§ 1. Перед битвой. Диспозиция

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

§ 1. Перед битвой. Диспозиция

Подготовка к отражению нового нашествия началась едва ли не сразу же после московского пожара. Еще в ходе своего пребывания в северных городах Иван Грозный, по сообщению Дж. Горсея, «…имея среди сопровождавших митрополитов, епископов, священников, главных князей и старинную знать, послал за ними и созвал их на царский совет…»{291} Можно только догадываться, о чем шла речь на этом совете (если он, конечно, был), однако предположим, что на нем обсуждались два вопроса — «Что делать?» и «Кто виноват?». Жаль только, что мы не можем хотя бы одним глазком глянуть на это заседание и понаблюдать за тем, что и как говорил Иван и как вели себя бояре, думные люди и церковные иерархи на этом заседании, как они отвечали на вопросы царя. Явно царь, чувствуя и свою долю вины в случившемся, явно не сдерживал эмоций, пытаясь заглушить в себе голос совести!

Проще всего оказалось найти ответ на второй вопрос. Виноватых нашли быстро — еще в ходе нашествия началось следствие об измене в опричной среде, закончившееся в конечном итоге казнями многих ветеранов опричнины, а затем розыск коснулся и земщины. Поскольку командующий русскими войсками в эту кампанию князь И.Д. Вельский сгинул в сгоревшей Москве, то главным виновником в «наведении» «безбожного» крымского «царя» на «православное крестьянство» был объявлен следующий по старшинству после «большого» воеводы 1-й воевода полка правой руки боярин и князь И.Ф. Мстиславский. Правда, казнен он не был, однако был вынужден признать свою вину, а затем принес торжественную клятву на верность царю, подкрепленную «поручной записью» со стороны бояр князя Н.Р. Одоевского, М.Я. Морозова и окольничего князя Д.И. Хворостинина. Они обязались в случае измены Мстиславского не только заплатить 20 тыс. рублей, но отдать свои головы «во княж Ивановы головы место». Их «запись» была дополнена еще одним поручительством со стороны князей М.И. Воротынского и И.В. Меньшого Шереметева, а также почти 300 детей боярских еще на 20 тыс. рублей{292}. В преддверии новой кампании русское войско лишилось одного из опытнейших военачальников, военная карьера которого началась еще в 1547 г. К счастью для Русского государства и для русских людей, несмотря на все казни и опалы, способные военачальники на Руси не перевелись, и скоро все смогли в этом убедиться (но об этом речь пойдет дальше).

Вместе с тем история с «изменой» И.Ф. Мстиславского, как справедливо отмечал А. А. Зимин, выглядит очень странно. И за много меньшие провинности бояре и князья по воле Ивана IV могли лишиться головы, а здесь обвиняемый признался в том, что «навел» татар на Москву, и что же? Вместо казни изменника государь всего лишь «сослал» князя в Новгород, где в начале 1572 г. Мстиславский был «уставлен» царем «наместником по старине»! Между прочим, именно в Новгород Иван вскоре перебрался, пережидая новую татарскую угрозу. В Новгород, к «ведомому» изменнику? Довольно странное решение! И как тут не согласиться с мнением Б.Н. Флори, который писал, что «…никакой «измены» Мстиславский не совершал, а его покаяние было услугой, оказанной царю. Подданные тем самым могли убедиться, что тяжелые несчастья, постигшие страну, произошли по вине одного из первых лиц государства, но не самого царя…»{293}

Разрешив кое-как вторую часть извечной русской проблемы, Иван Грозный и его новое правительство приступило к решению первой. Увы, об этой работе сохранилось немного свидетельств, но отрывочные сведения позволяют представить те направления и тот размах, с которыми она осуществлялась. Уже в июне 1571 г. 3 полка под началом боярина князя И.А. Шуйского встали на «берегу» в ожидании набегов татар. В октябре «по государеву цареву и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии указу» боярин князь И.М. Воротынский «со товарищи приговорили» «на поле ездити и поле жечи», лишая тем самым татарскую конницу корма и возможности совершить поздней осенью набег на Русь. В конце декабря Иван Грозный приказал «князь Петру Волконскому да Елизарью Ржевскому ехать в Перемышль делать засеку», т.е. там, где в мае Девлет-Гирей переправлялся через Жиздру{294}.

