Глава 9. ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ И РАДОНЕЖСКИЙ СТАРЕЦ

Глава 9.

ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ И РАДОНЕЖСКИЙ СТАРЕЦ

На памятнике «Тысячелетие России» великому князю владимирскому Дмитрию Ивановичу Донскому предоставлено одно из самых почетных мест: на самом верху, у «державного яблока», по левую руку от самого Рюрика. Выше Дмитрия — только сама Россия.

Дмитрий стоит, преисполненный собственного достоинства. Правой ногой он попирает какого-то «поганого татарина», а в левой руке у него бунчук с полумесяцем — очевидно, отобранный у того же «поганца». Образом поверженного врага авторы монумента хотели подчеркнуть выдающуюся роль князя Дмитрия в освобождении России от татарского ига. Правда, невольно закрадывается вопрос: почему бунчук в руках у Дмитрия, а не попран, подобно его бывшему хозяину? Ведь аллегорически это можно истолковать и так, что Донской перенимает эстафету у обессилевшего сына степей…

Следует сказать, что авторам монумента пришлось изрядно покривить против истины, ваяя образ Донского-освободителя. Практически каждый школьник знает (хотя в процессе обучения на этом не акцентируется внимание), что вскоре после блистательной победы на поле Куликовом татарский хан Тохтамыш разграбил и сжег Москву, заставив победителя татар князя Дмитрия бежать из столицы, а действительное освобождение от ига было отложено на более позднее время. Как с горечью заметил Н.М. Карамзин, «…Димитрий,,, дерзнул на битву с ханом. Сей герой не приобрел почти ничего, кроме славы…».

Чтобы понять, почему случилось именно так, а не иначе, нужно пристально вглядеться в прошлое, отстоящее от нас на несколько столетий. И обратиться не к самому Куликовскому сражению, детальнейшим образом описанному в многочисленных научных монографиях, художественных книгах и статьях, но непосредственно к историческим событиям, предшествующим Куликовской битве, а также событиям, произошедших сразу же после оной.

…С момента Батыева нашествия власть в Северо-Восточной Руси монопольно удерживала ветвь Ярослава Всеволодовича. Все великие князья владимирские — потомки Ярослава Всеволодовича (правда, по линиям разных его сыновей — Александра, Андрея и Ярослава). Из них первенство держали потомки Александра Невского, чаще других получавшие в Золотой Орде ярлык на великое княжение — и понятно, что наследникам Батыя было не резон вручать ярлык нелояльному к их власти князю. Александровичи же не одно поколение верой и правдой служили золотоордынским ханам: сам Александр Ярославич был побратимом Сартака, сына хана Батыя; внук Александра Юрий Данилович даже удостоился чести взять в жены ханшу Чингисовых кровей, сестру хана Узбека Кончаку; о заслугах Ивана Калиты в деле приведения русских князей к ордынскому порядку и говорить нечего.

И должно было что-то измениться, и причем очень существенно, чтобы праправнук Александра Невского, внучатый племянник Юрия Даниловича и внук Ивана Калиты, владелец ханского ярлыка князь Дмитрий Иванович Московский вот так просто, не считаясь с возможными последствиями, поднял мятеж — даже из самых лучших (и внезапно нахлынувших) патриотических побуждений.

А обстоятельства действительно изменились. Благодаря усилиям Ивана Калиты Северо-Восточная Русь с 1328 г. до 1365 г. не знала значительных татарских набегов, да и серьезных усобиц тоже, т.е. жила в относительно мирных условиях (если не считать войн с Литвой). И когда в 1365 г., спустя много лет после последнего нашествия, татары во главе с князем Тогаем вторгаются в Рязанское княжество, на обратном пути они неожиданно (прежде всего для них самих) были разгромлены русскими князьями Олегом Рязанским, Владимиром Пронским и Титом Козельским. В 1367 г. татарский князь Темир-Булат (Пулад) напал на Нижегородское княжество, но Дмитрий Константинович, тесть Дмитрия Донского, отбил это нападение. А в 1370 г. Дмитрий Константинович уже сам ходил в набег на один из татарских улусов — на земли булгар.

Доселе невиданная дерзость русских князей объясняется довольно просто: русские уже привыкли к татарам, довольно хорошо изучили их тактику; за годы без татарских набегов русские княжества окрепли, а вот о Золотой Орде такого сказать нельзя…

В 1357 г. благодаря козням темника Тоглу-бая золотоордынский хан Джанибек был убит (задушен) своим сыном Бердибеком. После того Бердибек «уби братов своих 12». Однако не прошло и трех лет, как новоявленный хан был убит другим претендентом, своим братом Кульней (Кульпей). Но и Кульня правил недолго…

В общем, за период с 1360 по 1380 г. в Золотой Орде сменилось более 25 ханов, причем иногда «параллельных» ханов бывало и трое (не правда ли, так похоже на Русь середины XII в.?). И за свою часть ордынского пирога боролись не только Чингисиды[65]. По шумок от Орды потихоньку начали обосабливаться окраины: в 1362 г. в Булгарах (будущем Казанском ханстве) сел татарский князь Темир-Булат, а чуть позже — татарский князь Тогай овладел Наручадской землей (земли по реке Мокше, где обитала мордва). (Нетрудно заметить, что именно этим-то двум татарским «сепаратистам» и дали по шее рязанцы и нижегородцы — безо всякой опаски пострадать от центральной ордынской власти.)

