130. Ерусалимский и Молотов в кабинете Сталина. Как редактировали геополитику
130. Ерусалимский и Молотов в кабинете Сталина. Как редактировали геополитику
— Я впервые расшифровал для себя сталинский сороковой год, когда слушал рассказ профессора Ерусалимского о его встрече со Сталиным осенью 1940-го.
Ерусалимскому заказали предисловие к мемуарам Бисмарка, и по просьбе Молотова он написал текст, полный геополитических намеков. Когда книга была напечатана и уже в переплете, вдруг нашелся читатель, который решил все отредактировать сам, — Сталин. Напечатано: «Предисловие» — Сталин зачеркнул и написал: «Бисмарк как дипломат». Кое-где ему показалось, что нужно соединять абзацы, — он их соединил. Жданов на своем экземпляре слово «великий юнкер» обвел и написал: «Надо ли нам так его называть?» Сталин «великого юнкера» не тронул, а вот «провинциального юнкера» вычеркнул — нет, пускай юнкер остается великим. Надо сказать, редактура Сталина литературно всюду вполне оправданная. Но тенденция его вычерков и снятий курсива заключалась в том, что Сталин повычеркивал все те места, которые заказал Молотов. У меня была в руках одно время сама эта книга, с пометками Сталина. Первого ее читателя и редактора.
Вычеркнул Сталин главное — то, что Бисмарк завещал не нападать на Россию, чтобы не воевать на два фронта. Это было выделено курсивом, и все это Сталин жирно вычеркнул. Сталин вызвал Ерусалимского, и у них был разговор, на котором присутствовали Молотов, Жданов (кроме Ерусалимского) и Юдин, который тогда заведовал ОГИЗом.
Молотов и Жданов молчали (они в таких случаях привыкли молчать), а Ерусалимский робко, но спросил Сталина — разве не в этом главный смысл задания? На что Сталин ему сказал очень-очень тихим голосом: зачем их пугаете? Пусть попробуют. Ерусалимскому мешало слушать Сталина шумное горячее дыхание Жданова в затылок, а Сталин почти шептал.
В чем смысл истории? Будучи сценаристом и автором личной биографии, которую он всякий день мысленно пересочинял, Сталин не мог обойтись без эффекта внезапности для ближних сотрудников. На этом у него все держалось. Те не могли угадать его реакций и потому никогда не могли заранее приспособиться. Он вел их намеренно извилистым, тяжким для них путем, с полной потерей ими себя в итоге.
Под конец Сталин говорит: зачем вы свой текст кончаете Шипкой и каким-то «стойким русским солдатом» (русского солдата он вычеркнул)? Вот прекрасное место — где Бисмарк, великий юнкер, сумевший подняться выше своего класса и видя его исторические задачи, незадолго до смерти посетил крупнейший порт Германии Гамбург. Глядя на океанские корабли, уходящие в дальние рейсы, он промолвил: это другой мир, новый мир!
Вот же, говорит Сталин, ключ к Бисмарку. После чего заметил: «У вас там еще говорится про Орлова и Шувалова “русский друг Бисмарка” — не надо. Кто знает русских друзей Бисмарка? Кто знает о самом Бисмарке даже среди членов ЦК? — говорит Сталин уже погромче, и, обернувшись к Молотову, — а среди членов Советского правительства кто-то знает Бисмарка?»
Уже было ясно, что статью надо переделывать, хотя тираж отпечатан. Сигнальный экземпляр в переплете, на нем цена. Вдруг Сталин говорит Юдину: «А вы что молчите, товарищ Юдин?» Тот ему: «Я зав. ОГИЗом». — «Это я знаю, вы им лучше не заведуйте». Сталин ему, сердится: «Вы там что, мылом торгуете? Почему такая высокая цена на книгу? Снизить!»
Из выхода мемуаров Бисмарка сделали общесоюзное событие. Об этом есть донесение посла Шуленбурга. Все газеты дали рецензию, и ни одной газете (включая «Правду»!) не разрешалось печатать рецензии без личной визы Ерусалимского. Только он теперь знал, что хочет Сталин!
По многим признакам я ощущал 1940 год как роковой и что мы в СССР переступили рубеж, где нас что-то подстерегает. Я понимаю, как Сталин допустил, чтобы у наших вооруженных сил не было не только оборонительной концепции — что даже плана обороны не существовало.
Сталин никому не позволял ничем распорядиться и не делился тайными ходами мысли. Сам же попал в вилку-ловушку двух версий, которые никак не мог согласовать. Гитлер ему намеренно подбрасывал поводы для тревог — это о них Сталин сказал Ерусалимскому «пусть попробуют»; заодно то был добавочный инструктаж Молотову перед поездкой в Берлин. Молотов ведь очень жестко с Гитлером говорил, а потом Сталин уступил по всем пунктам. Думаю, после финской войны и падения Европы, чувствуя неготовность к войне, Сталин пытался скрыть слабость за жесткостью требований.
В тактических целях он создавал иллюзию могущества и мало-помалу сам поверил в нее. Но то была стратегическая ловушка. Либо разделить Мир с Гитлером, пойдя дальше пакта 1939-го, вплоть до выхода к Персидскому заливу (зачем вам какая-то Румыния — Молотову говорили в Берлине — берите Индию!). Либо, помедлив и словчив, изготовиться нанести Германии удар первым.
Скрывая все от Молотова и других, Сталин не догадывался, что Гитлер читает его тайные мысли!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.