Глава первая Сосо

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава первая

Сосо

Видимо, у каждого из нас, современников сталинской эпохи, навсегда осталось в сознании, а может быть, даже в подсознании то, что на философском языке называется экзистенциальным опытом, той глубоко пережитой существенностью, которая составляет сокровенное личное бытие человека. Незабываемо для меня одно переживание, когда я учился в пятом классе сельской школы на Рязанщине: была у меня школьная тетрадь с портретом, кажется, Рыкова; испытывая непонятный мне самому страх, боясь, что за этот портрет меня могут куда-то забрать, я не знал, как мне от него отделаться, и в конце концов, разорвав на клочки, выбросил тетрадь во дворе в уборную. Было это в 1938 году, в год, как известно, судебного процесса над «правыми». И, видно, что-то тревожное было в атмосфере тогдашней жизни, если даже меня, подростка, коснулся страх.

И другие незабываемые переживания, когда уже после войны, будучи студентом Московского университета, выходя из университетской библиотеки на Моховую и глядя на зубчатые стены Кремля, особенно в зимние метельные вечера, я думал о таинственном Сталине, живущем, работающем за этими стенами, и чувствовал, что нахожусь в самом центре мира, куда сходятся токи истории.

В сущности, после затяжных сомнений решился я на это слово не для того, чтобы спуститься в бездны того зла, которые разверзаются при имени Сталина (как и других демонов революции). Многое, что ранее было скрыто из прошлого, ныне известно. Но появившись на поверхности, это прежде скрытое, новой злой волей нагнетаемое до высшей температуры ненависти, деформированное закрывает собою все то великое (равное по драматической напряженности высшим точкам мировой истории), чем жили, за что боролись целые поколения людей. Под видом антисталинизма выжигается вся семидесятилетняя история нашего государства. Именно после беспримерной по интенсивности кампании против «сталинщины», захлестнувшей в течение двух-трех лет (1989–1991) прессу, телевидение, радио, перестала существовать величайшая в мире держава — Советский Союз.

И вот уже, как у побежденных, у нас хотят отнять все наше славное прошлое и саму нашу Победу.

История нашего государства в XX веке неотделима от имени Сталина, в его личности преломились все страшные противоречия нашей эпохи, о которых еще много будут говорить историки, но более далекие от нынешних политических страстей. Сталин — «тема» необъятная, которая вообще вряд ли когда будет исчерпана, как явление вневременное. Эта книга — не научное исследование, даже не биография политического деятеля. Это опыт психологического познания «сталинской эпохи» через свободный выбор каких-то, иногда, может быть, случайных биографических фактов политика, исторических событий, раздумий «по поводу». Ведь в итоге из «частного» и складывается «общее».

Около двадцати лет назад (точнее — в 1977 году) мне довелось побывать в городе Гори. Целую неделю до этого провел я в Тбилиси, в его окрестностях, бродил по улицам, заглядывал в знаменитые тбилисские дворики, осматривал музеи, картинные галереи с модным тогда Пиросмани, был на богослужении в кафедральном соборе Сион, встречался с гостеприимными грузинами (обо всем этом я написал потом в «Грузинских страницах», опубликованных в том же 1977 году в журнале «Молодая гвардия»). Беседуя как-то во дворе древнего монастыря с новым своим знакомым, возившим меня по достопримечательным местам, я услышал от него историю о том, как был репрессирован его дед-священник, и слушая этот, даже и тогда осторожный, рассказ, я думал: все мы, и русские, и грузины, и все другие повязаны одной судьбой — братья по несчастью, по тем же репрессиям.

Собрался было я уже уезжать через день, и здесь меня остановило: а в Гори-то я и не был. Тогда мне казалось, что о Гори мало кто и вспоминает, после всего того, что последовало после смерти Сталина, после прокатившегося по стране «разоблачения культа личности». Первое, что я увидел в Гори, идя по площади, — это памятник Сталину, представилось мне — единственный в стране (так, возможно, и было). Сталин стоял, открытый, не защищенный никакими властями, и в этом было что-то почти ирреальное.

От памятника пошел я к дому, где родился Сталин, и в павильоне, под высокой, кажется, стеклянной крышей, не сразу понял, что это и есть то, что сохраняется историей. Здесь я прерву свою мысль и передам слово автору, который с большими подробностями, чем это мог бы сделать я теперь (по прошествии долгих лет после посещения), так описывает этот домик, где родился, провел раннее детство Сталин. «Это единственная маленькая комната… в три окошка… Простой обеденный стол, покрытый полотняной скатертью с серовато-голубой каймой. За столом могут сидеть только четыре человека. Когда приходили гости, хозяйка поднимала добавочную откидную доску. Четыре некрашеных деревянных табуретки. На столе глиняная тарелка и желтовато-коричневый глиняный кувшин для воды. Рядом стоит старая медная керосиновая лампа… Вот кровать, покрытая двумя крестьянскими рукодельными покрывалами… Вот стоит небольшой сундук. В нем помещалось почти все имущество семьи. Вот стоит грузинский ящик для хлеба — «кидобани». В стену вделаны неглубокие шкафы для посуды, для одежды… Вот, наконец, парадный кусочек комнаты: стоит маленький буфетец, покрытый желтовато-серой клеенкой. На буфетике — медный начищенный самовар… Стол, четыре некрашеных табуретки, кровать, сундук, ящик для хлеба, буфетик, самовар — вот и вся обстановка, все убранство…

Нам осталось еще посмотреть нижнее, подвальное помещение. Туда ведут семь ступенек. Спустимся — ступеньки идут винтом, полуповоротом. Вот совершенно прокопченный темный свод подвала, стены, обмазанные простой глиной. Свет сюда проникает лишь через верхушки окон, находящихся на уровне панели… Вот и подвал, низкий, темный. Здесь стояла колыбель Сталина… Вот три ниши, где хранились материалы: кожи, дратва, шила, инструменты отца, запасы продуктов и разные домашние вещи. В стене «совершенно черный от копоти очаг» (Вишневский Вс. Домик в Гори. //Заря Востока, 27 дек. 1937 г.).

