Глава 3 Зарождение Антанты
Глава 3
Зарождение Антанты
Франкфуртский мир
20 июля 1870 г. Франция, с большим энтузиазмом поддавшись на сфабрикованную Бисмарком провокацию, объявила Пруссии войну. Так началась, казалось бы, совершенно рядовая для того времени война, которой, однако, было суждено на протяжении семи десятилетий играть колоссальную роль не только в европейской, но и во всемирной истории, и итоги которой во многом предопределили две мировые войны, унесшие жизни более ста миллионов людей.
Как известно, война — это не что иное, как продолжение политики иными средствами, поэтому для ее успешного завершения важно не только выиграть у противника на полях сражений, но и заключить такой мир, который бы исключил возможность повторения новой войны. Достичь это можно двумя различными путями. Либо путем радикального ослабления противника с помощью дробления его территории на ряд мелких и зависимых от победителя государств, а также аннексии значительной части его территории. Либо путем подписания мира на справедливых и взаимоприемлемых условиях.
Однако победившая в этой войне Пруссия в то время еще не была настолько сильна, чтобы радикально ослабить Францию. Прежде всего, этого не допустили бы другие великие державы. Но и подписывать справедливый мир, при котором исчезли бы причины для возникновения новых военных конфликтов между двумя державами, Берлин тоже не желал. В этой ситуации канцлер О. фон Бисмарк, определявший внешнюю политику Пруссии, добился подписания такого мира, который не ликвидировал вековой антагонизм между двумя державами, а уже изначально был направлен на продолжение войны и дальнейший военный разгром Франции.
В результате 10 мая 1871 г. был подписан Франкфуртский мирный договор, по которому Франция уступила Германии Эльзас и большую часть Лотарингии и обязывалась уплатить 5 млрд франков контрибуции. Так намеренно была создана ситуация, при которой было очевидно, что французы никогда не смирятся с потерей двух своих провинций. Однако новая граница была проведена таким образом, что все стратегически важные пункты переходили на сторону Германии, а Франция становилась беззащитной перед угрозой уже планировавшейся немецкой агрессии.
Захват Эльзаса и Лотарингии, по условиям того времени, давал Германии серьезные стратегические выгоды. Пока французы владели Эльзасом, они могли сравнительно легко произвести вторжение в Южную Германию с его территории. А ведь именно католический юг был самым уязвимым местом только что созданного единого германского государства, и его верность идее немецкого единства представлялась тогда довольно сомнительной. После же перехода Эльзаса к Германии французы оказывались отброшенными за Вогезы. Теперь между Францией и Германией, кроме линии Рейна, высилась еще цепь Вогезских гор, трудно проходимых для большой армии. Таким образом, Эльзас имел серьезное оборонительное значение.
Наоборот, стратегическое значение Лотарингии было скорее наступательным. Здесь немцы приобретали плацдарм, который приближал их к Парижу и значительно облегчал повторение опыта 1870 г. — удара на Париж через равнинное пространство между Вогезами на юге и Арденнами на севере. Стратегическим ключом к нему являлась крепость Мец, которая теперь оказалась в руках Германии.
Таким образом, уже изначально немцы сознательно провоцировали французов на войну, которую те наверняка должны были бы проиграть. В этой связи вскоре после подписания Франкфуртского мира Бисмарк говорил французскому дипломату:
«С нашей стороны было бы абсурдом брать у вас Мец, который является французским. Я не хотел оставлять его за Германией. Но генеральный штаб запросил меня, могу ли я гарантировать, что Франция не станет брать реванш. Я ответил, что, напротив, я вполне убежден, что эта война является лишь первой из тех, которые разразятся между Германией и Францией, и что за ней последует целый ряд других.
Мне ответили, что в таком случае Мец явится гласисом, за которым Франция может разместить сто тысяч человек. Мы должны были его сохранить. То же самое я скажу и об Эльзасе с Лотарингией: брать их у вас было бы ошибкой, если бы миру суждено было быть прочным, так как эти провинции являются для нас обузой».
Победоносную войну с Францией прусские бароны использовали для завершения объединения Германии вокруг Пруссии. В этой связи в январе 1871 г. немецкие князья провозгласили в Версале прусского короля Вильгельма I германским императором, а Бисмарк при этом получил пост канцлера Германии.
Франко-прусская война завершила целый ряд глубоких перемен в политическом устройстве Европы. Стало реальностью национальное объединение Германии, хотя и без немецких областей Австрии. Интересно, что против включения австрийских немцев в единую Германию выступала именно Пруссия, поскольку такое объединение привело бы к преобладанию во Втором рейхе католиков.
Так что, хотя образование единой Германии шло на национальной основе, тем не менее в этом процессе не последнюю роль играла борьба цивилизационных факторов, обусловленных различием католической и протестантской религий, при явном доминировании последней. А для обуздания ориентирующейся на Рим церкви, под давлением Бисмарка, уже в 1873 г. были приняты так называемые «майские законы», направленные против католицизма.
Объединение Германии на национальной основе, борьба с католичеством и враждебное окружение страны породили немецкую национальную идею, вскоре ставшую основой для развития крайних форм национализма сперва в форме пангерманизма, а после поражения Германии в Первой мировой войне — в форме нацизма.
