Глава 22. Последнее сражение «Ганнибаловой войны», или Катастрофа под Замой-Нараггарой
Глава 22. Последнее сражение «Ганнибаловой войны», или Катастрофа под Замой-Нараггарой
То ли весной, то ли ближе к концу 202 г. до н. э. (в дошедших до нас источниках слишком большие разночтения по поводу времени битвы) противники наконец встретились в пяти днях пути к западу от Карфагена между двумя небольшими деревушками Зама и Нараггара. Если римляне встали лагерем рядом с Нараггарой и вблизи от питьевой воды (как тогда говорили, «на расстоянии броска дротика»), то карфагеняне расположились на огромном холме у Замы – месте, безопасном и удобном во всех отношениях, кроме одного: питьевая вода была слишком далеко.
Открытая равнина между этими двумя деревушками очень подходила для того, у кого будет преимущество в коннице.
Этой судьбоносной битве предшествовала активная работа Сципиона и Ганнибала по своему усилению. Причем оба полководца особое внимание уделили своей кавалерии, прекрасно понимая, что, скорее всего, именно ей предстоит решить участь последнего противостояния «извечных» соперников. Ганнибалу удалось переманить на свою сторону массильского вождя Мазетула (врага Массанассы) и сменившего у масесилов Сифакса, Тихея – другого недруга Массанассы. Оба нумидийских царька прекрасно понимали, что в случае победы Рима амбициозный Массанасса «покажет им всем, кто в Нумидии хозяин»! Каждый из них привел с собой максимум возможного – по тысяче всадников. Сципиону пришлось срочно слать к Массанассе за помощью. Не получив вестей (месть за вынужденное убийство Софонисбы?!), он был вынужден ускорить свой марш навстречу новоявленному царю всей Нумидии, чтобы избежать катастрофы.
Естественно, Ганнибал пошел за ним с целью помешать этому соединению. Возможно, он надеялся разбить Массанассу до того, как тот успеет соединиться с римлянами. Оказавшись в окрестностях Замы, он перво-наперво попытался выяснить расположение римской армии и выслал вперед разведчиков. Им не повезло – в предрассветной мгле они нарвались на вражеский сторожевой отряд: в жаркой стычке пунийцы частью полегли, частью попали в плен и оказались в руках Сципиона. Римский полководец разрешил им беспрепятственно осмотреть лагерь. Затем, позвав этих лазутчиков к себе, Сципион вежливо и спокойно спросил, все ли им удалось осмотреть, и отправил их к Ганнибалу. Такое утонченное издевательство, которое мог позволить себе только сильный, уверенный в своей победе противник, произвело неизгладимое впечатление на карфагенского полководца, уже давно преследуемого непрерывными неудачами. К тому же он узнал, что к Сципиону все же пришло столь нужное ему подкрепление от Массанассы: от 4 до 6 тысяч легковооруженных пехотинцев и, что самое главное, от 2 до 4 тысяч всадников.
Впрочем, по некоторым данным, боеготовность последних оставляла желать лучшего.
…Кстати сказать, не все современные исследователи склонны верить факту посещения пунами лагеря римлян и тем более подобной реакции Сципиона. Кое-кто полагает, что, скорее всего, на самом деле его не было и это всего лишь красивая «прелюдия» в истории эпохального события, сфантазированная одним из историков-«баснописцев». Так бывало в описании мировой истории, причем, не раз. Возможно, этим она и привлекательна для широкой публики: с прилавка хорошо уходит то, что будоражит и завлекает «а-ля Фоменко с Носовским». Поскольку мир многогранен, то разнообразные трактовки-толкования давно минувших дел имеют право на существование и каждый вправе выбирать то, что ему ближе и понятнее…
…Рассказывали, что, трезво оценивая свои шансы в предстоящей битве, Ганнибал якобы попытался использовать последний шанс для примирения! Через посланца Одноглазый Пуниец обратился к Сципиону с просьбой о личном свидании. Римский консул согласился, оставив свой лагерь на Лелия и Массанассу. Полководцы отправились на переговоры под охраной нескольких конных телохранителей. Завидев друг друга, оба оставили свои эскорты позади, спешились, каждый взял переводчика и пошли навстречу друг другу.
На бескрайней равнине встретились два самых знаменитых полководца той поры.
Один из них уже миновал пик своей славы – другой еще только взбирался на вершину ратной доблести. В предстоящей битве кто-то из них должен был проиграть! Ничьей быть не могло по определению: «двум медведям было не ужиться в одной берлоге».
Мало когда в истории в бою сходились два столь глубоко одаренных полководца. Тактический гений одного по сути дела был равноценен тактическому гению другого.
Хотя оба прекрасно говорили по-гречески (Сципиона в Риме за это чуть ли не презирали!), а Ганнибал хорошо понимал латинский язык, но оба специально прибегли к помощи толмачей, чтобы иметь время на обдумывание, пока те повторяют их слова и наоборот, когда им переводят уже понятую ими речь противника.
Встреча началась с довольно длительного молчания.
Собеседники внимательно и не без любопытства изучали друг друга, присматривались, никто не хотел первым заговорить, тем самым задав тон и характер разговору. Игра на нервах друг у друга продолжалась довольно долго. Настолько долго, что переводчики стали подумывать о том, что, может быть, и не придется переводить речи своих патронов.
Ганнибал был выше и старше Сципиона. Его тронутое морщинами загорелое и обветренное лицо было закутано головным платком, закрывшим сильно поседевшие волосы. На Сципиона он смотрел слегка повернув голову, чтобы видеть своего противника единственным зрячим глазом, чей острый, почти не моргающий взгляд мог выдержать далеко не каждый. Римский консул, стоявший с непокрытой головой (шлем был у него в руках) в обрамлении причудливо завитых длинных напомаженных локонов, казалось, справлялся с этой нелегкой задачей без напряжения.
