗ «ПАРЧАМИСТОВ» И «ХАЛЬКИСТОВ» ОКАЗАЛСЯ НЕ ОЧЕНЬ ПРОЧНЫМ

После ухода из власти Б. Кармаля в стране наступил период относительной политической стабильности, хотя в целом НДПА испытывала определенную напряженность в работе из-за позиции обиженных «халькистов». Представителей этого крыла в партии «парчамисты» старались как-то сдерживать в служебном росте, тормозить их выдвижение на первые роли, особенно при расстановке кадров в вооруженных силах и других силовых структурах, что вызывало у них нарастающее недовольство. Зато средний и младший командный состав, а это 85 процентов, состоял преимущественно из «халькистов».

Как показала афганская действительность, такая обстановка не могла существовать долго. «Взрыв» уже зрел, и только своевременно полученные данные помогли избежать очередного путча.

Как-то начальник подразделения особого отдела, оперативно обслуживающего штаб армии, доложил мне о непонятных посещениях нашего командующего в позднее вечернее время командующим царандоя (милиция) Гулябзоем («халькист»). На следующий день – иного варианта не было – я спросил у В.П. Дубынина, с какой целью Гулябзой приезжает к нему в позднее время в закрытый гарнизон. Виктор Петрович подтвердил факт посещений, однако причина этих визитов ему также была не ясна. Гулябзой посидит, поговорит о пустяках, хочет сказать что-то еще, но затем замолкает и уезжает. Я заметил, что так продолжаться не может, гарнизон закрытый, и окружающие его генералы и офицеры не поймут своего командующего. Надо прямо спросить у Гулябзоя, чего он хочет. Во время очередного приезда главы царандоя Дубынин так и поступил. Тогда Гулябзой заявил, что он может навести порядок в Кабуле за один-два дня, но ему не понятно, какую позицию в этом случае займет 40-я Армия. Виктор Петрович, по его словам, ничего на это не сказал, решив посоветоваться.

Надо отметить, что царандой в то время представлял собой серьезную силовую структуру: хорошо вооружен, в том числе и тяжелым оружием, боеспособен, положительно проявил себя в боевых операциях; в нем было много «халькистов» (это особенно настораживало), которые, как и в армии, были недовольны кадровой политикой, проводимой «парчамистами» (Амин тоже был «халькистом», что привело к преследованию «парчамистов»). Признаться, такого поворота событий я не ожидал, думаю, командующий тоже.

Я невольно поднялся и стал ходить по кабинету, рассуждая вслух:

– Если дать шифротелеграмму на имя председателя КГБ СССР за двумя подписями… – Не останавливаясь, продолжал:

– Нет, так не пойдет. В Москве она будет размножена, о ее содержании будут знать не менее одиннадцати человек. От них узнает руководитель представительства КГБ СССР в ДРА, а от последнего – Наджиб. Начнутся массовые аресты «халькистов», возможно вооруженное сопротивление, прольется много крови, существенным резонансом отзовется и мировое сообщество. В довершении всего мы потеряем верного нам человека. Озвученный Гулябзоем замысел явно обсуждался среди руководства «халькистов», а это уже заговор… Сообщить генералу Варенникову мы также не можем. Как руководитель оперативной группы министерства обороны СССР он просто обязан реализовать эту информацию с тем же результатом – кровь и, как следствие, позор для 40-й Армии.

– Что же делать? – спросил Дубынин.

– У нас нет выхода, любой наш доклад приведет к трагическим последствиям. Поэтому в следующий приезд Гулябзоя ему надо твердо сказать, что если он вздумает исполнять свой план, то 40-я Армия сотрет его в порошок.