Фундаментом немецкого национализма стала идея обделенности немцев как колониями, так и территорией, необходимой для развития метрополии. Так, под флагом исправления исторической ошибки, и зародились планы создания Серединной империи, а также территориальной экспансии и завоевания жизненного пространства. Причем эта национальная идея стала стержневой не только для деятельности национал экстремистов, но основой политики властей Второго и Третьего рейха, что и привело мир к двум кровопролитным мировым войнам.
Здесь нужно отметить принципиальное различие между пангерманизмом и панславянизмом, сформировавшихся к концу девятнадцатого столетия. Если Германия к этому времени уже несколько десятилетий являлась единым национальным государством, и пангерманисты ратовали за завоевание новых земель, будучи по своей сути агрессорами, то значительная часть славян все еще оставалась под властью иностранных государств, поэтому панславянисты вели справедливую борьбу за национальное освобождение родственных им народов из-под османского ига и австрийского владычества.
Франция и Германия: между миром и войной
Тем временем завершался также и процесс объединения Италии. И если раньше восточными соседями Франции были слабые мелкие государства, а западным соседом России была сравнительно небольшая Пруссия, к тому же поглощенная непрерывным соперничеством с Австрией, то теперь у границ России и Франции возникла мощная держава — Германская империя. Соответственно изменилось и отношение Петербурга к Берлину. Если во время войны 1870–1871 гг. немцы здесь встречали поддержку и одобрение, то первая же попытка Бисмарка продолжить разгром Франции встретила осуждение и противодействие со стороны Александра II.
Повод для новой войны с Францией Берлину дали реваншистские настроения значительной части французов. В августе 1873 г. епископ города Нанси выступил с пастырским посланием, призвав верующих молиться за возвращение Эльзаса и Лотарингии в лоно Франции. Но в епархию епископа Нанси входила вся Лотарингия, включая и ее отошедшую к Германии часть. Поэтому послание епископа было прочитано с церковных кафедр и опубликовано в католической печати, в том числе и на немецкой территории. Бисмарк использовал этот факт для разжигания взрывоопасной ситуации и потребовал от Парижа репрессий против церковного иерарха.
Со своей стороны в связи с выступлением нансийского епископа немецкая пресса открыла яростную кампанию, обвиняя Францию в подготовке войны и требуя от германского правительства принятия срочных ответных мер. Надо сказать, что с военной точки зрения война с Францией в 1873 г. была бы, несомненно, выгодна для немцев, поскольку на их стороне к этому времени был еще больший перевес в силах, чем в 1870 г.
Французское правительство почуяло опасность новой военной катастрофы, и в этой связи срочно обратилось за помощью к Австрии и России. Французский демарш как раз совпал с визитом Франца Иосифа в Петербург, куда император прибыл 13 февраля 1874 г. в сопровождении министра иностранных дел Австро-Венгрии графа Д. Андраши. Здесь, в русской столице, Горчаков и Андраши предприняли совместную демонстрацию в пользу Франции. Они вместе посетили французского посла и заверили его, что осуждают действия Берлина. Бисмарку пришлось ретироваться. И уже 17 февраля он дал распоряжение приостановить дальнейшее развитие конфликта.
Естественно, что после этого случая Париж принял меры по усилению боеспособности своей армии, и в конце 1874 г. во Франции был введен закон об увеличении состава полка с трех батальонов до четырех. Таким образом, французская армия мирного времени увеличивалась на 144 тыс. чел.
В ответ на это немецкая пресса стала распространять слух, будто бы французское правительство срочно, даже по явно завышенным ценам, закупает в Германии лошадей для армии. В одной из ведущих германских газет появилась инспирированная Бисмарком передовица с провокационным заголовком «Является ли война неизбежной?». В статье утверждалось, что Франция увеличила военные расходы и что французская армия закупает большое количество лошадей, готовясь к нападению на Германию. В результате под шумок пропагандистской кампании 4 марта 1875 г. был издан указ кайзера о запрещении вывоза лошадей за пределы империи.
Все это было использовано Парижем для дипломатического контрнаступления. Собрав решительно все, что можно было услышать об агрессивных замыслах Берлина, французы попытались мобилизовать Россию и Англию на поддержку Франции. Призыв Парижа и на этот раз не остался без ответа. Французский посол в Петербурге получил от Горчакова обещание дипломатической поддержки в случае начала немецкой агрессии.
А в Лондоне французский демарш совпал с поступлением тревожных сведений относительно планов германского вторжения в Бельгию. В этой связи явно поверив в серьезность ситуации, английский премьер-министр Б. Дизраэли дал указания министру иностранных дел лорду Дерби обратиться к русскому канцлеру Горчакову с идеей пригрозить Берлину:
«Мое собственное впечатление таково, что нам следует организовать совместное выступление для сохранения мира в Европе… Не исключая альянс между нами и Россией по этому конкретному поводу, да и с прочими державами, как, например, Австрией, и, возможно, следовало бы пригласить для участия также и Италию».
Уже одно то, что Дизраэли, всегда крайне враждебно относившийся к имперским амбициям России, готов был сделать намек на возможность англо-русского альянса, говорит о том, что он всерьез опасался перспективы установления германского доминирования на континенте.