Не преминули воспользоваться ослаблением Золотой Орды и литовцы. В 1362 г. у Буга, на Синих Водах (ныне река Синюха), литовский князь Ольгерд разбил крымского Кутлуг-бега, Хаджи-бега и бега Дмитрия из Добруджи и отвоевал у них Подолию. А около 1365 г. Ольгерд изъял из владений татар и древний Киев. Может быть, именно поэтому Ольгерд, литовский князь, также удостоился чести быть изображенным на памятнике «Тысячелетие России», хотя и не на столь почетном месте, как Дмитрий Донской.

В результате междоусобиц к 1380 г. Золотая Орда фактически распалась на две большие части, нестабильные внутри: Кок-Орду (располагавшуюся на правом берегу Волги и далее на запад до Крыма) и Ак-Орду (левобережье Волги и среднеазиатские владения т.н. улуса Джучи).

Помимо внутренних усобиц, между двумя ордами также назревала нешуточная борьба за золотоордынское первенство.

В Кок-Орде к власти пришел темник (начальник десятитысячного отряда) и бывший беклярбек[66] Ак-Орды Мамай, который был соратником (и зятем) хана Берди-бека. После смерти патрона он повел собственную игру. Не будучи Чингисидом, что по законам того времени не давало ему возможности сесть на ханский престол, он действовал через подставных ханов, которые были марионетками в его руках. Сначала это был Абдаллах (август 1361 — июнь 1370 г.), затем — Муххамед-Булак (осень 1370 — сентябрь 1380 г.). К середине 80-х гг. XIV столетия Мамаю более-менее удалось объединить Кок-Орду, однако на практике государство Мамая долго не просуществовало. Мамаю так и не удалось твердо сесть в столицах Золотой Орды — ни в Сарайберке, ни в Сарай-Бату; да и решительно подавить проявляющийся все сильнее сепаратизм отдельных татарских князей (тех же Тогая и Темир-Булата) он не сумел.

Ак-ордынские ханы удерживали у себя оба Сарая, но сокрушить Мамая, вследствие недостатка сил и внутренних усобиц, не могли. По правде сказать, сложившееся положение не сулило обеим Ордам в будущем ничего хорошего, кроме борьбы на истощение…

А что же князь Дмитрий Иванович?

Оставшись в девять лет без отца, ему была уготована доля княжеского изгоя… родись бы он в веке XII. Но он был внуком Ивана Калиты — и в наследство ему досталось не только приличное по тем временам княжество, но и богатая казна, и поддержка московского боярства, и симпатии митрополита Алексия, и, что тоже немаловажно, старейшинство в роду Александра Невского (?!), ведь моровая язва взяла на тот свет всех его потенциальных конкурентов. Так что те, кто рассчитывал легко сместить малолетнего князя, жестко просчитались.

И первым дерзнул (и просчитался) князь суздальский (а позже нижегородский) Дмитрий Константинович. Он принадлежал к одной из ветвей потомков Ярослава Всеволодовича, по линии Андрея Ярославича, брата Александра Невского. (Его происхождение от Андрея Ярославича нужно подчеркнуть, ибо многочисленные потомки Дмитрия Константиновича, бояре Шуйские, позже будут фальсифицировать родословную, ведя свое происхождение не от Андрея Ярославича, а от Андрея Александровича, третьего сына Александра Невского, тщась показать свое старейшинство даже над московскими царями, которые «произошли» от четвертого отпрыска Александра Невского Данилы.) Ни его отец Константин Васильевич, ни дед Василий Андреевич никогда не были великими князьями владимирскими, а потому притязания Дмитрия Константиновича (в обход даже старшего брата Андрея Константиновича) были, по мнению современников, незаконными. «Доискиваться ярлыка — потратить только деньги, а потом, когда вырастет законный наследник Дмитрий Московский, то надобно будет воевать с ним, притом должно нарушить клятву, данную отцу его», — говорил Андрей Константинович брату, но тот его не слушал.

