Кровавый Азеф

Кровавый Азеф

Мы же обратимся к суперпровокатору в российском терроре Евно Азефу, беспринципному и корыстолюбивому негодяю, не без успеха лавировавшему между полицией и революционерами. Им двигала только личная польза. Он и внешне выглядел очень неприятно: здоровый, с толстым скуластым лицом, выпученными глазами.

В апреле 1906 года «охранка» интенсивно искала следы террористов, готовящих покушение на Дурново. Они следили за домом министра под видом извозчиков и держали связь с четвёртым, явно руководителем. Этого-то четвёртого и опознал один из филёров, утверждая, что это «наш». Пять лет назад в кондитерской Филиппова его показал филёру помощник начальника «охранки» Зубатова Медников, сказав, что это очень важный и ценный сотрудник.

Начальник петербургской «охранки» Герасимов не знал, что и думать. Никакого агента у них в «Боевой организации» не было. Он запросил Департамент полиции, но Рачковский ответил то же. Тогда «четвёртого» втихую задержали и доставили к Герасимову. Он возмущался и грозил влиятельными друзьями.

– Я – инженер Черкас. Меня знают в обществе. За что я арестован?

Герасимов отвечал:

– Все это пустяки. Я знаю, вы раньше работали в качестве нашего секретного сотрудника. Не хотите ли поговорить откровенно?

– О чем вы говорите? Как это пришло вам в голову?

– Хорошо, – сказал Герасимов. – Если не хотите сейчас говорить, вы можете ещё подумать на досуге. Мы можем не спешить. Вы получите отдельную комнату и можете там подумать. А когда надумаете, скажите об этом надзирателю.

«Четвёртого» увели в одиночку. Прошло два дня. Наконец, задержанный попросился на допрос:

– Я сдаюсь. Да, я был агентом полиции и готов все рассказать. Но хочу, чтобы присутствовал Пётр Иванович Рачковский.

Через пятнадцать минут приехал Рачковский. До 1902 года он возглавлял заграничную агентуру Департамента полиции.

– Ах, дорогой Евгений Филиппович, давненько мы с вами не видались!

Но тот, крайне озлобленный после камеры, накинулся со злобой на Рачковского:

– Вы покинули меня на произвол судьбы без инструкций, без денег, не отвечали на мои письма! Чтобы раздобыть деньги, я был вынужден связаться с террористами!

Рачковский успокаивал его. А «инженер» ругался и кричал:

– Ну что, удалось вам купить Рутенберга? А хорошую агентуру вы обрели в Гапоне?.. Выдал он вам «Боевую организацию»?!

И далее продолжал:

– Знаете, где теперь Гапон? Он висит в заброшенной даче на финской границе…

Азеф, потерявший связь с Рачковским, решил заняться профессиональной революционной деятельностью. Так он оказался среди террористов.

Герасимов определил Азефа секретным сотрудником и сразу единовременно выделил ему пять тысяч, которые тот потребовал.

По словам Герасимова, «он был наблюдательный человек и хороший знаток людей. Каждый раз поражало и богатство его памяти, и умение понимать мотивы поведения самых разнокалиберных людей, и вообще способность быстро ориентироваться в самых сложных и запутанных обстановках. Достаточно было назвать имя какого-либо человека, имевшего отношение к революционному лагерю, чтобы Азеф дал о нем подробную справку. Часто оказывалось, что он знает об интересующем меня лице все: его прошлое и настоящее, его личную жизнь, его планы и намерения… По своим убеждениям Азеф был очень умеренным человеком – не левее умеренного либерала. Он всегда резко, иногда даже с нескрываемым раздражением отзывался о насильственных революционных методах действия. Он был решительным врагом революции и признавал только реформы. Меня всегда удивляло, как он, с его взглядами, не только попал в ряды революционеров, но и выдвинулся в их среде на одно из самых руководящих мест».

Евно Азеф родился в 1869 году на Гродненщине в семье местечкового портного. Окончил гимназию, давал уроки, подрабатывал в ростовской газетке, маклерствовал. В общем, и там, и сям. Однажды он взял, как комиссионер, у мариупольского купца масло на продажу, выручил 800 рублей и уехал с ними в Германию, где поступил в политехникум.

Деньги кончились. Средств не было никаких. И тогда он написал письмо в Петербург, в Департамент полиции, предлагая сведения о русских революционных кружках. Из полиции ему ответили, что о кружках в Германии им все известно, но платить готовы. Как ни хитрил Азеф, скрываясь под псевдонимом, департамент его вычислил. Русские агенты в Германии доносили: «Евно Азеф – человек неглупый, весьма пронырливый и имеющий обширные связи между проживающей за границей еврейской молодёжью… надо ожидать, что по своему корыстолюбию он будет очень дорожить своей обязанностью».

Азеф обзаводится революционными знакомствами, имеет некоторое уважение в студенческих кругах. Он выбирает позицию социалиста-революционера, сторонника террора.

Когда Азеф получил диплом инженера-электротехника, «охранка» предложила ему обосноваться в Москве, пообещав содействие в устройстве. Там он, имея зарубежные рекомендации, познакомился с руководителем «Союза социалистов-революционеров» Аргуновым и другими эсерами, держался Азеф с ними очень осторожно, не навязывался. По крохам собирал сведения. Благодаря ему полиция скоро ликвидировала эсеровскую типографию в Томске. Над московскими руководителями нависла опасность. И естественным было в это время подготовить к работе, передав ему связи, нового надёжного человека, не бывшего у полиции на заметке! Им стал Азеф. «Он, – вспоминал Аргунов, – принял горячее участие в нашем горе. Оно стало как бы его горем. В нем произошла перемена. Из пассивного соучастника он превратился в активного члена нашего Союза. Торжественного вступления в Союз не было: сделалось это как-то само собою…»

Теперь по совету полиции Азеф объявил своим новым друзьям, что по семейным делам он должен съездить за границу. Ему дали все пароли, адреса… С ним ехала и член ЦК Селюк, что очень повышало представительство Азефа. Оставшегося Аргунова полиция, выждав две недели, арестовала. Он просидел около трёх лет в тюрьме, затем был отправлен в ссылку, откуда выбрался лишь в 1905 году.

