II

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

II

Многие верующие люди односторонним отношением к вопросам догматики отравляют себе радостное сознание той огромной пользы, которую приносят вавилонские раскопки, в смысле истолкования и иллюстрации Библии; нередко даже вовсе отрицают эту пользу. И всё–таки как благодарны должны быть все читатели Библии за те новые сведения, которые нам добыли и непрерывно продолжают доставлять трудные раскопки вавилонских и ассирийских развалин.

Библейская Книга Царств (4 Цар. XVII, 30) повествует, что жители города Куты в Самарии почитали бога Нергала. Благодаря клинообразным надписям, мы теперь определённо знаем не только то, что этот вавилонский город Кута лежит похороненным под холмом Тель–Ибрагим в семи часах пути к северу от Вавилона, но и то, что бог–покровитель города Куты действительно назывался Нергал. Разве подобное сведение не заслуживает благодарности? Другой пример. Ещё недавно у нас не было почти никакой надежды найти когда–либо то местечко Халах, куда была переселена часть пленённых Саргоном израильтян (4 Цар. XVII, 6; XVIII, 11). Теперь у нас есть найденное в библиотеке Ассурбанипала в Ниневии письмо из Халаха, в котором некто Мардук–надин–аши, указывая на свою постоянную верность, просит царя вернуть ему опять землю, подаренную ему отцом царя и доставлявшую ему 14 лет средства пропитания, а теперь отнятую у него наместником области.

Что касается жителей северного царства Израиля, изображение которых мы можем видеть во втором ряду барельефов знаменитого чёрного обелиска Салманассара II, — на нём представлены послы царя Ииуя (840 л. до Р. Хр.) со всевозможными дарами, то мы знаем теперь все три местечка, где нашли свою могилу 10 колен Израильских: Халах, немного восточнее гористой страны верхнего Заба, называемой Arrapachitis; область Гозан, на берегу Хавора, недалеко от Низибис, и местечки Мидии.

До последнего времени оставалось загадкой повествование прор. Наума о завоевании и разграблении египетских Фив; именно никто не мог обяснить, к чему относились следующие слова: «Разве ты (Ниневия) лучше Но–Аммона, находящегося между реками, окружённого водою, которого вал было море, и море служило стеною его? …Но и он переселён, пошёл в плен; даже и младенцы его разбиты на перекрёстках всех улиц, а о знатных его бросали жребий, и все вельможи его окованы цепями» (Наум III, 8, 10). Но вот была найдена глиняная десятигранная призма (рис. 17), на втором столбце которой повествуется, что Ассурбанипал, преследуя от Мемфиса фараона Урдамане, достиг Фив. Ограбив город, он увёз в Ниневию, столицу своего царства, в виде добычи, все сокровища дворцов, всё золото, серебро и драгоценные камни, а также всех жителей города, как мужчин, так и женщин. Разве этот факт не заслуживает внимания?

«Я вложу кольцо Моё в ноздри твои и удила Мои — в рот твой, и возвращу тебя назад тою же дорогою, которою пришёл ты», так говорил Иегова Санхерибу устами прор. Исаии (4 Цар. XIX, 28; Ис. ХХХVII, 29). Могут ли эти слова быть иллюстрированы лучше, нежели это делает хранящийся в Берлинском музее найденный при раскопках в Зендчирли (Сев. Ассирия) памятник победы Асаргоддона, главный рельеф которого изображает великого ассирийского царя во всём величии, а перед ним связанных по рукам и ногам царей Ваала тирского и Тиртака эфиопского: обоих царь держит на узде прикреплённой к их рту при помощи кольца?

Рис.17. Глиняная десятигранная призма Асурбанипала

А сколько пользы принесли вавилонские памятники разъяснением многих ветхозаветных слов! Например, в Ветхом Завете несколько раз упоминается об одном животном, по имени re’em (единорог), диком, неукротимом, вооружённом страшными рогами (Пс. XXI, 22), похожем на быка (Пс. XXVII, 6; Второз. XXXIII, 17). Упоминая о нём и ужасаясь при мысли воспользоваться им, как домашним животным, для обработки земли, Иов восклицает (XXXIX, 9): «Захочет ли re’em служить тебе и переночует ли у яслей твоих? Можешь ли верёвкою привязать re’em’а к борозде и станет ли он боронить за тобою поле?»

Рис.18. Израильтяне времён Ииуя

Рис.19. Израильтяне времён Ииуя (840 до Р. Хр.)

Так как буйвол, который водится ныне стадами в лесах по ту сторону Иордана, лишь сравнительно незадолго до нашего времени распространился из Арахозии по передней Азии, то обыкновенно думали, вслед за арабами, называющими антилоп «скотом пустыни» и употребляющими по отношению к Antilope leucoryx название rim, что еврейское слово re’em означает эту породу антилоп. И всё–таки оказалось весьма странным, как могла придти в голову Иову мысль запречь в плуг эту антилопу, которая, если не считать её длинных острых рогов, всё же остаётся кроткой, грациозной антилопой — и говорить об этом с таким страхом.

Рис.20. Antilope leucoryx

Памятники вавилонского искусства показали нам, каков этот re’em: это могучий, бешено глядящий дикий бык, с крепкими изогнутыми рогами, животное леса и гор, легко взбирающееся на вершины высочайших горных хребтов, животное страшной силы; охота на re’em’а, столь же опасная, как и охота на львов, составляла любимое удовольствие ассирийских царей. Существование в области Ливанского плоскогорья этого животного, родственного bosurus Цезаря и северо–американскому бизону, научно доказано.