Сам Иван тем временем готовился к походу против шведов. В конце года он отправил своих воевод «Свийские земли воевать», а затем лично возглавил большой поход «на Свийские немцы». Примечательно, что сам поход, судя по разрядной росписи, имел большой размах — кроме государева полка, в нем участвовали также передовой, сторожевой и ертаульный полки вместе с нарядом, служилые татары, черемисы и мордва. Само войско было смешанным, земско-опричным — в одном и том же полку командовали и опричные, и земские воеводы. Так, 1-м воеводой передового полца был опричный воевода князь П.Т. Шейдяков, а 2-м воеводой того же полка был князь М.И. Воротынский, в сторожевом полку 1 -м воеводой был князь И.Ф. Мстиславский, а 2-м — опричник князь Н.Р. Одоевский. Но до большой войны дело не дошло. Иван ограничился посылкой небольшого войска (3 полка) во главе с «царем» Саин-Булатом Бекбулатовичем на Выборг, которое беспрепятственно пограбило и опустошило приграничные шведские земли. Но, видимо, и сам русский царь к ней не особенно стремился. Однако необходимый дипломатический эффект неожиданная демонстрация военной мощи Русского государства на шведов произвела. Как писал летописец, «пришол государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии в Великий Новгород и был в Новегороде, а поход свой на Свийские немцы отложил, потому что били челом государю свийские немцы послы Павел бискуп абовской с товарищи»{295}. Таким образом, Ивану Грозному удалось до некоторой степени сгладить эффект от неудачной осады Ревеля, предпринятой незадолго до этого его «голдовником» Магнусом при поддержке царских войск, и показать, что русский медведь еще жив, слухи о его смерти несколько преувеличены, а потому делить его шкуру преждевременно.

Сразу после нашествия, летом того же 1571 г., Иван Грозный начал обустраивать Новгород как свою временную резиденцию, более безопасную на случай нового вторжения татар, чем разрушенная Москва. Особенный размах эти работы приобрели с конца декабря 1571 г., как только царь прибыл в Новгород «на свийские немцы» и привез с собой свою казну, которую еженощно охраняли 500 стрельцов{296}. 9—10 февраля 1572 г. в Новгород была доставлена и государственная казна (450 возов). К этому времени Иван IV покинул Новгород и 5 февраля 1572 г. принял во все том же селе Братошино татарского посла Ян Болдуя (Джан Болдуя) и гонца Ян Магмета (Джан Мухаммеда). Во время этой встречи Иван вел себя уже иначе, чем в июне 1571 г. Психологический шок от майской катастрофы был уже позади, чрезвычайные меры по восстановлению обороны на юге и боеспособности армии уже дали свой первый эффект. К царю вернулось самообладание, и поэтому на приеме Иван уклонился от прямого ответа на вопрос о судьбе не только Казани, но и Астрахани. Им было высказано пожелание, что де для решения столь сложного вопроса необходимо прибытие из Крыма полномочного посольства, с которым и можно было бы обсудить все существующие между Москвой и Крымом проблемы, а не простой обмен гонцами и грамотами. С иронией царь заявил татарскому гонцу, что крымский «царь» «…не надеялся бы, что землю нашу воевал; сабля сечет временем, а если станет часто сечь, то притупеет, а иногда и острие у нее изломается». В ответ же на просьбу хана выслать ему 2000 руб. на подарки своим «царевичам» и дочерям с плохо скрываемой издевкой Грозный отписал: «Ты (т.е. Девлет-Гирей. — П.В.) в грамоте своей писал к нам (сразу после сожжения Москвы. — П.В.), что в твоих глазах казны и богатства праху уподобились, и нам вопреки твоей грамоте как можно посылать такие великие запросы? Что у нас случилось, двести рублей, то мы и послали к тебе…»{297} Свою точку зрения Иван еще раз повторил в грамотах, что были посланы с гонцом в Крым в марте 1572 г.