После принятых Россией и Англией мер призрак войны исчез так же быстро, как и появился, а Бисмарк в беседе с русским послом уверял, будто указ кайзера был вызван необходимостью сохранить конское поголовье для приближающихся полевых работ. Хотя канцлер все же не мог не признать, что обычно от подобных мер пахнет порохом.
Тем временем в начале 1887 г. Бисмарк всерьез начал опасаться скорого восстановления военной мощи Франции и вновь предпринял попытку организовать ее разгром. 11 января канцлер произнес в рейхстаге угрожающую речь, направленную против Франции, заявив, что Германия непременно будет воевать с ней — «может быть, через 10 лет, а может быть, и через 10 дней». Одновременно Бисмарк сделал демонстративный дружественный жест в сторону России: «Дружба России для нас важнее, чем дружба Болгарии и чем дружба всех друзей Болгарии в нашей стране».
Вслед за этим германское правительство объявило о призыве резервистов. В середине февраля к границам Франции были придвинуты 120 тыс. германских войск. Меч Бисмарка вновь навис над головой Парижа. Однако в последний момент железный канцлер заколебался, явно опасаясь поддержки, которую Россия вновь могла оказать французам. Поэтому во время встречи с русским послом в Берлине Павлом Андреевичем Шуваловым был сформулирован проект нового русско-германского договора без участия Австрии, отношения которой с Петербургом к тому времени вконец испортились.
Суть проекта сводилась к следующему: Россия гарантирует Германии свой нейтралитет в случае франко-германской войны, а Германия со своей стороны не станет препятствовать тому, чтобы России овладела бы черноморскими проливами и восстановила русское влияние в Болгарии. Кроме того, Россия должна была обязаться ничего не предпринимать против территориальной целостности Австро-Венгрии и признать Сербию сферой австрийского влияния.
13 января Бисмарк обратился к бельгийскому правительству с запросом, какие оно принимает меры на случай якобы возможного французского вторжения в Бельгию. А 22 января поверенному в делах в Париже было предписано срочно представить сведения о французских военных приготовлениях, для того чтобы обосновать позицию Берлина и «обратить внимание французского правительства на то обстоятельство, что его военные приготовления заставляют сомневаться в его миролюбии».
28 января Бисмарк провел в Берлине встречу с французским послом, в ходе которой последний заверял канцлера в мирных намерениях Франции. Бисмарк ему ответил, что и не сомневается в миролюбии существующего правительства. Однако оно представляется ему непрочным, поскольку «если Буланже станет председателем Совета министров или президентом республики, тогда произойдет война».
30 января, на заседании прусского министерства, Бисмарк оповестил своих коллег о возможности начала войны уже в течение ближайших же недель и заявил, что на следующей неделе в прусский Ландтаг должен быть внесен проект закона о займе в 300 млн марок на покрытие военных расходов.
На следующий день в газете «Post» появилась явно инспирированная немецким правительством статья под заглавием «На острие ножа». В ней доказывалось, что Франция лихорадочно вооружается и шовинистические чувства накалены в ней до последнего предела, что Буланже является в Париже господином положения и, придя к власти, обязательно начнет войну. Вслед за этой статьей поползли тревожные слухи, будто Бисмарк готовит ультиматум Франции с требованием отставки Буланже.
Сам же канцлер в течение всего этого времени с нетерпением ждал известий из Петербурга. Однако проект договора, привезенный Шуваловым (русским послом в Берлине), у царя одобрения не встретил. И это было совершенно естественно, поскольку подписание подобного договора позволило бы Германии окончательно разделаться с Францией, после чего Россия осталась бы на континенте один на один с гораздо более сильным в военном и экономическом отношении блоком Германии и Австрии. Попытка же Петербурга овладеть черноморскими проливами или утвердиться в Болгарии немедленно вызвала бы ответную военную реакцию со стороны Англии, а память о поражении в Крымской войне 1854 г. еще не успела выветриться из умов русских политиков.
Поднявшаяся военная тревога повергла французское правительство в подлинное смятение. В этой связи министр иностранных дел Франции Л. Флуранс решил срочно обратиться за помощью к России. 21 января он приехал к русскому послу во Франции барону А. П. Моренгейму, чтобы обратить внимание русского правительства на агрессивные замыслы Германии и запросить, может ли Франция рассчитывать на моральную поддержку России. И уже на следующий день Александр III дал на этот вопрос свой вполне определенный ответ: «Конечно, да».
24 января состоялась очередная встреча Бисмарка с русским послом в Берлине графом Павлом Андреевичем Шуваловым, но посол ни словом не обмолвился о решении царя по поводу проекта русско-германского договора. После чего канцлеру оставалось только одно — попытаться опереться в своих действиях на Англию, которая в то время из-за англо-французских разногласий в Египте находилась в состоянии сильной конфронтации с Парижем. В тот же день Бисмарк предпринял новый дипломатический ход. По его поручению немецкий посол в Лондоне граф П. Гатцфельд явился в Министерство иностранных дел Великобритании и заявил там, что Германия не хочет войны с Францией, но, тем не менее, эта война очень близка. Затем посол с настойчивостью задал вопрос, будет ли Англия в случае войны поддерживать Австрию и Турцию против России.