В клинообразных надписях слово re’em упоминается бесчисленное число раз, а алебастровые барельефы ассирийских царских дворцов наглядно представляют нам его изображение.

Рис.21. Ассирийское изображение дикого быка (re’em)

Царь Навуходоносор рассказывает, что он украсил посвящённые богине Истар ворота Вавилона огромными плитами, на которых были изображены re’em и идущие на хвосте огромные змеи. Находка этих ворот на полях развалин Вавилова и очищение их от слоёв земли, на глубине 14 метров, где уже начинается подпочвенная вода, составляет одну из важных заслуг Германского Восточного Общества.

Да будут благословенны холмы, лежащие на осенённом пальмами берегу Евфрата! Как радостно забились сердца исследователей, когда, после долгого копания в земле под палящими лучами солнца, перед их взорами внезапно появилась желанная постройка и на одной из упомянутых плит прочли «Ворота Истар», и мало–помалу огромные двойные ворота Вавилона, обращенные на север тремя величественными башнями, выступили из земли в прекрасно сохранившемся виде! И что же? Куда бы ни бросили мы взор: на боковые ли плоскости башен или на внутренние стороны прохода, — всё кишит рельефными, в верхних рядах пёстро эмальгированными, изображениями re’em’а, выделяющимися на тёмно-голубом фоне поразительно красивыми тонами красок.

«Полный силы, выступает дикий бык крупными шагами. Его голова гордо поднята, рога угрожающе наклонены вперёд, уши прижаты к голове, ноздри раздуты, крепко напряжены упругие мускулы. Всё изображение вполне сходно с природой, но облагорожено!» Если гладкая шерсть животного белого цвета, то рога и копыта покрыты золотой краской; если шерсть жёлтая, — копыта и рога малахитового цвета; кончик хвоста в обоих случаях тёмно–голубой.

Но самое красивое впечатление производит белый re’em, у которого как рога и копыта, так и кончик хвоста окрашены в тёмно–голубой цвет.

Таков re’em по рисункам на воротах Истар, через которые вела дорога процессий Мардука, re’em, не менее прекрасный, чем всем известный «лев Вавилона», украшающий эту дорогу.

Рис.22. Дикий бык (re’em)

Германскому Восточному Обществу удалось найти изображения и другого библейского сказочного зверя известного нам из уроков Священной истории, — изображение, производившее на всех побывавших во дворце Навуходоносора ошеломляющее впечатление — я говорю о вавилонском драконе. «С вытянутой вперёд шеей и злым, угрожающим взглядом идёт чудовище» — это змея, если судить по продолговатой с двумя языками голове, длинному чешуйчатому телу и извивающемуся хвосту; но в то же время у него передние ноги напоминают пантеру, а задние вооружены огромными птичьими когтями. На лбу у него длинные, прямые рога, а на конце хвоста — жало скорпиона.

Рис.23. Лев Вавилона

Благодаря подобным разъяснениям и иллюстрациям, ассириология снова возвращает доверие столь яростно с недавнего времени оспариваемым преданиям Ветхого Завета.

Встречая в своих исследованиях множество весьма трудных текстов, полных редко встречающихся слов и оборотов, ассириологи понимают, что и в Ветхом Завете существует целая масса редко, иногда лишь один раз, встречающихся слов. Они пробуют объяснить их из взаимной связи и очень часто труды их вознаграждаются тем, что они находят те же самые слова и фразы в ассирийских текстах.

Рис.24. Дракон

Они убеждаются таким образом, в какое роковое заблуждение впадает современная экзегетика, пытаясь растолковать подобным странные слова и фразы, коверкая их и очень часто придумывая для них самые глупые значения.

Право, всякий, кто любит Ветхий Завет, должен, насколько может, содействовать извлечению тысяч глиняных табличек и других письменных памятников, лежащих погребёнными под холмами Вавилона, возможно быстрое открытие которых позволит нам с ещё большей уверенностью разбираться в трудных текстах библейского повествования.

Даже целые рассказы из Ветхого Завета являются теперь пред нами в новом освещении. Так, например, с малых лет мы усваиваем бессмысленное повествование о превращении царя Навуходоносора в зверя. Мы читаем в книге пророка Даниила (Дан. IV, 26–34), как этот царь Вавилона, расхаживая по царским чертогам и любуясь великолепием построенного им города, услышал вдруг с неба голос, предсказывавший, что он будет отлучён от людей, будет жить вместе с зверями, питаясь травой. Так и случилось: Навуходоносор, как бык, ел в пустыне траву, «и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли, как у льва, и ногти у него — как у птицы». И всё же никогда, по крайней мере после появления книги Эбер. Шрадера «О сумасшествии Навуходоносора», ни один воспитатель юношества не решился передавать этот рассказ, не указав на то, что в более чистой, первоначальной форме мы встречаем этот рассказ в одном переданном Абиденом халдейском предании. Предание это гласит, что Навуходоносор, достигнув вершины своего могущества, взошёл на царскую башню и, вдохновлённый божеством, воскликунул: «Я, Навуходоносор, возвещаю вам о близком бедствии. Ни Бел, ни царица Бельтис не имеют силы убедить богинь судьбы отклонить его. Придёт Перс (т. е. Кир) и обратит вас в рабство. О, если бы, прежде чем погибнуть мои сограждане… он был прогнан в пустыню, где нет ни городов, ни даже следов человеческих, и он блуждал бы там в одиночестве среди оврагов и ущелий, где бродят лишь дикие звери, да проносятся хищные птицы. А мне… да будет в удел лучший конец!»

