Глава 13 Захват Нотр-Дам-Десион

Глава 13

Захват Нотр-Дам-Десион

Утверждение Талаата, что начальник немецкого штаба Бронссарт задержал поезд, было очень ценной информацией. Я решил глубже разобраться в этом и на следующий день навестил Вангенхайма. Турецкие власти, сказал я, торжественно пообещали, что будут достойно обращаться со своими врагами. И вполне понятно, что я не мог спокойно терпеть вмешательство в это дело со стороны немецкого штаба. Вангенхайм вновь повторил, что немцы считают президента Вильсона миротворцем. Поэтому я привел ему тот аргумент, с помощью которого мне удалось убедить Талаата. События такого рода не помогут его стране, когда настанет Судный день! Сейчас, продолжил я, имеет место быть более чем странная ситуация: когда, с одной стороны, так называемая варварская страна, то есть Турция, пытается цивилизованно вести войну и обращаться со своими врагами-христианами прилично, а с другой стороны, предположительно культурная и христианская страна, как Германия, пытается убедить турок вернуться к варварству.

– Как вы думаете, какое впечатление это произведет на американский народ? – спросил я Вангенхайма.

Вангенхайм выразил желание помочь и предложил мне попытаться убедить Соединенные Штаты вести с Германией свободную торговлю, чтобы его страна могла получить грузы меди, пшеницы и хлопка. Вангенхайм, как я уже говорил, часто возвращался к этому вопросу.

Несмотря на обещание Вангенхайма, немецкое правительство не оказывало мне практически никакой поддержки в моих попытках защитить иностранных граждан от дурного обращения турок. Я понимал, что из-за моего вероисповедания некоторые люди могли подумать, что я не прилагаю все возможные усилия ради защиты христиан и религиозных организаций – госпиталей, школ, мужских и женских монастырей. Также я думал о том, что, получи я поддержку самых могущественных христианских коллег, это усилит мое влияние в Турции. Я долго беседовал по этому вопросу с Паллавичини, который был католиком и являлся также представителем большой католической державы. Паллавичини откровенно сообщил мне, что Вангенхайм не сделает ничего, что могло бы вывести турок из себя. Существовала возможность, что английский и французский флоты войдут в Дарданеллы, захватят Константинополь и передадут его России, и только турецкие силы, по словам Паллавичини, могут предотвратить эту катастрофу. Поэтому немцы считают, что зависят от благосклонности турецкого правительства, и ничего не сделают, что могло взволновать его. Очевидно, Паллавичини хотел, чтобы я поверил, что Вангенхайм и он жаждут помочь мне. И все же едва ли это заявление было искренним, поскольку я всегда знал, что, не вмешайся Германия, Турция вела бы себя прилично. Я понимал, что злом было не турецкое правительство, а фон Бронссарт, начальник немецкого штаба. Тот факт, что некоторые члены турецкого кабинета, представлявшие европейскую и христианскую культуру – люди вроде Бустани и Оскана, – ушли в отставку, протестуя против вступления Турции в войну, делал ситуацию с иностранцами еще более опасной. Также существовал конфликт власти; политика, проводимая в один день, отменялась на следующий, результатом было то, что мы никогда не знали, каково положение вещей. Обещание правительства о том, что с иностранцами никто не будет обращаться плохо, никоим образом не улаживало вопроса, поскольку какой-нибудь мелкий чиновник вроде Бедри-бея мог найти причину для нарушения инструкций.

Поэтому ситуация требовала постоянной настороженности. Мне нужно было не только поручительство таких людей, как Талаат и Энвер, но нужно было лично следить за тем, чтобы эти поручительства были осуществлены.

