Глава 5 Генезис большевизма Между двумя революциями

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 5

Генезис большевизма

Между двумя революциями

1907 год — это не просто окончание первой революции в России, не только начало кризиса в революционном движении. Это еще и глубокий духовный кризис «образованного» общества, имевшего случай наглядно увидеть, что представляет собой революция в реальности, а не в книжках. У многих эта реальность вызвала отторжение былых идеалов. В конце концов, в России появилось что- то похожее на парламент, возникли бесцензурные газеты, легальные политические партии. А возможно ли в России добиться чего-то большего? Отток интеллигенции из революционных партий увлек с собой и многих из тех интеллигентов, которые стояли у истоков социал-демократи- ческого и неонароднического движения. Большевистская партия не была исключением. Большевики 1907 года — это преимущественно практики, интеллигенты-теорети- ки и публицисты составляют явное меньшинство. В российской части партии остались только те интеллигенты, которые изначально были пропитаны духом нонконформизма и революционного максимализма, и именно эти интеллигенты звали к продолжению борьбы.

Уже поведение социал-демократической фракции во Второй думе сильно разочаровало многих старых большевиков. Поведение социал-демократов в Третьей думе вызвало еще более сильные негативные эмоции. Часть большевиков во главе со Ст. Вольским (А.Н. Соколовым) составила группу, выступающую за отзыв социал-демократических депутатов из Думы («отзовисты»). Ст. Вольский, исполнявший в 1908 году обязанности секретаря Московского Областного Бюро партии, пользовался большим авторитетом в партийных организациях Центрального промышленного района, поэтому в этих организациях течение «отзовизма» получило широкое распространение.

Другая группа большевиков восприняла лозунги Г.А. Алексинского и А.А. Богданова, призывавших ультимативно добиваться от социал-демократической фракции подчинения партийной дисциплине («ультиматисты»).

В ноябре 1907года Большевистский Центр принимает решение перебазировать редакцию «Пролетария» в Европу. Входящие в состав редакции Ленин, Богданов и Дуб- ровинский в декабре один за другим покидают Россию и в январе 1908 года появляются в Швейцарии. Формально РСДРП продолжает оставаться единой партией с единым ЦК. Но формальность этого единства постепенно превращается в серьезную проблему, стимулируя кризис внутри российской социал-демократии. В России — массовые аресты, единой тактики нет, взгляды на многие вопросы — диаметрально противоположны. Чтобы поддерживать связь между членами ЦК, находящимися в эмиграции, и членами ЦК, работающими в России, в 1908 году создается Заграничное Бюро Центрального Комитета. Социал-демократические заграничные группы (в которых доминируют меньшевики) признаются «группами содействия РСДРП».

Ленин находится почти в полной изоляции, рядом лишь Дубровинский и Каменев. Зиновьев в марте 1908 года арестован в России. Все более и более усиливаются расхождения с Богдановым и его сторонниками, но тактические взгляды Богданова (в отличие от философских) находят поддержку среди все большего числа большевиков.

В это же время в газете «Голос социал-демократа» (№ 8–9) один из идейных лидеров меньшевизма Ф.И. Дан выступает против восстановления нелегальных партийных структур. Московская группа меньшевиков во главе с Лариным и Череваниным призывает к ликвидации партии вообще, заявляя, что партия есть анахронизм. Так возникает чисто меньшевистское течение «ликвидаторов». Попытка ЦК распустить Заграничное Центральное Бюро приводит к обособлению меньшевиков, которые отказываются подчиняться Центральному Комитету, избранному на пятом съезде, и проводят в начале декабря 1908 года в Базеле съезд «заграничных групп содействия». В ответ на это ЦК (по инициативе Ленина и его группы) собирает 21 декабря 1908 года «пятую всероссийскую конференцию» в Париже.

Но борьба внутри большевистской фракции началась гораздо раньше. Еще в январе 1908 года в печати и на публичных рефератах началась полемика между Плехановым и Богдановым в области эпистемологии. Редакционная коллегия «Пролетария» своим решением от 11 февраля 1908 занимает в этих дебатах позицию нейтралитета.

Ленин до определенного момента также воздерживается от публичных нападок на философские взгляды Богданова, но после знакомства с вышедшим в начале 1908 года сборником «Очерки по философии марксизма» приходит в негодование и начинает подготовку собственного ответа на «подрыв философских основ марксизма». В письмах однопартийцам он дает волю своим эмоциям, заявляя, что взгляды Богданова есть левый оппортунизм, а взгляды большинства авторов сборника (имелись в виду прежде всего Луначарский и Базаров) — смесь бердяевщины и поповщины.