Легко заметить, что еврейский писатель передал вавилонское сказание, лишь слегка видоизменив его; а что истинное содержание этого рассказа было ему хорошо известно, это мы можем видеть из 16 стиха. То, что Навуходоносор желает врагу халдеев, составитель собранных в книге пророка Даниила рассказов, полных ошибок и неточностей, заставляет пережить самого Навуходоносора, чтобы таким образом наглядно показать своим преследуемым Антиохом Епифаном соотечественникам, что Бог поразил Своим гневом даже столь могущественного царя за то, что он осмелился восстать против Иеговы.

Когда мы, наконец, научимся различать в Ветхом Завете форму от внутреннего содержания?

Две глубокие истины мы можем вывести из книги пророка Ионы: никто не может уйти от Божьего гнева и ни один смертный не в состоянии знать, насколько велико долготерпение и милосердие Бога. Но форма, в которую облечены эти истины, обладает чисто восточной фантастичностью, и если бы мы ещё и теперь стали верить, что Иона пел во чреве кита псалмы, часть которых была сочинена лишь несколько столетий после гибели Ниневии, или что царь Ниневии настолько далеко заходил в своём покаянии, что отдал приказ даже на быков и овец одеть вретища, — то мы погрешили бы против данного нам Богом разума. Всё это однако мелочи, отступающие на задний план перед более яркими фактами.

О, если бы молодые теологи были знакомы со странами Востока и не только с городами, но особенно с пустыней — с нравами и обычаями бедуинов, нисколько не изменившимися с тех далёких времён и глубоко проникнутыми своеобразными воззрениями и представлениями Востока! Если бы они послушали в палатках пустыни арабские сказки или описания тех или других случаев из жизни самих бедуинов, полные живой, бьющей ключом фантазии, описания, часто выходящие из границ действительной жизни! Им открылся бы совершенно новый мир, знание которого сделало бы для них более понятными такие чисто восточные произведения, как Ветхий, а отчасти и Новый Завет.

Итак, если ещё и в наше время Восток даёт ключ к пониманию многих мест Библии, то насколько больше таких указаний может дать изучение старых, во многих случаях одновременных с Ветхим Заветом, произведений вавилонской и ассирийской литературы. Как много общего с Ветхим Заветом у обеих этих литератур, столь родственных ему по языку, стилю, образу мышления и представлений!

В обеих являются святыней число 7, а иногда и 3. «О, земля, земля, земля! слушай слово Господне!» восклицает Иеремия (XXII, 29). «Слава, слава, слава царю, моему господину», начинают многие ассирийцы свои письма. И как серафимы пред троном Бога взывают друг к другу: «Свят, свят, свят Господь Саваоф!» (Исаия VI, 3), так в начале ассирийского богослужения мы читаем три раза повторяющееся слово as?r, т. е. «приносящий святость» или «святой».

«И создал Господь Бог человека из праха земного и вдунул в лице его дыхание жизни; и стал человек душею живою» — так излагает сотворение человека Бытие (II, 7). Подобное же воззрение встречаем мы и в Вавилоне. Человек создан из земли (глины), как, например, Эабани создан из куска обожжённой глины (ср. Иова ХХХIII, 6: «Я образован также из брения») и снова возвращается в землю; но живым существом человек делается благодаря дыханию Бога. Во вступлении одного обращённого к сирийскому царю письма отправители его называют себя «мёртвыми псами» (ср. 2 Цар. IХ, 8), которых царь, их повелитель, оживил, «вдунув в их лицо дыхание своё».

Согласно вавилонским взглядам, человеческой слюне присуща в значительной степени волшебная сила. Слюна и волшебство — тесно связанные между собой понятия, причём слюна обладает в одно и то же время и оживляющей и умерщвляющей силой. «О, Мардук», говорится в одной молитве к богу–покровителю Вавилона, «о, Мардук, твоя слюна дарует жизнь!»

Кому при этом не придёт на память новозаветный рассказ об исцелении глухонемого, где повествуется, как Иисус Христос отвёл глухонемого в сторону, вложил ему персты в уши и, «помазав брением глаза слепому», сказал: «еффаф?» — отверзись! (Иоан. IX, 6, Марка VII, 34).

По библейскому преданию, Иегова сопровождал свой народ во время пути через пустыню днём в виде столба дыма, а ночью — в виде столба огненного.

Подобным же образом Ассархаддону, царю Ассирии, перед его выступлением в поход было пророчество: «Я, Истар из Арбелы, помещу справа от тебя дым и слева зажгу огонь!»

«Сделай завещание для дома твоего», говорит пророк Исаия смертельно заболевшему царю Езекии, «ибо умрёшь ты и не выздоровеешь»; а ассирийский военачальник Кудурри, которому царь послал своего лейб–медика, благодарит царя следующими словами: «я был мёртв, но царь, мой господин, оживил меня!»

Душа поражённого смертельной болезнью человека блуждает уже в подземном мире. Вот почему богиня Гула, покровительница врачей, носит прозвище «пробуждающая мёртвых». Восточный врач, который не сумел бы «пробуждать мёртвых» — не настоящий врач, по представлениям вавилонян.

Как всё одинаково в Библии и в Вавилоне!

И там и здесь стремление символизировать слова, пояснить их действиями (я напомню лишь о «козле отпущения», прогнанном в пустыню). У обоих одинаковый мир непрерывних чудес и знамений, постоянное явление Божества людям во сне, одинаково наивные представления о Божестве: подобно тому, как в Вавилоне боги едят и пьют, предаются отдыху — так и Иегова, пользуясь вечерней прохладой, прогуливается в раю, или наслаждается приятным запахом жертвы Ноя. И как в Ветхом Завете Иегова говорит с Моисеем, Аароном и пророками, так и вавилонские боги разговаривают с людьми, или непосредственно или через жрецов и боговдохновенных пророков и пророчиц.