Красивое гладковыбритое лицо Сципиона ничего не выражало, и только очень внимательный и наблюдательный человек мог заметить, что он все же хоть и сдержанно, но напряжен. Как-никак перед ним стоял человек, чей гений вот-вот мог стать критерием его собственных незаурядных способностей. Не он был инициатором этой исторической встречи перед решающей схваткой и теперь терпеливо ждал, когда же его знаменитый визави утолит свое «любопытство» и соизволит начать разговор.
Ганнибал, безусловно, был тонким психологом. Он умел блистательно пользоваться человеческими слабостями своих противников. Вспомним, как он замечательно обратил в свою пользу дерзкую запальчивость Семпрония и Фламиния, глупое тщеславие Варрона?! Вот и теперь он хотел «прощупать» своего визави. Прекрасно понимая, что пауза затянулась и, когда молчание стало совсем уж невыносимо, Одноглазый Пуниец, с чьей «легкой руки» началась эта 15-летняя война, наконец, соизволил заговорить.
Ганнибал играл по-крупному, прекрасно понимая, что даже блестящая победа позволит ему всего лишь освободить африканскую территорию Карфагена. Чтобы вызвать у собеседника резкую эмоциональную реакцию, он начал свою речь как бы издалека, напомнив, что много лет назад в своей первой битве он встретился с отцом своего нынешнего противника – ныне давно покойным Публием Корнелием Сципионом-Старшим. Но тогда дело было в Италии, а теперь ему предстоит сражаться с сыном Публием Корнелием Сципионом-Младшим в Африке, по сути дела, у ворот Карфагена. Не это ли доказывает, как изменчива Фортуна! Потом последовал тонкий намек, что всеми своими успехами Сципион в первую очередь обязан… Фортуне. Но никто не поручится, как она поведет себя завтра?!
Говорил он все это очень мягко, почти отеческим наставническим тоном.
Римский консул ответил своему визави «звонкой монетой», т. е. промолчал, явно выжидая, что же последует дальше.
Только тогда Ганнибал предложил: «Лучше мир, чем надежда на победу, потому что мир, Сципион, – в твоих руках, победа же – в руках богов». Сципион снова промолчал, как бы ожидая, что кроется под мирными условиями, на которые готов пойти Ганнибал.
И тут выяснилось, что 44—45-летний Одноглазый Пуниец идет лишь на территориальные уступки – Испания, острова Сицилия и Сардиния остаются за Римом (они уже давно были в его руках!), но не на материальные – передача римлянам всего флота (как военного, так и торгового), выдача всех пленников и дезертиров и контрибуция (денежная, товарная и продуктовая).
Только теперь и то после большой паузы – он тоже умел играть по-крупному – Публий Корнелий Сципион наконец заговорил. Его ответ был не только вежлив, но лаконичен и одновременно категоричен. Поскольку сегодня римские легионы находятся на территории Карфагена, то торг уместен только в том случае, если Ганнибал будет исходить из реалий сегодняшнего дня.
Последняя фраза 33-летнего Сципиона звучала ясно и доходчиво: «Нет, такой мир непереносим. Я буду сражаться за другой мир!»
На этой грандиозно-величественной ноте диалог закончился, и теперь оставалось только ждать, «когда наконец заговорят пушки»…
Не все историки доверяют этому рассказу, излагаемому римскими авторами Полибием и Ливием, полагая его очередным историческим анекдотом, приукрашивающим финальное событие многолетней «Ганнибаловой войны».
Впрочем, так было, так есть, и так будет: победители склонны приукрашивать свои победы, ведь их, как известно, не судят…
…Между прочим, для некоторых историков до сих пор остается загадкой, почему Ганнибал не навалился своей численно превосходившей армией на Сципиона, когда у Сципиона еще не было нумидийских всадников Массанассы?! И хотя с их появлением численное превосходство по-прежнему осталось на стороне карфагенян (почти 50 тысяч воинов у Ганнибала против 30 с небольшим тысяч бойцов, из которых не более половины приходилось на вымуштрованные римские легионы, у Сципиона), но ситуация в коннице изменилась в лучшую сторону для римлян. То ли карфагенянин не успел, то ли…
На следующий день состоялась последняя, решающая битва измотавшей обе противоборствующие стороны войны. Друг другу противостояли две прославленные армии, возглавляемые крупнейшими полководцами своего времени.
Повторимся: идеально ровная пустынная местность способствовала маневренному бою, использованию кавалерии. И хотя карфагеняне имели почти полуторное превосходство в силах, но римляне могли компенсировать это своей более многочисленной и опытной кавалерией. Впервые за всю Вторую Пуническую войну конница Ганнибала не только качественно, но и количественно уступала римской.
Но отступать Одноглазому Пунийцу уже было поздно – на открытой равнине его малоконная армия была бы особо уязвима на марше – да и ситуация уже тоже не позволяла: «на кону» стояла судьба… не только «Ганнибаловой войны», но самого Карфагена!
…Между прочим, если римского консула перед боем тревожила только одна проблема – наличие у противника большого количества слонов, то у Одноглазого Пунийца трудноразрешимых дилемм было гораздо больше. Во-первых, превосходство противника в кавалерии, которая могла обойти его с флангов и зайти в тыл, а также не позволила бы благополучно уйти с поля боя. Во-вторых, отсутствие на равнине естественных укрытий, за которыми можно было бы устроить противнику какую-нибудь ловушку. В-третьих, недостаток опытных военачальников и офицеров, а также моральная и психологическая усталость, накопившаяся за многие годы изматывающей войны у оставшихся в живых. В-четвертых, его армия уже была «не та», чтобы он мог требовать от нее той же слаженности, что в годы его блестящих побед над Римом. Зато ему удалось убедить своих воинов, что во вражеском лагере не было обнаружено никаких боевых механизмов (катапульт и баллист), большим мастером применения которых в полевых условиях себя якобы зарекомендовал Сципион…
В ночь перед боем Ганнибал не спал, не спали и его солдаты.