Однажды в ноябре я проснулся в четыре утра. Мне снился сон, или, возможно, у меня было предчувствие, что не все в порядке с «Сестрами Сиона», французской общиной, которая в течение многих лет содержала школы для девочек в Константинополе. Жена французского посла мадам Бомпар и еще несколько дам из французской колонии постоянно требовали, чтобы мы уделяли внимание этому учреждению. Это была превосходно организованная школа. Ее посещали дочери многих лучших семей всех национальностей, и, когда эти девочки собирались, причем христианки носили серебряные кресты, а нехристианки – серебряные звезды, зрелище было очень красивым и впечатляющим. Естественно, сама мысль о том, что грубые турки могут ворваться в эту идиллию, могла вызвать ярость любого нормального человека. И хотя мы не знали ничего определенного, просто было какое-то неприятное чувство, что что-то идет не так. Миссис Моргентау и я решили отправиться туда немедленно после завтрака. Подойдя к зданию, мы не заметили ничего особенно подозрительного. Все выглядело спокойным, а атмосфера – мирной и святой. Однако, когда мы поднялись по ступенькам, за нами последовало пять турецких полицейских. Они втиснулись следом за нами в вестибюль, к большому неудовольствию сестер, оказавшихся в комнате ожидания. Сам факт, что американский посол пришел с полицией, многократно усилил их тревогу, хотя наше прибытие вместе было чисто случайным.

– Что вы хотите? – спросил я, оборачиваясь к мужчинам.

Поскольку они говорили только по-турецки, естественно, меня не поняли и принялись отталкивать в сторону. Мои знания турецкого языка были крайне ограниченными, но я знал, что слово «элчи» означает «посол». Так что, указав на себя, я сказал:

– Американский элчи.

Мой весьма своеобразный турецкий оказал воистину волшебное действие. В Турции посол – это очень уважаемый человек, и полицейские моментально признали мой авторитет. Тем временем сестры послали за своей патронессой – матерью Эльвирой. Эта дама была одной из самых выдающихся и влиятельных личностей в Константинополе. В то утро, когда она вошла и предстала перед турецкими полицейскими, не выказывая и намека на страх и в то же время внушая благоговейный страх своим спокойствием и достоинством, она показалась мне почти что сверхъестественным существом. Мать Эльвира была дочерью одной из древних аристократических семей Франции. Это была женщина примерно сорока лет, с черными волосами и блестящими черными глазами, которые еще больше выделялись на бледном лице, излучавшем сильный характер и ум. В то утро, глядя на нее, я не мог не думать, что нет в мире такого дипломатического круга, куда она не внесла бы изящества и достоинства. В течение нескольких секунд мать Эльвира овладела ситуацией. Она послала за сестрой, которая знала турецкий язык, и выяснила у полицейских, что им надо. Они объяснили, что действуют по приказу Бедри. Все иностранные школы должны быть закрыты, и правительство намеревалось отобрать принадлежавшие им здания. В этом монастыре было 72 учительницы и сестры, у полиции был приказ закрыть их в двух комнатах, где они должны были содержаться практически как заложники. Более двух сотен девочек, которые обучались в этой школе, следовало выкинуть на улицу и предоставить самим себе. Тот факт, что шел сильный дождь и на улице было холодно, лишь подчеркивал варварство этих действий. Причем все вражеские школы и религиозные институты в Константинополе подверглись в это время одной и той же процедуре. Понятно, что с этой ситуацией я не мог справиться в одиночку, потому я немедленно позвонил моему говорящему по-турецки юридическому советнику. И здесь можно упомянуть о другом случае, который покажется весьма характерным для всех, кто верит во вмешательство Провидения. Когда я прибыл в Константинополь, здесь еще не было телефонной связи, но в последние несколько месяцев английская компания смонтировала систему. Накануне моего приключения с «Сестрами Сиона» мой советник позвонил мне и гордо доложил, что ему установили телефон. Я записал его номер и теперь нашел эту запись в кармане. Без переводчика мне было бы очень трудно, а без номера телефона я не мог срочно вызвать его на место.

Ожидая его прибытия, я препятствовал выполнению полицейскими их обязанностей, а моя жена, которая, к счастью, говорит по-французски, расспрашивала сестер. Миссис Моргентау хорошо знала турок, чтобы понимать, что в их планы входит не только изгнание сестер и их подопечных из школы. Турки считали подобные учебные заведения настоящими сокровищницами. Общественность сильно преувеличивала количество ценностей, хранимых там. И поэтому вполне можно было предполагать, что это изгнание было, среди прочего, умышленной экспедицией-налетом с целью поиска вещественных доказательств благосостояния.