Понятно, что такой ответ никак не мог удовлетворить Девлет-Гирея, да тот особенно и не скрывал своих намерений вернуться и довершить поражение Ивана{298}. В Москве это прекрасно осознавали, и потому с началом весны 1572 г. военные приготовления были форсированы. Они шли по нескольким направлениям. Большое значение было уделено фортификационным работам. Прежде всего спешно возводились укрепления вокруг Москвы. Это о них писал Штаден: «…Ворота построены из бревен в виде башен, снаружи покрыты дерном и землей; между воротами проложен вал в три сажени шириной. Снаружи пред валом рванет…» Заново отстраивался сожженный татарами Новодевичий монастырь. Однако главное внимание было обращено на укрепление «берега», где должна была пройти главная линия обороны на случай нового вторжения неприятеля. Штаден писал, что «..на реке Ока более чем на 50 миль вдоль берега построили такие укрепления: рядом друг с другом вбили два частокола; один частокол стоял перед вторым, два фута в ширину и четыре фута в высоту. Землей, выкопанной от дальнего частокола, забрасывали между двух частоколов, таким образом заполняя его»{299}. Конечно, эти фортификационные сооружения вряд ли простирались вдоль всего берега на указанные Штаденом 50 с лишком миль (если речь шла о немецкой миле в 7 км, то получается, что эта «великая китайская стена» простиралась на более чем 350 км, ну а если следовать счету Герберштейна, то на 250 км, что в принципе совпадает с протяженностью берега Оки между Калугой и Коломной). Скорее всего, речь шла об укреплении берега в тех местах, где была возможна переправа татар через реку.

Эти укрепления, из-за которых стрельцы и набранные с «земли» пищальники могли расстреливать переправляющуюся вплавь через Оку неприятельскую конницу, дополнялись, судя по письму Девлет-Гирею, отправленному Ивану Грозному вскоре после разгрома татарских войск на Молодях, и наказу М.И. Воротынскому, более основательными сооружениями в местах, где через Оку имелись «перевозы»-броды («…да где в котором месте на Оке перелазы гладки и мелки, и в том месте зделать крепости, заплести плетень и чеснок побити, где в котором месте пригоже какова крепость поделать. Да и на Угре на устье, от устья вверх, до которого места пригоже, по тому же зделати крепости для перелазов», «…на берегу хворостом зделали двор да около того ров копали, и на перевозе наряды и пушки еси оставив …»{300}). Места для возведения этих полевых фортификаций были заранее присмотрены воеводами, о чем было сказано в выданном им наказе: «По Оке реке вверх и вниз розъездити бояром князю Михаилу Ивановичю, с которым воеводою пригоже, и Ивану Васильевичю (Михаил Иванович — князь М.И. Воротынский, 1-й воевода большого полка, Иван Васильевич — И.В. Меньшой Шереметев, 2-й воевода большого полка. — П.В.) по тому же, переменялся. А в ыные хместа из полков бояр и воевод отпущати боярину князю Михаилу Ивановичю, по тому же переменяяся, чтоб изо одного полку двем воеводам вдруг не ездити. А ездити Окою вниз и до Резани, а вверх и до Жиздры, до засеки (той самой, что должны были обновить и усилить князь П. Волконский и Е. Ржевский. — П.В.), и Жиздрою до коих мест надобе…».

Строительные работы, начавшиеся примерно в середине апреля 1572 г., после того, как сошло половодье, легли на плечи сотен и тысяч собранных с окрестных деревень посошных людей и ратников полков, вставших с началом весны по Оке: «А делать по Оке и по Угре тутошними людми сохами, которые сохи с обе стороны реки пришли, а в ыных местех и полковыми людми делать всеми, где что пригоже зделать, по тому промышлять и делать». По мнению П. Симеона, автора истории Серпухова, следы этих укреплений (в виде тройного ряда заостренных вверху свай) были видны на берегах Оки под Серпуховом еще в начале XIX в. К началу боевых действий работы были уже завершены{301}.