Откровение! Трудно представить себе большее забдуждение человеческого ума, нежели то, благодаря которому люди в течение столетий продолжают считать собранные в Ветхом Завете драгоценные остатки древней письменности во всей их совокупности за религиозный канон, священную книгу сотворения, несмотря на то, что в нём есть такие произведения, как книга Иова, подвергающая сомнению в выражениях, местами граничащих с богохульством, самоё существование справедливого Бога, или такие чисто светские произведения как, например, свадебные песни (так называемая «Песнь Песней») Соломона.

В чудной песне любви (Пс. XLIV, 11, 12) мы читаем: «Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей; ибо Он Господь твой, и ты поклонись Ему!»

Можно себе представить, что вышло бы, если бы произведения и фразы, подобные этим, были истолкованы теологически или даже мессиански. Случилось бы то же самое, что с тем средневековым католическим монахом, который, читая в своём псалтыре латинское слово maria — моря — принимал его за имя Пречистой Девы Марии и осенял себя крестным знамением.

Но и остальной части Ветхого Завета все научно образованные теологи, как протестантские, так и католические, перестали ныне приписывать значение «откровения» в буквальном смысле: к этому вынуждает множество находящихся в Ветхом Завете противоречащих друг другу двойных рассказов и неразрешимая путаница, возникшая во Второзаконии, благодаря постоянным переработкам и вставкам.

Да, говоря по совести, мы и не заслужили вовсе иного божественнего откровения, кроме того, которое каждый из нас имеет в своей совести. Ибо как легкомысленно относилось до настоящего времени человечество к истинному откровению Бога, к десяти заповедям, начертанным на скрижалях завета! Сказано: «Не извиняйте слов!» — и, несмотря на это, в малом катехезисе Лютера вовсе выпущена вторая заповедь: «не сотвори себе кумира…» и т. д., а вместо того десятая заповедь, именно запрещение так называемых дурных желаний, разделена на две. Заповедь «чти отца твоего и матерь твою» не четвёртая, а пятая и т. д.

Хотя в католическом катехизисе, который придерживается такого же счёта заповедей, первая заповедь гласит гораздо определённее: «Ты не должен иметь других богов, кроме Меня; ты не должен делать изображения Бога и поклоняться им!» — тем не менее дальше сказано: «Изображения Христа, Божьей Матери и всех святых всё–таки мы делаем, так как мы не молимся им, но только почитаем», причём упущено из вида, что Господь Бог ясно сказал: «Ты не должен делать себе идолов, молиться им и почитать их» (ср. также Второзак. IV, 16).

Ещё тяжелее падает этот упрёк на самого Моисея, если мы станем придерживаться твёрдо буквального содержания Торы, упрёк, единодушно раздающийся из уст всех людей, ищущих Бога и стремящихся к Нему.

Подумать только: Всесильный Бог, «Всеобъемлющий, Вседержитель, Незримый», сам Иегова, — «твердыня, которого дела совершенны» (Второзак. XXXII, 4) вещает среди грома и молний из огненного облака свою святую волю, высекает две каменные доски и пишет на них 10 заповедей собственной рукой, держащей в равновесии весь мир, — а Моисей бросает вечные скрижали вечного Бога и разбивает их на тысячи кусков! И этот Бог пишет вторично другие скрижали, представляющие Его первое и последнее собственноручное, обращённое к человечеству, реальное откровение, а Моисей не даёт себе даже труда передать своему народу, а через него и всему человечеству, слово в слово то, что Бог вырезал на этих скрижалях.

Мы, учёные, считаем тяжёлой виной с нашей стороны, если кто–нибудь из нас хотя бы с маленькой неточностью передаст надпись, сделанную каким–нибудь пастухом, пожелавшим увековечить своё имя на скалах Синайского полуострова, — а Моисей, подтверждая вторично перед переходом через Иордан своему народу 10 заповедей, переделывает не только отдельные слова и фразы, заменяя их похожими, но изменяет в них даже целые места, выдавая их тем не менее за подлинные слова Бога. Таким образом мы до сих пор не знаем, велел ли Бог чтить субботу в память своего отдыха после шести дней творения (Исх. XX, 11) или в воспоминание непрерывной принудительной работы народа израильского во время его пребывания в Египте (Второз. V, 15).

На подобную небрежность по отношению к самым святым заветам Бога, данным Им людям, можно пожаловаться и теперь.

Мы ищем ещё и теперь в горном хребте Синая гору, которая подходила бы ко всему рассказанному в Библии, и в то время, как мы весьма подробно учим о таких сравнительно незначительных вещах, как, например, кольца и железные полосы от ковчега, в котором хранились скрижали завета, относительно внешнего вида скрижалей мы не знаем почти ничего, кроме того, что они были исписаны с обеих сторон.

Когда филистимляне захватили ковчег завета, они увезли его в храм Дагона в Аздоде; на следующее утро изображение Дагона оказалось лежащим ниц перед ковчегом завета (1 Царств V). Когда ковчег был потом перенесён в маленькое пограничное иудейское местечко Веесамис, и обитатели сбежались посмотреть на него, 70, а по другим рассказам 50,000 (!) человек было поражено смертью (1 Цар. VI, 19). Гнев Иеговы поражает даже того, кто касается ковчега по ошибке (2 Цар. VI, 6 и 7).