Еще в сумерках он приказал вывести на боевые позиции свои «живые танки» – 80 недавно (не ранее 203 г. до н. э.?) пойманных диких слонов. Естественно, они были еще слабо обучены и, несомненно, уступали своим собратьям, почти 20 лет назад героически перевалившим с Ганнибалом через Альпы. Но поскольку никогда ранее никто из пунийских полководцев не использовал такого количества «живой бронетехники», то некоторые современные исследователи склонны сокращать их численность до 15–20 «бронеединиц»! На подготовку слонов к бою ушло много времени: в темноте они никак не хотели… «заводиться» и двигаться. Погонщикам пришлось немало помучиться, прежде чем «бронетехника» нехотя поплелась туда, куда ее гнали «злые люди». Впереди карфагенского войска – от фланга до фланга – в линию выстроили слонов, которые должны были поддержать его застрельщиков и разметать строй противника.
Учитывая их плохую боевую подготовку, кое-кто из историков потом полагал, что, возможно, Ганнибалу следовало бы отодвинуть их на фланги, где они могли бы укрепить его немногочисленную кавалерию, привычную к их запаху?! Но так обычно поступали, когда слонов было порядка 40–50 штук, а у Ганнибала их, скорее всего, все же было в два раза больше. А такое количество «танков» обычно использовали в качестве живого тарана вражеского тяжеловооруженного пехотного строя. Если у пунов действительно было много слонов, то, вполне возможно, у Одноглазого Пунийца были свои тактические задумки, в которых он, судя по всему, отводил слонам и коннице вспомогательную роль в предстоящем решающем сражении, делая ставку на тактическое маневрирование пехотой.
Великий полководец, который уже со времен своей блистательной победы при Каннах много чего позаимствовал из боевого опыта разгромленных им тогда римлян, применил необычное для карфагенян пехотное построение в три отдельно стоящие друг за другом плотные боевые линии.
Причем численность каждой из них до сих пор остается предметом острых дискуссий среди историков.
После слонов одной большой линией встали отряды разнообразно вооруженных лигуров, галлов, балеаров, иберов и даже мавританских лучников, навербованных еще его покойным младшим братом Магоном и доставленных в Африку из-под Генуи – всего от 12 до 15 тысяч бойцов. Безусловно, индивидуально сильные бойцы, они в то же время не отличались сплоченностью и способностью к маневрированию в ходе изменения ситуации на поле боя.
На некотором расстоянии от них (возможно, небольшом; историки спорят, насколько далеко?) во втором ряду выстроились более надежные силы: карфагеняне с ливийцами из бывшей армии Гасдрубала Гискона. Их подлинная численность осталась неизвестна: кое-кто из исследователей полагает, что бойцов второй линии было больше, чем воинов первой, а другие склонны считать, что не более 8—10 тыс. человек.
…Между прочим, кое-кто из исследователей, опираясь на данные Ливия, склонен полагать, что во второй линии мог еще располагаться и небольшой отряд македонских гоплитов (чуть ли не 4 тыс. воинов?) Сопатра, которых прислал на помощь македонский царь Филипп V. Так ли это было на самом деле – нам доподлинно неизвестно. Даже если македонцы там все же были, то пройдет несколько лет, и злопамятные римляне припомнят этот поступок-«проступок» Филиппу, и маневренные римские легионы окажутся сильнее знаменитого македонского «ежа» – ощетинившейся многометровыми копьями монолитной фаланги…
Только за ними, отодвинувшись на значительное расстояние – почти на 170–200 метров в глубину, – сплоченной боевой массой встали 12–15—18 тыс. (впрочем, кое-кто из историков уменьшает их число до 4 тысяч, что, естественно, сокращает и общую численность армии пунов с 50 до 30 с небольшим тысяч воинов?!) ветеранов итальянской кампании. В их числе – небольшая горсточка тех, с кем он начинал свою «Ганнибалову войну», а также луканы, бруттийцы, беглые рабы и римские дезертиры, выдачи которых так добивался римский сенат и Публий Корнелий Сципион. По сути дела это была своего рода «Старая Гвардия» Ганнибала, и неудивительно, что сам полководец занял место в ее рядах.
При этом не исключено, что он мог сидеть на самом высоком слоне, дабы обозревать все поле боя и вовремя вносить в его ход нужные коррективы.
На правом фланге (позади слонов?) он разместил от 1 до 2 тысяч тяжелой карфагенской, а на левом (тоже за слонами?) – примерно столько же легкой нумидийской кавалерии Тихея и Мазетула.
Малочисленность кавалерии (Ганнибалу, как известно, не удалось не только вывезти всех лошадей из Италии, но и привлечь под «свои знамена» всех нумидийских царьков) не позволяла пунийскому военачальнику повторить свой гениальный маневр, с таким блеском использованный им при Каннах. Теперь его конница могла лишь попытаться прикрыть свою пехоту от флангового удара более мощной кавалерии Сципиона либо увести ее с поля боя. Уже не было с ним и искусных кавалерийских военачальников – его племянника Ганнона (сына Бомилькара) и его сколь горячего, столь и мудрого ветерана Махарбала, очевидно, сгинувших где-то в Италии в последние годы военного лихолетья.
Во всяком случае, нам ничего не известно об их судьбах: во все времена лихие кавалеристы редко жили долго!