Однако укрепления бесполезны, если они не будут заняты бойцами, и потому важнейшей задачей, которую должен был решить дьяк Разрядного приказа А.Ф. Клобуков «сотоварищи»{302}, было правильное распределение тех сил, которыми располагало Русское государство накануне решающей битвы. Эту проблему приходилось решать в сложных условиях. Страна была истощена многолетней войной — по существу, с того момента, как Иван IV начал свою казанскую эпопею, Россия мира не знала. Изыскать людей, лошадей (кстати, а ведь именно с лошадями, и именно сейчас, и должны были возникнуть определенные проблемы — ведь в 1550-х — начале 1560-х гг., пока ногайским бием был Исмаил, ногаи исправно поставляли в Россию тысячи коней. Но после смерти Исмаила его сын Дин-Ахмад перешел на сторону крымцев. С этого момента ногайский источник конского ремонта для русского войска можно было исключить), деньги, провиант, фураж — одним словом, все, что необходимо для ведения войны, с каждым годом становилось все сложнее и сложнее. А в 1572 г. к этому всему добавились еще и последствия нашествия татар в предыдущем году, засухи, голода и пришедшего вслед за ними морового поветрия (чумы?), что опустошало Русскую землю в предыдущем году и которое не прекратилось и в 1572 г.{303}

Однако, пожалуй, даже не это было самой главной трудностью, с которой столкнулись дьяки Разрядного приказа. В 1572 г. Русское государство снова оказалось в ситуации, когда войну приходилось вести сразу на нескольких фронтах, а именно на северо-западном, против Швеции, и, естественно, на южном, крымском. К счастью для Ивана IV и дьяков Разрядного приказа, заключенное с таким трудом перемирие с Речью Посполитой было ратифицировано Сигизмундом II в 1571 г. и, несмотря на всю неустойчивость отношений между двумя государствами, продолжало действовать. Тем не менее положение России оставалось сложным. Война со Швецией, вступившая в новую фазу в конце 1571 г., была всего лишь отложена до Троицына дня 1572 г., т.е. до 25 мая, когда Иван ожидал в Новгороде шведских послов с ответом на его требования к королю Швеции Иоганну III. Ну а поскольку война была отложена, следовательно, необходимо было выделить достаточно крупный контингент войск для ее продолжения в том случае, если перемирие, установленное Иваном Грозным в одностороннем порядке, будет прервано. Добавим к этому, что неспокойно было и в Поволжье{304}.

Таким образом, в кампанию 1572 г. Русское государств вступало, имея два фронта — северо-западный, шведский, и южный, крымский, и, исходя из этого, Разрядный приказ и должен был планировать действия русского войска и распределять имевшиеся силы.

Мобилизация ратников и посохи для наступающей новой поры военной активности началась, судя по всему, еще в конце 1571 — начале 1572 г. Во всяком случае, в новгородских летописях отмечено, что 11 февраля 1572 г. государь приказал «по всем манастырем Новгородцким слуги монастырьские ставити, с лошедми и с пансыри, со всем запасом, к Москве, на службу…». Здесь же сохранилось и интересное свидетельство о наборе посохи для нужд наряда:«… на Волхов на берег провадили к судну на лодии казаки Навгороцкые, своих дворов с улицы; а давали казаком на день по пяти денег и по два алтына везти было тот наряд в Псков…» Т.е. получается, что сами новгородцы не горели желанием поучаствовать в государевом деле, а нанимали «казаков», вольных, гулящих людей, согласных подзаработать. Примерно в конце февраля — начале марта 1572 г. в Разрядном приказе была завершена основная работа и над составлением разрядов на кампанию — так, роспись «берегового» разряда была передана назначенному командующим этой группировкой боярину князю М.И. Воротынскому 22 марта 1572 г.{305}

Прежде всего охарактеризуем разряд «похода государя царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии и сына его царевича князь Ивана Ивановича, как ходили на свое дело и на земское в свою отчину в Великий Новгород, а из Новагорода итить на Свийские немцы». Анализ этой росписи представляется чрезвычайно важным для общего понимания стратегической обстановки и планом русского командования и самого Ивана Грозного на лето 1572 г. Для начала отметим, что бытует мнение, разделяемое рядом историков, например В.П. Загоровским, что на Оке в преддверии нашествия были сосредоточены практически все русские силы{306}. Однако те, кто так считает, почему-то забывают о мощной армии, что была сосредоточена весной 1572 г. в Новгороде.