Но как скоро мы вступаем на почву исторического времени, всякие сведения о ковчеге исчезают. Весьма подробно описывается, как халдеи увезли сокровища иерусалимского храма, все золотые, серебряные и медные сосуды, кружки и чашки (4 Царств XXIV, 13; XXV, 13), но о ковчеге с двумя скрижалями Завета не говорится ни слова. Храм гибнет в пламени, но никто не интересуется вопросом об участи этих двух чудодейственных скрижалей всемогущего Бога, этой величайшей святыни Ветхого Завета.

Мы оставим в стороне вопрос о причинах подобного умолчания. Мы хотим указать лишь, что критика Пятикнижия снимает с Моисея упрёк, падающий на него согласно содержанию Торы. Как утверждает, наравне с другими учёными, Дильман («Kommentar zu den B?chern Exodus und Leviticus», стр. 201), пользующийся высоким авторитетом даже среди католиков, — 10 заповедей являются перед нами в двух различных редакциях, происхождение которых следует приписать не скрижалям, а иным источникам.

Подобным же образом и все остальные так называемые законы Моисея дошли до нас в двух сравнительно более поздних, отделённых одна от другой столетями, редакциях, чем достаточно легко объясняются все встречающиеся в них различия. Мы знаем также, что эти так называемые законы Моисея представляют собой постановления и обычаи, частью уже и до него имевшие силу у сынов Израиля, частью же получившие правовое значение после поселения израильтян в Ханаане. Впоследствии одни были приписаны Моисею и даже — в видах придания им большей святости и ненарушимости — самому Иегове, как высшему законодателю. Подобное же явление мы можем наблюдать и у других древних народов — вспомним лишь законодательства Ману и Вавилона.

Мы указали, что уже около 2600 лет до Р. Хр. мы находим в Вавилоне высокоразвитое правовое государство, и упоминали о большом своде законов Гамураби, регулировавших гражданское право во всех его отраслях. Мы имеем ныне оригинал этого свода, представляющий для науки, особенно истории культуры и сравнительного правоведения, сокровище громадной ценности.

На рубеже 1901 и 1902 гг. французский археолог де Морган и доминиканский монах Шейль имели счастье найти в развалинах акрополя Суз обелиск царя Гамураби в 2,25 метр. вышины, который, очевидно, был увезён из Вавилона вместе с другой военной добычей и на котором самым тщательным образом вырезаны 280 параграфов законов.

Это, как говорит сам царь, — «законы справедливости, которые Гамураби, могущественный и справедливый царь, утвердил на пользу и уважение слабых и угнетённых, вдов и сирот».

«Потерпевший», читаем мы дальше, «имеющий тяжбу, пусть прочтёт этот мой письменный памятник и внимает моим драгоценным словам; пусть эти законы разъяснят ему и решат его дело! Пусть он вздохнёт легко и скажет: Гамураби мой господин, он истинный отец своего народа».

Хотя царь и говорит, что он, солнце Вавилона, изливающее свой свет на север и юг своей страны, написал эти законы, однако сам он получил их от бога солнца, высшего судьи неба и земли, воплощающего в себе всё справедливое. Поэтому величественный обелиск имеет на вершине прекрасный барельеф, изображающий Гамураби, получающего законы от Шамаша, высшего законодателя.

То же случилось и с законами Моисея. Как легко заметить человеческое происхождение и характер израильских законов! Ведь никто не станет утверждать, что святой Бог, который собственноручно написал на скрижалях завета «l? tiqt?l» — «не убий», мог санкционировать кровную месть, которая до сих пор, как проклятие, тяготеет над народами Востока, в то время, как уже Гамураби «почти совсем искоренил следы её»? Никто не станет утверждать, что обрезание, издавна бывшее в обычае у египтян и арабских бедуинов, знак какой–то особенной связи Бога с народом Израиля?

С точки зрения восточного образа мышления и оборотов речи, мы прекрасно понимаем, что постановления для различных мелких случаев обычной жизни (напр. если бодливый бык убьёт человека или другого быка), запрещения кушаний, медицинские предписания относительно кожных болезней, определения жреческой одежды — установлены Иеговой; но это лишь внешняя форма выражения. Бог, для которого лучшая жертва — «дух сокрушённый, сердце сокрушённое и смиренное» — и которому не мог доставить удовольствия жертвенный культ, сходный с культом «языческих» народов (Пс. XXXIX, 7), наверно не мог выдумывать рецептов елея и ладана, как об этом говорится у Моисея (Исх. XXX, 26).

Будущим исследователям предстоит задача определить, что в израильских законах, гражданских и жреческих, специально еврейского и что общесемитического происхождения, а также в какой мере они заимствованы из гораздо более древнего и, конечно, проникшего за границы своей страны вавилонского законодательства. Вспомним, например, о праве возмездия — «око за око, зуб за зуб», о празднике новолуния, так называемых «хлебах предложения», о нагрудниках первосвященника и т. д.

Пока же мы должны быть благодарны, что в вавилонской ?’abattu «дне ???’ ??????» удалось найти корни «дня субботнего», происхождение которого неясно для самих евреев. Никто не пытался утверждать, что 10 заповедей также заимствованы из Вавилона; наоборот, неоднократно указывалось, что некоторые заповеди, как напр, 5, 6, 7, продиктованы присущим всем людям инстинктом самосохранения. В самом деле, большая часть заповедей так же свято исполнялись в Вавилоне, как и у евреев: непочтение к родителям, лжесвидетельство, всякие посягательства на чужую собственность и по вавилонским обычаям наказывались весьма строго, по большей части смертью.