Автор заключает: «Вот так, необычайно просто, до слез просто выглядит исторический домик…» Но, пожалуй, это жилище, вся обстановка поражает даже не столько простотой, сколько пронзительной нищетой, и не в этом ли, хотя бы отчасти, отгадка того, что молодой Сталин выбрал в жизни путь революционный, не мирящийся с тем, с чем было связано его детство. Но в то же время не отсюда ли и его пожизненный аскетизм, отмечавшийся всеми, кто его знал, совершенное безразличие его к бытовым удобствам, комфорту, роскоши. В этом, как и во многом другом в его личности, та «загадочность» Сталина, о которой немало сказано в воспоминаниях о нем.

Ниже дается, на наш взгляд, наиболее полный, объективный материал о детских, юношеских годах Сталина, собранный составителями Вл. Каминским и Ив. Верещагиным и опубликованный в журнале «Молодая гвардия» (1939 г., № 12).

* * *

…Город, важный как по своей древности, так и по местоположению, в центре живописной долины Карталинской. Время основания города в точности неизвестно, но глубокая древность его неоспорима. Название «Гори» произошло от слова «гори», означающего по-грузински «холм». В самом деле, крепость города, неприступная до изобретения огнестрельного оружия, находится на вершине высокого и утесистого холма. Город расположен внизу, на берегу Куры, принимающей тут же слившиеся два значительных притока, Лиахви и Меджуду. Таким образом, с трех сторон окруженный реками, он открыт только с одной, северной стороны, где расстилаются обширные долины, покрытые нивами и виноградниками.

Грузинские летописи в первый раз упоминают о Гори в начале VII века. Крепость на высокой горе служила запасным местом военных приготовлений во время войны с Персией.

(П. Иосселиани. Туземные города, существовавшие и существующие в Грузии. Журнал министерства внутр. дел, часть 6, с. 398–400. СПб 1844 г.)

В 1801 году, 13 сентября, Гори определяется уездным городом, и учреждаются уездные правительственные учреждения.

В 1818 году в Гори русское царское правительство основывает первую школу — духовное училище, в котором впоследствии товарищ Сталин получил первоначальное образование.

В 1876 году, 18 октября, в Гори открывается городское самоуправление и совет гласных в составе 30 человек.

В 1879 году, 21 декабря, в Гори, в семье ремесленника Джугашвили родился вождь мирового пролетариата — великий Сталин.

(Из статьи И. Г. Хуцишвили в № 89 газеты «Сталинели» от 12 мая 1939 г.)

Одно из крупных крестьянских восстаний произошло в Анануре. Там царские офицеры арестовали 10 повстанцев, среди которых был крестьянин Заза Джугашвили — прадед И. В. Сталина (по линии отца).

Зазе удалось сбежать из-под стражи и скрыться в Горийский уезд, где его взяли в крепостные князья Эристави. Здесь Заза Джугашвили снова поднял среди крестьян восстание. По подавлении восстания Джугашвили бежал в Геристави и некоторое время был там пастухом. Однако местопребывание его было обнаружено, и Зазе пришлось и отсюда скрыться, после чего мы видим его в Диди-Лило.

У Вано Джугашвили (дед И. В. Сталина) родились два сына — Бесо (Виссарион) и Георгий. Вано развел в Диди-Лило виноградники и установил деловые связи с городом, куда нередко водил и своего сына.

После смерти Вано одного из сыновей его — Георгия — убили в Кахетии разбойники, а Бесо (отец И. В. Сталина) поселился в Тифлисе и стал работать на кожевенном заводе Адельханова. Здесь он выдвинулся как прекрасный работник и получил звание мастера.

(По воспоминаниям А. М. Цихитатришвили. Матер. Тбид. фил. ИМЭЛ.)

Когда Барамов открыл в Гори сапожную мастерскую, он выписал из Тифлиса лучших мастеров, в том числе и Бесо Джугашвили.

Бесо скоро стал известным мастером. Большое количество заказов дало ему смелость открыть собственную мастерскую… Друзья решили женить его. Они сосватали ему невесту — Кеке Геладзе.

(По воспоминаниям А. М. Цихитатришвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Екатерина Георгиевна Джугашвили (урожденная Геладзе) родилась в 1856 году в селении Гамбареули, близ города Гори, в семье крепостного крестьянина. До 9 лет Екатерина Георгиевна росла в деревне и вместе со всей семьей испытывала крайнюю нужду и тяжкий гнет помещика.

В 1864 году, после отмены крепостного права, семья Геладзе переселилась из деревни в город Гори.

Отец Екатерины Георгиевны умер рано, и семья осталась на попечении матери. Благодаря заботам матери и братьев Екатерина Георгиевна обучилась грамоте.

В 1874 году 18-летняя Екатерина Георгиевна вышла замуж за Виссариона Ивановича Джугашвили, рабочего фабрики Адельханова в Тбилиси.

(Газета «Заря Востока» № 129 от 8 июня 1937 г.)

Отец вождя Виссарион (называли его просто Бесо) был выше среднего роста и худощав. Волосы у него были черные, носил он усы и бороду. Как я его помню, у него не было ни одного седого волоса. В молодости наш вождь внешне очень походил на своего отца.

(По воспоминаниям Давида Папиташвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Я спрашивал у прохожих в верхней части города, где Русис-убани, русский квартал. В этом квартале жила семья Джугашвили. Здесь недалеко были солдатские казармы, поэтому и квартал назывался русским. Никто из прохожих не знает, что такое Русис-убани, — это название исчезло.