Главную ставку Ганнибал теперь делал на пехоту, выстроенную таким образом, чтобы бросать ее в бой постепенно, частями. Ей, а не кавалерии, предстояло стать героем дня! Если слонам удастся расчистить дорогу отрядам первой боевой линии, то ее натиск могла усилить вторая более мощная линия. Свою «Старую Гвардию» он приберегал на крайний случай: либо довершить ею разгром врага, либо, если военная удача на этот раз отвернется от своего любимца (судя по всему, многоопытный Ганнибал прозорливо не исключал и такого поворота событий?!), прикрыть ею отступление и свести свои потери до минимума. Отодвинув ее как можно дальше, Одноглазый Пуниец, очевидно, рассчитывал, что римляне не сразу заметят его третью боевую линию – своего рода его главный резерв и… единственную надежду на удачный исход битвы.
Более того, если Сципион постарается применить столь любимый им двойной тактический охват за счет выдвижения на фланги своих второй и третьей линий (вспомним Илипу!), то под удар попадут лишь две первые линии Ганнибала!
И тогда «последнее слово» – последний (победный!) маневр – останется за его «Старой Гвардией»!
Но для этого Сципион не должен был знать ни численности, ни позиции последнего резерва Одноглазого Пунийца!
Казалось, как тактик Ганнибал по-прежнему не имел себе равных на полях сражений той поры…
…Между прочим, именно эшелонированное построение карфагенской армии позволяло ей рассчитывать на удачу в этом сражении. Серия следующих один за другим ударов – слонами, первой и второй линией – должна была расшатать вымуштрованные ряды римских легионов, в том числе и их резерв в лице многоопытных триариев. Только после этого в бой могли быть брошены свежие силы ветеранов, которым следовало добыть победу. Как и при Каннах, Ганнибал заведомо жертвовал частью своих войск в расчете на общий успех «Старой Гвардии», чье высокое ратное мастерство не вызывало у него сомнения. По сути дела, учитывая, что на этот раз армия у него уже была «не та», такой «пасьянс» был вынужденным. Главная проблема заключалась в том, что теперь его армия состояла из частей, имевших разную степень подготовки и никогда не сражавшихся вместе. Не на всех из них можно было положиться. Только ветераны понимали своего полководца с полуслова и были готовы и способны немедленно выполнять его команды, в том числе маневрировать в ходе боя. И вот с этими разношерстными силами Одноглазому Пунийцу предстояло схлестнуться в решающей битве с самой обученной и управляемой римской армией, которая когда-либо выходила в открытое поле против него, тем более, под началом самого искушенного полководца в римской истории той поры. Впрочем, это всего лишь «заметки на полях», оставляющие за читателем право на свои выводы…
В битве при Заме-Нараггаре Ганнибалу противостоял выдающийся полководец, возможно, недооцененный историками, ослепленными лучами славы гениального карфагенянина, столько раз громившего римские легионы! Правда, их вели отнюдь не первоклассные военачальники, о чем никогда не надо забывать! По тому, как блестяще провел эту решающую битву Сципион, можно точно сказать, что по своим военным дарованиям он ничуть не уступал таланту своего овеянного славой визави.
Одно то, как он искусно расположил на поле боя свои уступавшие врагу численно войска, говорит об его исключительном полководческом мастерстве.
Принято считать, что Сципион построил свою армию необычным образом.
Он поставил свои легионы не в шахматном порядке, когда манипулы всех трех линий (гастатов, принципов и триариев) стояли по диагонали друг от друга, а одна – за другой (колоннами). Интересно, что на этот раз он сознательно несколько отодвинул принципов и триариев от гастатов, увеличив расстояние от первой линии больше обычного (точный метраж остался нам неизвестен). Отодвинув их от гастатов назад, он позволил последним двум линиям свободнее маневрировать в любом направлении, в том числе в столь любимом им внезапном и быстром выходе на фланги с целью их удлинения. К тому же между ними всеми были оставлены более широкие, чем обычно, проходы, по которым в случае надобности можно было пропустить столь любимую пунами «бронетехнику» – их непредсказуемых боевых слонов. Передовой линии легковооруженных велитов – застрельщиков боя – тоже было приказано выстраиваться не сплошной линией, а с промежутками, чтобы иметь свободу маневра. Проходы между отрядами тяжеловооруженных пехотинцев он так же заполнил легковооруженными велитами (40–60 ловких и вертких бойцов), которые должны были при появлении слонов противника убежать в тыл, примкнуть к ближайшим отрядам либо уйти по боковым проходам между линиями на фланги. Животные, увлекаемые застрельщиками, двигаясь по этим живым коридорам, попали бы под перекрестный огонь дротикометателей, специально поставленных по краям манипул. Им и всем остальным пехотинцам было приказано максимально избегать ближнего боя со слонами, но постоянно держать их под непрерывным обстрелом с целью превратить животных в «дикобразов», тем самым вывести из себя и… из боя!
…Между прочим, принято считать, что, образовав в своем боевом построении широкие живые коридоры, римский полководец сразу решил несколько проблем. Во-первых, появилась возможность обезопасить своих солдат от «живых танков» врага; во-вторых, маневрировать велитами; в-третьих, создав пустые интервалы, уменьшить цели обстрела; в-четвертых, рассредоточив свои силы по полю, сократить численное превосходство врага; и, наконец, улучшить взаимозаменяемость и подстраховку своих войск. Правда, возникают вопросы: откуда он знал, что Ганнибал поставит своих слонов не на флангах, как он это обычно делал в предыдущих сражениях, а прямо перед строем, как это много лет назад с успехом проделал Ксантипп в битве против Регула?! Либо Сципион выстраивал свои войска уже после того, как это проделал Ганнибал, и ориентировался на его диспозицию, либо он все это гениально предвидел?! И почему Ганнибал не обрушился на него, пока тот выстраивал свои легионы и вспомогательные войска?! Как так случилось, что Ганнибал не заметил заранее приготовленные Сципионом промежутки-проходы между римскими манипулами для прохода слонов?! Неужели он не произвел разведки вражеской диспозиции тем или иным доступным ему способом?! Или хитроумный Сципион до последнего «не раскрывал своих карт» и отдал команду на образование проходов только после того, как противник начал сближение? В общем, вопросы, вопросы и еще раз вопросы. Сомнительные догадки – не лучшее подспорье в подобных ситуациях…
На левом фланге под командованием Лелия Сципион поместил 2 тыс. тяжелых римско-италийских всадников, возможно, численно превосходивших противостоявших им карфагенских кавалеристов, на правом – всю легкую 4-тысячную нумидийскую конницу Массанассы, которых было больше, чем нумидийцев Ганнибала. Им поручалась нелегкая задача: разбить вражескую конницу, рассеять ее по полю и нанести разящий удар с тыла многочисленной пехоте Ганнибала.