Рис.25. Гамураби получает законы от бога солнца

Так, например, мы читаем в третьем параграфе законов Гамураби: «Если кто–нибудь в тяжбе даст ложное свидетельское показание и не будет в состоянии доказать его, то он должен быть наказан смертью, если он своим показанием подвергал опасности жизнь человека».

Специально еврейской является лишь вторая заповедь, запрещающая идолопоклонство, которая при более близком рассмотрении, по–видимому, носит антивавилонский характер.

Что же касается первой израильской заповеди: «Я, Господь, Бог твой… Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (Исх. XX, 2–4), — то мы позволим себе здесь ещё раз остановиться на одном вопросе, который так глубоко затрагивает всех, интересующихся Библией и Вавилоном, — на вопросе о ветхозаветном монотеизме.

С точки зрения ветхозаветной теологии понятно, что она, отказавшись единодушно и вполне правильно от признания за ветхозаветными преданиями характера «вдохновения» в буквальном смысле и признав тем самым, быть может против воли, но вполне последовательно, полную неприемлемость подобного толкования ветхозаветных творений для нашей веры и знания, требует теперь признания духа, проникающего их, «божественным» и с всё большим единодушием проповедует «нравственный монотеизм изральтян», «дух пророчества», как «истинное откровение Бога живого!»

Большое смущение вызвали уже упомянутые нами раньше имена Бога, рисующие его как личность, и которые мы столь часто встречаем у переселившихся около 2500 г. до Р. Хр. в Вавилон северных кочевников–семитов: «Ель, т. е. Бог дал», «Бог правит», «Бог, воззри на меня», «Бог есть Бог», «Jahu (т. е. Иегова) есть Бог» и т. д.

Трудно понять, чем вызвана эта тревога. Казалось бы, раз даже в Ветхом Завете Аврааму, позволено проповедовать от имени Иеговы (Бытие XII, 8), раз Иегова был Богом Авраама, Исаака и Иакова, то такие древние имена, как Jahu–ilu, т. е. Иоель, должны быть встречены радостно. В особенности тем теологам, которые считают себя позитивистами и допускают, что «все божественные откровения развивались постепенно, историческим путём», становясь таким образом, по моему мнению, в противоречие с церковным учением об откровении, эти имена как раз бы должны быть очень удобны для подтверждения их теории.

Между тем многие из теологов опасаются, и вполне основательно, что эти имена, которые более чем на тысячелетие древнее соответствующих имён Ветхого Завета и которые указывают на почитание единого Бога, по имени Jahu — «вечного» среди других народов, а не только среди потомков Авраама, могли бы служить исходным пунктом для понимания исторического развития веры в Иегову, но в то же время и поставить ребром вопрос о признании за ней характера «откровения».

Поэтому стараются, не останавливаясь ни перед какими средствами, придать этим словам другое значение; но всё–таки, даже если бы мир перевернулся, как маяк во мраке ночи, будут светить эти выражения потомков северо–семитических бедуинов, живших около 2300 л. до Р. Хр.: «Бог есть Бог», «Jahu есть Бог».

Нам, кажется, следует остерегаться делать крайние выводы в ту или другую сторону. Мы постоянно указывали на резко выраженный политеизм вавилонян и отнюдь не считали нужным скрывать его. Но, с другой стороны, мы не считаем сумерийско–вавилонский пантеон и его изображения в поэзии, особенно в народных сказаниях, подходящей целью для мелких острот и насмешливых преувеличений, точно так же, как мы сочли бы непристойной подобную насмешку по отношению к богам Гомера. Также и поклонение божеству под видом идолов не может быть никоим образом защищаемо.

Но пусть никогда не забывают, что по библейскому рассказу о сотворении мира человек создан по образу и подобию Божию, что, как на то указала уже теология, прямо противоречит представлению о Боге, как «отвлечённой сущности».

Поэтому нет ничего удивительного, что вавилоняне, наоборот, представляли себе своих богов в образе людей.

Ветхозаветные пророки делали, по крайней мере в душе, то же самое. Совершенно так же, как вавилоняне и ассирияне, пророк Аввакум (гл. III) видит Иегову, приближающегося на колеснице, запряжённой конями, вооружённого луком, стрелами и копьём, и даже с рогами, символом величия, силы и непобедимости, обычным украшением головного убора высших и низших ассиро–вавилонских богов.

И изображения Бога в христианском искусстве: у Микель–Анджело, Рафаэля, во всех наших иллюстрированных Библиях — как, например, картина Ю. Шнорра (рис. 26), изображающая четвёртый день творения — все основываются на видении пророка Даниила (VII, 9), во время которого Бог явился Даниилу в виде «старца, в белых как снег одеждах, с волосами как чистая волна».

Постоянные же насмешки ветхозаветных пророков над вавилонскими идолами, которые имеют глаза и не видят, — уши и не слышат, нос и не обоняют, ноги и не ходят — вавилоняне столь же мало заслужили, как и католики.

Рис.26. Четвёртый день творения

Все мыслящие католики видят в иконах и статуях лишь изображения Христа, Марии и святых; таков же был и взгляд вавилонян на своих идолов: ни один гимн, ни одна молитва не относились к изображению, как к таковому — они относились к царящему по ту сторону всего земного божеству.

«Нравственный монотеизм израильтян» мог бы также значительно умерить границы своего распространения. Прежде всего отсюда следует исключить большую часть периода «до изгнания», во время которого как иудеи, так и израильтяне, как цари, так и народ подпали под неотразимое, но легко понятное влияние господствовавшего в Ханаане политеизма.