Далее обращает на себя внимание устранение Ивана Грозного от прямого руководства войсками на Оке. Уехав в далекий Новгород, куда он прибыл 1 июня 1572 г., царь фактически развязал руки Воротынскому, предоставив ему возможность действовать сообразно обстоятельствам. По этому поводу вспоминаются слова прусского военного теоретика и военачальника Г. фон Мольтке-старшего. Он писал, что «…самым несчастным полководцем, однако, является тот, который имеет над собой еще контроль, куда он должен давать отчет каждый день, каждый час о своих предположениях, планах и намерениях. При такой системе должна разбиваться всякая самостоятельность, всякое быстрое решение, всякий смелый риск, без которых нельзя вести ни одной войны. Только один человек может принять смелое решение. Издали опасно давать даже хорошие приказания. Если при армии нет высшей военной власти, то полководец должен иметь полную свободу действий… Поэтому раз война объявлена, главнокомандующему должна быть дана полная свобода действовать по собственному его усмотрению…». Покинув Москву, Иван предоставил Воротынскому эту самую полную свободу действий, возможность принимать самостоятельные решения, сообразуясь с изменяющейся обстановкой{307}.

Продолжим наш «перебор людишек». Для «Свийского» похода к началу лета 1572 г. на северо-западе была собрана достаточно крупная рать. Согласно разрядным записям, она состояла из 3 полков — большого, передового и сторожевого: «…В большом полку быть государю царю и великому князю Ивану Васильевичи) всеа Русии, а с ним сын его государев царевичъ князь Иван Иванович, да за государем в полку царевичъ Михайло Кайбулович. Дворовые воеводы князь Федор Михайловичь Трубецкой да Малюта Лукьянов сын Скуратов. В передовом полку воеводы князь Петр Тутаевичь Шейдяков, да князь Василей Юрьевичь Голицын, да Замятия Иванович Сабуров; да в передовом же полку Иль Мурза Исупов. В сторожевом полку бояре и воеводы князь Иван Федорович Мстисловской, да Михайло Яковлевич Морозов, да воевода Иван Дмитреевичь Плещеев Колотка; да в сторожевом же полку царь Будалей…» Еще два воеводы были посланы «по ореховским вестям» на усиление гарнизона Орешка. Новгородские летописи также сообщают, что к концу весны 1572 г. в Новгороде были собраны «изо всих городов» «стрелцы великого князя», а также «государские козаки». К ним, безусловно, необходимо добавить опричных стрельцов, которые сопровождали Ивана Грозного (в знаменитом Новгородском походе их было, по сообщению летописи, 1500 чел.). Кроме того, не стоит забывать еще и о том, что касимовскому «царю» Саин-Булату было приказано в начале 1572 г., по возвращении из набега на Финляндию, «с своим двором жить в Великий Новгород и быть в Новегороде и дожидатись государя…», равно как и собранные в декабре 1571 г. князьями В.В. Тюфякиным и Г.Ф. Мещерским «казанские князья, и тотары, и черемиса, и мордва» тоже вряд ли были отпущены Иваном домой.

Одним словом, если попытаться сопоставить отрывочные сведения о численности собравшихся в Новгороде ратных людей с теми сведениями, что остались, к примеру, от полоцкого похода и похода в Ливонию в 1577 г., то можно предположить, что к началу лета 1572 г. в Новгороде вполне могло собраться до 8 тыс. пехоты (стрельцов и казаков) и до 5 тыс. татар, мордвы и черемисов. К ним можно добавить еще и порядка 5 тыс. детей боярских «розных городов». Тогда вместе с нарядом и послужильцами детей боярских в Новгороде и его окрестностях к приезду туда государя вполне могло находиться до 30 тыс. ратных людей{308}. Что и говорить, сила более чем достаточная для того, чтобы возобновить «бранную лютость» и «обратить» царский гнев на «землю Свейскую».

Однако на «берегу», судя по всему, к началу лета 1572 г. была собрана еще более значительная рать. Для характеристики ее и планов русского командования обратимся к разрядным записям и к немногочисленным сохранившимся документам Разрядного приказа.

