176. Фашизоиден ли президент фашизоидного псевдогосударства? Поговорим о нашем фашистском будущем

176. Фашизоиден ли президент фашизоидного псевдогосударства? Поговорим о нашем фашистском будущем

— Что-то нам явно грозит, но является ли это что-то фашизмом? Я не люблю злоупотреблений словом «фашизм». Если это фашизм вне известного облика, то проклятья «антифашистов» теряют всякий смысл.

— Тем не менее смысл задаваться вопросом есть. При нашем пространстве, нашей истории и при нынешних обстоятельствах мы не осилим структур, которые считаются правовыми, либеральными, демократическими. Монетаризм себя дискредитировал. Понимая, что на помочах у других идти не можем, мы хотим тем не менее стать развитыми и свой потенциал развития употребить.

Итак, Россия идет на операцию интенсивного догоняющего развития. С использованием ресурсов, сосредоточенных в ВПК и ТЭК. Намерены психологически включить в это дело — через державность — попавшие в отчаянное положение широкие слои населения. Итак, давай обсудим — не является ли уже заданность этой цели и этого совмещения фашизоидной по потенции? Спокойно это обсудим.

— Так в этом же главный интерес!

— А если сразу начинают кричать про «баркашовские погромы» и всяких опереточных подонков, какие тут теории на первый взгляд? Почему бы не обсудить самого Ельцина с точки зрения фашизоидности? Вот почему я требую дисциплины при постановке вопроса о фашизме в России.

Иллюзия 1945 года, будто с фашизмом покончено, опиралась на представление, что он явление экстраординарное. А сейчас это надо рассматривать в планетарном масштабе, с учетом эволюции послевоенных диктатур. Свыкнемся с тем, что человеческий мир в экстремальных ситуациях дает устойчиво фашизоидные варианты. От этого и идет, пока этот Мир таков, каков он сейчас.

Догоняющее развитие как таковое дает кентаврообразные гибриды псевдогосударств-псевдообществ. Так как современная модернизация располагает и к обществу, и к государству, возникает тип псевдогосударства, которое само не знает, чем заведовать; захочет — большим, захочет — меньшим. Псевдогосударство регулирует внутреннюю жизнь общества, прибегая для этого прямо и непосредственно к ресурсам власти. Фашизм как тип модернизации в уплотненный срок.

— После нацизма трудно рассуждать о фашизме лишь как об одной из версий будущей модернизации.

— Как ни называй, но говорить об «исключительности фашизма» в отношении к не менее исключительному коммунизму или исключительным западным демократиям ХХ века нет смысла. Исключительность надо вынести за скобки и рассмотреть как механизм, обслуживаемый с разных сторон. По-разному представленный в разных мировых системах, и все же общий.

Интересно проанализировать, как мировые процессы в стадии структурного перелома, идентифицируясь на национальном уровне, в силу обстоятельств дают новые шансы фашизму. Для этого надо разделить и рассмотреть врозь фашизм-движение и фашизм-власть.

Антифашистские и антикоммунистические филиппики — часть этой общности и лишены смысла вне ее. Ты читал речь Бжезинского, где он легко и непринужденно переходит от Холокоста к Сербии и советует — «будьте как Черчилль»?

Идея Бжезинского ясна — это концепция упреждающего возмездия, когда все предупреждены о том, что с ними будет, если… Для этого нужно создать прецедент, когда все, кому придет в голову выяснять межэтнические отношения оружием, знали, что последует упреждающее возмездие. Но вернемся к более серьезному вопросу.

Все рассуждения общего свойства, морали и неморали — я отклоняю. Внутри человеческого существования давно сидит нечто прологовое, себя реализуя. Когда люди заходят в тупик, где зреют возможности, еще не понятные их языку, а старые элиты дряхлеют, глупеют… Кризис элитарных структур развивается быстрей, чем те успевают оправиться под натиском популистских сил. И выскакивает гибридик! В рамках популистской эгалитарности формируется новая элита душегубов и распорядителей.