– У вас здесь есть деньги или еще какие-нибудь ценности? – спросила миссис Моргентау одну из сестер.

Да, и довольно большое количество, однако все это находится в полной безопасности в верхней части здания. Жена попросила меня отвлечь чем-нибудь полицейских, после чего тихо исчезла вместе с одной из сестер. Наверху сестра показала около сотни квадратных кусочков белой фланели, в каждом из которых было зашито двадцать золотых монет. В общей сложности у «Сестер Сиона» было около пятидесяти тысяч франков. Некоторое время назад они опасались изгнания из страны и поэтому сложили все деньги вот таким вот образом, чтобы в случае необходимости увезти их с собой. Кроме того, у сестер было несколько пакетов с ценными бумагами и множество важных документов, таких как официальные бумаги на их школу. Очевидно, что здесь было то, что могло заинтересовать некоторых жадных турок. Миссис Моргентау понимала, что если полиция получит контроль над зданием, то вряд ли «Сестры Сиона» когда-нибудь увидят свои деньги. С помощью сестер моя жена спрятала на себе так много денег, как только могла, спустилась вниз по лестнице и, пройдя мимо отряда полицейских, вышла под дождь. Потом миссис Моргентау призналась мне, что ее кровь холодела от ужаса, когда она проходила мимо этих защитников закона, однако внешне она выглядела абсолютно спокойной и собранной. Она села в поджидавшую машину, на которой доехала до американского посольства, положила деньги в наш сейф и быстро вернулась в школу. И снова миссис Моргентау торжественно поднялась по лестнице вместе с сестрами. Но в этот раз они отвели ее в галерею кафедрального собора, находившегося позади монастыря, в которую можно было попасть, пройдя через монастырь. Одна из сестер подняла одну из плиток пола, открылся еще один тайник с множеством золотых монет. Эти деньги также были спрятаны в одеждах миссис Моргентау, и снова она прошла мимо полицейских и вышла на улицу, где лил дождь. На машине она была доставлена в посольство. За два этих путешествия моя жена сумела вывезти деньги сестер туда, где они были защищены от турок.

Между двумя путешествиями миссис Моргентау прибыл Бедри. Он сообщил мне, что Талаат лично отдал приказ закрыть все учебные учреждения и что они намеревались закончить всю эту работу до девяти часов. Я уже говорил, что у турок своеобразное чувство юмора, однако к этому нужно добавить, что иногда оно проявлялось в более чем извращенной форме. Очевидно, сейчас Бедри думал, что запереть более семидесяти католических сестер в двух комнатах и выгнать две сотни юных и хорошо воспитанных девочек на улицы Константинополя было бы большой шуткой.

– Мы собирались устроить все это ранним утром и покончить со всем до того, как вы хоть что-нибудь об этом услышите, – со смехом сказал он. – Однако вы, кажется, никогда не спите.

– Вы очень глупы, раз пытаетесь играть с нами в подобные игры, – ответил я. – Разве вы не знаете, что я собираюсь написать книгу? Если вы будете вести себя так, то я изображу вас в ней злодеем.

Это замечание было сделано под влиянием момента. Именно тогда мне в первый раз пришло в голову, что все эти события могут оказаться интересными для общественности. Бедри принял всерьез мое заявление, и, кажется, оно вернуло его с небес на землю.

– Вы действительно собираетесь написать книгу? – с легкой тревогой спросил он.

– Почему бы и нет? – ответил я. – Генерал Лью Уоллес был здесь послом – разве он не написал книгу? Сансет Кокс[17]также был здесь министром – и также написал книгу. Почему бы мне не сделать того же? А вы столь важный человек, что я обязательно уделю вам в ней место. Почему вы продолжаете вести себя таким образом и провоцируете меня описать вас как плохого человека? Эти сестры всегда были вашими друзьями. Они не делали вам ничего, кроме добра. Они воспитали дочерей многих из вас, почему же вы обращаетесь с ними так унизительно?

