170. Бегство из-под трупов XX века. «Огоньковская культура» как репрессия сопереживания. Терапия образом
170. Бегство из-под трупов XX века. «Огоньковская культура» как репрессия сопереживания. Терапия образом
— Советский человек знал слишком много страшного. Он не только сам его пережил, но знал о страшном и бежал от этого знания, отталкивал его от себя. Вот судьба космонавта и инженера космических кораблей Феоктистова — расстрелянного немцами мальчишки из белорусской или смоленской деревни, не помню. Расстрелянный, израненный мальчик ночью уполз из-под трупов. Вот образ человека, устрашенного и бегущего от себя в ХХ веке.
Когда говорят «погибли миллионы», мы этого не воспримем. Можно воспринять гибель одного или нескольких — смерть миллионов человек уже не воспримет, он останется равнодушен. А когда на людей валят публикации с лавиной кричащих фактов, как в годы «гласности», они не знают, как им быть перед лицом этих страшных вещей. Одинокие, беспомощные, желавшие только прожить жизнь нормально, они не умеют превратить ужас в поступок.
Насчет огоньковской культуры надо поговорить особо. Об этой лавине неряшливых фактов, спущенной с целью ошеломить и привести в подчинение новой силе. Гласность этого рода противостояла нормальной склонности человека к сопереживающему пониманию прошлого. Можно его обвинять в этом? Нет — он защищался от разрушающего его знания. Между тем оно ему необходимо.
Новая ситуация в том, что человек устрашен. На него хлынула масса картин с телеэкрана, он ежевечерне видит новые ужасы, и его знание стало до известной степени опасным для человека. Требуя «всей правды», надо знать, что вся правда человека только оттолкнет — он от нее защищается, оберегая память.
Вот был взрыв европейской полемики в связи с Аушвицем. Считалось, там погибли четыре миллиона евреев. Исходили из пропускной способности человекоуничтожающей техники, но масса людей погибала в пути, и выясняется, что их «всего лишь» полтора миллиона. Что даст изменение числа 4 000 000 на 1 500 000 — что ада не было, или ад не так адски страшен? Полемика, взрывы пустых и грязных страстей. Так называемые ревизионисты говорят, что лагерей смерти вообще не было. Другое дело, если с памятью работает образ. «Холокост» — нехитрый американский телевизионный сериал, который в семидесятые годы прошел сквозь весь Мир и в самой Германии вызвал потрясение. Казалось, все известно. Десятилетиями шли процессы над причастными к убийствам, есть уйма фильмов, книг, вся эта разрушительная лавина знаний, невыносимых для человека. Но в дело вступил образ, который знания сгустил, пропуская через спасительную мысль, и возвращает их человеку человеческими. Вызывает переживания, освобождающие человека. Тот чувствует себя уверенней, и теперь он способен свое знание претворить в поступок.
ХХ век беспокоит своей чуждостью, страхами, которые он внушил человеку. В человека бьет поток устрашающей, подминающей его информации. Внимание приковано к уходящему веку и вместе с тем как бы выталкивает его. Человек ХХ века не только пережил эти страшные события, перепады в судьбах — он еще знает это о себе. События, ставящие под сомнение существование, — не просто сами события, это и то ужасное, что мы знаем о них по себе!
Булгаков говорил — я хочу окончательной ясности. Он писал не для читателя, он писал для себя. Ему было неясно, и он себе уяснял. Его образы сгущены самоприсутствием автора. Образ автобиографичен, в нем живет человек пишущий, обращающийся к другим, вступающий с ними в контакт через ров времени. В России образ играл уникальную роль, пока не был оттеснен сталинским талмудизмом, засорением умов догматом и оценками без разбору. Сейчас образ вернулся и играет важную роль. Мир сокрушает человека лавиной фактов, но образ — это мост над миром!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.