Однако надо заметить, что до осени 1908 года в большевистской партии влияние Богданова и его сторонников было весьма ощутимо. Отзовисты и ультиматисты слились в единое течение, провозгласив себя «подлинными большевиками». Ленин примерно до сентября 1908 года находится «в обороне». Он оказывается чужим внутри своей собственной фракции, но сохраняет контроль над редакцией «Пролетария», где сумел привлечь на свою сторону Дубровинского и изолировать Богданова, введя, фактически, цензуру на статьи Богданова и его сторонников.

Между 10 и 17 апреля 1908 года Ленин и его оппоненты (Богданов, Базаров, Луначарский, Горький) встретились на острове Капри, где в то время проживал М. Горький, в попытке найти какой-то компромисс. Но компромисса достичь не удалось. Ленин предпринимает экскурс в область философии и в течение года пишет свою знаменитую книгу «Материализм и эмпириокритицизм».

Философские и тактические расхождения дополняются конфликтом на финансовой почве. В этом конфликте одну из ведущих ролей играл другой оппонент Ленина — Л.Б. Красин, также не принявший переход к «думской» тактике. Красин в течение всех лет революции возглавлял военно-техническое бюро, и в этом качестве проявил себя как искусный организатор боевой работы партии. Кроме того, с определенного момента он превратился и в главного финансиста партии, т. к. все «экспроприации» проводились подчиненными ему боевиками (хотя официальным казначеем партии с 1907 года был В.Л. Шанцер). В полемике между «отзовистами-ультиматистами» и ленинцами Красин примкнул к первым. Он же постарался, чтобы деньги от экспроприаций попадали в первую очередь тем, кто пытался продолжать борьбу. Ленин и его сторонники предъявляли свои права на эти деньги. Речь шла о весьма крупных суммах, полученных в ходе знаменитой экспроприации в Тифлисе, проведенной группой Камо в июне 1907 года, а также о не менее знаменитом наследстве Н.П. Шмита, племянника известного промышленника С.Т. Морозова.

В ноябре 1907 года берлинской полицией был арестован руководивший тифлисской «операцией» Камо (С.А. Тер-Петросян). В январе 1908 года при попытке одновременного размена 500-рублевых купюр, похищенных из Тифлисского казначейства и переправленных в Европу, в банках Берлина, Мюнхена, Стокгольма, Парижа и Цюриха были задержаны большевистские агенты. (Это был результат работы тайного осведомителя охранки Житомирского, являвшегося видной фигурой среди эмигрантов-болыиеви- ков, близких к Ленину.) Поскольку речь шла об экспроприации, проведенной уже после запрета, наложенного на «эксы» решением Пятого съезда, меньшевики подняли скандал. Действия большевистских боевиков дискредитировали российскую социал-демократию в целом, ибо формально РСДРП была единой. В европейских странах начались аресты эмигрантов, хотя большинство из них к деятельности боевых групп не имело никакого отношения (в частности, в январе 1908 года был арестован Н.А. Семашко). В это же время немецким социал-демократам становится известно о намерении Красина печатать в Германии фальшивые русские деньги. Этот скандал сделал положение большевиков еще более уязвимым. Сам Красин появился в Европе в апреле 1908 года, когда отношения между Лениным и Богдановым были уже на грани разрыва. Красин становится на сторону Богданова, отстаивая продолжение партизанской борьбы и высказывая большие сомнения в целесообразности участия в думских играх. Красин был полноправным членом Большевистского Центра, и его поддержка на какое-то время укрепила позиции Богданова. В самой России с мая 1908 года Мартын Лядов и Ст. Вольский развернули кампанию за созыв сепаратного большевистского съезда (или конференции) одновременно с общепартийным съездом. В письме В.В. Воровскому от 18 июня 1908 года Ленин писал: «…Надвигается раскол с Богдановым, истинная причина — обида на резкую критику на рефератах (отнюдь не в редакции) его философских взглядов… Дело разразится быстро. Драка на ближайшей конференции неизбежна. Раскол весьма вероятен. Я выйду из фракции, как только линия «левого» и истинного «бойкотизма» возьмет верх». Само содержание письма говорит о том, насколько Ленин был не уверен в своих возможностях противостоять «левому большевизму».