От базара петляешь переулочками, и вдруг они расступаются. На широком пространстве стоит домик — такой, каких десятки вокруг, одноэтажный, маленький, кирпичный… В этом домике родился Сталин. Здесь, у входа в подвал дома, в холодке работал отец Сталина — сапожник Виссарион Иванович Джугашвили, прекрасный мастер, чьи сапоги славились по всему Гори. Здесь он работал молодым, статным, пока нужда не сгорбила и преждевременно не состарила его.

(Б. Ивантер. На родине Сталина. Журнал «Пионер» № 1, с. 12–13, 1938 г.)

Coco было 5 лет, когда его отец уехал в Тифлис и стал работать на обувной фабрике Адельханова. Кеке со своим маленьким сыном осталась в Гори.

(По воспоминаниям Семена Гогличидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Кто в Гори не знал эту живую и трудолюбивую женщину, которая всю свою жизнь проводила в работе? У этой одаренной от природы женщины все спорилось в руках — кройка и шитье, стирка, выпечка хлеба, расчесывание шерсти, уборка и т. п. Некоторые работы она брала сдельно. Она работала также поденно и брала шитье на дом.

(По воспоминаниям Семена Гоглинидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Мать Coco — Кеке — была прачкой. Она зарабатывала мало и с трудом воспитывала своего единственного сына Coco.

После того как Виссарион Джугашвили уехал из Гори, Coco остался на попечении своей матери. Мать очень любила Coco и решила отдать его в школу. Судьба улыбнулась Кеке: Coco приняли в духовное училище. Ввиду тяжелого положения матери и выдающихся способностей ребенка Coco назначили стипендию: он получал в месяц три рубля. Мать его обслуживала учителей и школу, зарабатывала до десяти рублей в месяц, и этим они жили.

(По воспоминаниям Г. И. Елисабедашвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

С виду Иосиф Джугашвили был худой, но крепкий мальчик. Жизнерадостный и общительный, он всегда окружен был товарищами. Он особенно любил играть со своими сверстниками в мяч (лапту) и «лахти». Это были излюбленные игры учеников. Иосиф умел подбирать лучших игроков, и наша группа всегда выигрывала.

(П. Капанадзе. Я должен увидеть Ленина. Сборник «Рассказы старых рабочих о великом вожде», с. 19.)

Запомнилась одежда, в которой Иосиф Джугашвили появился зимой в школе. Его заботливая мать, зарабатывавшая на жизнь кройкой, шитьем и стиркой белья, старалась, чтобы сын был одет тепло и опрятно.

На Иосифе было синее пальто, сапоги, войлочная шляпа и серые вязаные рукавицы. Шея обмотана широким красным шарфом. Нравился нам его яркий шарф.

Иосиф был среднего роста, худощав. В школу он ходил, перевесив через плечо сумку из красного ситца. Походка — уверенная, взгляд живой, весь он — подвижный, жизнерадостный.

(Г. Глурджидзе. Памятные годы. Сборник «Рассказы старых рабочих о великом вожде», с. 25–26.)

В конце каждого учебного года Coco переходил из класса в класс по первому разряду, как первый ученик… Его способности поневоле бросались всем в глаза.

У этого очень одаренного мальчика был приятный высокий голос — дискант. За два года он так хорошо усвоил ноты, что свободно пел по ним. Вскоре он стал уже помогать дирижеру и руководил хором…

В тот период, когда пел Coco, в хоре набрались хорошие голоса. При этом и я, как молодой дирижер, был заинтересован в том, чтобы показать себя хорошим руководителем. И действительно, хор у меня был поставлен хорошо. Мы исполняли вещи таких композиторов, как Бортнянский, Турчанинов, Чайковский и др.

Coco хорошо пел в хору учеников духовного училища. Обычно он исполнял дуэты и соло. Часто заменял регента хора.

(Г. И. Елисабедашвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Как-то раз, 6 января (в день церковного праздника «Крещения». — Авт.) на «иордань», возле моста через Куру, пришло множество народу. На главной улице были выстроены войска. После церемонии духовенство возвращалось по своим церквам, причем все улицы были переполнены народом. Столпился народ и в узкой улочке около Оконской церкви. Никто и не заметил, что сверху бешено мчится фаэтон с пассажиром…

Фаэтон врезался в толпу как раз в том месте, где стоял наш хор певчих. Coco хотел было перебежать через улочку, но не успел: фаэтон налетел на него, ударил дышлом по щеке, сшиб с ног, но… по счастью, колеса переехали лишь по ногам мальчика.

Хор певчих мгновенно окружила толпа. Подняли потерявшего сознание ребенка (Coco было тогда 10–11 лет) и доставили домой. При виде изувеченного сына мать не смогла сдержать горестного вопля…

Coco открыл глаза и прошептал: «Не бойся, мама, я чувствую себя хорошо». Мать сразу успокоилась. Пришел доктор, промыл рану, остановил кровотечение, сделал перевязку и затем объявил:

— Внутренние органы не повреждены…

Coco пролежал в постели две недели, а затем снова вернулся к занятиям.

(По воспоминаниям С. П. Гоглинидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ,)

Разрядный список учеников Горийского духовного училища, составленный правлением училища после годичных испытаний, бывших в конце 1891–92 учебного года.

II класс

Удостоены перевода в III класс.

Разряд первый:

1) Джугашвили Иосиф, 2) Карухнишвили Мина, 3) Канделаки Александр, 4) Тхинвалели Христесий, 5) Гигиташвили Георгий.

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 13 от 1 июля 1892 г., с. 14.)

Разрядный список учеников Горийского духовного училища, составленный после годичных экзаменов, бывших в конце 1892/3 учебн. года.

III класс

Переводятся в IV класс.

Разряд первый:

1) Джугашвили Иосиф, 2) Гордезиани Дионисий, 3) Тхинвалели Христесий.

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 14 от 15 июля 1893 г., с. 7.)

В 1888 году родители определили меня в Горийское духовное училище. В классе я сидел на одной парте с Иосифом Джугашвили. Учился я слабо, и товарищ мой, Coco, всегда охотно помогал мне.

