«Ты божество, ты мой кумир!»

«Ты божество, ты мой кумир!»

Олова из оперетты Кальмана, пожалуй, точно выражают мой экстаз по отношению к «лучшему другу советской детворы». Расправившись с оппозиционерами, Сталин превратил скромную должность генерального секретаря в высший пост партийно-государственной иерархии, став единоличным пожизненным диктатором гигантской империи. С его подачи мощный агитпроп повседневно навязывал населению священный образ «великого ученика и верного соратника Ленина, гениального продолжателя его дела». В этой идеологической обработке масс активно участвовали все средства массовой информации и виды искусства. На фасадах домов и стенах учреждений висели славящие вождя транспаранты и портреты, на которых он в неизменном френче с трубкой в руке приветливо улыбался народу или задумчиво смотрел вдаль. Прижизненные памятники Сталину устанавливались повсюду. Его имя носили 8 городов и 39 селений, площади и проспекты, заводы и колхозы, даже на Памире был пик Сталина. О нем слагались поэмы и кантаты, по радио гремели песни: «Сталин — наша слава боевая. / Сталин — нашей юности полет. / С песнями, борясь и побеждая, / Наш народ за Сталиным идет». О том же заливался украинский хор: «Хай шумить земля пiснями / В цей крилатий гордий час! / Воля Ста лiна iз нами, / Слово Сталiна мiж нас!» Это был целенаправленный гипноз, превращавший граждан в марионеток, порождавший слепой фанатизм, в первую очередь — среди молодежи.

Я с обожанием слушал в кинотеатре весь доклад Сталина о проекте Конституции СССР, не замечая ни его тусклого голоса с грузинским акцентом, ни рябого лица и низкого роста. Не понимая большей части того, что он говорил, от души хлопал и смеялся его «шуткам» вместе с делегатами съезда и кинозрителями. В исторических фильмах Сталин все более вытеснял и затмевал Ленина, а кое-где сам вершил судьбы революции. Под сталинское обаяние попали не только многие советские, но и зарубежные литераторы. Г. Уэллс писал: «Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного; в нем нет ничего темного и зловещего, и именно этими его качествами следует объяснить его огромную власть в России». А когда я прочел книгу А. Барбюса «Сталин», то под ее влиянием разразился стишком:

«В сапогах, в шинели серой / постоянно ходит он. / На лице с улыбкой доброй / и могуч он, и силен. / Его имя — славный Сталин. / Тихо, скромно он живет / и к победам величайшим / всех трудящихся ведет. / Пусть живет наш вождь великий, / друг, учитель и отец, / и советской знаменитой Конституции творец!» Школьное начальство благосклонно отнеслось к моему опусу и разрешило декламировать его на утреннике, посвященном 60-летию вождя.

В первый класс я пошел в зловещем 1937-м, когда вовсю свирепствовал сталинский террор. К тому времени еврейские школы в Киеве закрыли, и я попал туда, где обучение перевели на русский язык. Директор, в черном костюме, со строгим лицом, вводил меня в трепет, несмотря на то что он был отцом моей одноклассницы Сталины, названной в честь вождя. Девочка с красным бантом ни с кем не дружила, талантами не блистала, но неизменно получала высшие оценки. При немцах она с матерью осталась в Киеве, а после войны я встретил ее и окликнул: «Привет, Сталинка!» Но в ответ услышал: «Меня зовут Люда». Спустя два года выяснилось, что она вернула себе прежнее имя. А когда был разоблачен культ личности, я подумал: «Ну и как тебя теперь величать?» В третьем классе нас на торжественной линейке оптом приняли в пионеры, и мы дружно прокричали клятву: «Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей обещаю твердо и неуклонно бороться за дело Ленина — Сталина!» На моих похвальных грамотах неизменно соседствовали лица обоих кумиров.