Глава 19. Миф об Энее и тайна происхождения этрусков

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 19. Миф об Энее и тайна происхождения этрусков

Какие пристани, Эней, Эней,

Найдешь ты взором пристально-прилежным?

С каким товарищем, бродягой нежным,

Взмутишь голубизну седых морей?

Забудешь ты пылающую Трою

И скажешь: «Город на крови построю».

М. Кузмин, «Эней»

Эней был сыном дарданского царя Анхиза и богини любви и красоты Афродиты. Смелый, могучий, отважный и рассудительный, мужественно красивый, Эней обладал всеми предпосылками для того, чтобы стать исключительной фигурой в греческом эпосе. Выделялся он среди других героев и своим происхождением. Его матерью была богиня, перед которой никто не мог устоять, а предком по отцовской линии (хотя и в седьмом колене) был сам Зевс. Сыном Зевса был Дардан, основатель Дардании и рода, который правил в ней до конца Троянской войны. При внуке Дардана, Тросе, этот род разделился на две ветви: ветвь Ассарака (старшего сына Троса) правила Дарданией, из которой выделилась Троада со столицей Троей, которую заложил Ил, родоначальник младшей ветви Дарданидов. Эней связал свою судьбу с судьбой троянцев: после сына Приама Гектора Эней был самым самоотверженным защитником Трои. Он женился на дочери Приама Креусе, которая родила ему сына Аскания (Юла), и взял в Трою своего отца Анхиза. Троянский народ почитал Энея как бога.

В боях на троянской равнине Эней совершил много подвигов. В числе убитых им ахейцев был вождь фессалийского войска Медонт и вождь афинского войска Иас. Эней не побоялся вступить в поединок с могучим критским царем Идоменеем и даже со славнейшим ахейским героем Ахиллом. После низвержения Патрокла Эней с Гектором заставили греков искать спасения в своем лагере у моря. Что правда, то правда — в бою его всегда хранили (а в поединках с Диомедом и Ахиллом и вовсе спасли) всемогущие боги, особенно его мать Афродита, но в этом он не отличался от других бойцов, тоже имевших божественных предков. Энея справедливо называли «гордостью храбрых дарданцев», «героем, премногих славнейшим». Однако личный героизм Энея, так же как героизм Гектора и всех троянцев, не мог предотвратить падения Трои.

Судьба, обрекшая Трою на гибель, предназначала Энею спасение, и боги, выручавшие дарданца, были не более чем ее исполнителями. Ему было суждено сохранить род Дардана, править троянским народом и передать власть своим потомкам. Из всех троянских вождей только Энею и Антенору удалось спастись из горевшей Трои. Эней вывел из города отца Анхиза и сына Аскания. Но свою жену Креусу ему не удалось найти: она таинственно исчезла.

Историю странствий Энея и его спутников описал Вергилий в своей поэме «Энеида». После падения Трои Эней удалился на гору Иду, взяв с собою престарелого своего отца Анхиза, сына Аскания и изображения богов — покровителей Приамова града. Всю зиму он с остатками троянского народа, собравшегося к нему, строил корабли, а с наступлением весны пустился на них искать нового отечества себе и троянцам. Поначалу пристали они к лежащему напротив Трои фракийскому берегу и хотели уже здесь остаться, построив себе город, но вынуждены были покинуть это место вследствие несчастного предзнаменования. Однажды, когда Эней, готовясь принести жертвы богам, покровителям нового города, хотел украсить алтари молодыми деревцами и пошел за ними в близлежащий лес, то увидел неслыханное, страшное чудо — с корней вытаскиваемых им деревцев падали капли сгустившейся черной крови. Приступив же к третьему деревцу, Эней услышал жалобный вопль, и голос откуда-то из глубин земли проговорил: «О, за что ты разрываешь мое тело на части? Оставь мертвых в покое, не пятнай кровью своих невинных рук и беги из этой страны — жестокой и корыстолюбивой! Я сын Приама, Полидор, убитый Полиместором. На самом этом месте пал я, пронзенный тучею копий; из них выросли деревья, которые ты видишь!» Пораженный ужасом, Эней поспешил обратно в город и возвестил о виденном своему отцу и другим вождям. Все тотчас же решили покинуть эту беззаконную страну и отплыли из нее, предварительно успокоив жертвоприношением душу Полидора.