В нашем классе учились дети богатых и бедняков. Их отношение к нам постепенно обострялось еще и потому, что Сталин, считавшийся в классе первым учеником, был из нашей среды.

Сталин обладал исключительной памятью. Объяснения преподавателей он усваивал отлично и потом в точности их пересказывал.

Он никогда не отказывался от своих слов, будучи всегда уверен в их правильности. Прекрасно отвечал он, когда его вызывали к доске.

…Преподаватель Илуридзе упорно придирался к Иосифу и всегда на уроке старался «срезать» его, как вожака нашей группы. Он называл нас «детьми нищих и несчастных».

Однажды Илуридзе вызвал Иосифа и спросил:

— Сколько верст от Петербурга до Петергофа?

Coco ответил правильно. Но преподаватель не согласился с ним. Coco же настаивал на своем и не уступал.

Упорство его, нежелание отказаться от своих слов страшно возмутили Илуридзе. Он стал угрожать и требовать извинений, но Иосиф обладал крепким, непримиримым характером и упорством. Он снова несколько раз повторил то же самое, заявляя, что он прав. К нему присоединились некоторые из учеников, и это еще более разозлило преподавателя. Он стал кричать и ругаться. Сталин стоял неподвижно, глаза его так и расширились от гнева…

Он так и не уступил.

(М. Титвинидзе. Страница воспоминаний. Газета «Заря Востока» № 187 от 12 августа 1936 г.)

В духовном училище воспитывались будущие священники, и поэтому им всячески старались привить богобоязнь и смирение.

Однако на Иосифа Джугашвили такая система воспитания не влияла. Ни одной из перечисленных выше добродетелей в нем не было заметно. Несмотря на строгий режим, он был и остался смелым и свободолюбивым мальчиком. В то время как другие ребята, в большинстве своем, чуть ли не трепетали перед школьным начальством, Иосиф смело подходил к любому преподавателю, говорил с ним о причинах отставания того или иного ученика, о средствах к его исправлению и т. п. Столь же смело обращался он с просьбами за провинившихся учеников к инспектору, к надзирателям.

(По воспоминаниям Г. И. Елисабедашвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

В Горийском духовном училище разрешили ввести часы светского пения, и это надо приписать инициативе Coco. Помню, как-то раз, по окончании спевки, Coco обратился ко мне с вопросом, почему рядом с нами, в городском училище, наряду с церковными поют и светские песни, а нам не разрешают.

После некоторого раздумья я ответил, что наша школа — Духовное училище, поэтому мы должны хорошо знать церковное пение, для городского же училища это необязательно.

— Я думаю, — возразил Coco, — что и мы ничего не потеряем, если хоть иногда будем исполнять народные песни. Попросим, может быть, разрешат…

Спустя некоторое время из Тбилиси для производства ревизии в училище приехал преподаватель духовной семинарии. Результатами ревизии он остался доволен.

Очень понравился ему наш хор, в особенности сольное исполнение Coco. Последний воспользовался этим и шепнул мне, чтобы я поговорил с ревизором о введении в училище светского пения. Я передал ревизору о нашем общем желании, причем и Coco принял участие в этой беседе.

Ревизор предложил нам подать соответствующее заявление в правление училища и обещал, что поддержит наше ходатайство перед экзархом. Мы так и сделали. Через некоторое время от экзарха было получено разрешение исполнять светские песни и выделить особые часы для занятий учеников гимнастикой. После этого в стенах училища часто можно было слышать грузинские народные песни, исполняемые хором под руководством Coco: «Чаухтет да чаухтет Бараташвилса»[1], «Курдгели чамоцанцалда»[2], «Вай шен чемо тетро бато»[3] и другие.

(По воспоминаниям С. П. Гогдинидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Разрядный список учеников Горийского духовного училища, составленный правлением училища после экзаменов, бывших в конце 1893/94 учебного года.

Класс IV

Рекомендуются к переводу в семинарию.

Разряд первый:

1) Джугашвили Иосиф, 2) Лиадзе Самсон, 3) Тхинвалели Христесий, 4) Гордезиани Дионисий, 5) Хурошвили Роман (и другие. — Авт.).

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 14 от 15 июля 1894 г., с. 14.)

Горийское духовное училище мы окончили в 1894 году. На выпускных экзаменах Иосиф особенно отличился. Помимо аттестата с круглыми пятерками ему выдали похвальный лист, что для того времени являлось событием из ряда вон выходящим, потому что отец его был не духовного звания и занимался сапожным ремеслом.

(Д. Гогохия. На всю жизнь запомнились эти дни. Сборник «Рассказы старых рабочих о великом вожде», с. 41.)

Между Виссарионом и Кеке возникли неприятности по вопросу о воспитании сына. Отец был того мнения, что сын должен унаследовать профессию своего отца, а мать придерживалась совершенно иного взгляда.

— Ты хочешь, чтобы мой сын стал митрополитом? Ты никогда не доживешь до этого! Я — сапожник, и мой сын тоже должен стать сапожником, да и все равно будет он сапожником! — так часто говорил Виссарион своей жене.

Несмотря на то что Виссарион жил и работал в Тифлисе, а Кеке с сыном — в Гори, она постоянно беспокоилась:

— А ну как приедет Виссарион да увезет сына и окончательно оторвет его от учебы?

(По воспоминаниям С. П. Гоглинидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Виссариону не давала покоя мысль, что его сын ходит в училище и не изучает ремесло. И вот в один прекрасный день в Гори приехал Виссарион и отдал Coco на фабрику Адельханова.

(По воспоминаниям С. П. Гоглинидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Маленький Coco работал на фабрике: помогал рабочим, мотал нитки, прислуживал старшим.