Дмитрию Константиновичу удалось-таки заполучить столь желанный ярлык на Великое княжество Владимирское у татарского хана Кульпы, но добрый хан не «ханствовал» и полгода. По Кульпе недолго правил хан Навруз; по Наврузу на золотоордынский престол сел хан Кидырь (Хызр) из ак-ордынских ханов. Кидырь стремился возродить порядки, как при хане Узбеке, вызвал к себе всех русских князей на смотр, где Дмитрий Константинович опять преуспел и снова заимел ярлык на великое княжение. Но толку с этого вышло мало — реальная власть у хана Кидыря была на левом берегу Волги и Яике, и действенно помочь (т.е. дать тумены для вокняжения, как в свое время давали Ивану Калите) своему ставленнику он не мог. К тому же вскоре Кидырь был убит своим старшим сыном Тимур-Ходжой, который и сам правил всего пять недель…

Тут-то Дмитрий Константинович и убедился в правоте слов брата своего Андрея Константиновича, что покупать ханские ярлыки, не обеспеченные ханскими туменами, — это выбрасывать деньги на ветер. А денег у Дмитрия Константиновича было немного, особенно учитывая тот факт, что в Великом княжестве Владимирском бояре, поддерживающие Дмитрия Ивановича, организовали ему налоговый бойкот.

В конце концов Дмитрий Константинович осознал бесплодность своих попыток твердо сесть на великий владимирский стол и счел целесообразным отказаться от своего номинального первенства и великого владимирского княжения в пользу Дмитрия Ивановича, заключив с ним союз, скрепленный браком: в 1366 г. старшая дочь Дмитрия Константиновича Евдокия стала женой Дмитрия Ивановича, а младшая дочь Мария вышла замуж за московского тысяцкого Николая Вельяминова. С тех пор оба Дмитрия, тесть и зять, старались проводить согласованную политику.

Что касается усобиц Дмитрия Ивановича с Олегом Рязанским, то тут следует сразу сказать, что Олегу было не под силу тягаться с Дмитрием Московским.

Более серьезной для Дмитрия Московского была угроза со стороны тверских князей. Вражда Москвы и Твери тянулась с начала столетия, но еще князь Иван Калита сломал Твери все ребра, и по меткому замечанию российского историка С.М. Соловьева, «…на эту вторую борьбу Твери с Москвою мы должны смотреть, собственно, как на борьбу московского князя с литовским по поводу тверского князя». Тверской князь Михаил Александрович был тестем литовского князя Ольгерда Гедиминовича и все свои надежды связывал именно с зятем, ибо собственных сил едва хватало, чтобы справляться с удельными кашинскими князьями, тяготевшими к Москве. В 1366 и 1371 гг. Ольгерд Гедиминович дважды осаждал Москву вместе с тестем, но дважды Дмитрий Московский отсиживался в нововыстроенном каменном Кремле (запомним это!). И не только отсиживался. В 1375 г. уже сам Дмитрий собрался с силами (включая нижегородские полки Дмитрия Константиновича) и осадил Тверь. Михаил Александрович Тверской пытался отсидеться, уповая на Ольгерда, но тот был занят на западной границе. В конце концов тверской князь вынужден был сдаться Дмитрию Московскому и: а) признать его старшим братом (хотя он был на 17 лет старше и приходился Дмитрию Московскому дядей) со всеми вытекающими отсюда последствиями (отказаться от претензий на великокняжеский владимирский титул); б) в войнах быть союзником Москвы; в) признать независимость Кашинского княжества; г) отказаться от союза с Ольгердом.

Все это Михаил Александрович Тверской принял — и Дмитрий Московский фактически стал сильнейшим князем Северо-Восточной Руси. За ним было Великое княжество Владимирское и Московское княжество, его поддерживал тесть Дмитрий Константинович Нижегородский, Олег Рязанский был укрощен, а Михаил Тверской вынужден был покориться, как и буйные новгородцы. И это все — в неполных двадцать шесть лет! А когда в 1377 г. умер грозный Ольгерд и между его наследниками началась усобица, Дмитрий Иванович Московский мог вздохнуть спокойно. Тем более что два сына Ольгерда — Андрей и Дмитрий — во время литовской смуты выехали на службу к Дмитрию Московскому: Андрей с согласия великого князя владимирского сел во Пскове, а Дмитрий Ольгердович получил от Дмитрия Ивановича Переяславль-Залесский.

Итак, из соперников и врагов у Дмитрия Ивановича оставалась лишь Золотая Орда (вернее, Кок-Орда). Первый клин в традиционно верноподданнические отношения московских Александровичей к верховной ордынской власти вбило пожалование ярлыка на Великое княжество Владимирское Дмитрию Константиновичу (об этом говорилось выше). Второй раз черная кошка между Дмитрием Московским и ордынскими властями пробежала в 1371 г., когда ярлык на Великое княжество Владимирское (т. е. на всю Северо-Восточную Русь) получил тверской князь Михаил Александрович, «заклятый друг» Дмитрия Московского. Но и в последнем случае Дмитрий Московский сумел развернуть положение под себя: он пригласил к себе и щедро одарил татарского посла Сарыхожу. В результате в том же году Дмитрий Московский посетил Орду и получил ярлык на великое княжение. Более того, Дмитрий Московский вызвался погасить долг молодого тверского князя Ивана Михайловича перед Ордой, и тот фактически был заложником у Дмитрия, пока отец не выкупил его.