Я отдавал себе отчет в том, что не имею права выступать от имени 40-й Армии, а как должностное лицо обязан доложить о происшедшем в КГБ СССР. Да и характер и масштабы вероятных событий могли иметь государственное для нашей страны значение. Виктор Петрович ни разу меня не перебил и в ходе последующей встречи сделал так, как я посоветовал. Гулябзой сказал, что все понял, попрощался и уехал. Однако мы оба не поняли до конца, а что он понял? Тем не менее визиты этого заговорщика прекратились, но добрые отношения остались, и до конца нашего пребывания в Афганистане он в ситуациях, подобных этой, никак себя не проявлял. Я же был удовлетворен тем, что профилактическая беседа командующего достигла цели, хотя мысль, что я совершил рискованный поступок, долго не оставляла меня.

Этот довольно специфический эпизод моей службы в ДРА глубоко запал в мое сознание, и только по прошествии многих лет я решил рассказать о нем читателям.

Я знал всех командующих 40-й Армией. Кого-то из них уважал больше, кого-то меньше. Были и такие, к которым мое отношение было просто индифферентным.

Самые хорошие воспоминания я сохранил о генерал-лейтенанте Викторе Петровиче Дубынине (1943–1992). Высокий, подтянутый, коммуникабельный, отличный профессионал, по своим деловым и личным качествам он выгодно отличался от своих коллег. Дубынин активно участвовал в боевых действиях, несмотря на то что для этих целей у него был штатный заместитель. Виктора Петровича уважали не только офицеры, но и срочнослужащие. Это был настоящий боевой генерал, ставший впоследствии начальником Генерального штаба министерства обороны РФ, Герой России. В трудных ситуациях он не подставлял подчиненных.

Запомнился случай, произошедший на моих глазах во время Кундузской операции в 1987 г. В начале операции наша авиация, несмотря на проведенную накануне рекогносцировку, совершила ошибку, начав высаживать десант в точке, занятой мятежниками. К счастью, все обошлось благополучно, без потерь, но время начала боевой операции было сдвинуто. Эта задержка вызвала соответствующую реакцию вышестоящих начальников. Телефоны на командном пункте накалились. Дубынин с озабоченным лицом довольно сдержанно отвечал всем: «Поправим…» Конечно, ответственность за происшедшее лежала на командующем авиацией, находившимся в это время на командном пункте. Но Дубынин ни разу не обмолвился об этом, не сказал, что разберется с ним и т. д. Все недовольство звонивших он принял на себя.

Постоянные стрессовые нагрузки, вызванные военной обстановкой, иногда неоправданной гибелью военнослужащих в ходе боевых операций, которой, если действовать более разумно, можно было избежать, – а за жизни своих солдат он нес, в первую очередь, моральную ответственность, – а также отсутствие в письменной форме ряда указаний сверху, имеющих порой политическое значение, пошатнули здоровье Виктора Петровича Дубынина. Все это привело к серьезной болезни, за которой последовал его преждевременный уход из жизни. Вечная ему память!

После нашего возвращения домой отношения между «халькистами» и «парчамистами» обострились настолько, что Наджибулла арестовал ряд высших офицеров армии из числа «халькистов».

В этой ситуации министр обороны ДРА Шах Назар Танай предпринял попытку переворота с целью свержения Наджибуллы, однако она закончилась неудачей. И кто же, вы думаете, оказался ближайшим помощником Таная? Наш знакомый Гулябзой. Выходит, что ранее озвученные им намерения совершить переворот были далеко не случайными. Тем не менее скажем ему спасибо, что своими замыслами в то время он поделился с В.П. Дубыниным, а не с кем-то другим.

Я уже находился в Санкт-Петербурге, когда, узнав мой телефон в редакции, где были напечатаны мои статьи по Афганистану, на меня вышел бывший начальник управления кадров царандоя гражданин ДРА В. В ходе неоднократных встреч он показал себя ярым кармалистом. Характеризуя своего командира – Гулябзоя, он отметил его авантюризм, склонность к фракционной борьбе и оппозиционность к Наджибу. Как «парчамист» В. про заговор мог и не знать, по крайней мере, он ничего по этому поводу не говорил. Зато рассказывал про участие своего шефа в коалиции с Ш.Н. Танаем. Получив гражданство России, но не найдя работы, В. эмигрировал в одну из стран Европы.