(По воспоминаниям С. П. Гоглинидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Через некоторое время мать в свою очередь поехала в Тифлис и увезла сына с фабрики. Некоторые из преподавателей знали о судьбе Coco и советовали оставить его в Тифлисе. Служители экзарха Грузии предлагали ей то же самое, обещая, что Coco будет зачислен в хор экзарха, но Кеке и слышать об этом не хотела. Она спешила увезти сына обратно в Гори…

(По воспоминаниям С. П. Гоглинидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Ребята в то время зачитывались книгами Ильи Чавчавадзе, Ал. Казбеги и других грузинских писателей.

Одной из партийных кличек Сталин впоследствии избрал себе «Коба» — это имя одного из героев Казбеги.

Любимой книгой горийских школьников была поэма Ильи Чавчавадзе «Разбойник Како». Ребята непосредственно выражали свои чувства, чуть не плакали, когда помещик избивал старика, отца Како, и шумно восторгались, когда Како убивал помещика.

(Б. Ивантер. На родине Сталина, с. 24.)

Иосиф научился отлично рисовать, хотя в те годы в училище рисованию нас не обучали. Помню нарисованные им портреты Шота Руставели и других грузинских писателей.

(П. Капанадзе. Я должен увидеть Ленина. Сборник «Рассказы старых рабочих о великом вожде», с. 20.)

Тифлис считается одним из древнейших городов на свете. Древностью он, как город, уступает известным городам Египта, Вавилонии, Ниневии, Персии, Финикии, Греции и Рима. Из городов Грузии он новее Мцхета и Кутаиса. Тифлис видел появление и исчезновение исторических народов: греков, римлян, арабов, монголов и византийцев. Он был поочередно под влиянием этих народов, оставивших свои следы в языке, нравах и учреждениях грузинского народа… Существование Тифлиса, прежде чем он сделался городом и резиденциею царей, теряется в мраке веков. Столицею Грузии он делается на исходе IV столетия н. э., до того же времени роль эта принадлежала Мцхету.

(Дмитрий Бакрадзе и Николай Берзенов. Тифлис в историческом и этнографическом отношениях, с. 1–2. СПб., 1870 г.)

Осенью 1894 года Иосиф Джугашвили блестяще сдал приемные экзамены в Тифлисскую духовную семинарию и был принят в пансион при ней.

(По воспоминаниям С. П. Гогличидзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Список казеннокоштных учеников Тифлисской дух. семинарии в первой половине 1894/95 учебного года.

А. На счет Грузинского церк. казначейства:

1) Полные пансионеры: VI класса: 1) Ефимов Симон (и другие, всего 40 чел. — Авт.).

2) Полупансионеры: I класса: Андриевский Иван, Мхатвришвили Ясон, Николишвили Николай, Касрадзе Антон, Джугашвили Иосиф (и другие, всего 18 чел. — Авт.).

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 1 от 1 января 1895 г., с. 10.)

После поступления в семинарию Coco заметно изменился. Он стал задумчив, детские игры перестали его интересовать.

(По воспоминаниям Давида Папиташвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

Фасад здания духовной семинарии выглядел с улицы так же, как и теперь, за тем исключением, что на балконе, выходящем на Пушкинский сквер, висели в то время колокола (были подвешены на железной штанге).

К зданию примыкал большой двор с несколькими акациями и скамьями около них. У стены были сложены большие поленницы дров. В глубине двора помещалась начальная школа для приходящих детей. Здесь воспитанники 5-го и 6-го классов давали детям пробные уроки.

Главный вход в семинарию — со стороны Пушкинского сквера. При входе в первый этаж налево помещались инспектор и надзиратели, направо — канцелярия; прямо против входа — больница. В подвальном помещении были расположены гардероб и столовая с кухней при ней.

Во втором этаже: посредине — домовая церковь семинарии, а по сторонам ее (окнами на улицу) — классы, учительская и квартира ректора; в квартире была устроена секретная дверь, через которую ректор незаметно мог наблюдать за поведением учеников в церкви.

В третьем этаже помещались спальные комнаты и библиотека.

(Записано со слов Г. И. Елисабедашвили и 3. А. Давиташвили.)

Разрядный список учеников Тифлисской духовной семинарии, составленный правлением семинарии в конце 1894/95 учебного года.

I класс, 1-е отделение.

Переводятся во II класс: 1) Новиков Александр, 2) Феохари Константин, 3) Семенов Михаил, 4) Сахтаров Харлампий, 5) Антоненко Иван, 6) Ткешелашвили Константин, 7) Шубладзе Илья, 8) Джугашвили Иосиф, 9) Цагарели Константин (и другие. — Авт.).

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 13 от 1 июля 1895 г., с. 10.)

Разрядный список воспитанников Тифлисской духовной семинарии, составленный по окончании 1895/96 учебного года.

II класс, 1-е отделение.

Переводятся в III класс: разряд первый:

1) Новиков Александр, 2) Шубладзе Илья, 3) Семенов Михаил, 4) Кубалов Иван, 5) Джугашвили Иосиф (и другие. — Авт.).

(«Духовный вестник Грузинского экзархата» № 13 от 1 июля 1896 г., с. 13.)

Пятнадцатилетний Сталин внимательно присматривался к семинарским порядкам, к новым товарищам. Тогда же он начал посещать нелегальный социал-демократический кружок.

«В революционное движение, — говорит Сталин, — я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе».

Одной из первых книг, прочитанных в 1894 году, был «Капитал» Маркса.

Юный Иосиф Джугашвили увлекался также научной и художественной литературой и написал несколько стихотворений, которые тогда же были напечатаны в газетах. Стихотворение, посвященное Р. Эристави, перепечатано в 1899 году в юбилейном сборнике Р. Эристави, а стихотворение «Утро» вошло в изданный в 1916 году учебник родного языка «Деда эна».

(Г. Глебов. Годы в семинарии. «Заря Востока» № 208 от 10 сентября 1938 г.)