Несмотря на численное преимущество врага, Сципион счел нужным оставить резерв в виде части легковооруженных пехотинцев Массанассы.
Сам Сципион встал в центре.
…Кстати, оба полководца прекрасно понимали, что психологический настрой будет играть решающую роль в предстоящей схватке не на жизнь, а на смерть. Каждый из них перед битвой обратился к своим бойцам с напутствующими словами. Если Сципион сделал в своей речи упор на то, что проигрыш в Африке обречет их всех на рабство, а выигрыш сделает их хозяевами не только Африки, но всего Западного Средиземноморья, то Ганнибал свою речь построил по-другому. Через командиров иностранных наемников он воззвал к жажде добычи и уверил в неминуемости победы ввиду присутствия его самого и его испытанных ветеранов, которых он привез из 15-летней итальянской кампании. Карфагенянам он напомнил, что бывает с мирными гражданами, когда их покоряют римляне – рабство, рабство и еще раз рабство. К своей «Старой Гвардии» он обратился с особо проникновенными словами, напомнив им о многолетнем боевом товариществе и непобедимости, сказал он и о том, что предстоящую схватку нельзя даже сравнивать с тем, что им пришлось сотворить на склонах Тразименского озера и на равнине под Каннами. Сейчас римляне уступают им числом, и вообще это всего лишь жалкий осколок тех сил, что они уже неоднократно бивали на земле Италии. В общем, оба вожака говорили разными словами примерно одно и то же: «Наше дело правое! Победа будет за нами!!» Но если Сципион был краток и весел, то речь Ганнибала длилась намного дольше: толмачи долго переводили слова карфагенского полководца его разношерстному воинству. Он еще не закончил свою речь, а римляне уже начали наступать…
Излагать все версии судьбоносного сражения при Заме, где красной нитью проходит апологетическая идея античных историков, что такой гениальный полководец, каким, безусловно, был Ганнибал, не мог просто проиграть свою последнюю битву, а проиграл ее «красиво», уступив другому тактическому гению (Сципиону), не представляется возможным. Тем более что карфагенских источников по поводу этой битвы до нас не дошло, а римские сведения некоторыми современными историками принято считать явно ангажированными в сторону возвеличивания победы Рима в лице ее лучшего в ту пору полководца Публия Корнелия Сципиона.
По одной из наиболее известных, но отнюдь не всеми историками принимаемых версий, началась она весьма неожиданно.
Не успели кавалерии противников налететь друг на друга, как римляне одновременным ревом труб, сигналами рожков и просто громогласным боевым кличем уже перепугали плохо обученных, не привычных к такого рода шумам, не имевших никакой боевой подготовки, недавно пойманных (чуть ли не за год до битвы?!), диких слонов карфагенян. Кроме того, они, скорее всего, были молодыми, а в бою максимальную пользу могли приносить не только хорошо подготовленные, но и уже заматеревшие слоны. Вот малоопытный молодняк чуть ли не поголовно и двинулся… назад против своих левофланговых войск, внеся в их ряды панику и неразбериху. Особенно плохо пришлось нумидийской коннице: перепуганные слонами лошади не слушались всадников, уже готовившихся к атаке на вражеские ряды. Не мешкая, туда тут же направил своих всадников Массанасса, опрокинувший дезорганизованного врага.
Схожая ситуация произошла и на противоположном фланге, где римско-италийская кавалерия многоопытного кавалерийского военачальника Лелия тоже смогла обратить вспять слонов Ганнибала. Его кавалеристы, снабженные помощниками с огромным количеством дротиков, ухитрились сразу же обрушить на четвероногих гигантов пунов такой несмолкаемый ливень метательных снарядов, что бедные животные его никак не могли выдержать и тут же ретировались с поля боя.
Те же слоны, которые стояли прямо напротив римских пехотных легионов и все же устремились на них, оказались животными… сметливыми! Слегка потоптав римских велитов, они двинулись не туда, где их ждали плотные ряды тяжелых легионеров, ощетинившихся копьями, размахивавших мечами и осыпавших их пилумами! Они предпочли кинуться туда, куда и рассчитывал дальновидный Сципион – в зоны наименьшего сопротивления, т. е. в проходы между манипулами, то ли заранее заготовленные, то ли все же возникшие по команде Сципиона в самый последний момент, когда вражеские слоны пошли вперед, и Ганнибал уже ничего не мог поменять по ходу их атаки. Бежавшие от пунийской «бронетехники» велиты спрятались в поперечных проходах, откуда обрушили на нее перекрестный «огонь» дротиков и (огненных?) стрел. В считаные минуты 11 «боевых машин» оказались «подбитыми» шустрыми римскими велитами! Оставшиеся «живые танки» тут же стали неуправляемыми, бесполезными и повернули обратно. Вырвавшись из-под смертоносного ливня метательных снарядов римских коридоров, они кинулись направо, против своих тяжелых карфагенских всадников, внеся сумятицу. Сюда же двинул свою конницу и Лелий, уже прогнавший правофланговых слонов Ганнибала.