В ответ на вопросы немецкого посла премьер-министр Великобритании Р. Солсбери заявил, что, по его мнению, Англия должна это сделать, но, ввиду неуверенности в позиции парламента, он не может взять на себя твердые обязательства. Тем не менее 4 февраля близкая к Солсбери газета «Standard» поместила статью, посвященную бельгийскому нейтралитету. В этой статье, в предвосхищение плана Шлиффена, указывалось, что Бельгия — самый удобный путь для вторжения немцев во Францию, и ставился вопрос, что должна будет делать Англия, если Германия действительно двинется по этому пути. На сей раз ответ на этот вопрос звучал парадоксально: в таком случае для Англии было бы неразумно защищать Бельгию:
«Англия не может стать на сторону Франции против Германии. Этим Англия спутала бы основные цели английской политики во всех точках земного шара».
Так сильно изменилась позиция Англии по сравнению с позицией, которую Лондон занимал в этом вопросе в 1875 г. Произошло это вследствие обострения борьбы за раздел мира, в которой Франция в ту пору стала для Англии более опасным соперником, чем Германия. Таким образом, в случае новой франко-германской войны Бисмарк мог уверенно рассчитывать на то, что Англия воздержится от вмешательства в этот конфликт. И единственным противовесом на его пути оставалась Россия. Тем не менее именно наличие потенциальной угрозы со стороны России который раз уже заставило Бисмарка отложить реализацию своих военных амбиций.
Международная обстановка толкала Англию на сближение с Австро-Венгрией, Италией и Германией, поскольку у всех этих стран были в ту пору общие враги — Россия и Франция. Тем не менее Солсбери несколько раз отклонял немецкие предложения заключить союзный договор, содержащий твердые военные обязательства Лондона. Борьбу с Россией и Францией он рассчитывал осуществить чужими руками — силами держав Тройственного союза. В крайнем случае, для предотвращения перебежки Италии во французский лагерь он готов был пойти на соглашение менее обязывающего характера — о проведении общей политической линии.
Заключение австро-германского договора 1879 г
Тем временем завершилась Русско-турецкая война 1877–1878 гг., после окончания которой на Берлинском конгрессе Бисмарк занял антирусскую позицию, явно поддерживая австрийские притязания. В результате русско-германские отношения очень быстро испортились, и уже с конца 1878 г. между Германией и Россией началась конфронтация — сначала газетная, а потом таможенная.
Если газетную перепалку можно было не принимать всерьез, то таможенная война сразу возымела нешуточные последствия, поскольку Германия к тому времени представляла собой важнейший рынок для сбыта сырья из России, поглощая более трети русского экспорта. Между тем мировой аграрный кризис 1870-х гг. сильно обострил борьбу за рынки сбыта продовольствия и сырья. В условиях кризиса германское юнкерство требовало оградить его от иностранной конкуренции. В результате Бисмарк с января 1879 г. установил почти полный запрет на ввоз русского скота и поднял таможенные пошлины на хлеб, сильно ударившие по интересам российских помещиков.
В ответ на это российские промышленники добились от своего правительства взимания повышенных пошлин с немецких промышленных товаров. В результате отношения между Россией и Германией сильно обострились. В этой связи, в августе 1878 г. Бисмарк пишет кайзеру Вильгельму докладную записку, в которой утверждает, что якобы Россия после Берлинского конгресса заняла в отношении Германии угрожающую позицию.
На самом деле это не соответствовало действительности, поскольку ухудшение отношений между двумя империями было намеренно спровоцировано Берлином, при этом никакой военной угрозы Второму рейху со стороны Петербурга не существовало. Другое дело, что незадолго до этого Россия, не желая допустить нового разгрома Франции, очередной раз расстроила агрессивные устремления Германии.
Впрочем, не существовало реальной угрозы Германии и со стороны Запада. Ведь хотя в Париже много и шумно писалось и говорилось о необходимости возврата Эльзаса и Лотарингии, тем не менее далее реваншистских разговоров дело не шло, а главное, и не могло пойти. Просто Франция была явно слабее Германии, и в одиночку у нее не было никаких шансов выиграть у немцев войну. Однако Россия явно не собиралась потворствовать французскому реваншу, а своих причин для войны с империей Вильгельма I у Александра II не было. Поэтому в треугольнике Франция, Германия, Россия наступило равновесие, которое могло бы гарантировать длительное мирное развитие событий.
Тем не менее именно это и не устраивало родившуюся в Берлине партию агрессивных немецких националистов, считавших, что Второй рейх был сильно обделен как коренными землями, так и колониями, которые можно было захватить лишь силой оружия. Поэтому выход из заколдованного круга им виделся в создании союза с Австро-Венгрией, направленного на военный разгром России и Франции. Но против создания такого союза выступил немецкий император Вильгельм I, считавший, что Германии нечего делить с Россией, тем не менее Бисмарку, под угрозой отставки всего кабинета, в конце концов удалось сломить сопротивление стареющего императора. В результате 7 октября 1879 г. был заключен германо-австрийский договор, ст. 1 которого гласила:
«В случае, если бы одна из обеих империй, вопреки надеждам и искреннему желанию обеих высоких договаривающихся сторон, подверглась нападению со стороны России, обе высокие договаривающиеся стороны обязаны выступить на помощь друг другу со всей совокупностью вооруженных сил своих империй и соответственно с этим не заключать мира иначе, как только сообща и по обоюдному согласию».
