IV. Павсаний

IV. Павсаний

1. Спартанец Павсаний[42] был великим человеком, но в разных жизненных обстоятельствах проявлял себя по-разному, ибо обладал как блистательными добродетелями, так и тяжкими пороками. Славнейшим его делом стала битва при Платеях. Тогда под его началом небольшое греческое войско обратило в бегство царского сатрапа Мардония, мидийца родом, царского зятя, одного из первых среди персов по храбрости и уму, стоявшего во главе 200 тыс. пехотинцев, отобранных им поголовно, и 20 тыс. всадников, причем в сражении пал и сам полководец. Возгордившись этой победой, Павсаний начал сильно воду мутить и великие замыслы городить. Но сначала ему дали отпор, и случилось это, когда он отправил в Дельфы золотой треножник из добычи со стихотворной надписью, которая гласила, что под его предводительством варвары были уничтожены при Платеях и что в честь этой победы он преподносит дар Аполлону. Спартанцы соскребли эти строки и написали только названия государств, участвовавших в разгроме персов[43].

2. После этого сражения Павсаний был послан во главе общегреческого флота на Кипр и на Геллеспонт изгнать из тех краев варварские гарнизоны. Справившись удачно и с этой задачей, он стал держаться еще более высокомерно и начал преследовать цели еще более дерзкие. Так, овладев Византием, он захватил в плен много знатных персов, среди которых были и царские родственники, и тайно отправил этих последних к Ксерксу, притворившись, будто они бежали из тюрьмы; вместе с ними отпустил он эритрейца Гонгила, поручив ему передать царю письмо, в котором, как сообщает Фукидид, было написано следующее: «Павсаний, спартанский полководец, любезно отсылает к тебе захваченных в Византии пленников, узнав, что они твои родственники, и сам желает породниться с тобой. Поэтому, если ты не против, дай ему в жены твою дочь[44]. Если ты это сделаешь, он обещает снова, с твоей помощью, подчинить твоей власти и Спарту, и всю остальную Грецию. Если ты хочешь, чтобы осуществилось что-нибудь из того, что он предлагает, пошли к нему верного человека, с которым он мог бы договориться». Царь, чрезвычайно обрадовавшийся спасению столь многих весьма близких себе людей, тотчас отправляет к Павсанию Артабаза[45] с письмом, в котором осыпает его хвалами и просит использовать все средства для исполнения обещанного, заверяя, что в случае удачи не откажет ему ни в чем. Удостоверившись в благоволении царя, Павсаний начал действовать более решительно и тем самым возбудил у лакедемонян подозрение. После этого его отозвали домой, судили, освободили от обвинения, грозящего смертью, но оштрафовали. К флоту по этой причине его назад не послали[46].

3. Однако вскоре он по собственной воле вернулся к армии и явно обнаружил там свои замыслы — не столько коварные, сколько безумные, ибо тогда он отринул отеческие обычаи и даже самый образ жизни и одежду переменил. Он пользовался царской утварью и носил мидийские наряды, таскал за собой телохранителей из мидийцев и египтян, задавал роскошные пиры по персидскому обычаю, вызывавшие негодование присутствующих, не допускал к себе посетителей, гордо отвечал, жестоко командовал. В Спарту возвращаться он не хотел, но удалился в Колоны, расположенные в области Троады, и там лелеял планы, пагубные как для родины, так и для него самого. Проведав об этом, спартанцы направили к нему послов с жезлом, на котором по их обычаю было написано, что если он не вернется домой, то его осудят на смерть. Эта весть смутила Павсания, но, надеясь, что и на этот раз удастся отвратить опасность с помощью денег и влияния, он возвратился на родину. Только он явился домой, как эфоры бросили его в темницу, ибо по спартанским законам эфор мог так обойтись с царем[47]. Из тюрьмы он все-таки освободился, но из подозрения тем не менее не вышел. Во-первых, сохранилось мнение, что он заключил союз с персидским царем. Во-вторых, есть некий род людей, называемых илотами; множество их обрабатывает поля лакедемонян и несет рабскую службу. Подозревали, что их он тоже подбивает к бунту, прельщая надеждой на свободу. Но поскольку никакого очевидного доказательства этих преступлений не было, то обвинять его было не из чего; судить же такого высокопоставленного и славного мужа на основании подозрений считали неприличным, предпочитая подождать, пока все не раскроется само собой.

4. Однажды некий юноша Аргилий[48], которого Павсаний прежде страстно любил, приняв от него письмо к Артабазу, усомнился, нет ли в послании чего-нибудь о нем самом, поскольку никто из прежних гонцов, направленных по тому же делу в ту же сторону назад не возвратился. Ослабив шнуровку и сняв печать, он убедился, что, доставив письмо на место, неизбежно погибнет. Были там и сведения, касающиеся того, о чем условились между собой Павсаний и персидский царь. Это письмо Аргилий передал эфорам. Нельзя не отметить здесь спартанской добросовестности, ведь даже такое свидетельство не побудило эфоров арестовать Павсания: они сочли, что силу следует применить только после того, как он сам себя выдаст. Итак, они указали доносчику, что ему следует делать. Есть на мысе Тенар храм Нептуна, неприкосновенность которого уважают все греки. Доносчик бежал туда и сел на алтарь. Рядом с алтарем соорудили подземную каморку, из которой было слышно все, о чем говорили с Аргилием. Сюда спустились несколько эфоров. Едва узнав, что Аргилий бежал в укрытие, Павсаний в смятении явился туда и, обнаружив, что юноша сидит на алтаре, отдавая себя под защиту бога, спросил его о причине такого внезапного поступка. Тот и поведал ему, что он вычитал в письме. Испугавшись еще больше, Павсаний взмолился, чтобы беглец молчал и не выдал того, кто сделал ему столько добра, обещая юноше щедрую награду, если тот простит его и поможет выпутаться из этого дела.

5. Убедившись во всем, эфоры решили, что удобнее будет арестовать его в городе. Туда они и направились одновременно с Павсанием, который возвращался в Лакедемон в надежде, что Аргилий его простил. На пути его уже готовы были схватить, но он понял, что попал в западню по выражению лица одного эфора, который хотел ему помочь. Итак, опередив преследователей на несколько шагов, он ускользнул в храм Минервы, именуемый Меднодомной. Эфоры тотчас завалили двери храма, заграждая ему выход, и разобрали крышу, дабы он скорее умер под открытым небом. Говорят, что в то время была еще жива мать Павсания и что эта престарелая женщина, узнав о его преступлении, одной из первых принесла камень к порогу храма, чтобы замуровать сына. В конце концов, он был вынесен из святилища полумертвым и тут же испустил дух. Так позорная смерть Павсания омрачила его великую воинскую славу. Некоторые предлагали захоронить его тело там, где погребались казненные, но большинство не согласилось, и его похоронили в стороне от того места, где он умер. Позже по решению Дельфийского бога он был извлечен из земли и погребен там, где скончался.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.