Получилось, что «бронетехника» пунийцев, не считая раздавленных велитов (они отчасти были на это обречены), не причинила врагу особо серьезного вреда, а вот своих солдат все же изрядно помяла и потоптала.
Итак, первый козырь Ганнибала – «живые танки» — оказался побит с ужасающей легкостью.
…Кстати, парадоксальный факт! Прекрасно знавший за долгие годы использования все «минусы» своей «бронетехники», великий Ганнибал раз за разом продолжал выпускать ее на поле боя. При этом КПД (коэффициент полезного действия) «живых танков» в борьбе с римской пехотой раз от раза становился все меньше и меньше, но искуснейший карфагенский полководец каждый раз словно надеялся на чудо и снова и снова «наступал на одни и те же грабли» – легко ожидаемую… непредсказуемость слонов в ходе боя! Так случилось и в последнем сражении «Ганнибаловой войны», где он выпустил на поле боя слонов после неполного года обучения, к тому же еще очень молодых, не готовых к выполнению поставленной им боевой задачи. Тут и матерые слоны-бойцы времен его битвы при Треббии могли бы сплоховать, не говоря уж об необкуренных «громом и порохом» слонах-новичках! Зато рассудочные и практичные римские полководцы, которых в первую очередь интересовала победа в бою, а не то, как зрелищно он протекал, хорошо изучив повадки слонов, все же избегали использовать этих непредсказуемых гигантов, чья эффектность обычно уступала эффективности. Впрочем, это всего лишь трактовка ситуации со слонами Ганнибала, толкование его предпочтений. Некоторые современные исследователи полагают, что описание атаки слонов Ганнибала в начале битвы при Заме вызывает определенное сомнение, мотивируя это тем, что погонщики якобы должны были их убить, как только стало ясно, что слоны стали неуправляемыми и готовы крушить своих?! Пытливый читатель вправе сделать свои собственные, возможно, противоположные выводы…
Потерявшие строй, на перепуганных лошадях, всадники Ганнибала не устояли перед численно превосходившей конницей Сципиона и рассыпалась по полю. Преследуемые врагом, они вскоре исчезли из виду, оставив пехотные фланги Ганнибала без прикрытия.
По сути дела конный маневр при Каннах был повторен, но на этот раз против самого триумфатора Канн.
…Между прочим, историки потом строили догадки о ходе конного боя при Заме-Нараггаре. Кое-кто многозначительно предполагал, что бегство с поля боя карфагенской кавалерии было не чем иным, как… очередным хитроумным маневром коварного Одноглазого Пунийца! Заранее приказав своей более слабой кавалерии отступить, он намеренно увел вражескую конницу с поля боя. А его более многочисленные пехотинцы остались разбираться с пехотой врага один на один! Понятно, что задним числом легко строить веские предположения. Впрочем, какой в этом смысл, если исход сражения уже не изменишь…
Итак, на поле боя остались выяснять отношения пехотинцы противников.
Если Сципион явно рассчитывал на возвращение своей кавалерии и ее удар врагу с тыла, то для Ганнибала такой расклад был смерти подобен. Он должен был обязательно успеть перемолоть римских легионеров до того, как неприятельская конница сможет обрушиться на него сзади. Построение соперников в три пехотные линии подразумевало, что по сути дела им предстоит провести не одно, а три разных сражения.
Так оно и случилось.
Римская пехота медленно пошла вперед, поскольку Ганнибал приказал своей принимать удар стоя. Причем римский боевой клич звучал намного грознее, ведь он кричался на одном языке, чем разноязычные вопли лигуров, галлов и иберов, явно обескураженных неудачами своих слонов и кавалерии.
Совсем не так, как на это рассчитывал пунийский полководец, развивалась и схватка пехотинцев.
Сначала «отстрелялись» оставшиеся в живых после «танковой» атаки велиты и быстро отступили за линию гастатов, которые залпом метнув пилумы, сомкнули щиты и всей массой обрушились на врага. Хотя индивидуально галлы, иберы и лигуры отменно владели оружием, но организованный строй манипул гастатов прорвать им так и не удалось, и довольно скоро, несмотря на потери (индивидуально сильный враг дорого отдавал свою жизнь), римляне смяли первую линию неприятеля и начали безостановочно продвигаться вперед. Свою роль сыграла и громогласная поддержка на родном языке гастатов первой линии принципами и триариями двух последующих линий. А вот вторая линия Ганнибала – состоявшая преимущественно из карфагенских наемников – ни словом, ни делом поддерживать свою первую линию не стала. Сказались и языковый барьер, и жесткий приказ их полководца: вперед не идти, отступающий первый ряд в свой строй не пускать, чтобы ни в коем случае не смешать свои плотно построенные ряды перед натиском первой римской линии гастатов. Так и случилось – началась свалка.
Бегущим галлам, лигурам и иберам пришлось ретироваться на фланги второй линии боевого построения Ганнибала: во избежание нарушения своего строя вторая линия не пропустила их в тыл сквозь свой фронт.
Довольно долго второй ряд карфагенян стоял насмерть, не уступая гастатам в доблести. Им даже удалось на короткое время отбросить римскую первую линию. Правда, карфагенянам помогло то, что они были свежими, а гастаты уже порядком потрепанные схваткой с первой линией бойцов Ганнибала, да и земля под ногами у них была скользкой от пролитой крови. Даже принципы заколебались, когда увидели, как умело и решительно карфагеняне дали отпор их товарищам-гастатам. Длинные копья врага не подпускали легионеров первой римской линии и не давали им возможности начать ближний бой. Легионеры получали удары на расстоянии, слишком далеком для того, чтобы пустить в ход свои мечи, в фехтовании которыми у них было преимущество.