Долгих семь лет странствовал Эней по Эгейскому, Ионическому и Тирренскому морям, посетил немало стран и претерпел немало превратностей судьбы. На Крите беженцы чуть было не стали жертвой моровой язвы. В Ионийском море, на одном из островов, они пережили нападение ужасных гарпий. Бой был страшным, но троянцы отбились. Но напоследок одна из гарпий, Целена, села на вершину скалы и зловеще воскликнула: «Хотите изгнать нас из нашей земли? Слушайте, что с вами будет за это. Вы достигнете Италии, как вам сказано, но прежде чем построите себе город, там вас постигнет страшнейший голод, так что вы принуждены будете грызть самые столы за недостатком пищи!» Сказав это, гарпия улетела в лес. Приведенные в уныние этим предсказанием, троянцы прибегли с молитвою к богам, прося отвратить грозящее бедствие, и поспешно оставили негостеприимный остров. Далее, миновав царство ненавистного им Одиссея, они, двигаясь вдоль западного берега Греции, доплыли до Эпира. Здесь троянцы с удивлением узнали, что в этой земле над греками царствует Гелен, сын Приама, женатый на Андромахе, супруге Гектора. Эней отправился в ближайший город, ибо очень желал увидеться со своим старинным другом. Не доходя до города, в роще встретил он Андромаху, совершавшую возлияние богам в память дорогого ей Гектора. Пока они разговаривали, пришел Гелен и провел дорогого гостя к себе в город, который построил по образцу своей родной Трои. Остальных троянцев, оставшихся на пристани, также пригласили в город, где их угощали в продолжение многих дней. Перед отъездом Гелен, а он был прорицатель, предсказал, какие еще предстоят им опасности в пути, а затем отпустил, одарив богатыми подарками. Плыть им далее надо было вдоль восточного берега Италии, к югу, чтобы, обогнув ее, снова повернуть на север, поскольку, по предсказанию Гелена, место, предназначенное троянцам, было на западном берегу Италии, на Тибре.

Спустившись к югу, они, по совету прорицателя, пристали к восточному берегу Сицилии, близ Этны, минуя Сицилийский пролив, так как там грозили бедою Сцилла и Харибда. Когда троянцы стали на якорь, из близлежащего леса на берегу выбежало вдруг какое-то существо, едва имеющее человеческое подобие, исхудавшее и в нищенском одеянии. О себе человек объявил, что он — один из спутников Одиссея и был случайно забыт в этой стране и с тех пор, боясь страшных циклопов, постоянно скрывался в лесах. Мы уже знаем, что эта страна находилась на Сицилии или в непосредственной близости от нее. Троянцы, забыв старую вражду, сжалились над несчастным и взяли его к себе. Но пока они слушали рассказ чужеземца, вдруг на скале появился гигант Полифем со своим стадом. Он был слеп и шел, ощупывая дорогу не палкой, но целою сосною. Дойдя до берега моря, он омыл свой выжженный глаз, стеная и скрежеща зубами от боли, потом вошел в воду — она не доходила ему даже до пояса. Храня глубочайшую тишину, троянцы поспешно обрезали якорные канаты и пустились бежать. Слепой великан, услыша шум весел, бросился вслед за кораблями, но не смог их догнать. Из всего этого рассказа мы можем сделать твердый вывод, что отношения троянцев с циклопами («народами моря») не были враждебными: просто троянцы поняли, что заехали в гости не вовремя.

От земли циклопов Эней и его спутники направились к югу, обогнули Сицилию и доплыли до западной оконечности острова, где поселился их соотечественник Ацест. Он дружелюбно принял путешественников и долго не отпускал их. Здесь, к величайшему горю Энея, умер его отец Анхиз.

Схоронив отца, снова отправился в путь Эней, но жестокая буря унесла его далеко от европейского берега, к Ливии, где дарданский царь встретил свою мать — богиню Венеру (римскую Афродиту). Она поведала ему, что находится он вблизи города Карфагена, а земля вокруг населена ливийцами. В Карфагене властвует царица Дидона. Гонимая братом, бежала она со своими друзьями из финикийской страны, из города Тира. Купив землю у ливийских вождей, Дидона выстроила новый город. Эней несказанно удивился громадным постройкам, домам, улицам, выложенным камнем. Везде кипела шумная деятельность: возводились стены, воздвигались бойницы. Одни работающие таскали тяжелые камни, другие тесали колонны для украшения театра. В одном месте начали строить основание нового дома, в другом рыли гавань. «О счастливые люди, вы уже создаете стены вашего города!» — воскликнул Эней, глядя на зубчатые стены. Посреди города, в небольшой рощице, воздвигнут был великолепный храм богине Юноне (римская параллель греческой Геры). Подойдя к нему, Эней поразился, разглядев целый ряд картин, изображавших и геройские битвы, и страдания троянцев. Радостно ему стало, что карфагенцы сочувствуют его народу. Пока он любовался картинами, пришла царица Дидона в сопровождении вооруженных юношей, красотою и станом подобная Венере. Она сочувственно отнеслась к спутникам Энея, попросившим у нее убежища и помощи в ремонте кораблей. «Кто не знает, — сказала она, — великого Энея, прекрасной Трои и ее печальной судьбы? Мы не так далеко живем от остального мира, чтоб не слыхать о вашей славе, и сердца наши не так жестоки, чтоб не сочувствовать печальной вашей участи».