Этот монолог произвел свое действие. Бедри согласился отложить выполнение приказа, пока мы не свяжемся с Талаатом. Через некоторое время я услышал смех Талаата на другом конце провода.

– Я пытался спрятаться от вас, – сказал он, – но вы снова нашли меня. Но зачем ссориться по этому вопросу? Разве сами французы не изгнали всех своих монахинь и монахов? Почему мы не можем поступить так же?

После моего протеста против некрасивого поведения Талаат приказал Бедри приостановить выполнение приказа, пока у нас не появится возможность обсудить его. Естественно, это успокоило мать Эльвиру и сестер. Как раз в тот момент, когда мы собирались уехать, Бедри внезапно пришла в голову новая идея. Была одна деталь, о которой он, очевидно, забыл.

– Сейчас оставим «Сестер Сиона» в покое, – сказал он, – но мы должны взять их деньги.

Неохотно я уступил его предложению, прекрасно зная, что все ценности находятся в полной безопасности в американском посольстве. Таким образом, я получил удовольствие, наблюдая за Бедри и его товарищами, обшаривающими помещение. Все, что им удалось найти, – это маленькую жестяную банку с несколькими медными монетами. Этот приз был столь мал, что турки посчитали ниже своего достоинства брать его. Они были озадачены и разочарованы, и до сего дня они не знают, что стало с деньгами. Если мои турецкие друзья окажут мне честь и прочтут эти страницы, то смогут познакомиться с одной из множества тайн тех волнующих дней.

Ввиду того, что несколько окон монастыря выходили во двор кафедрального собора, который был собственностью Ватикана, мы сошлись на том, что турецкое правительство не сможет его захватить. Те из сестер, которые придерживались нейтральных взглядов, могли остаться в той части здания, которая была обращена к землям Ватикана, в то время как оставшаяся часть здания была превращена в школу инженеров. Мы договорились о том, что у французских монахинь будет десять дней на то, чтобы покинуть страну. Все они благополучно достигли места назначения. Большинство из них в настоящее время заняты в благотворительных организациях.

Мое шутливое замечание о намерении написать книгу глубоко потрясло Бедри. В течение следующих нескольких недель он очень часто говорил мне об этом. Я продолжал подтрунивать над ним и утверждать, что если его поведение не улучшится, то я изображу его настоящим злодеем. Однажды он со всей серьезностью спросил меня, что он может сделать, чтобы я изобразил его иначе. Это дало мне возможность, которую я ждал в течение долгого времени. В течение многих лет Константинополь был центром торговли белыми рабами, особо порочная шайка действовала под прикрытием фальшивой синагоги. Я сказал Бедри, что у него есть шанс спасти свою репутацию: по причине войны его власть как префекта полиции здорово усилилась, и небольшое решительное действие с его стороны могло освободить город от этого позора. Энтузиазм, с которым Бедри принял мое предложение, основательность и ловкость, с которыми он выполнил свою работу, принесли ему признательность приличных людей. Через несколько дней все работорговцы в Константинополе разбежались в поисках спасения; большинство было арестовано, нескольким удалось спастись; иностранные граждане, которые были среди них, после отбывания срока в тюрьме были высланы из страны. Бедри дал мне фотографии всех преступников, теперь все они занесены в базу Государственного департамента. Тогда я еще не писал книгу, но чувствовал себя обязанным дать Бедри хоть какое-то общественное признание за проделанную работу. Поэтому я отправил его фотографию и небольшую заметку о его поступке в «Нью-Йорк таймс». Все это было опубликовано в воскресном выпуске. То, что знаменитая американская газета отдала ему таким образом дань уважения, привело Бедри в полный восторг. В течение нескольких месяцев он носил с собой страничку из «Таймс» со своей фотографией и демонстрировал ее друзьям. Благодаря этому событию прекратились мои столкновения с префектом полиции. За оставшееся время моего пребывания в Константинополе у нас практически не было серьезных ссор.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.