Только после того, как гастатов поддержали сзади и на флангах выдвинувшиеся манипулы принципов и натиск римлян усилился вдвое, а их увеличившийся фронт стал охватывать вражеский, лишь тогда вторая линия пехоты карфагенской армии все же медленно попятилась назад на пустое пространство, оставленное Ганнибалом перед строем его «Старой Гвардии».
…Темные ряды итальянских ветеранов Ганнибала были нетронутыми. Они спокойно ждали своего часа. Потрепанные, теряющие силы римские принципы и гастаты вот-вот окажутся на расстоянии трехсот шагов от прежде одерживавших над ними вверх «гвардейцев» Одноглазого Пунийца. Их первая шеренга, повинуясь резкой команде своего вожака, уже дружно ощетинилась копьями, и еще не известно, смогут ли на этот раз римские легионеры устоять. И хотя в резерве у римского полководца оставались свежие манипулы опытнейших триариев, но все же их было меньше, чем «итальянцев» Ганнибала. Зато им, чудом выжившим в каннской мясорубке, представлялась решающая возможность отомстить своим обидчикам за весь тот позор и унижение.
Обе стороны понимали, что им предстоит последний бой!
Очевидно, самый трудный!
Победителей ждет Вечная Слава – побежденные уйдут в Бессмертие…
…Между прочим, если бы вторая линия Ганнибала смогла устоять и уничтожить максимально большое количество римских легионеров, то в отсутствие на поле боя римско-нумидийской кавалерии у пунийского полководца появлялся шанс на благополучный исход сражения. Ставя свою третью ударную линию далеко позади, Ганнибал не только не позволял вражеской пехоте обойти себя с боков, но и оставлял ее в резерве для решающего контрманевра. Разделив своих ветеранов пополам и отправив их на свои фланги, он мог попытаться обойти врага, и дальше все зависело бы от исполнительского мастерства его «старогвардейцев»! Если его ветераны численно превосходили триариев Сципиона, то почему он не сделал этого, когда вторые линии противников схлестнулись в жаркой схватке? Ведь обе конницы уже «ушли-унеслись» с поля боя, «очистив» его для маневрирования пехотой?! Значит ли это, что его «Старая Гвардия» на самом деле была весьма малочисленна и ее явно не хватало для двойного охвата с флангов римлян с учетом их резервных триариев?! В общем, битвы, как известно, не всегда протекают по заранее расписанному сценарию. Тем более, когда друг другу противостоят выдающиеся полководцы…
Всячески стремясь избежать всеобщего смешения, Ганнибал сделал свой излюбленный «шахматный ход»! Он не дал напуганным, раненым и усталым воинам из своей второй линии влиться в свежие ряды своих ветеранов, чтобы не подорвать их моральный дух и не нарушить сплоченный строй! Хитроумный Одноглазый Пуниец приказал своей «Старой Гвардии» разделиться надвое и перейти на фланги его отошедшей назад второй линии.
Таким маневром он усилил свои фланги, надеясь повторить каннские «клещи».
Казалось, с помощью своих испытанных гвардейцев, овеянных славой Тразименского озера и Канн, ему удастся склонить Фортуну на свою сторону.
…Кстати сказать, кое-кто из исследователей склонен считать, что Ганнибал мог совсем по-иному перестроить свою армию перед решающей схваткой. Возможно, ничего особенного он не стал придумывать! Карфагенский полководец оставил «Старую Гвардию» в центре, напротив ослабленных предыдущим боем римских гастатов и принципов. А вот свои потрепанные, отступающие первую и вторую линии, не пустив в ряды своих ветеранов, «оттеснил-отвел» на фланги. Если все это так, то лучшие воины Сципиона располагались напротив самых слабых воинов пунийского полководца. Но тогда существовала опасность поражения флангов Ганнибала и охвата его воинства с двух сторон?! Не так ли…
Но теперь ему противостоял не посредственный вояка Варрон, а ничуть не уступавший ему в военном даровании, мастер тактических маневров Публий Корнелий Сципион-Младший, нашедший достойный ответ на «шахматный ход» своего визави. Отступить римлянин не мог, а потому сделал свой «ход ладьей»: своих самых опытных воинов – триариев, тоже еще не принимавших участия в бое – он так же передвинул на фланги потрепанных и подуставших гастатов с принципами, которым пришлось идти вперед по скользкому от пролитой крови полю, через груды трупов и оружия.
Тем самым римлянин свел на нет все преимущества тактической задумки своего оппонента.
Итак, используя резервы, оба полководца попытались пехотой охватить фланги друг друга. Правда, среди исследователей нет единства о численности сторон на тот момент. Кто-то полагает, что линия римских войск была тоньше карфагенской, а кто-то считает иначе.