Остается лишь добавить, что ярлык Дмитрий Иванович получил из рук Муххамед-Булака, ставленника Мамая. Надо думать, что никаких противоречий между могучим временщиком и юным русским князем тогда просто не было.

Возникает вопрос: а КОГДА они появились? КОГДА у князя Дмитрия Московского в голове возникла мысль пойти, вопреки заветам предков, на конфликт с Ордой?

* * *

Анализ летописей и прочих источников, хотя и не может указать точно день и час, когда такая крамольная мысль возникла в голове московского князя, указует нам на «год великого перелома» — 1375-й. Именно в договоре с побежденным тверским князем было особо оговорено: «Л пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с одного всем противу ихъ — фраза, которую невозможно представить, например, в договоре Ивана Калиты.

Не следует сбрасывать со счетов и тот неоспоримый факт, что тесть Дмитрия Московского Дмитрий Константинович Нижегородский вольно или невольно подталкивал зятя к выступлению против татар. В 1374 г. именно в Нижнем Новгороде был пленен, а позже и убит посол Мамая, некий Сарайко, а вместе с ним сопровождавший его отряд. Год спустя Дмитрий Московский ходил на реку Оку с целью оградить свое княжество от татарских набегов. В 1376 г. соединенное московско-нижегородское войско пошло большим походом на Казань, и хотя город взят не был, казанские князья Асан и Магомет-Солтан предпочли откупиться, заплатив 5000 рублей; кроме того, в результате похода в Казани был посажен русский сборщик податей (?!). А еще через год, услышав о походе на нижегородские земли ак-ордынского хана Араб-шаха (Арапши), московско-нижегородское войско выступило ему навстречу аж до пограничья (реки Пьяни), причем русские вели себя как ни разу не пуганные: выехали без надлежащей разведки, сняв доспехи и предаваясь всяческим увеселительным мероприятиям, как то охота и питие крепких напитков. Результат был плачевен — русская рать была разгромлена, «главнокомандующий» Иван Дмитриевич Нижегородский утонул, спасаясь бегством, а Арапша основательно опустошил Нижний Новгород, а потом и Рязань (Переяслав-Рязанский). Но зимой того же 1377 г. Дмитрий Константинович вместе с зятем разорил мордовские земли — в отместку за участие их в татарском набеге. В 1378 г. татары Мамая отправляются в поход против двух Дмитриев. Но если Нижний Новгород был опять разорен, то посланный против Дмитрия Московского эмир Бегич был разбит на реке Воже, и, раздосадованный поражением, Мамай прошелся еще раз по многострадальному Рязанскому княжеству.

Как мы видим, Дмитрий Иванович смело шел на разрыв с Мамаем, не только отбиваясь от вражеских набегов, но и сам вторгался в земли, которые татары уже давно считали своей сферой интересов — бывшие земли Булгарского княжества.

Наконец, в 1380 г. наступила кульминация московско-ордынского противостояния.

Как уже было сказано, мы не будем касаться самой Куликовской битвы, ибо она хорошо изучена. Намного любопытней рассмотреть легенду о Сергии Радонежском как идейном вдохновителе антитатарского выступления.

Даже беглого знакомства с «Житием Сергия» достаточно, чтобы понять надуманность этой легенды.

«…Готовясь выступить в поход, Великий Князь Димитрий Иоаннович счел первым долгом Живоначальные Троицы, чтобы там поклониться единому Богу, в Троице славимому и принять напутственное благословение от Преподобного игумена Сергия…

Святой Старец успокоил Великого Князя надеждою на Бога, и так как тот спешил в обратный путь, то просил его отслушать Божественную литургию, а по окончании оной пригласил его вместе с другими Князьями и воеводами вкусить хлеба-соли монастырской. Великий Князь отказывался: гонцы один за одним приносили ему известия о приближении Мамая к пределам Русским.

Но любвеобильный старец умолял Дмитрия Иоанновича вкусить хлеба у него в трапезе: “обед сей, — говорил он, — тебе, Великий Княже, будет на пользу”.

Дорогой гость согласился, и обрадованный старец в духе предвиденья сказал ему: “Господь Бог тебе помощник; еще не приспело время тебе самому носить венец этой победы с вечным сном; но многим, без числа многим, сотрудникам твоим плетутся венцы мученические с вечной памятью”.