Дидона пригласила гостей на пир. Когда же среди веселого говора пирующих стали разносить кубки и Эней начал рассказывать, по просьбе царицы, о судьбе Трои и своих скитаниях, в сердце Дидоны проникла пламенная любовь к герою. Чем больше глядела на него царица, тем больше разгоралась страсть в ее груди. Эней не остался равнодушным к чувствам Дидоны, но по велению богов должен был снова отправиться в путь. Эней приказал тайно подготовить флот к отплытию. Глухой к мольбам и упрекам Дидоны, он твердо взошел на свой корабль и навсегда покинул берег Карфагена. Тогда несчастная, покинутая царица решилась умереть. По ее приказанию во дворе дворца воздвигли высокий костер. Дидона взошла на него и, когда огонь запылал, пронзила свою грудь. Последний же, предсмертный взгляд умирающей был обращен в ту сторону, где вдали, едва белея, виднелись паруса, быстро удаляющиеся от ливийских берегов.

По отплытии из Карфагена троянцев вновь настигла буря и прибила их корабли к западной оконечности Сицилии, к царству Ацеста. Прошел ровно год, как Эней был здесь в первый раз и потерял своего отца, поэтому теперь, в годовщину кончины Анхиса, он устроил на его могиле пир и игры в память покойного. Пока мужи и юноши состязались в играх, жены троянцев попытались сжечь их флот, чтобы положить конец их странствиям по морям. Троянцы, увидев это, в испуге прибежали к кораблям, но не было человеческой возможности остановить пожар. Тогда Юпитер (римский Зевс), внимая мольбам Энея, послал сильный дождь и залил огонь. Вследствие этого события Эней оставил в Сицилии всех жен и мужей, негодных к войне и неспособных переносить трудности путешествия, построив им город Ацесту (нынешняя Сегеста).

Как только корабли были исправлены, Эней снова пустился в море и направил свою флотилию к берегам Италии. Пройдя мимо острова Сирен, которые некогда завлекали корабли на подводные камни своим волшебным пением, но, исполняя волю судеб, лишили себя жизни после того, как Одиссей безнаказанно проплыл мимо них, троянцы благополучно вошли в пристань города Кум. Здесь Эней спускался в царство теней, чтоб увидеться с отцом, Анхизом, и спросить его о будущем. Из Кум троянцы поплыли на север к острову Каэте, названному так по имени няни Энея, здесь умершей. Еще севернее лежал остров чародейки Цирцеи. Троянцы ночью поспешно проплыли мимо него и услышали издали ужасный рев львов, медведей, вепрей и волков, в образы которых волшебница превращала всех несчастных, пристававших к ее берегу.

Наконец, достигли они устья Тибра, который, извиваясь по речной долине, впадал в море. Троянцы, выйдя на берег, расположились под тенью дерев и стали готовить себе простейшие яства — рвали плоды и клали их за неимением столов на сухие хлебные лепешки. Не утолив голода плодами, троянцы стали грызть самые лепешки. Тогда сын Энея, Асканий (другое его имя Юл), воскликнул: «Мы едим наши столы!» Все громко возликовали, услышав эти слова, так как увидели, как безвредно для них исполнилось грозное предсказание гарпии Целены, и узнали, что, наконец, достигнута цель их странствия. Эней же радостно воскликнул: «Привет мой тебе, о земля, назначенная мне судьбою! Хвала вам, пенаты Трои, неизменно сопутствовавшие мне доселе! Вот наше новое отечество!» Наутро Эней устроил на взморье стан, окружив его для безопасности рвом и валом.