Кроме того, по нашему мнению, очень опрометчиво поступают те, кто ставит нравственный уровень израилтьян времени «до изгнания» выше уровня вавилонян.

Правда, способ ведения войны ассиро–вавилонянами был в высшей степени жесток, даже порой варварский. Но и завоевание израильтянами Ханаана сопровождалось потоками невинно пролитой крови: взятие «чужеземных больших и красивых городов, домов, полных всяким добром, виноградников, масличных плантаций» (Второзак. VI, 10–11) предшествовало «проклятие» сотен местечек по ту и другую сторону Иордана, другими словами, — беспощадное избиение всех жителей, не исключая женщин и самых маленьких детей.

Что же касается распространения среди царей и народа понятия о справедливости, то постоянные увещания израильских и иудейских пророков, осуждающие насилие над бедными, вдовами и сиротами, в связи с такими рассказами, как, например, о винограднике Навуфея (З Цар. ХХI), позволяют нам заметить сильную испорченность как царей, так и народа, в то время как неизменная в течение двух тысячелетий прочность государства Гамураби позволяет вполне применить к нему слова: «Справедливость возвышает народ». Надпись на одной из найденных в Вавилоне табличек в решительных выражениях предостерегает самого царя от совершения несправедливых поступков.

«Если царь возьмёт деньги жителей Вавилона и будет пристрастен, то Мардук, властитель неба и земли, вооружит против него врага и отдаст ему имущество и сокровища царя!» И в главе о любви и сострадании к ближнему невозможно, как уже указано выше, найти резких различий между вавилонскими и ветхозаветными воззрениями. Ветхозаветные теологи насмехаются над вавилонским рассказом о всемирном потопе с его многобожием, а между тем он содержит черту, которая делает его гораздо симпатичнее библейского.

«Бушевание стихий, рассказывает Ксисутр, кончилось. Я посмотрел на обширное море и громко закричал от горя, так как все люди погибли». Уже Эд. Зюсс, прославленный австрийский геолог, признаёт, что, благодаря подобным чертам, «простой рассказ Ксисутра носит печать удивительной правдивости». О сострадании Ноя мы ничего не знаем.

Вавилонский Ной обоготворяется вместе с женой — у израильтян по отношению к женщине мы не можем встретить ничего подобного.

О паломничестве в Иерусалим на праздник жатвы сказано (Второзак. XVI, 11): «Веселись перед Иеговой, Богом Твоим, ты и сын твой и дочь твоя и раб твой и раба твоя», — но где же жена? Положение женщины у израильтян уже с детства было очень незавидное.

В Ветхом Завете мы встречаем чуть ли не одно имя девушки, которое означало бы сердечную благодарность Иегове за рождение ребенка, тогда как мужские имена весьма часто имеют такое значение; все нежные названия девушки, как «возлюбленная», «благоухающая», «пчёлка», «газель», «мирта», «пальма» и т. д., не могут изменить, по нашему мнению, этого факта. Женщина является собственностью сначала родителей, затем мужа; она — ценная рабочая сила, на которую после замужества возложена большая часть самых трудных домашних работ; так же, как и у мусульман, она не имеет права участвовать в религиозных обрядах.

В Вавилоне женщина находилась в ином, менее униженном положении; мы читаем, например, в сочинениях времён Гамураби о женщинах, которые присутствовали при богослужении в храмах; находим на юридических документах того времени имена женщин, подписавшихся в качестве свидетельниц и т. д.

В вопросе о положении женщин легче всего заметить, какое глубокое влияние оказала на Вавилон несемитическая культура сумерийцев.

Как различны могут быть, однако, человеческие мнения по одному и тому же предмету! В то время, как Koldewey и другие высказывают удивление, что при вавилонских раскопках до сих пор не найдено ни одной неблагопристойной фигуры, один католический ветхозаветник утверждает, что «бесчисленное количество найденных в Вавилоне статуэток не имели другой цели, как служить выражением самой грубой, низкой чувственности». Ты, бедная богиня рождения, бедная богиня Истар! Хотя ты и представляешь теперь для нас лишь кусок глины, ты можешь всё же явиться перед нами со спокойной совестью; я уверен, что ты не вызовешь никакого соблазна, как не вызывает его в нас всем хорошо известное прекрасное мраморное изображение Евы с её двумя детьми.

И если другой евангелический ветхозаветник, на основании одного, далеко ещё окончательно не истолкованного, места вавилонского стихотворения и восклицает в негодовании: «Можно обыскать все уголки передней Азии и не найти ничего подобного», то мы, не будучи в состоянии похвалиться подобным знанием местности, попросили бы его, прежде чем бросать камни в то, что не может уместиться в его сознании, объяснить нам, почему наше, школьное ведомство так настойчиво требовало исключения из Библии некоторых мест?

Рис.27. Глиняные изображения богини Истар

Если мы станем пользоваться, как источниками, дошедшими до нас памятниками древнееврейской письменности, нам не удастся установить ни для одного периода истории Израиля благодетельного влияния его монотеизма. Невозможно даже признать дух пророчества «действительным откровением Бога живого», ввиду присущих ему всевозможных чисто человеческих заблуждений и слабостей, и это обстоятельство не позволяет, как следовало бы, провести определённую грань между человеческой формой и божественным содержанием пророков. Вспомним, например, о бесчисленных несбывшихся предсказаниях и благовещениях пророков, или о многочисленных речах их, полных смертельной ненависти ко всем остальным народам, — речах, являющихся в большей части своей лучшими созданиями еврейской риторики; вспомним, главным образом, те из них, которых не знают другие семитические и восточные литературы и которые, — несмотря на понятность и может быть извинительность их с чисто человеческой точки зрения, — следовало бы совершенно исключить, раз пророчество выставляется, как орган высшего, очищающего просветляющего и оплодотворяющего духа.