Вообще говоря, человеческий ум весьма расположен злодействовать. Благоприятен приходу фашизма к власти и упрямый монетаризм экономической политики. В условиях такой прострации, такого социального отчаяния, резкого выбрасывания массы людей из их ниш — идет напор идей единого вида реформ, то есть централизаторских идей. Даже Маркс с Лениным в этом смысле были несколько гибче Чубайса с Гайдаром.

— Но откуда в нашем банальном поле появиться нацизму? Фашизм Баркашова банален. То, что сделало возможным Гитлера, пришло из более глубинных пластов. А у тебя начинается с факторов на социальном и политическом языке, вдруг переходя в плоскость становления человека. Как бог из машины.

— Пока мы остаемся в пределах ХХ века, как он себя очертил, фашизм из него не вычеркнешь. Это один из способов человеческого бытия в нашем веке, и я не против, чтобы об этом прямо сказать. Я даже склонен это утверждать. Но есть еще и проблемное опережение фашистских решений в глобальном контексте. Здесь уже дело не в проблемном родстве видов фашизма, а в родстве, обнимающем все вообще значимые варианты решений XX века.

— Включая и Рузвельта? И Ганди?

— Конечно! Но включая и антагонизм этих способов. Таково условие в контекстный век. Не выйдет отстраниться — мол, фашизм есть чудище обло, озорно, стозевно. Не выйдет это, не работает. Когда нация отождествила себя с государством, государство приобретает фашизоидность. Страшная вещь — все понятия обрачиваемы такой стороной. Возьми хоть понятие суверенитета — можно и суверенитет сделать фашизоидным, хоть сам по себе он этого не содержит.

— Характерное свойство фашизоидной речи — ее безынтонационность. Где интонация заранее задана или наигрывается.

— Моноинтонационность. И все привыкают к единственности этой интонации.

— Но как пойти в этих рассуждениях дальше с термином «фашизм»? Возникает ощущение, что берешься воевать со всем миром. Этот термин раздражает всех, включая фашистов. Едва произнес слово «фашизм», все против тебя объединяются, и возникает, опять-таки, ложный образ.

— Говоря о фашизме, не забывай, что это лишь один из проходных терминов раннего нацизма в Германии. Ходовым у социал-демократов был «коммуно-фашизм», у тех и других — «клерико-фашизм». В пику им коммунисты ввели «социал-фашизм». Превращаясь в бранную кличку, слово потеряло всякий смысл. Гитлер говорил, что он вообще не фашист.

Когда навязываемая мировым ходом проблема вламывается в твой дом, все должны выровняться по отношению к образу жизни. Как Фукуяма говорит — в чем конец истории? Восторжествовал западный способ потребления. Какое торжество может реализоваться в ширпотребе, в Макдоналдсе? Эту подмену еще Гегель предвидел.

Но что именно фашизирует? Эта подстегивающая сила желания уравняться с чужим обиходом при нехватке сроков времени, которые позволяли это прежде сделать органично. Вот это фашизирует.

— Сама «нехватка времени» навязана телевидением, подстегивающим навязанный выбор. Навязанность заводит ум в болезненные состояния, совесть отказывает, сталкиваясь с пародией на саму себя. С оборотнем, который ее имитирует. Человек плавится в проточеловеческом мейнстриме. Можешь называть это фашизмом. Но оно может быть под любым именем.

— Что-то фашизоидное здесь, несомненно, есть. А помнишь их референдум? Моление на кумира, на сильную руку, эти дикие призывы к Ельцину — прояви! Прояви! ДА, ДА, НЕТ, ДА! Типичное поведение фашизоидов.

Ты прав, жесткая контекстность — дело СМИ. В XIX веке кого-то всегда мучили, убивали — в Индии, в Африке — кому было дело? Но XX век возвращает человека к проблеме табуизации заново. К такого рода запрету, который бы был принципиально открыт, разрешая иные, совершенно необычные ходы мысли. В общем, давай поговорим о фашизме спокойно.

— Поговорить о фашизме спокойно — это значит спокойно поговорить о нашем фашистском будущем?

— «Спокойно» в весьма условном смысле, конечно. То есть признавая, что фашизм сущностен для нашего века. Стало быть, это вопрос, адресуемый каждым самому себе.