…Беседуя с Великим Князем, святой старец советовал ему почтить дарами и честию злочестивого Мамая. “Тебе, господине Княже, — говорил он, — следует заботиться и крепко стоять за своих подданных, и душу за них положить, и кровь свою пролить, по образу Самого Христа, который кровь свою за нас пролил. Но прежде, господине, пойди к ним с правдой и покорностью, как следует по твоему положению покоряться ордынскому царю. Ведь и Василий Великий утолил дарами нечестивого царя Иулиана, и Господь призрел на смерение Василия, и низложил нечестивого Иулиана. И Писание учит нас, что если такие враги хотят от нас чести и славы, — дадим им; если хотят злата и серебра, дадим и это; но за имя Христово, за веру Православную, нам подобает душу свою положить и кровь свою пролить. И ты, господине, отдай им честь, и злато, и серебро, и Бог не попустит им одолеть нас: Он вознесет тебя, видя твое смирение и низложит их непреклонную гордыню”.

“Все это я уже сделал, — отвечал ему Великий Князь, — но враг мой возносится еще более”.

“Если так, — сказал угодник Божий, — то его ожидает конечная гибель, а тебя, Великий Княже, помощь, милость и слава от Господа. Уповаем на Господа и на Пречистую Богородицу, что они не оставят тебя”».

И, осеняя преклонившегося перед ним великого князя святым крестом, Богоносный Сергий воодушевленно произнес: «Иди, господине, небоязненно! Господь поможет тебе на безбожных врагов!» А затем, понизив голос, сказал тихо одному великому князю: «Победиши враги твоя»[67] …

Итак, что же мы видим? Святой старец едва ли не за фалды удерживает великого князя Дмитрия Ивановича Московского, чтобы тот, хотя бы для приличия, вкусил вместе со святым старцем скромную монашескую трапезу и выслушал (хотя бы выслушал!) его наставление. Но великий князь рвется в бой, и для него благословение Сергия — всего лишь ритуал; обязательная, так сказать, программа, ибо уже «на Москве кони ржут… трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпухове…»[68]

Что Дмитрию Ивановичу запоздалые нравоучения! Что ссылки на Василия Великого! Князь московский, если «Житие…» точно передает слова Дмитрия Ивановича, жаждет сражения и для этого врет, как сивый мерин. Никакого злата-серебра он Мамаю не предлагал, ибо весь сыр-бор был как раз в том, что Дмитрий Иванович отказал Мамаю в выплате «выхода» (дани) вообще. По данным некоторых летописей, послы Мамая будут встречать великого князя Дмитрия еще в Коломне, будут сулить мир, если Дмитрий Иванович даст дань, как при Узбеке и Джанибеке, т. е. в размерах, в каких платил дань его дед Иван Калита[69]. Но Дмитрий Иванович будет непреклонен.

Конечно, сговорчивость татарского князя Мамая объясняется не его гуманизмом: он уже знал, что в Ак-Орде происходят крупные перемены, грозящие ему самому. И предстоящая решающая брань с Дмитрием Ивановичем Московским, к которой он так стремился до этого, начала его пугать.

Возможно, именно желанием психологически надавить на Дмитрия Ивановича, заставить отказаться от битвы объясняется тот факт, что все приготовления к походу на Московскую Русь Мамай проводил демонстративно, не таясь. И его приглашение в союзники литовского князя Ягайло и рязанского князя Олега — арии из той же оперы. Дмитрий Иванович должен был ужаснуться от многочисленности врагов своих — однако на деле темник Мамай начал бой (а не уклонился от него), не дожидаясь «союзничков». Да, и Ягайло, и Олег Рязанский рассчитывали в случае победы Мамая поживиться московским добром и присовокупить себе некоторые московские земли. Но Ягайло оказался просто не по силам один дневной переход, чтобы поспеть на поле Куликово; Мамай кочевал на Дону с конца июля, но складывается впечатление, что Ягайло не пришел бы к нему и к исходу сентября. Во всяком случае, узнав о победе Дмитрия Ивановича над Мамаем, Ягайло даже не сделал попытки пресечь переправу обескровленного русского воинства обратно, на левый берег Дона. О «татарском пособнике» и «предателе общерусских интересов» Олеге Рязанском вообще разговор особый. По мнению российского историка С.М. Соловьева, именно Олег Рязанский сообщил великому князю Дмитрию Ивановичу о подходе Мамая к Дону. В «Житие Сергия Радонежского…» есть интересный пассаж — якобы, услышав от своих бояр о том, что преподобный Сергий благословил Дмитрия Московского на битву, Олег Рязанский воскликнул: «Что ж вы раньше ничего не сказали мне об этом? Тогда я пошел бы к Мамаю навстречу и стал бы умолять его не ходить на сей раз на Москву, и не было бы беды никому тогда…» О, средневековые времена! О, феодальные нравы! Современному человеку трудно понять вас…

Но вернемся в Сергиеву обитель. Великий князь владимирский и московский Дмитрий Иванович за все время посещения обители оживился лишь раз и лишь раз обратился к Сергию Радонежскому с просьбой. Как пишет «Житие…», «…в то время в обители… были два инока-боярина: Александр Пересвет, бывший боярин Брянский, и Андрей Ослябля, бывший боярин Любецкий. Их мужество, храбрость и искусство воинское были еще у всех в свежей памяти: до принятия монашества оба они славились как доблестные воины, храбрые богатыри и люди очень опытные в военном деле. Вот этих-то иноков-богатырей и просил себе в свои полки Великий Князь…».