…Между прочим, сегодня кое-кто из историков предполагает, что это Сципион первым затеял перегруппировку своей пехоты, удлинив за счет резерва свой фронт в расчете охватить фланги врага, а Ганнибал ему достойно ответил. Не в этом суть дела. Важнее то, что в ходе всего боя Сципион действовал исключительно точно, можно сказать, с математической точностью. Холодная расчетливость не изменила ему даже в минуты кризиса. Перед лицом гигантской живой стены итальянских ветеранов Ганнибала, на расстоянии меньше полета стрелы, он спокойно перестраивает свои войска, которые демонстрируют отменную дисциплину, повинуясь звукам рожков, как превосходно тренированная грозная стая гончих псов. Если против первых двух вражеских линий римский фронт был построен реже, чем сомкнутые фаланги врага, что позволяло римлянам охватывать фланги врага, то теперь римский полководец тоже уплотнил ряды. Для решающего усилия он как можно плотнее сосредоточил своих пехотинцев: во-первых, возрастала ударная сила их метательных снарядов (стрел, дротиков и копий); во-вторых, сейчас, когда уже не требовалась серия атак, настало время концентрированного удара по всему фронту; в-третьих, вот-вот могли вернуться всадники Лелия и Массанассы, и задачей римской пехоты стало сковать пешие силы Ганнибала, подставив их под сокрушительный удар идущей полным галопом кавалерии. Все свои перестроения Сципион делал не только очень продуманно, но и весьма неторопливо – чем дольше мог он оттянуть финальную схватку, тем больше времени он выигрывал для возвращения своей кавалерии. Несмотря на захвативший их азарт погони, кавалеристы Массанассы и Лелия не имели права уйти слишком далеко, оставив свою пехоту один на один с вражеской. Именно их удару отводилась решающая роль в замысле Сципиона. Одноглазый Пуниец это прекрасно понимал и в ходе пехотного сражения, очевидно, не раз и не два с тревогой оборачивался назад, напряженно вглядываясь своим единственным глазом, не приближаются ли с горизонта клубы пыли, поднятые умчавшейся, а теперь возвращавшейся вражеской кавалерией. Не исключено, что пока стороны приводили свои силы в порядок для решающей схватки, у Ганнибала был шанс первым напасть на перестраивавшегося врага. Но, скорее всего, ему, подобно его визави, тоже требовалось время, чтобы собрать остатки своих первых двух линий и заставить этих уже потрепанных и отчасти побежденных воинов снова вступить в бой с победоносно-наступавшим врагом. Бросить в бой только свою «Старую Гвардию» он не счел возможным, поскольку без остатков первых двух линий он бы уступал римлянам численно. А так ему, скорее всего, удалось восстановить некий паритет: кое-кто из историков полагает, что в последней схватке могло сойтись порядка 23 тыс. пунов с примерно 26 тыс. римлян, т. е. силы сторон могли быть примерно равны!? Не исключено, что примерно столько могло оказаться под рукой у обоих полководцев после всех потерь в предыдущих фазах сражения. Нам неизвестно, сколько ушло времени у соперников на приготовление к решающей схватке, но в любом случае время работало на Сципиона, явно затягивавшего перестроение в ожидании возврата на поле боя своей кавалерии. И тем не менее напрашивается сравнение этого судьбоносного эпизода с другим всемирно известным судьбоносным эпизодом в истории войн. Точно так же много веков спустя Наполеон в критический момент битвы под Ватерлоо в 1815 г. опоздает бросить в пекло сражения на обескровленный центр Веллингтона свою Старую и Среднюю гвардии и, тем самым, возможно, упустит свой последний шанс выиграть это сражение и, как полагают некоторые «бонапартисты»… повернуть вспять ход истории…
Но вот сражение возобновилось!
Две сплошные линии бойцов с хрустом столкнулись!
Противники оказались достойны друг другу и по вооружению, и по боевому опыту, и по славе побед. (Недаром спустя годы Публий Корнелий Сципион открыто признает, что в битве при Заме-Нараггаре Ганнибал сделал для победы все, что было в человеческих силах!) Но римляне имели в этой битве моральное превосходство: они уже разогнали слонов и кавалерию противника, уничтожили первую линию Ганнибаловой пехоты и заставили попятиться вторую.
И все же, судя по некоторым намекам античных историков, никто не знает, чем бы закончилась эта битва для римской пехоты, если бы не вернулась прогнавшая неприятельских всадников римская конница Лелия и нумидийцы Массанассы. По словам Полибия, они «каким-то чудом вовремя подоспели к делу»! Эти слова позволили потом некоторым историкам предположить, что Ганнибал был разбит… в шаге от победы!
Как все это напоминает стенания «бонапартистов» по поводу проигрыша Наполеоном битвы при Ватерлоо, где он тоже был в шаге от победы над Веллингтоном, если бы не вовремя подоспевшие пруссаки Блюхера!
Задние ряды итальянских ветеранов Ганнибала, повинуясь команде своего многоопытного полководца, бесшумно развернулись и молча, с мрачной решимостью встретили налетевшую на них с криками и топотом вражескую конницу. Окруженные со всех сторон, гвардейцы сражались так, как сражаются воины, которым нечего терять.
Развязка наступила нескоро, и ветераны – профессионалы высший пробы – либо в большинстве своем полегли костьми в своей последней битве, либо израненные попали в плен.
Лагерь Ганнибала был быстро захвачен легионерами Сципиона, и спасаться пехоте от конницы было некуда – вокруг лежала совершенно открытая местность. Бегущие карфагеняне и их наемники стали удобными мишенями для нумидийских всадников Массанассы. Они оказались в своей стихии, и их дротики летели без промаха.
Это был конец.
В первый и последний раз в жизни Ганнибал проиграл большую битву, потеряв при этом от 10 до 25 тысяч убитыми (во время преследования нумидийские всадники убили карфагенян больше, чем римские легионеры во время боя) и не менее 10 тысяч ранеными и пленными. Это, так сказать, усредненные данные о карфагенских потерях, поскольку есть и более экзотические сведения, явно призванные возвеличить римскую победу. Победителям свойственно преувеличивать свои победы: их ведь, как известно, не судят!
Если верить римским историкам, потери римлян были минимальны – от 1,5 до 2,5 тысяч человек убитыми и почти 4 тысячи ранеными. (Скорее всего, они все же были больше, поскольку ветераны Ганнибала – профессионалы высшей пробы – дорого отдали свои жизни, но победителям свойственно преуменьшать свои потери и их, как известно, не судят!) К несоизмеримому соотношению римско-пунийских потерь можно относиться по-разному – важно другое, под Замой Ганнибал потерял свое любимое детище – прославленную армию, которой успешно командовал более 20 лет!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.