Необходимо отметить, что инициатива заключения этого союзного договора принадлежала именно Берлину. Поэтому естественно возникает вопрос, а зачем же Германии был нужен такой договор? Ведь никакой прямой угрозы ей со стороны России в то время не существовало. Правда, в ходе русско-турецкой войны 1877–1878 гг. в очередной раз сильно обострились австро-русские противоречия, но Берлину было вполне достаточно заявить, что он не останется нейтральным при возникновении русско-австрийской войны, и это уже практически полностью исключало бы возможность какой-либо агрессии со стороны России. Поэтому в случае предполагаемого нападения России на Австрию никакой, а тем более секретный, договор немцам просто был бы не нужен.
А дело заключалось в том, что Россия к тому времени уже дважды (в 1873 и 1875 гг.) сорвала попытки Германии спровоцировать новую войну против Франции. А поскольку Берлин не оставлял планов окончательной расправы над французами и аннексии оставшейся после войны 1871 г. с Францией более трети исключительно богатой природными ископаемыми территории Лотарингии, то для гарантированной победы кайзеру требовался союзник в лице Австро-Венгерской монархии.
Именно поэтому австро-германский договор 1879 г. был составлен таким хитрым образом, что если бы Германия первой напала на Францию, а в ответ на это Россия пришла на помощь Парижу, то Австрия была бы обязана объявить войну России. Поэтому договор, формально выглядевший как оборонительный, фактически являлся наступательным и направленным на подготовку агрессивной войны одновременно как против Франции, так и против России. Причем именно эта жесткая логика, заложенная в германо-австрийском союзном договоре 1879 г., и легла в основу плана Шлиффена, предусматривавшего ведение войны одновременно против Франции и России. А к разработке этого в конечном итоге реализованного Германией в 1914 г. плана ведения войны немецкие генералы приступили еще аж в 1895 г.
В создавшейся атмосфере взаимной конфронтации Александр III в 1887 г. отказался продлить участие России в «Союзе трех императоров». Естественно, русско-германские отношения после этого стали еще хуже, тем не менее полный разрыв отношений пока что не был выгоден ни той, ни другой стороне. Поэтому Петербург и Берлин старались не доводить дело до крайности. В результате стороны договорились заключить двусторонний договор о нейтралитете. Этот договор, получивший название договора перестраховки, являлся одним из самых хитроумных изобретений в истории дипломатии. Интригующей была даже обстановка, в которой он был выработан.
Переговоры начались 11 мая 1887 г. между Бисмарком и русским посолом в Берлине Шуваловым. Канцлер уже в начале переговоров сделал весьма необычный ход, предъявив своему визави текст секретного договора между Германией и Австро-Венгрией. После чего Бисмарк, не дав Шувалову опомниться, стал чуть ли не со слезами на глазах горько «сожалеть» о том, что в 1879 г. обстановка вынудила его заключить этот союз и теперь он связан им, а потому предлагает из будущего русско-германского договора о нейтралитете исключить один-единственный случай, а именно нападение России на Австро-Венгрию.
Шувалов, однако, быстро отреагировал на этот ход противника и со своей стороны тоже предложил «малюсенькую» оговорочку — исключить из договора и случай нападения Германии на Францию. Так домашняя заготовка канцлера была успешно парирована русским дипломатом, после чего, как Бисмарк ни хлопотал вокруг русского посла, тот упрямо стоял на своем. В результате соперники сошлись на весьма затейливой редакции: Германия гарантирует России нейтралитет в случае, если Австро-Венгрия первая нападет на Россию, а Петербург гарантирует свой нейтралитет Берлину, если Франция первой нападет на Германию. Таким образом, Бисмарк получал шанс на войну с Францией без вмешательства России — при условии, если бы ему удалось, как это уже и было в 1870 г., еще раз спровоцировать Францию напасть первой. Впрочем, надежды на это были весьма эфемерны, а поэтому и договор перестраховки имел смысл только как договор о ненападении.
Тем временем значительная часть русских промышленников и помещиков, задетых экономическими санкциями Германии и потому выступавших за поворот отечественной экономики от немецких к французским кредитам, толкали правительство к союзу с Францией. В обществе, в правительстве и даже при царском дворе начала складываться французская партия. Ее провозвестником стал знаменитый «белый генерал» М. Д. Скобелев, который в феврале 1882 г. в Париже в своем выступлении перед сербскими студентами четко обозначил главного врага России и предсказал скорую с ним войну:
«Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого врага, столь опасного для России и для славян, я назову вам его. Это автор «натиска на Восток» — он всем вам знаком — это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого: враг — это Германия. Борьба между славянством и тевтонами неизбежна. Она даже очень близка!»
В октябре 1887 г. Бисмарк попытался спровоцировать финансовый кризис России. Используя тот факт, что Германия была тогда главным кредитором России и что русские займы обычно размещались на берлинской бирже, он предписал всем государственным учреждениям Германии продать принадлежавшие им русские ценные бумаги. Вслед за тем Германский банк прекратил выдачу ссуд под русские ценности и не принимал их больше в залог. Эти меры еще больше рассорили Берлин и Петербург, но повредили Германии не меньше, чем России. Дело в том, что урожайные для России 1887 и 1888 гг. и неурожаи тех лет в Европе повлекли за собой рост русского хлебного экспорта, однако теперь Германия вынуждена была покупать русский хлеб без прежних льгот, по более высоким ценам.