Прежде всего, внимательно перечитаем и попытаемся проанализировать план ведения кампании, который, безо всякого преувеличения, сохранился чудом и позволяет составить полное представление о замыслах Ивана Грозного и его воевод. Этот план подробнейшим образом был изложен в наказе воеводе боярину князю М.И. Воротынскому «с товарыщи».

В наказе были рассмотрены следующие варианты действий русской рати. В Москве не сомневались в том, что главной целью готовящегося похода Девлет-Гирея будет Москва, однако какую дорогу он выберет, было неясно. Если крымский «царь» снова, как и в прошлом году, «Оку вверху перелезет, а пойдет на Волхов старою дорогою», «на прямое дело, а не для войны», то «плавная» рать из набранных на Вятке ратных людей вместе с наемными конными «польскими» казаками-пищальниками должна была спешно выдвинуться к Жиздре. Здесь они, встав «в крепких местах», сдерживали бы неприятеля, пытающегося переправиться через реку, до подхода главных сил. Последним же предписывалось наказом «…по тем вестем со всеми людми и с нарядом идти х Колуге, да будет мочь иметь, чтоб дал Бог поспешити на Жиздру со всеми людми. И бояром и воеводам спешить к Жиздре, а, у Жиздры став, промышлять со царем царя и великого князя делом, чтоб дал Бог не перепустити за Жиздру царя. А будет царь перелезет Жиздру, а пойдет к Угре, и бояром и воеводам стати со всеми людми на реке на Угре…». При этом составители наказа неоднократно подчеркивали, чтобы воеводы ни в коем случае не стремились «на походе со царем на полех без крепостей однолично не сходитися», берегли наряд и пехоту и выбирали место сражения таким образом, чтобы стрельцы успевали «поиззакопатися по крепким местом»{309}.

В качестве второго варианта действий была изучена возможность наступления хана непосредственно на Москву, кратчайшим путем,«… к реке к Оке прямо меж Колуги и Олексина, или меж Олексина и Серпухова, или меж Серпухова и Коширы, или меж Коширы и Коломны». И снова «плавная» рать и «польские» казаки должны будут поспешать к месту предполагаемой переправы неприятеля с тем, чтобы помешать ему беспрепятственно «перелезть» через Оку. Основные же силы в это время выдвигались бы к месту выхода татар к Оке. И опять в наказе было прописано «накрепко»: «…как у реки станут против царя, а будет в ыном месте люди иные перелезут, и у бояр бы и у воевод, что было заранее розписано, которым пешим людем с пищальми и конным стояти против тех людей, которые учнут за рекою стоять, а ещо не перелезут; и которым полком от тех людей стояти и береженье держать, которые в ыном месте перелезут, чтоб, приговоря про то заранее, розписати, чтобы в то время ведал, кому где промышляти». Т.е. воеводы должны были заранее попытаться предусмотреть возможные варианты действий неприятеля, обдумать контрмеры и довести их до начальных людей с тем, чтобы «всякий воин знал свой маневр».

Рассматривался в Разрядном приказе и случай, если татары попытаются форсировать Оку под Рязанью и выйти к Коломне по левому берегу реки. Тогда воеводам предписывалось «итти убережною дорогою, да выбрати крепкое место, да тут стати от реки до лесу и на лесу крепости поделати, да тут полки стати, чтоб, царя из крепких мест на поле не выпущая, его встретить, чтобы стрельцы и с казаки с пищальми в крепком месте при лесе стать и крепости наряду и стрельцом поделати, где какова пригоже, посмотря по месту, и промышляти государевым и земским делом со царем, сколько Бог помочи подаст».