Лациумом — страною, куда пристал Эней, мирно правил престарелый царь Латин. У него была единственная дочь, Лавиния, руки которой домогались вожди близких и далеких стран. Красивейшим из женихов был Турн, вождь рутулов. К нему мать невесты, Амата, была благосклоннее, чем к остальным женихам. Но различные предзнаменования указывали на нежелательность этого брака и указывали на другого жениха, который должен прийти из чуждой страны и вознести до небес славу их рода. Поэтому, когда Эней по прибытии отправил блистательное посольство к царю просить места, где б троянцы могли поселиться, то царь Латин дал им благосклонный ответ и предложил герою Илиона руку своей дочери.

Это, разумеется, привело в негодование Турна. Но он был не единственным, кому не по вкусу пришлось появление чужаков. По наущению Аматы в стране Латина поднялось восстание против пришельцев, которое возглавил Турн. Сам Латин, уже неспособный влиять на действия своих подданных, заперся у себя в доме, предоставив бразды правления супруге. Турн с большим войском напал на город Энея. Но на помощь осажденным пришли этруски, давние враги рутулов, а также царь Эвандр, выходец из греческой Аркадии. В жестокой войне погибло множество латинян. Когда их родственники попросили у Энея мира, он отвечал им, что не намерен воевать с латинянами, но готов сразиться с Турном. Царь рутулов принял вызов и пал в поединке с Энеем. После этой победы Эней достроил город и объединил два народа, троянцев и латинян.

Обратим внимание на одно поразительное обстоятельство. Эней плавал в поисках нового отечества восемь лет, ровно столько же, сколько и Менелай! В отличие от Менелая, Эней не заходил в гавани Египта, но он некоторое время провел в Ливии. Ливийцы вместе с «народами моря» в то время воевали против Египта, и можно не сомневаться, что воины Энея были задействованы в этой кампании. Правда, Вергилий ничего об этом не говорит, но тот факт, что Эней странствовал именно восемь лет, дает нам основание утверждать, что к устройству мирной жизни своего племени Эней приступил только после успешного завершения второго похода «народов моря». А остаться в стороне в то время, когда было взбудоражено все Средиземноморье, смог разве только хитроумный Одиссей, да и то в одиночку.

Согласно Вергилию, обосноваться Энею на новом месте помогли этруски. Что же это за народ, и как они оказались на Апеннинском полуострове? Геродот, живший примерно 25 веков назад, считал, что этруски пришли в Италию из далекой Малой Азии, из царства Лидии, располагавшегося на юго-западе полуострова Анатолия. Во время страшного голода царь лидийцев решил разделить свой народ на две части и одну из них под предводительством своего сына Тиррена направить за море на кораблях. После долгих странствий подданные Тиррена достигли берегов Италии, где основали страну и стали называться тирренами. Живший во времена Геродота греческий историк Гелланик Лесбосский полагал, однако, что этруски пришли в Италию из Греции, где носили имя пеласгов. Геродот приписывал пеласгам многое, что имеет отношение к тирренам. Но пеласги и тиррены для Геродота были все же разными народами. Гелланик впервые в греческой историографии отождествил их. Вслед за ним это сделали их современники Фукидид и Софокл.

Новый взгляд на происхождение этрусков сформулировал Дионисий Галикарнасский (I в. до н. э.). По его мнению, этруски ниоткуда не приходили: они с незапамятных времен населяли Апеннинский полуостров. Великий географ древности Страбон, как бы увязывая все эти взгляды, говорил об одном этрусском городе, что первоначально он был основан коренными жителями, затем захвачен пеласгами, а еще поздней перешел к другому народу — тирренцам… Как видим, сведения древних авторов весьма противоречивы. Подобный же разнобой во мнениях наблюдается и у историков нашего времени, правда, все они сходятся во мнении, что народ этрусков образовался в результате смешения племен разного этнического происхождения. Это факт, но вот что в высшей степени интересно: согласно Дионисию Галикарнасскому, этруски называли себя расенами, а в словаре Стефана Византийского (VI в.) этруски совершенно безоговорочно названы славянским племенем. А. С. Хомяков по этому поводу писал: «Давно уже все убеждены в том, что не одна стихия входила в состав этрусского народа… Признавая этрусков за смешанное племя, мы не находим… объяснения имени Разена и многих особенностей в развитии народа. Остатков языка этрусского у нас слишком мало, чтобы нам положиться на их совершенно произвольное толкование и делать из него шаткие выводы; но нельзя не признаться, что большая часть названий местных и городских приводит нас к догадке о… главной стихии, вошедшей в состав Этрурии, именно о стихии славянской. Города: Антиум, в котором отзывается имя антов, Клузиум (ключ , напоминающий Ключ иллирийский, Иллирия — область на северо-западе Балканского полуострова), Кортона или Гортина, Перузия (Порушие), Ангара (Угарье), Кластидиум, иначе Кластициум (Клястицы), Спина (ныне Dorso di Spina); реки Арнус (Ярный), Цецина (Течень), озеро Клузина (Ключино) и многие другие имена чисто славянские. Но, очевидно, этих примет слишком мало. Обратим внимание на другие два обстоятельства, которые гораздо важнее: 1) никогда в самое цветущее время своего величия, во время своей предприимчивости военной, разены не нападали на венетов; 2) когда кельты и римляне разрушили некогда сильный и богатый союз городов этрурских, те из разен, которые предпочли свободу в стране бедной рабству в приволии этрурском, пробились сквозь землю галлов цизальпинских и нашли убежище у вендов великих (винделиков). Тут, в ущелиях неприступных, выстроили они новый город Ретсун (Разень , или Ражень , от ражий ) и долго еще боролись против исполинского могущества Рима, составляя с венетами гордый союз. Трудно поверить, что непобедимые венды им уступили землю поневоле; еще труднее, чтобы разены, пробиваясь сквозь всю силу кельтов, искали новой войны, а не гостеприимства племени родного».