Сталин любил художественную литературу, читал Салтыкова-Щедрина — «Господа Головлевы», Гоголя — «Мертвые души», Эркмана-Шатриана — «История одного крестьянина», роман Теккерея «Базар житейской суеты» в двух томах и много других книг. С детства Сталин хорошо знал грузинских писателей, любил Руставели, Илью Чавчавадзе, Важу Пшавела. Увлекаясь литературой, Сталин, в период учебы в Тифлисской семинарии, написал несколько стихотворений, которые очень понравились Илье Чавчавадзе, — достаточно отметить, что они помещались в газете, которую редактировал Чавчавадзе, на первой странице, на видном месте.

(Г. Паркадзе. Из воспоминаний о нелегальных сталинских кружках. «Заря Востока» № 46 от 26 февраля 1939 г.)

В июне — декабре 1895 года на страницах «Иверии» за подписью И. Дж-швили (И. Джугашвили), а затем — Сосело (уменьшительное от имени Иосиф), было напечатано пять стихотворений Сталина. Из них одно является посвящением писателю Рафаэлу Эристави, другое называется — «Луне», а остальные не озаглавлены.

Шестое стихотворение «Старец Ниника» было напечатано в газете «Квали» в июле 1896 года.

…И этою надеждою томимый,

Я радуюсь душой, и сердце бьется с силой.

Ужель надежда эта исполнима,

Что мне в тот миг, прекрасная, явилась?

(Перевод с грузинского.)[4]

ЛУНЕ

Плыви, как прежде, неустанно

Над скрытой тучами землей,

Своим серебряным сияньем

Развей тумана мрак густой.

К земле, раскинувшейся сонно,

С улыбкой нежною склонись,

Пой колыбельную Казбеку,

Чьи льды к тебе стремятся ввысь.

Но твердо знай, кто был однажды

Повергнут в прах и угнетен,

Еще сравняется с Мтацминдой,

Своей надеждой окрылен.

Сияй на темном небосводе,

Лучами бледными играй,

И, как бывало, ровным светом

Ты озари мне отчий край.

Я грудь свою тебе раскрою,

Навстречу руку протяну,

И снова с трепетом душевным

Увижу светлую луну.

* * *

Когда крестьянской горькой долей,

Певец, ты тронут был до слез,

С тех пор немало жгучей боли

Тебе увидеть привелось.

Когда ты ликовал, взволнован

Величием своей страны,

Твои звучали песни, словно

Лились с небесной вышины.

Когда, отчизной вдохновленный,

Заветных струн касался ты,

То, словно юноша влюбленный,

Ей посвящал свои мечты.

С тех пор с народом воедино

Ты связан узами любви,

И в сердце каждого грузина

Ты памятник воздвиг себе.

Певца отчизны труд упорный

Награда увенчать должна:

Уже пустило семя корни,

Теперь ты жатву пожинай.

Не зря народ тебя прославил,

Перешагнешь ты грань веков,

И пусть подобных Эристави

Страна моя растит сынов.

* * *

Ходил он от дома к дому,

Стучась у чужих дверей,

Со старым дубовым пандури,

С нехитрою песней своей.

А в песне его, а в песне —

Как солнечный блеск, чиста,

Звучала великая правда,

Возвышенная мечта.

Сердца, превращенные в камень,

Заставить биться сумел,

У многих будил он разум,

Дремавший в глубокой тьме.

Но вместо величья славы

Люди его земли

Отверженному отраву

В чаше преподнесли.

Сказали ему: «Проклятый,

Пей, осуши до дна…

И песня твоя чужда нам,

И правда твоя не нужна!»

* * *

Когда луна своим сияньем

Вдруг озаряет мир земной

И свет ее над дальней гранью

Играет бледной синевой,

Когда над рощею в лазури

Рокочут трели соловья

И нежный голос саламури

Звучит свободно, не таясь,

Когда, утихнув на мгновенье,

Вновь зазвенят в горах ключи

И ветра нежным дуновеньем

Разбужен темный лес в ночи,

Когда, кромешной тьмой томимый,

Вновь попадет в свой скорбный край,

Когда, кромешной тьмой томимый,

Увидит солнце невзначай, —

Тогда гнетущей душу тучи

Развеют сумрачный покров,

Надежда голосом могучим

Мне сердце пробуждает вновь.

Стремится ввысь душа поэта,

И сердце бьется неспроста:

Я знаю, что надежда эта

Благословенна и чиста!

* * *

УТРО

Раскрылся розовый бутон,

Прильнул к фиалке голубой,

И, легким ветром пробужден,

Склонился ландыш над травой.

Пел жаворонок в синеве,

Взлетая выше облаков,

И сладкозвучный соловей

Пел детям песню из кустов:

«Цвети, о Грузия моя!

Пусть мир царит в родном краю!

А вы учебою, друзья,

Прославьте Родину свою!»

* * *

Постарел наш друг Ниника,

Сломлен злою сединой.

Плечи мощные поникли,

Стал беспомощным герой.

Вот беда! Когда, бывало,

Он с неистовым серпом

Проходил по полю шквалом —

Сноп валился за снопом.

По жнивью шагал он прямо,

Отирая пот с лица,

И тогда веселья пламя

Озаряло молодца.

А теперь не ходят ноги —

Злая старость не щадит…

Все лежит старик убогий,

Внукам сказки говорит.

А когда услышит с нивы

Песню вольного труда,

Сердце, крепкое на диво,

Встрепенётся, как всегда.

На костыль свой опираясь,

Приподнимется старик

И, ребятам улыбаясь,

Загорается на миг[5].

…Стихотворения молодого Сталина обратили на себя внимание. В 1901 году грузинский общественный деятель М. Келенджеридзе, составивший пособие по теории словесности, поместил в книге среди лучших образцов грузинской классической литературы стихотворение за подписью — Сосело.

В 1907 году тот же М. Келенджеридзе составил и издал «Грузинскую хрестоматию, или сборник лучших образцов грузинской словесности» (т. I), в которой на 43-й странице помещено стихотворение Иосифа Сталина, посвященное Р. Эристави.

(Н. Николайшвили. Стихи юного Сталина. «Заря Востока» № 292 от 21 декабря 1939 г.)