Наконец, не исключался и такой вариант действий крымского «царя» и его «царевичей», когда они откажутся идти по уже известному маршруту к Москве, а направятся восточнее столицы, во владимирские земли. Они давно, еще со времен нашествия Мухаммед-Гирея I в 1521 г., не подвергались неприятельским вторжениям, и в случае успеха татары могли рассчитывать на богатую добычу и большой полон. В таком случае наказом предписывалось «бояром и воеводам итти к Володимерю да ко Клязме, под Володимерем или где пригоже царя и великого князя делом и земским промышляти со царем». Однако действовать они должны были осторожно и аккуратно, в особенности опасаясь того, что неприятель предпримет попытку ввести русское командование в заблуждение, вынудить его бросить свои полки с «берега» на северо-восток, и тогда «царь» главными силами прорвет оборонительный рубеж по Оке. Особенно подчеркивалась составителями наказа значимость хорошо налаженной системы дальней разведки. И если «…от станиц вести полные будут, что перелезет царь Дон со всеми людми с крымской стороны на нагайскую сторону, а пойдет к Шацкому к Мещерской украине, и тогды самим итти к Володимерю, а, по вестем смотря, и из Володимеря итти. А в судех Окою вятчан и казаков польских с ручницами з головами тогда отпустити под царя. А волети на перевозех на Оке и в крепких местах в лесех на царя приходить, смотря по тамошнему делу».

На всякий случай в Разрядном приказе предусмотрели и такой поворот событий, когда хан решит не идти на Москву, а «перелезчи реку, войну розпустит или заречные места тульские и резанские и олексинские и козельские учнет воевати». В таком случае воеводы должны были, по замыслу авторов плана, «голов с людми посылати и стрельцов и казаков с пищальми и резвых людей неметцких посылати, а, смотря по делу, и самим делом царя и великого князя промышляти и на крымские люди приходити». Одним словом, воеводы должны были приложить все возможные усилия для того, чтобы хан не смог угнать в Крым захваченный полон, а его «полки» понесли бы как можно большие потери во время «войны» и последующего отхода в Поле.

Обращает на себя внимание настойчивые требования составителей наказа к воеводам, чтобы те заблаговременно, до начала боевых действий, провели рекогносцировку будущего театра военых действий, выбрали «крепкие места», заранее договорились о совместных действиях между собой, и, «высмотря и приговори, полки поставити и как, приговоря, какую крепость учинити у наряду и у стрельцов у пеших людей, да то все заранее иззаписати да потому в приход царев где полком стати, таковы места себе и прибирати и крепость такову по приговору зделати у наряду у пеших людей». То же самое было сказано и относительно обозакоша: «А с кошем голов дву добрых крепких учинится, а поставити б их в крепком месте и стрельцов и казаков с пищальми в кошю оставити сколько пригоже, чтоб полк кошовой был особно; только бы стояли в крепком месте»{310}.

И еще одно представляющееся чрезвычайно важным наблюдение, которое можно получить при внимательном анализе наказа. Понимая, что с началом боевых действий численное превосходство при любом раскладе будет за неприятелем (о том, что около 30 тыс. ратных людей пришлось выделить для войны со шведами и надежд на то, что они смогут принять участие в борьбе с татарами летом 1572 г., практически не было, мы уже писали выше), русское командование решило сделать ставку на качественное превосходство русской рати над татарской. Красной нитью через весь текст наказа проходит одна и та же мысль — успех будет достигнут только в том случае, если вооруженная огнестрельным оружием пехота, наряд и конница будут тесно взаимодействовать на поле боя, а воеводы сумеют по максимуму использовать те несомненные преимущества, которые давали русским массированное использование огнестрельного оружия и полевой фортификации.

Вернемся обратно к плану кампании. Рассмотренные варианты действий противника повлияли на расстановку полков на «берегу». Прежде всего необходимо отметить, что учитывая общую неблагоприятную обстановку, в Разрядном приказе отказались от мысли встретить противника за «рекой», опираясь на Тулу и другие крепости южнее Оки. Опыта таких действий было немного, да и ставки в игре были слишком высоки, чтобы позволить рисковать принять бой в местности, где «крепких» мест было явно недостаточно. Как справедливо отмечал В.П. Загоровский, «…все было подчинено обороне центра страны, в первую очередь — Москвы»{311}. Поэтому большая часть ратных людей с «украйны» должна была «по вестям» идти во главе со своими воеводами «в сход» с полками на «берегу». В большой полк «з Дедилова воевода князь Ондрей Дмитреевич Палецкой, из Донкова князь Юрьи Курлятев», в полк правой руки «с Орла воевода Василей Колычов», в передовой полк — «из Новосили воевода князь Михайло Юрьев сын Лыков». Тем не менее города и крепости в полосе предполагаемого действия вражеских сил заблаговременно приводились в боевую готовность: «осады все на Коломне, в Серпухове, в Колуге, на Резани, на Туле, в Козельску и во всех городех украинных людей по вестем заранья в осады собрать однолично. А Коширской уезд собрати в осаду на Коломну да в Серпухов, кому где ближе. А во все городы осадчиков послати ранее с того же сроку з Благове-щеньева дни (т.е. к 25 марта. — П.В.), чтоб везде осады были устроены и собраны и розписаны заранее; не тогды б осадчиков посылать и в осады збирать, как царь придет, собрати б их заранее (выделено мной. — П.В.)…»{312}