Русско-французское сближение
Однако своим грубым нажимом на Россию Бисмарк достиг результатов, прямо противоположных тем, к которым стремился: собственными руками он заложил фундамент того самого франко-русского союза, предотвращению которого он постоянно пытался воспрепятствовать.
Деньги, в которых Петербургу отказали в Берлине, царское правительство нашло в Париже. В 1887 г. были заключены первые русские займы во Франции, а в 1888–1889 гг. на парижском денежном рынке была проведена огромная финансовая операция по конверсии русского государственного долга. С тех пор один заем следовал за другим, и вскоре французский капитал стал основным кредитором царской России.
Тем временем в Германии после смерти Вильгельма I и весьма краткого периода правления его сына Фридриха III к власти пришел кайзер Вильгельм II, который недолго думая 17 марта 1890 бесцеремонно отправил Бисмарка в отставку. Это случилось как раз в тот момент, когда уже начались русско-германские переговоры о продлении договора перестраховки, срок которого истекал в июне 1890 г.
Вместо Бисмарка рейхс-канцлером был назначен профессиональный военный, генерал Лео фон Каприви, который с гордостью частенько подчеркивал, что, он, прежде всего, солдат. Сменив Бисмарка, Вильгельм II вместе со своим свежеиспеченным канцлером сразу же стали вырабатывать новый внешнеполитический курс Второго рейха. Если Бисмарк стремился избежать войны с Россией, то Каприви счел эту войну неизбежной и даже необходимой для Германии. Бисмарк ставил целью изолировать Францию и воевать с ней локализованно, один на один. Каприви же замыслил силами мощной коалиции Тройственного союза подготовить войну на два фронта.
Первым дипломатическим шагом рокового курса Вильгельма II был отказ от предложения русского царя продлить действие «Договора перестраховки» на следующий трехлетний срок. Отвергая инициативу России в самом начале своего правления, кайзер и его советники выдернули последнюю ниточку из ткани бисмарковской системы взаимно переплетающихся союзов, что значительно увеличило вероятность возникновения большой европейской войны.
Вторым шагом Вильгельма было заключение Германией колониального соглашения с Великобританией, которая получила от Германии Уганду, открывавшую англичанам доступ к верховьям Нила, и участки земли в Восточной Африке, включая остров Занзибар. В качестве компенсации за это Берлину досталась относительно небольшая полоска земли, соединяющая Юго-Западную Африку с рекой Замбези. А также имеющий большое стратегическое значение и являющийся ключом к германскому побережью Северного моря остров Гельголанд. В Петербурге этот шаг Берлина был истолкован как прелюдия к вступлению Лондона в Тройственный союз.
Тем не менее, невзирая на удачное начало англо-германского сближения, надежды, возлагаемые Каприви на Великобританию, не оправдались, поскольку английское правительство упорно отклоняло многократные предложения примкнуть к Тройственному союзу, которые Каприви делал Лондону в период своего канцлерства.
Наличие общего потенциального противника и тесные экономические связи объективно создавали условия для образования военно-политического союза между Россией и Францией. Казалось, различия в их идеологии, государственном и политическом строе послужат непреодолимым препятствием на пути к такому союзу. Союз царского самодержавия с республиканской демократией в то время выглядел совершенно противоестественным, тем более что он ориентировал Россию против Германской империи во главе с традиционно дружественной и даже родственной Романовым династией Гогенцоллернов.
Для того чтобы, несмотря на идеологические различия, завоевать расположение Александра III, французские власти 29 мая 1890 г. арестовали в Париже 27 русских политических эмигрантов, которых с помощью полицейской провокации обвинили в подготовке к покушению на Александра III. Арестованных, предав суду, приговорили к тюремному заключению. Эта полицейская акция создала почву для дальнейшего политического сближения между правительствами России и Франции. В результате летом того же года начальник генштаба России генерал Н. Н. Обручев пригласил на маневры русских войск заместителя начальника французского генштаба генерала Р.-Ф.-Ш. де Буадефра.
Берлин, наблюдая процесс постепенного сближения между Петербургом и Парижем, решился на демонстративный эффектный ход, широко разрекламировав продление Тройственного союза. Но в ответ на это Франция и Россия сделали следующий практический шаг к взаимному сближению. 13 июля 1891 г. в Кронштадт с официальным визитом пришла французская военная эскадра, которую встречал Александр III, где произошло совершенно немыслимое событие. Российский самодержец стоя, с непокрытой головой, смиренно прослушал революционный гимн Франции — Марсельезу, за исполнение которой в России людей карали, как за государственное преступление.
Вслед за визитом эскадры состоялся новый раунд дипломатических переговоров, результатом которых стал своего рода консультативный пакт между Россией и Францией, скрепленный подписями двух министров иностранных дел — Гирса и Рибо. По этому пакту стороны обязались в случае угрозы нападения на одну из них договориться о совместных мерах, которые можно было бы принять немедленно и одновременно.
Весной 1893 г. Германия начала очередной виток таможенной войны против России, а 3 августа рейхстаг принял новый военный закон о значительном усилении армии. В ответ на это Александр III со своей стороны сделал еще один шаг к сближению с Францией, послав в Тулон с ответным визитом русскую военную эскадру.