Хомяков в целом довольно точно обрисовал проблему славянства этрусков. Но она, как и всякий обсуждаемый десятилетиями вопрос, интересна своими частностями. Почему, например, этруски называли себя расенами? Ведь многие историки-профессионалы, не находя сколько-нибудь серьезного ответа на этот вопрос, отказываются обсуждать идею этруско-славянских связей. И они во многом правы, поскольку сам Хомяков признает, что славянских примет осталось «слишком мало». Развиваемый в нашей книге метаисторический подход, однако, позволяет по-новому осветить эту проблему.

Начнем с коренных жителей Сицилии. Фукидид сообщает, что, по преданию, древнейшими обитателями Сицилии были жившие в одной ее части циклопы и лестригоны. Циклопы были потомками ариев и пришли в Южную Европу с территории Русской равнины в IV–III тыс. до н. э. Лестригоны, или «прирожденные грабители», — это, скорей всего, пираты Сицилии. Их команды могли быть интернациональными, но, думается, что подчинялись они хозяевам острова — циклопам.

В латинской традиции циклопов называли сикулами, от их имени произошло название острова Сицилии (Сикелии). Помимо сикулов в числе древнейших обитателей Италии упоминают также лигиев или лигуров. Это ликийцы! Ранее мы уже говорили о ликийцах, проживавших во II тыс. до н. э. в Малой Азии и перебравшихся туда с Крита. Но другая часть этого народа, известная античным историкам как лигии, мигрировала в Европу. Лигии проживали в Верхней Италии и Южной Франции, на Балеарских (Белоярских!) островах, Корсике и Сардинии (впоследствии их вытеснили отсюда кельты). Да-да, можно совершенно определенно говорить о проникновении морской цивилизации ариев вплоть до восточного (средиземноморского) побережья Испании.

Сикулы-сколоты и лигии-ликийцы были первой волной миграции в Южную Европу с территории Русской равнины. По времени можно предполагать, что она приходилась на эпоху активного заселения этими же племенами юга Греции и Крита (рубеж IV и III тыс. до н. э.). Греки называли этих переселенцев пеласгами. Вторая мощная переселенческая волна с Русской равнины датируется уже началом II тыс. до н. э. Она связана с движением в Европу тех арийских племен, которые принесли с собой культ бога Тура. Грекам они запомнились в образе кентавров, т. е. конных тавров. В Греции их роль оказалась не столь значительной, поскольку страна уже была населена сильными в военном отношении ахейцами. Но вот земли Италии оставались к тому времени еще малообитаемыми. Этруски почитали Тура под именем Турмеса, а его женская параллель Турана выступала в качестве этрусской Афродиты — богини любви. Народ, поклонявшийся этой богине, греки стали называть тирренами, а море, которое они контролировали, — Тирренским. Вполне понятно, что тиррены не были единственными обитателями столь плодородных земель, в числе их соседей были индоевропейские племена, пришедшие сюда несколько позднее с севера — италийцы (латины и другие). И может быть, слово «этруски» (а его стали употреблять римляне!) родилось путем соединения названий италики и русские…

Самая важная миграция в истории Древней Италии, однако, произошла в начале I тыс. до н. э., когда сюда переселились выходцы из Малой Азии. Кто же мог покидать этот полуостров в то время? Мы едва ли ошибемся, если предположим, что это было население разрушенной в ходе Троянской войны малоазийской Русены. Вот почему сами себя этруски называли расенами! Сохраняя свое родовое имя, они как бы восстанавливали связь времен, поддерживали связь с теми поколениями своих предков, которые участвовали в создании великих цивилизаций Древнего Востока.