Главные силы русской рати, что должны были принять на себя основной удар неприятеля, включали в себя 5 полков — большой, правой руки, передовой, сторожевой и левой руки. К 23 марта («пятое воскресенье Великого поста») ратные люди «береговой» рати должны были собраться «на Коломне и меж Коломны и до Коширы». Здесь полки лично проинспектировал Иван Грозный. «И тово же лета смотр был у государя ево государевым людям на Коломне апреля в… день бояром и дворяном и детем боярским дворовым и городовым конской и их даточным людям, хто что дал государю в полк людей. И после смотру, собрався с людьми бояром и воеводам, велел государь итти и стоять на берегу по местом …»{313} По нашему мнению, это произошло во 2-й половине апреля 1572 г. Государев смотр, когда Иван Грозный лично проинспектировал свои полки на «берегу», состоялся, скорее всего, после Пасхи, которая в 1572 г. пришлась на 6 апреля, т.е. не раньше 9—10 апреля, но и не позднее 24 апреля, так как уже 28 апреля Иван был в Москве, где состоялся церковный собор, в повестку дня которого входил и вопрос о четвертом браке царя.

После смотра полки должны были выдвинуться в назначенные им, согласно составленной в Разрядном приказе диспозиции, места. Большой полк вставал в Серпухове, правой руки в Тарусе, передовой в Калуге, сторожевой в Кашире и левой руки на Лопасне{314}. Большой полк в качестве усиления получал также наряд и знаменитый «гуляй-город»: «В большом же полку воеводы у наряду князь Семен Иванов сын Коркодинов да князь Захарей Сугорской; у города у гуляя были они же…» О «гуляй-городе» сохранилось несколько описаний. Так, польский ротмистр Н. Мархоцкий, встречавшийся с ним во время боев под Москвой во время Смуты, вспоминал, что «гуляй-городы представляют собой поставленные на возы дубовые щиты, крепкие и широкие, наподобие столов; в щитах для стрельцов проделаны дыры, как в ограде…»{315}.

В этом порядке русское войско и ожидало нашествия. При анализе диспозиции полков «на берегу» стоит обратить внимание на следующее. Прежде всего, это чрезвычайно растянутый характер их расположения — от Калуги до Каширы (по прямой — немногим менее 150 км, реально — много больше). Это создавало серьезные проблемы в управлении всей группировкой и налагало большую ответственность на воевод, командовавших отдельными полками, которым приходилось принимать решения на свой страх и риск. Кроме того, концентрация полков на направлении главного удара противника была затруднена, и поэтому приобретала огромное значение разведка. Чем раньше будет обнаружен неприятель, чем раньше станет возможным более или менее точно определить его намерения, тем больше времени будет у русских воевод для принятия адекватных ответных мер. Этим и объясняется то внимание, с которым при составлении наказа отнеслись в Разрядном приказе к проблемам изучения и подготовки будущего театра военных действий, организации взаимодействия полков и разведки в Поле, что было отмечено выше. Вместе с тем три полка из пяти находились достаточно близко друг от друга. Речь идет о полках большом, что был в Серпухове, левой руки, что встал, очевидно, близ места впадения Лопасни в Оку, сторожевой — в Кашире (их разделяло по 25—30 км вдоль левого берега реки, т.е. несколько часов скорого марша). Можно предположить, что, пытаясь представить наиболее вероятный вариант действия Девлет-Гирея, в Москве пришли к выводу, что «царь» все-таки будет пытаться, скорее всего, прорваться именно на центральном, серпуховском, направлении, и потому преднамеренно усилили именно этот участок оборонительной линии по «берегу».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.