Итак, благословение на свои дела и начинания великий князь не счел нужным просить, ибо оно ему, по мнению князя, дадено по факту рождения. А вот забрать двух иноков — тут нужно согнуть свою гордую голову в просительном поклоне, ведь по тогдашним общественным представлениям это уже не княжьи подданные, а «рабы Божьи». Но для князя каждый воин на счету, он рвется в бой — и здесь терпеливый старец опять идет навстречу пожеланиям князя, нарушая все писаные и неписаные правила. В 1073 г. митрополит Киевский и всея Руси Григорий, грек по происхождению, пишет свою знаменитую речь «О стязании с латиной», как программный документ размежевания с Западной церковью. Среди прочих обвинений в нарушении требований Священного Писания и христианских норм митрополит Григорий обвиняет «латинян», что у них священники и даже епископы берут в руки оружие и ходят в крестовые походы, забыв слова Иисуса Христа: «…ибо все, взявшие меч, мечем погибнут» (Мф. 26: 52). Эта речь стала символом «истинного» православия — и вот Сергий Радонежский, вопреки православным канонам, отпускает монахов на войну. И не просто отпускает, но даже приказывает им возложит на себя схимы с изображением Христа[70] — высшая честь для монаха, которой были удостоены даже не все ученики преподобного Сергия. Если князь просит…

Куликовская битва состоялась 8 сентября 1380 г. (ст. стиля). Ее итогом был не только разгром войск Мамая, но и большие потери среди победителей. Так, Лаврентьевская летопись сообщает: «…ту оубьени быша на суиме князь Федоръ Романовичь Белоозерьскыи, сынъ его князь Иванъ, Семенъ Михайлович, Микула Васильевичь, Михаило Иванович, Ондреи Серкизовъ, Тимофей Волуи, Михаило Бреньковъ, Левъ Морозовъ, Семенъ Меликъ, Олександръ, и инии мнози». «Задонщина» в описании потерь еще наглядней: «…Господин князь великий Дмитрий Иванович, нет тут у нас 40 бояринов Больших московских, да 12 князей белозерских, да 20 бояринов коломенских, да 40 бояр серпуховских, да 30 панов литовских, да 40 бояринов переяславских, да 25 бояринов костромских, да 35 бояринов владимирських, да 50 бояринов суздальских, да 70 бояринов рязанских (?!), да 40 бояринов муромских, да 30 бояринов ростовских, да 23 бояринов дмитровских, да 60 бояр можайских, да 60 бояринов звенигородских, да 15 бояринов углецких, а погибло у нас всей дружины 250 тысяч».

По всеобщей оценке как летописцев, так и историков, Куликовская битва была очень кровопролитна («бысть сеча зла, ака же не бывала в Руси»), а потери русского войска были катастрофичны. С.М. Соловьев писал: «…Куликовская победа была из числа тех побед, которые близко граничат с тяжким поражением» — хотя по количеству убитых князей (Новгородская и Лаврентьевская летописи упоминают о гибели лишь двух белоозерских князей — не самых значимых на Руси; более поздние летописи добавляют еще двух тарусских князей и 14 бояр вместе с Пересветом; «Задонщина» же явно преувеличивает потери, особенно итоговые) этого не скажешь. Впрочем, под рукой у Дмитрия Московского было не профессиональное войско, а ополчение, усиленное дружинами отдельных князей; и основные потери (как в количественном выражении, так и по удельному весу), надо думать, были среди простых ратников.

Но не только большие потери простых ратников тяжким грузом упали на сердце великого князя владимирского и московского Дмитрия Донского. Не успели в церквях отпеть убитых на Куликовом поле, как в Москве появился, подобно чертику из табакерки, посол от хана Тохтамыша. За давностью лет трудно сказать, о чем конкретно говорил татарский посол, но попытаться можно. Посол от имени Чингисида, царя Тохтамыша, поздравил русских князей с победой над безродным узурпатором Мамаем и радостно сообщил, что законный порядок, как при предках Тохтамышевых, восстановлен, новый хан Большой Орды сел в Сарайберке и с нетерпением ждет русских князей, по старому монгольскому обычаю, к себе в гости (со многими дарами, разумеется)…

Это был удар похлеще прорыва полка левой руки на Куликовом поле. Получилось, что Дмитрий Иванович со товарищи сам расчистил дорогу для новоявленного царя — заплатив за это кровью своих же воинов.