Рис.28. Ева с её детьми Каином и Авелем

Что касается нравственного уровня обоих народов, мне кажется более важным окончательный вывод, на который при провозглашении «нравственного монотеизма израильтян», или «духа пророчества», как «действительного откровения Бога живого», не было обращено достаточно внимания.

Пять раз в день, и даже больше, читает правоверный мусульманин свой «Отче Наш», первую суру Корана, заканчивающуюся словами: «веди нас, Аллах, верным путём, путём тех, над которыми Ты смиловался, которые не подпали твоему гневу (как Иудеи) и не заблуждаются» (как христиане).

Только мусульмане осчастливлены милостью Аллаха, лишь они — избранный Богом народ, молятся и почитают истинного Бога. Все остальные народы — k?fir?n, неверные, которым Бог не предопределил вечного спасения. Точно такой же, глубоко коренящийся в натуре семитов, характер имеет у евреев поклонение Иегове как до, так и после изгнания. Иегова — единственный истинный Бог, но в то же время он Бог одних израильтян; израильтяне — Его избранный народ, все остальные народы — «гои» или язычники, самим Иеговой обречённые на безбожие и идолопоклонство. Подобный взгляд, совершенно несовместимый с нашим просветительным пониманием Бога, ясно выражен в следующих словах (Второзак. IV, 19–20) — кстати сказать, одним ударом рассеивающих призрак «откровения» — «дабы ты, взглянув на небо и увидев солнце, луну и звёзды и всё воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им, так как Господь, Бог твой, уделил их всем народам под всем небом. А вас взял Господь и вывел вас из Египта, дабы вы были народом Его удела». Таким образом поклонение светилам и идолам санкционировано по отношению ко всем остальным народам самим Иеговой. И тем ужаснее приказание Иеговы беспощадно уничтожить семь больших и сильных народов, которых израильтяне встретят в Ханаяне, за их безбожие (Вторзак. VII, 16).

«И истребишь все народы, которые Господь, Бог твой, даёт тебе; да не пощадит их глаз твой».

Этот национально обособленный монотеизм, который, конечно, не может проявиться в таких отрывках, как рассказ о сотворении мира, но которым неоспоримо проникнут весь Ветхий Завет, начиная с Синая: «Я Господь, твой Бог» до слов Исаии: «Утешьте, утешьте мой народ» и до пророческих слов Захарии (VIII, 23): «Так говорит Господь Саваоф: будут в те дни, возьмутся десять человек из всех разноязычных народов, возьмутся за полу иудея и будут говорить: мы пойдём с тобою, ибо мы слышали, что с вами Бог» — этот монотеизм, который, по словам апостола Павла (Еф. II, 12), в течение тысячелетий оставляет все остальные народы «без надежды» и «без Бога в мире» — едва ли может быть признан за «откровение» святого и справедливого Бога! И всё же мы ещё с детства настолько находимся под влиянием этого преимущества израильтян (см. Еф. II, 11), что рассматриваем историю древнего мира с совершенно неправильной точки зрения, и теперь ещё, довольствуясь ролью «духовного Израиля», забывая о великих исторических переменах, происшедших в новозаветное время, начиная с проповедей Иоанна Крестителя и Иисуса Христа — о той драматической борьбе между Иудейством, Иудейским христианством и христианством языческим, пока, наконец, апостол Пётр мог воскликнуть (Деян. X, 34–35): «Истинно познаю, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему», разрывая этими словами завесу, разделявшую восточно–израильское и христианско–философское миросозерцание.

Мы уверены, что древне–еврейские творения, даже потеряв характер «откровения» или творений, проникнутых «духом откровения», всё–таки сохранят своё значение, в особенности как единственный памятник великого, доходящего до нашего времени, религиозно–исторического процесса.

Возвышенные места творений пророков и псалмопевцев преисполнены живого доверия к Богу и стремления к миру в Боге, и, несмотря на их партикуляристический характер, на заметное стремление их представить Иегову Богом одних израильтян, которое кроме того в значительной степени потеряло свою силу в наших переводах Библии, всегда найдут живой отклик в нашем сердце. Такие слова, как например, пророка Михея (VI, 6–8): «„С чем предстать мне пред Господом, преклониться пред Богом небесным? Предстать ли пред Ним со всесожжениями, с тельцами однолетними? Но можно ли угодить Господу тысячами овнов, или неисчётными потоками елея? Разве дать Ему первенца моего за преступление моё и плод чрева моего — за грех души моей?” О, человек! Сказано тебе, чт? добро, и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия и смиренномудренно ходить пред Богом твоим» — такие, требующие проявления религии в нравственных поступках, слова и ныне найдут сочувствие в душе каждого религиозно–мыслящего человека. С другой стороны, не будем упорно придерживаться старых, научно опровергнутых догм лишь из боязни, что может пострадать ваша вера в Бога и истинная религиозность. Вспомним, что всё земное находится в живом движении, всё неподвижное равносильно смерти.

Вспомним ту зиждительную силу, тот толчок, который дала немецкая реформация всем народам земли в усиленной работе на всех отраслях человеческой деятельности. Но и реформация — лишь один этап на дороге к поставленной нам Богом и в Нём завершающейся цели — истине. К Нему стремимся мы смиренно, но пользуясь всеми средствами свободного научного исследования, радостно присоединяясь к замеченному зорким взглядом и горделиво возвещённому всему миру лозунгу дальнейшего развития религии.