Во дворе семинарии было сложено несколько саженей дров. Между стеной, со стороны теперешней улицы Кецховели, и дровами оставлено было довольно широкое укрытое место, угол. В этом углу часто сидели Coco, Миша Давиташвили, Арчил Долидзе и другие и спорили по интересовавшим их вопросам. Часто сидел здесь один Coco и читал книгу.

(По воспоминаниям Симона Натрошвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

«Джугашвили, оказалось, имеет абонементный лист из «Дешевой Библиотеки», книгами из которой он пользуется. Сегодня я конфисковал у него соч. В. Гюго «Труженики моря», где нашел и названный лист».

«Пом. инсп. С. Мураховский. Инспектор Семинарии Иеромонах Гермоген».

«Наказать продолжительным карцером — мною был уже предупрежден по поводу посторонней книги — «93 г.» В. Гюго».

(Запись (в ноябре 1896 г.) в кондуитном журнале Тифлисской дух. семинарии. Экспонат Тбилисского филиала Центрального музея имени В. И. Ленина.)

«В 11 ч. в. мною отобрана у Джугашвили Иосифа книга «Литературное развитие народных рас» Летурно, взятая им из «Дешевой Библиотеки»; в книге оказался и абонементный листок. Читал названную книгу Джугашвили на церковной лестнице. В чтении книг из «Дешевой Библиотеки» названный ученик замечается уже в 13-й раз. Книга представлена мною о. Инспектору. Пом. Инспектора С. Мураховский».

«По распоряжению о. Ректора — продолжительный карцер и строгое предупреждение».

(Запись (в марте 1897 г.) в кондуитном журнале Тифлисской дух. семинарии. Экспонат Тбилисского филиала Центр, музея имени В. И. Ленина.)

«Джугашвили Иосиф (V, I,) во время совершения членами инспекции обыска у некоторых учеников 5-го класса, несколько раз пускался в объяснения с членами инспекции, выражая в своих заявлениях недовольство производящимися время от времени обысками среди учеников семинарии, и заявил при этом, что-де ни в одной семинарии подобных обысков не производится. Ученик Джугашвили вообще непочтителен и груб в обращении с начальствующими лицами, систематически не кланяется одному из преподавателей (С. А. Мураховскому), как последний неоднократно уже заявлял инспекции.

Помощник инспектора А. Ржавенский».

«Сделан был выговор. Посажен в карцер, по распоряжению о. Ректора, на пять часов. И. Д». (Иеромонах Димитрий Абашидзе, — Авт.)

(Запись в кондуитном журнале Тифлисской духовной семинарии за 1898–1899 гг. Экспонат Тбилисского филиала Центрального музея имени В. И. Ленина.)

Вспоминается 1898 год. Как-то раз, после обеда, мы, ученики, сидели в Пушкинском сквере, около семинарии.

Вдруг кто-то закричал: «Инспектор Абашидзе производит обыск у Джугашвили!» Я бросился в семинарию, подбежал к гардеробу, находившемуся в нижнем этаже, где хранились наши вещи в закрываемых нами на замок ящиках.

Войдя в гардероб, я увидел, что инспектор Абашидзе уже закончил обыск. Он взломал ящик Coco, достал оттуда нелегальные книги и, забрав их под мышку, поднимался на второй этаж здания. Рядом с ним шел Coco…

Вдруг в это время к инспектору неожиданно подбежал ученик шестого класса Василий Келбакиани и толкнул монаха, чтобы выбить из его рук книги. Это оказалось безуспешным. Тогда Келбакиани набросился на инспектора спереди, и книги тут же посыпались на пол. Coco и Келбакиани быстро подхватили книги и бросились бежать…

Опешивший инспектор Абашидзе так и остался ни с чем.

(По воспоминаниям П. Талаквадзе. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

В Государственном архиве Саратовской области (ГаСо) есть отдельный фонд, в котором собрана коллекция личных бумаг саратовских епископов. Большую ее часть составляют бумаги Преосвященного Гермогена, бывшего в 1901–1903 гг. Вольским викарием, а позднее (1903–1912 гг.) — епископом Саратовским и Царицынским. Среди этих документов сохранилась часть, относящаяся к периоду служения Владыки Гермогена в городе Тифлисе ректором Тифлисской Духовной Семинарии (1893–1901 гг.).

В основном это списки воспитанников семинарии, но один документ представляет собой объяснительную записку одного из воспитанников на имя инспектора семинарии иеромонаха Иоанникия (Ф. 1132, о. 1, ед. хр. 149). Эта записка, быть может, не представляла бы особого интереса, если бы этим воспитанником не был Иосиф Джугашвили (Сталин).

Совершенно удивительно, что эта записка не исчезла в известные времена, когда все подобные свидетельства изымались и уничтожались.

Иосиф Джугашвили поступил в Тифлисскую Духовную Семинарию в 1893 году и уже тогда совмещал обучение в духовном заведении с революционной работой. В 1898 году он вступает в тифлисскую организацию РСДРП, и вскоре его исключают из семинарии. В ГаСо сохранились также два упоминания о Джугашвили в списках воспитанников семинарии (Ф. 1132, о. 1, ед. хр. 26). Первое — за 1897/98 учебный год, где указывается, что он обучается в первом отделении IV класса и что квартиры он не имеет. Второе — в списках за 1899 год, Иосиф Джугашвили в том же отделении V класса. В списках воспитанников, бывших у исповеди и Св. Причастия на первой неделе Великого Поста 1899 года его уже нет. Следовательно, публикуемый нами документ нельзя датировать позднее этого года. Этот документ не имеет определенной даты, и мы воспроизводим его текст без изменения орфографии, свойственной автору.

«О. Инспектор!

Я не осмелился бы писать Вам письмо, но долг — избавить Вас от недоразумений на щет неисполнения мною данного Вам слова — возвратиться в семинарию в понедельник — обязывает меня решиться на это.