Однако в августе ситуация резко меняется. Богданов по указанным зыше причинам не проявил особой решимости возглавить большевистскую фракцию. Некоторые исследователи объясняют это опасением нового раскола партии в тот момент* когда усилились нападки на ЦК (считавшегося большевистским) со стороны ликвидаторов. Богданов выходит из редакционной коллегии «Пролетария» (его место занимает Шанцер). Красин и Богданов отлучены от партийных финансов. Сформирована новая «финансовая комиссия» БЦ, в которой теперь преобладают сторонники Ленина. Декабрьская конференция 1908 года принимает резолюции с осуждением как ликвидаторства, так и отзовизма и ультиматизма. В феврале 1909 года на заседании Большевистского Центра Богданов и Красин были обвинены в присвоении партийных денег и в клевете. БЦ принимает жесткие меры против тех большевистских организаций (в основном в Петербурге и Центральном промышленном районе), где идеи отзовизма пользуются большой популярностью. Их просто лишают финансовых дотаций. В июне 1909 года Богданов был удален из расширенной редакции «Пролетария», что было тождественно исключению из Большевистского Центра. Также были удалены из расширенной редакции «Пролетария» Л.Б. Красин, В.Л. Шанцер и М.Н. Покровский. Нельзя не заметить, что это вызвало протесты даже среди очень близких к Ленину большевиков. Например, в письме тов. «Филиппа» (Ш.И. Голощекина) Г.Е. Зиновьеву от 25 июля 1909 года было заявлено: «Резкая кампания против «впередовцев» (отзовистов, ультиматистов) является «формально незаконной» и «практически вредной», т. к. настроение, которое мы можем назвать отзовистским… есть просто настроение широких масс».

Несколько ранее этого события, в апреле того же года выходит из печати ленинский труд «Материализм и эмпириокритицизм», посвященный критике философских взглядов Богданова и его сторонников (прежде всего, Базарова и Луначарского).

Надо особо отметить, что тактические взгляды «левых большевиков», призывающих к продолжению боевых действий против царизма, самым удивительным образом никак не коррелировались с их философскими взглядами, хотя и те, и другие в значительной мере были реакцией на неудачу первой русской революции. Хотя богданов- ская теория эмпириомонизма стала складываться еще накануне революции, законченный вид она приобрела лишь к 1907 году. Богданов и его сторонники заявили о теоретической слабости плехановской интерпретации марксизма, которую в основных чертах воспринял и большевизм. Ленин никогда не отказывался от общих положений этой интерпретации, обвиняя Плеханова лишь в «тактическом оппортунизме». Но вера в поступательное движение Истории, общественный прогресс, необходимость и историческую предопределенность появления буржуазно-демократической республики, историческое предназначение рабочего класса — было общим и у Плеханова, и у Ленина. Общим было и использование в своих работах абсолютизированных категорий, правда, у Ленина это были категории социально-политического и политэкономического характера, а Плеханов позволял себе углубляться и в философию. Считая Плеханова центральной фигурой российской социал-демократии, несущей ответственность за теоретическое содержание ее идеологических постулатов, сторонники Богданова весь огонь критики направили именно по этой цели. Однако их критика слабых мест плехановской интерпретации марксизма была слишком односторонней, ориентированной на позитивизм Маха и Авенариуса.

Сборник «Очерки по философии марксизма» открывался статьей В. Базарова «Мистицизм и реализм нашего времени», в которой прямо говорилось, что плехановская мысль склонна абсолютизировать некоторые абстрактные категории, в частности категорию «материя». Вульгарный материализм восемнадцатого века, в котором данная категория выступала в роли реальности эмпирического мира, уже отжил свое. Наука вышла на новые рубежи, раздвинув рамки представлений человека о неорганической природе и показав относительность представлений восемнадцатого века о «материи». Однако плехановские теоретические построения базируются именно на этом философском хламе. Базаров считает это проявлением религиозного мышления. Вообще говоря, добавим от себя, присутствие в любой теории некоторых «абсолютных» истин придает данной теории метафизический характер. Просто «Бог» спрятан за метафизикой понятий. По мнению Базарова, реален лишь позитивный опыт. Говоря о категориях «пространство» и «время», Базаров констатирует, что «пространство» и «время» не «созерцания», а понятия, поэтому не приходится говорить об их априорности. Человек сам конструирует свой мир, исходя из своего и общечеловеческого опыта. «Строй понятий с величайшей точностью «отражает» строй общества», — замечает Базаров. Человечество сковано в своем развитии господством частной собственности. Уничтожение фетиша собственности создает предпосылки для свободы коллективного творчества, способного изменять мир.

«Между материализмом Маркса и Энгельса и материализмом Плеханова, — заявляет Базаров, — дистанция огромного размера. Материализм Маркса и Энгельса строго реалистичен, — материализм Плеханова иерогли- фичен»1. Иными словами, для обоснования своих философских взглядов Плеханов использует понятия-симво- лы, чисто умозрительные категории, не пытаясь выявить их соотносимости с реальностью. Ленин в данной статье, разумеется, не упоминается, ибо никаких философ-

ских работ у Ленина в ту пору не было. Но вполне логично было бы экстраполировать критическое отношение к «абсолютным истинам» и на теоретические работы Ленина, т. к. его также отличала страсть к использованию в своих работах абсолютизированных категорий — «рабочий класс», «классовая борьба», «классовое сознание», «диктатура пролетариата» и др. В работах Ленина эти категории часто наделяются самодостаточностью, которой они в реальности не обладали и не могли обладать. Однако ни Богданов, ни кто-либо из его сторонников не подвергают сомнению абсолютизированный смысл этих категорий. Логика левого большевизма использует тот же понятийный аппарат, что и большевизм ленинский. Сомнению подвергаются лишь качественные характеристики «рабочего класса», «думская тактика» и предопределенность результатов классовой борьбы («исторический фатализм», по определению Богданова), а критика в основном направлена на авторитарный стиль руководства партийных вождей.