Недавние куликовские триумфаторы «посла… чествовавшее добре». И, не откладывая, отправили к новому хану своих «киличеев» (послов) с дарами. 29 октября 1380 г. (т. е. через 51 день после Куликовской битвы) отправил своих «киличеев» и князь Дмитрий Иванович, но в Сарай не поехал, как и другие князья.

А уже 1 ноября начался созванный им княжеский съезд. Необходимо было выработать общую линию поведения по отношению к Тохтамышу, добиться «единачества» перед лицом новой опасности. Об итогах этого «снема» летописи, увы, умалчивают, но нетрудно догадаться, чем он закончился. Столкнувшись с новой, еще большей опасностью, князья спасовали. Полтора века их предки и они сами жили под татарской пятой, и день свободы 8 сентября не смог разом перевесить «темное время».

Летом 1381 г. московские послы вернулись от Тохтамыша «с пожалованием и со многою честью». К тому времени было известно, что Мамай разбит на реке Калке, схвачен и казнен, а Ак-Орда и Кок-Орда впервые с 1342 г. обрели единого правителя. Но русские князья, а паче всех Дмитрий Иванович Московский, все еще уповали на чудо, изворачивались — лишь бы не вернуться к тем постыдным временам клянчания ярлыков и ханских милостей. В том же году посол Тохтамыша, некий Ахкозя, с 700 татарами доехал до Нижнего Новгорода, но не посмел поехать дальше. История не вполне ясная — то ли сам посол струхнул, то ли Дмитрий Константинович Нижегородский постарался как можно живописней описать гнев народный против татар на Руси, не гарантируя высокоуважаемому послу (в летописи Ахкозя назван «царевичем», т. е. отпрыском Чингисхана) при этом безопасности. В результате послу пришлось повернуть коня назад не солоно хлебавши.

Но «отваживание» посла ничего не дало — даже наоборот. Гордые сыновья степей очень чутко относились к дипломатическим церемониям, и конфуз потомка Чингисхана Ахкозя не мог быть расценен ханом Тохтамышем иначе, как оскорбление. Тохтамыш начал собирать войска, чтобы проучить зазнавшегося московского князя.

В 1382 г. хан Тохтамыш пошел большим походом на Московскую Русь. Стараясь обеспечить внезапность нападения, Тохтамыш приказал задержать (и убить, по некоторым источникам) русских купцов, которые находились в Орде, чтобы те не подали весть Дмитрию Ивановичу. Правда, внезапность эта была условная — ведь после «отваживания» татарского посла Дмитрий Московский должен был ежедневно ожидать мести хана. Услышав о приближении татар, Дмитрий Константинович Нижегородский не стал ломать комедию, а послал своих сыновей Василия (Кирдяпу) и Семена на поклон к хану. Трудно винить нижегородского князя — после Мамаева нашествия 1377—1378 гг. Нижний Новгород вряд ли мог оказать какое-либо сопротивление. Не менее услужливо поступил и Олег Рязанский, показав татарам броды через Оку, но особого выбора у него и не было.

Тохтамыш взял Серпухов и вышел к Москве. Мужество оставило князя Дмитрия Ивановича, и он бежал в Кострому — как обычно принято было объяснять, чтобы собирать войска. Но Новгородская летопись младшего извода по поводу отъезда великого князя разражается сентенцией: «…И кто нас, братие, о сем не устрашится, видя таковое смущение Рускои земли, якоже господь глагола пророком: аще хощете послушаете, благая земьная снесте, и положю страх вашь на вразех ваших; аще ли не послушаете мене, то побегнете, никим же гоними; пошлю на вы страх и ужасъ, побегнеть вас от 5 —100, а отъ 100—10 000».

Великий князь бросил Москву — как бросают тяжелую сумку, убегая от злой собаки, — авось злая псина выместит свою злобу на бездушном предмете, пока хозяин дает стрекача.

Оставшись без предводителя (вспомним, что дважды Дмитрий Донской в каменном Кремле отбивался от Ольгерда Гедиминовича), москвичи попытались обороняться, но духу у них стало лишь на три дня. На четвертый день хан Тохтамыш пошел на хитрость, пообещав москвичам прощение и удовлетворение малыми дарами, если те покоряться. Слова Тохтамыша были для москвичей тем убедительней, что их огласили шурья Дмитрия Московского — Василий Кирдяпа и брат его Семен. Да, обмануть людей не сложно… Москвичи открыли ворота — защитники были перебиты, а Кремль разграблен. Случилось это 26 августа 1382 года.