Франция оказала русским морякам столь восторженный прием, что Александр III отбросил последние сомнения и одобрил текст русско-французской военной конвенции, ст. 1 которой гласила:
«Если Франция подвергнется нападению Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все свои наличные силы для нападения на Германию.
Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция употребит все свои наличные силы для нападения на Германию».
Каковы же были цели франко-русского военного союза?
Наличие Тройственного союза и, как тогда казалось, реальная перспектива присоединения к нему Англии делали весьма вероятным процесс постепенного превращения России в германскую полуколонию. Вот, например, как оценивает эту ситуацию современный американский историк Ричард Пайпс:
«Если только Россия… не готова свернуться до границ Московской Руси XVII в. и превратиться в германскую колонию, ей следует координировать свои военные планы с планами других западноевропейских стран. В противном случае оставалось лишь наблюдать, как Германия сперва разгромит Францию (что было вполне ей по силам, если на восточном фланге ей ничто не будет угрожать), а затем перебросит все свои армии на восток, чтобы расправиться с Россией».
И опасность такого катастрофического для дальнейшей судьбы России развития событий в Петербурге прекрасно понимали задолго до заключения союза с Францией. Ведь совсем неслучайно еще Александр II крайне отрицательно отнесся к перспективе окончательного разгрома Франции немцами, несколько раз срывая готовившийся Бисмарком новый военный поход на Париж. Дело в том, что политика создания противовесов вовсе не была исключительной прерогативой Лондона, эта политика была прекрасно известна и в Петербурге. И именно поэтому вскоре после окончания войны 1871 г. Франция и стала рассматриваться русскими императорами как естественный противовес нарождающемуся европейскому гегемону в лице Германской империи. Именно поэтому в 1892 г. Александр III сформулировал стратегию русской внешней политики в Европе:
«Нам действительно нужно сговориться с французами и, в случае войны между Францией и Германией, тотчас броситься на немцев, чтобы не дать им времени разбить сначала Францию, а потом обратиться на нас».
Таким образом, в условиях, сформировавшихся в Европе к концу XIX в., Петербург рассматривал сохранение безопасности Франции как непременное условие сохранения собственной независимости. Ведь Франция по своей инициативе, без предварительного согласия со стороны России, не могла бы начать войну против Германии, поскольку в одиночку просто была не в состоянии справиться со своим более сильным соседом. С другой стороны, Россия не видела необходимости самой инициировать войну с Германией, по крайней мере до тех пор, пока с другой стороны Европы существовал противовес в лице Франции.
Совсем по-другому эту ситуацию воспринимали в Берлине, где разгром, аннексия французской части Лотарингии, а также последующее раздробление Франции на несколько мелких, зависимых от Германии государств по-прежнему считались важнейшей геополитической задачей. Поэтому в ответ на заключение франко-русского союза немецкий генштаб уже в 1895 г. приступил к разработке плана, впоследствии получившего название плана Шлиффена, исходившего из необходимости вести войну одновременно на два фронта. Согласно этому плану, Германия должна была нанести поражение французской армии прежде, чем в России успеют провести полную мобилизацию, а затем молниеносно перебросить военные силы на восток. Одновременно германское правительство попыталось было исправить свои ошибки и нормализовать отношения с Россией. В этой связи в 1894 г. таможенная война была завершена заключением русско-германского торгового договора. Это отчасти открывало путь и для нормализации политических отношений. Однако факт наличия двух противоборствующих военно-политических союзов уже был препятствием для возврата к прежней бисмарковской политике.
Великобритания становится третьим участником Антанты
В течение 1890-х гг. Великобританию донимали бесконечные столкновения, с одной стороны, с Россией: в Афганистане, Иране, Северном Китае, а также по поводу черноморских проливов, а с другой стороны, с Францией: в Египте и Марокко. С заключением Средиземноморских соглашений 1887 г. Великобритания стала косвенно связана с Тройственным союзом. При этом в Лондоне надеялись, что Италия и Австрия укрепят ее позицию в конфликтах с Францией (в Северной Африке) и с Россией (на Балканах). Ведь в 1898 г. Франция и Великобритания были на грани войны из-за споров о разделе Египта.
В этих условиях в Берлине создалось впечатление, что Великобритания была готова пойти на союз с Германией. Однако немецкие руководители продолжали упорно настаивать на формальных гарантиях военного союза с Лондоном и никак не хотели взять в толк, что для них самое главное — обеспечить нейтралитет Великобритании в случае войны на континенте.
В результате настоятельные призывы кайзера заключить англо-германский союз только усилили подозрительность Лондона, а германская военно-морская программа, принятая на гребне антибританских оскорблений во время англо-бурской войны 1899–1902 гг., привела к значительной коррекции английской внешней политики. Таким образом, присоединение Великобритании к Средиземноморским соглашениям повисло в воздухе: Лондон нашел иной выход из создавшейся ситуации, наглядно продемонстрировав Берлину, что самодовольная уверенность Германии в ее абсолютной необходимости для интересов Великобритании не более, чем мыльный пузырь.
В 1902 г. Лондон потряс Европу, заключив союз с Токио. Великобритания и Япония договорились о том, что если любая из них окажется вовлеченной в войну с одной посторонней державой по поводу Китая или Кореи, то другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет. Если же любая из договаривающихся сторон будет атакована одновременно двумя противниками, то другая договаривающаяся сторона была бы обязана оказать военное содействие своему партнеру.