Азеф докладывал «охранке»: «В Берлине и Париже я попал в центр». Да, это был центр зла, и его носителям – Гоцу, Гершуни, Чернову – Азеф понравился. Его привлекают к обсуждению покушений на Плеве и Зубатова. Азеф пишет в Петербург:

«Нам необходимо лично повидаться для переговоров относительно моей дальнейшей практики. Моё положение несколько опасно. Я занял активную роль в партии социалистов-революционеров. Отступать теперь уже невыгодно для дела, но действовать тоже необходимо весьма и весьма осмотрительно».

Азеф сообщает о планах покушения на Плеве, Зубатова, но молчит о подготовке убийства Оболенского. Он сознательно вводит полицию в заблуждение, характеризуя Гершуни как второстепенного эсера.

Азеф начинает темнить. Он становится двойным агентом.

На Азефа большое впечатление оказал апрельский кишинёвский погром 1903 года. Все еврейские магазины были разгромлены, мужчины-евреи попрятались. Либералы считали ответственным за это министра внутренних дел Плеве. По этим ли соображениям, по другим ли причинам, но Азеф прилагал все усилия к осуществлению убийства министра. Полиции он попросту в этом деле лгал.

В 1903 году Азеф занимает место арестованного Гершуни. Теперь он – глава «Боевой организации». Если от Департамента полиции Азеф получает 500 рублей в месяц, то поступления из партийной кассы воистину громадны. Азеф теперь обедает и ужинает в ресторанах, с шампанским; в роскошной шубе катается с танцовщицами… В донесениях «охранке» он ограничивается самыми общими фактами… Лишь иногда он сообщает о готовящихся покушениях на министра юстиции Акимова, полковника Римана…

Один из эсеров вспоминал:

«В глазах правящих сфер партии Азеф вырос в человека незаменимого, провиденциального, который один только и может осуществить террор… отношение к Азефу носило характер своего рода коллективного гипноза, выросшего на почве той идеи, что террористическая борьба должна быть не только неотъемлемой, но и господствующей отраслью в партийной деятельности».

Азеф выдаёт полиции Савинкова, Слетова, Селюк. Но он же в числе организаторов убийства великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора Трепова.

Сведения о том, что Азеф – секретный агент, просочились в эсеровскую партию. Случилось это, по всей видимости, все из-за того же чиновника политической полиции Л. Меньшиков а, которого Рачковский за дружбу с Зубатовым отправил в отставку.

И вот в купе поезда, отошедшего от кёльнского вокзала, вошёл В. Бурцев – редактор исторического журнала «Былое». В купе сидел бывший директор Департамента полиции Лопухин.

– Позвольте мне, – обратился к нему Бурцев, – рассказать вам все, что я знаю об агенте-провокаторе, о его деятельности как среди революционеров, так и среди охранников. Я приведу доказательства его двойной роли… Я долго и упорно работал над его разоблачением и могу с уверенностью сказать: я с ним уже покончил. Он окончательно разоблачён мною…

Лопухин внимательно выслушал Бурцева. Дочь Лопухина на днях была похищена в Лондоне, и Бурцев предложил возвратить её в обмен на имя агента. Лопухин назвал Азефа.

Бурцев написал обращение ко всем членам партии эсеров и разослал его. Решено было организовать революционный суд, но судить не Азефа, а Бурцева – за клевету.

«Надо принять меры и усмирить Бурцева, который направо и налево распространяет слух, что Азеф провокатор!» – восклицал член ЦК Натансон.

Но Бурцев убедил явиться в суд Лопухина. Тут уж крыть было нечем.

Азеф бросился к Герасимову: тот дал ему несколько паспортов, и провокатор скрылся. Бросив без средств семью, он отправился с любовницей путешествовать: Италия, Греция, Египет, Швеция… Часто меняли паспорта, опасались нежелательных встреч. Наконец Азеф под видом немецкого купца осел в Берлине и занялся биржевой игрой. Значительную часть своих денег он держал в русских ценных бумагах, и с началом войны 1914 года и запрещением котировать эти документы на берлинской бирже потерял почти все. На остаток он открыл модную корсетную мастерскую. Сохранились его письменные указания выпускать корсеты малых размеров, ибо в войну из-за недостатка питания женщины будут худеть.

Туповатая немецкая полиция, толком не разобравшись, арестовала Азефа как анархиста. Ему грозил лагерь гражданских пленных. Азеф умолял, чтобы его не помещали в русский лагерь. В тюрьме он пробыл два с половиной года и был освобождён в 1917-м на основании соглашения по обмену гражданскими пленными. У Азефа обострилась болезнь почек, и в апреле 1918-го он умер. Его имя стало нарицательным в русской истории.

Лопухин же за разглашение служебной тайны особым присутствием Сената был присуждён к пяти годам каторги, заменённой ссылкой в Сибирь. После четырех лет ссылки его в 1912 году помиловали по царскому указу.

Максим Горький даже хотел написать роман «Провокатор» – об Азефе. Он отвечал Екатерине Пешковой, написавшей ему об этой истории: «Письмо твоё – точно камень в лоб, у меня даже ноги затряслись и такая тоска, такая злоба охватила – невыразимо словами… впечатление оглушающее. Что же делать с такими людьми? Ведь они гаже палачей».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.