Вот моя история. Я прибыл в Гори в воскресение. Оказывается умерший завещал похоронить его вместе с отцом в ближайшей деревне — Свенеты. В понедельник перевезли туда умершаго, а во вторник похоронили. Я решился было возвратиться во вторник ночью, но вот обстоятельства, связывающия руки самому сильному в каком бы отношении ни было человеку: так много потерпевшая от холодной судьбы мать умершаго со слезами умоляет меня «быть ея сыном хоть на неделью».

Никак не могу устоять при виде плачущей матери и, надеюсь простете, решился тут остаться, тем более, что в среду отпускаете желающих.

Воспитан. И. Джугашвили».

В 1899 году Coco провел в семинарии всего лишь несколько месяцев. Он ушел из этого училища и целиком перешел на нелегальную работу среди рабочих.

Не раз приходилось мне видеть Coco пробирающимся в толпе с такой быстротой, что просто невозможно было догнать его. Можно было только удивляться, как ловко и быстро Coco, в своей кепке, в легком пальто и в синей сатинетовой блузе, опоясанной поясом с кистью, пробирается по улице сквозь шумливые массы людей.

Так как он шагал всегда прямо, — мы, близкие товарищи, — прозвали его Геза[6]. Вообще же он был известен под конспиративной кличкой Коба[7].

(По воспоминаниям Г. И. Елисабедашвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)

На исходе XIX века, 28 декабря 1899 года, Сталин поселился в Тбилисской физической обсерватории, где он с этого же дня начинает работать в качестве наблюдателя-метеоролога.

Обсерватория помещалась на Михайловской улице, вблизи Муштаида. Невзрачного вида двухэтажный, покрытый черепицей, неоштукатуренный дом. Выделялся деревянный балкончик с тесно насаженными балясинами. Под ним — входная дверь. Налево от входа — комната, где производилась обработка метеорологических наблюдений.

На дворе густо растут деревья. Лесистый кустарник тянется до самой Куры. В глубине двора помещается обсерватория. Она окружена рвом, через который перекинут мостик.

К круглому зданию пристроены дощатые флигеля. В «северном» работал двадцатилетний Иосиф Виссарионович Джугашвили.

Обстановка здесь почти не изменилась. Перед окном растет коренастое ветвистое дерево. В те годы оно было незаметным, не затемняло комнату. В комнате перед большим решетчатым окном все так же стоит столик. Вот здесь составлял Сталин сводки метеорологических наблюдений. Без единой помарки заполнялись листы бюллетеней, под ними ставилась подпись: Джугашвили.

Жил Сталин в небольшой комнатке, выходившей во двор.

Тишина, царившая в этом глухом укромном месте, наиболее благоприятствовала конспиративному образу жизни молодого Сталина. Кончалось дежурство — запись научных наблюдений, — и Сталин выходил на улицу. Тихой и мало застроенной была эта часть города. Ее оживляло движение вагонов конки.

Выходя в город, Сталин направлялся в рабочие кварталы, туда, где в назначенный час собирались пролетарии…

(К истории фабрик и заводов Тбилиси. Страницы революционной борьбы рабочих Тбилиси в 1898–1901 гг. Опубликовано в газ. «Заря Востока» № 36 от 14 февраля 1938 г.)

Я вспоминаю 1898 год, когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских. Я вспоминаю, как я на квартире у Стуруа в присутствии Сильвестра Джибладзе (он был тогда тоже одним из моих учителей), Закро Чодришвили, Михо Бочоришвили, Нинуа и других передовых рабочих Тифлиса получил уроки практической работы. В сравнении с этими товарищами я был тогда молокососом. Может быть, я был тогда немного больше начитан. Но, как практический работник, я был тогда, безусловно, начинающим. Здесь, в кругу этих товарищей, я получил тогда первое свое боевое, революционное крещение. Здесь, в кругу этих товарищей, я стал тогда учеником от революции. Как видите, моими первыми учителями были тифлисские рабочие. Позвольте принести им теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность. (Аплодисменты.)

Я вспоминаю далее 1905–1907 гг., когда я по воле партии был переброшен на работу в Баку. Два года революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня, как практического борца и одного из практических руководителей. В общении с такими передовыми рабочими Баку, как Вацек, Саратовец и другие, с одной стороны, и в буре глубочайших конфликтов между рабочими и нефтепромышленниками — с другой стороны, я впервые узнал, что значит руководить большими массами рабочих. Там, в Баку, я получил, таким образом, второе свое боевое революционное крещение. Здесь я стал подмастерьем от революции. Позвольте принести теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность моим бакинским учителям. (Аплодисменты.)

Наконец, я вспоминаю 1917 год, когда я волей партии, после скитаний по тюрьмам и ссылкам, был переброшен в Ленинград. Там, в кругу русских рабочих, при непосредственной близости с великим учителем пролетариев всех стран — товарищем Лениным, в буре великих схваток пролетариата и буржуазии, в обстановке империалистической войны, я впервые научился понимать, что значит быть одним из руководителей великой партии рабочего класса. Там, в кругу русских рабочих — освободителей угнетенных народов и застрельщиков пролетарской борьбы всех стран и народов, я получил свое третье боевое революционное крещение. Там, в России, под руководством Ленина, я стал одним из мастеров от революции. Позвольте принести свою искреннюю, товарищескую благодарность моим русским учителям и склонить голову перед памятью моего учителя Ленина, (Аплодисменты.)

От звания ученика (Тифлис), через звание подмастерья (Баку), к званию одного из мастеров нашей революции (Ленинград) — вот какова, товарищи, школа моего революционного ученичества.

Такова, товарищи, подлинная картина того, чем я был и чем я стал, если говорить без преувеличения, по совести. (Аплодисменты, переходящие в бурную овацию.)

(Из «Ответа товарища Сталина на приветствия». Газета «Заря Востока», Тифлис, 10 июня 1926 года № 1197.)[8]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.