Так Великобритания наконец нашла себе союзника, который прямо-таки рвался сдерживать Россию, не заставляя своего партнера брать на себя чуждые ему обязательства, да еще такого, чье дальневосточное географическое положение представляло для Великобритании гораздо больший стратегический интерес, чем русско-германская граница. При этом Япония получала защиту от Франции, которая, в отсутствие подобного союза, могла бы попытаться использовать эту войну, претендуя, со своей стороны, на русскую поддержку в будущей битве с немцами. С того момента Великобритания потеряла интерес к Германии как к стратегическому партнеру, а вскоре даже стала рассматривать ее как угрозу своим геополитическом интересам.
Одним из первых симптомов этой перемены явился пересмотр позиции Англии по отношению к строительству Багдадской железной дороги. До сих пор Англия не мешала этому широкомасштабному предприятию Берлина. Более того, между банкирами двух стран велись переговоры об участии в нем английского капитала, и это было для немцев весьма желательно, поскольку с финансированием строительства дороги «Дойче банк» испытывал немало затруднений. Но в апреле 1903 г. эти переговоры были внезапно прерваны, а британская пресса стала настойчиво развивать мысль, что дорога на Багдад является прямым путем, выводящим немцев на подступы к Индии.
На протяжении полутора столетий Великобритания считала Францию угрозой европейскому равновесию сил и активно противостояла этой угрозе, как правило, опираясь на поддержку одного из германских государств, обычно Австрии, а иногда и Пруссии. Второй угрозой для английского владычества являлась Россия. Но как только был достигнут союз с Японией, Великобритания начала пересматривать исторически сложившиеся приоритеты, и, начиная с 1903 г. Лондон стал предпринимать усилия по урегулированию сложнейших колониальных противоречий с Парижем, кульминацией чего стало заключение так называемого «договора Сердечного согласия».
Впрочем, ни о каком оборонительном или тем более наступательном союзе в этом договоре не было ни единого слова. По соглашению 1904 г. Англия и Франция лишь делили между собой свои колониальные притязания в Африке, и не более того. И только в 1912 г. была принята секретная англофранцузская военно-морская конвенция. Но, несмотря на то что после этого французский и английский генштабы приступили к разработке планов военного и морского сотрудничества на случай войны с Германией, эти планы принимались Лондоном с большой оговоркой, что они войдут в силу только в том случае, если в свое время это признает необходимым британский кабинет. Твердых же обязательств прийти на помощь Франции англичане на себя так и не приняли, ссылаясь на невозможность дать их без санкции парламента. Таким образом, Англия приобретала мощный рычаг для давления на французов. Вместе с тем у нее оставалась возможность ускользнуть от военной помощи Парижу в любой момент.
Вскоре после заключения договора с Францией Великобритания начала искать возможность достижения аналогичной договоренности и с Россией. Причем в этом вопросе ее активно поддержал Париж. Так в июле 1903 г., когда Антанта еще только находилась в процессе обсуждения, французский представитель в Лондоне заявил, что Франция сделает все от нее зависящее, чтобы избавить Великобританию от русского давления в разных местах:
«И поскольку наиболее серьезная угроза для мира в Европе заключается в Германии, доброе взаимопонимание между Францией и Англией — единственное средство держать немецкие планы под контролем, и если такое взаимопонимание будет достигнуто, Англия обнаружит, что Франция в состоянии осуществлять благотворное воздействие на Россию и тем самым блокировать множество неприятностей, связанных с этой страной».
В результате не без помощи Парижа Великобритания и Россия начали решать свои давние колониальные споры. Такому развитию событий способствовало поражение России в русско-японской войне, надолго положившее конец дальневосточным амбициям Петербурга. В результате уже в 1907 г. Лондон предложил России льготные условия урегулирования целого комплекса спорных вопросов в Афганистане и Иране. Как уже говорилось, Иран был поделен на три сферы влияния: русским отдали северный регион, центральный регион был объявлен нейтральным, а Великобритания оставила за собой контроль над южным. Афганистан как таковой вошел в британскую сферу влияния.
Англо-русские отношения, которые десять лет назад казались абсолютно непримиримыми, а спорные вопросы между двумя империями охватывали почти треть территории земного шара, простирающейся от Константинополя до Кореи, внезапно стали тихими и мирными. Россия, прежде связанная с Германией договором перестраховки, превратилась в военного союзника Франции, в то время как немецкий партнер — Великобритания, очутилась во французском дипломатическом лагере. Надо сказать, что произошло это не без помощи Вильгельма II, который во имя достижения своих целей проявил потрясающее искусство объединять своих потенциальных союзников в коалицию, направленную против Германии.
Первая попытка немцев расколоть Антанту
Сначала немцы внешне не реагировали на заключение англо-французского союза. Но по мере того как царская Россия терпела поражения в войне с Японией, германская дипломатия задумала встречный дипломатический маневр. Берлин решил использовать сложившуюся ситуацию и попытаться разрушить русско-французский союз. Момент для этого был весьма благоприятен, поскольку во время войны с Японией Россия, естественно, нуждалась в поддержке. И этот момент в Берлине постарались широко использовать, для начала навязав Петербургу явно неравноправный торговый договор.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.