Захватив Москву, Тохтамыш пошел ко Владимиру и Переяславлю-Залесскому; другие отряды взяли Юрьев, Звенигород, Можайск, Боровск, Рузу, Дмитров. Тверской князь откупился данью и дарами. Удовлетворяясь добычей, хан Тохтамыш двинулся обратно в Орду. На обратном пути Тохтамыш взял Коломну и разорил земли Рязанского княжества, несмотря на услужливость Олега Рязанского, проявленную ранее. Олегу Рязанскому же еще раз пришлось пожалеть о своем проступке — после Тохтамыша на рязанские земли нагрянули полки Дмитрия Ивановича Московского и разорили то, что еще оставалось. Надо думать, именно для этого они и собирались в Костроме…

Став на московском пепелище, князь велел хоронить убитых москвичей: Дмитрий Московский, как пишет Никоновская летопись, давал за погребение 80 тел по рублю и издержал на это 300 рублей, т. е. только москвичей было погребено около 24 000 человек.

* * *

Еще раз оглядываясь на события 1370—1380-х гг., нельзя не прийти к выводу, что выступление Дмитрия Донского было недостаточно продумано с политической точки зрения. Если великому князю Дмитрию удалось бы избежать прямого конфликта с Мамаем и уберечь свои войска от Куликовского побоища, Мамай и Тохтамыш неминуемо бы столкнулись лбами. До наших дней дошли обрывочные сведения, что Мамай собирал новые войска для реванша над Дмитрием Московским, но ему пришлось сойтись с Тохтамышем — и проиграть на реке Калке. Однако сам ход событий говорит о другом: у Мамая уже не было времени и возможности начинать все сначала; и то, что решающая битва между золотоордынцами произошла далеко от Волги, говорит о том, что Мамай бежал с остатками своих сил, а Тохтамыш нагнал и добил его.

Однако если бы Тохтамыш столкнулся не с разбитыми и деморализованными Куликовским побоищем кок-ордынцами, а с целым войском, добыть победу Тохтамышу было бы не просто. И даже в случае победы над Мамаем он не смог бы еще некоторое время вмешиваться в русские дела. А если бы и смог? У Дмитрия Донского был еще шанс вывести войска на поле Куликово и сразиться — но на сей раз с Тохтамышем.

Легкость, с которой Тохтамыш сокрушил Мамая и Дмитрия Донского, не должна вводить нас в заблуждение о военных дарованиях этого хана. Единственный, кто верил в гений Тохтамыша, был великий полководец Тимур Аксак, более известный как Тамерлан. Опасаясь усиления своего северного соседа, ак-ордынского хана Уруса, Тимур решил поставить в Ак-Орде своего человека. Выбор пал на Чингисида Тохтамыша, сына ак-ордынского хана Ту-лии-ходжи, до того пребывавшего в бегах от хана Уруса. Трижды Тамерлан отправлял Тохтамыша с войском брать власть в Ак-Орде — и трижды Тохтамыш был бит; один раз даже оказавшись в одиночестве, раненным в руку и голым на берегу Сырдарьи. Но Тамерлан не унывал, и с четвертой попытки, благодаря своевременной смерти Урус-хана, Тохтамыш завладел и Ак-Ордой, и левобережьем Волги. Случилось это в 1378 г. Разбить же уже битого Мамая и деморализованного Дмитрия Тохтамышу, как мы видим, не составило большого труда.

Еще более обнадеживающим для Дмитрия Донского был бы случай, когда бы Мамай и Тохтамыш сошлись в изнуряющем поединке за наследие Джучи. Тогда у великого князя были бы развязаны руки для внутренних дел.

И уж совсем шикарной была бы ситуация, если бы частную победу в борьбе за золотоордынский стол праздновал Мамай. В результате этой эвентуальной победы: а) у безродного Мамая все равно не было ни единого шанса закрепиться в Ак-Орде и б) у Мамая не осталось бы сил противодействовать Дмитрию Донскому.

Объединив Орду и разбив Дмитрия, Тохтамыш выступил против своего недавнего благодетеля Тамерлана. Это выступление закончилось для самоуверенного Чингисида более чем плачевно. Дважды — в 1391 и 1395 гг. — Тамерлан разбивал «гения» Тохтамыша, дошел до Волги, где разорил оба Сарая и Астрахань, а передовые отряды Тамерлана захватили и разграбили город Елец, тогдашний русский форпост в Степи.

Впрочем, Тамерлан не покусился на русские города. По преданию, войска Тамерлана неожиданно повернули назад из русских пределов в тот самый день, когда москвичи встречали образ Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, принесенный из Владимира. Именно с этого дня икона почитается как покровительница Москвы.

Благодаря «помощи» Тамерлана золотоордынское иго на время ослабло, хотя и не исчезло вовсе.

Нам же, ныне живущим, остается только сожалеть, что горячая натура Дмитрия Донского в свое время оставила без внимания совет преподобного старца — и принять этот урок свыше к сведению.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.