Французский ученый Л’ Арбуа де Жюбанвиль выяснил, что в одной из древнеегипетских надписей упоминается о нападении народа рутенов вместе с ассирийцами (при главенстве последних) на Египет. Такое событие могло осуществиться только в XII в. до н. э. или, более вероятно, одним-двумя веками позже, когда Ассирия действительно стала доминировать в Передней Азии и диктовала условия народу разгромленной Арсавы (Русены) — русенам (рутенам). Следовательно, после поражения в Троянской войне часть населения Русены осталась в Малой Азии и продолжала называть себя русенами. На рубеже II и I тыс. до н. э. наиболее предприимчивые из них отплыли на запад в поисках новой родины.

В последней четверти XIX века на острове Лемнос у побережья Анатолии, недалеко от местонахождения древней Трои, был найден надгробный памятник, чрезвычайно заинтересовавший ученых. На стеле, ныне хранящейся в Национальном музее Афин, изображено в профиль лицо вооруженного воина и выбиты две надписи. Одна из них расположена над головой воина, а другая — на боковой поверхности стелы. Язык этих надписей, сделанных архаическими греческими буквами, характеризуется как родственный этрусскому. Описанная выше стела не единственный документ подобного рода. На Лемносе было найдено множество других надписей на том же языке. Все они датируются VII в. до н. э. Эти находки заставили ученых предположить, что по пути из Анатолии в Италию этруски (или какая-то их часть) могли задержаться на острове Лемнос на время — достаточное, чтобы оставить о себе следы.

Нижегородский историк профессор Е. В. Кузнецов в своей работе «Древние русы: миграции», изучив расположение русских топонимов на карте Южной Италии, указал даже возможный маршрут расселения там проторусов, двигавшихся с побережья Малой Азии. Согласно анализу Е. В. Кузнецова, вполне вероятно, что переселенцы двигались на запад Средиземноморья, не огибая ни выступа Калабрийского полуострова, ни остров Сицилию, а, сокращая путь, пересекли полуостров, используя текущие здесь водные коммуникации и короткий волок, их соединяющий.

В 1961 году вышла в свет книга «Этруски начинают говорить», бросившая вызов традиционным в ученой среде гипотезам. Это был плод тридцатилетних трудов доктора Закари Майяни, работавшего в Парижском университете. В ходе своих исследований Майяни пришел к выводу, что этрусский язык принадлежит к числу индоевропейских и что на основе этрусских надписей можно различить два течения, слияние которых и породило «эту странную цивилизацию»: одно — с берегов Дуная, другое — из Анатолии. Майяни полагает, что этрускам, «людям бронзы», так и не удалось полностью уничтожить следы своего происхождения: они видны и в их оружии, и в использовании колонн при постройке гробниц, и в пристрастии к полихромии в изобразительном искусстве, и — еще более явственно — в манере изображения животных, а превыше всего — в самой оригинальности этрусской культуры.

Два потока переселенцев — один из бассейна Дуная, другой из Анатолии (как и утверждал Геродот), в конце концов образовали в высокой степени разнородное население местности, которую мы называем Этрурией и которую они попытались превратить в свою новую родину. Именно в разноплеменности этрусков доктор Майяни усматривает одну из причин (возможно, самую важную), по которым им не удалось оформиться в единую нацию.

По-видимому, здесь уместно вспомнить о теории Тойнби: он говорит об этрусках как о возможном образце влияния иноземных переселенцев на группу более ранних колонистов. Поскольку обычно выживают самые храбрые и выносливые, то потомки их оказываются, как правило, сильным народом; те же, кто не решился присоединиться к эмигрантам и предпочел остаться на родных землях, со временем исчезают со страниц истории. Кроме того, потомки переселенцев склонны неукоснительно соблюдать старые традиции и придерживаться старых верований, по крайней мере, до тех пор, пока не почувствуют, что укоренились на новой земле. Многочисленные параллели между этрусками и народами Ближнего Востока подтверждают, что в Этрурии произошел именно такой процесс.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.