Не меньший интерес представляет и статья Богданова «Страна идолов и философия марксизма». В этой статье Богданов интуитивно приблизился к проблеме отчуждения, той самой, которую исследовал Маркс в своих «Экономико-философских рукописях 1844 года» (в ту пору еще не опубликованных, а потому никому не известных). Используя термин, позаимствованный у Бэкона, Богданов заявляет: «Вся экономическая жизнь современного человечества насквозь проникнута фетишизмом меновой стоимости, который трудовые отношения людей воспринимает как свойства вещей. Вся правовая и нравственная жизнь протекает под действием идолов — юридических и этических норм, которые представляются людям не как выражение их собственных реальных отношений, но как независимые от них силы, оказывающие давление на людей и требующие себе повиновения. Даже в области познания природы ее законы большинством людей понимаются не как реальные отношения вещей, но как самостоятельные реальности, управляющие миром, реальности, которым подчиняются вещи и люди. Многобожие не умерло, — оно только обескровилось и потускнело, из яркой религиозной формы перешло в бледную метафизическую»[242]. Однако сама проблема отчуждения не была воспринята Богдановым, ибо он озабочен другим. Он поднимает бунт против Абсолютного: «Абсолютное — это последнее обобщение всех идолов познания»[243]. Богданов предлагает свое решение проблемы — накопление опыта на базе практического исследования. И это касается как естественных наук, так и общественных отношений. Здесь Богданов, возможно даже неосознанно для себя, замахивается на принцип причинно-следственных связей, подставляя вместо «классовых интересов» формы мышления, возникающие из определенных производственных отношений. Действительно, классовые интересы предполагают внутреннее единство класса, но опыт революции показал, что это не более чем иллюзия. Заслуга Богданова в том, что он увидел действительную проблему, реальное слабое место в плехановской интерпретации марксизма (которую, повторим еще раз, воспринял в общих чертах и Ленин). Однако его собственный ответ на поставленные вопросы более чем проблематичен. В дальнейшем Богданов, восстав против Абсолютного, создает свой собственный абсолют. Он ставит задачей большевизма изменение сознания пролетариата, для чего, собственно, и потребовалась пролетарская культура. Но изменение сознания Богданов мыслит в позитивистском ключе, в качестве механизма изменения сознания рассматривается крупное машинное производство, а моделью «пролетарской культуры» Богданов считает отношения между рабочими, складывающиеся в процессе трудовой практики. Богданов считает, что именно в рамках коллективного труда рождаются от: ю- шения солидарности и взаимопонимания, на основе которых можно строить новую этику межчеловеческих отношений. Сделать поведение людей социальным не через принуждение «диктатуры пролетариата», а через духовную эволюцию самого пролетариата — вот сверхзадача, поставленная Богдановым.

Ютта Шеррер, одна из наиболее вдумчивых исследовательниц творчества Богданова, особо подчеркивает, что пролетарская культура — по Богданову — включает в себя всю каждодневную практику пролетариата, его быт и жизнь в обществе. Семейная жизнь, по мнению Богданова, не может быть частным делом для социалистов. «Даже в семье политически сознательных и активных трудящихся сохраняются пережитки варварства, такие, как полная зависимость женщины от мужчины, слепое повиновение детей родителям. Товарищеский дух солидарности, лежащий в основе трудовых отношений между рабочими на производстве, должен проникнуть также и в рабочую семью в качестве социалистического сознания».

Таким образом, Богданов апеллирует к самодеятельности масс, что противоречит ленинской идее элитарной рабочей партии, являющейся авангардом (и, в определенной степени, системообразующим элементом) рабочего класса. Более того, он ставит знак равенства между идеологией и пролетарской культурой, пытаясь создать теорию функциональной зависимости идеологии от социальной структуры. Вот основные идеи Богданова в изложении Ютты Шеррер: «По сравнению с экономической жизнью идеология играет далеко не второстепенную роль: «надстройка» — это не просто прямое и необходимое следствие «базиса», а «орудие организации общества, производства, классов и вообще всяких общественных сил и элементов, без которых эта организация невозможна…

В более общих терминах, идеология есть общественное сознание людей, служащее им для организации собственной жизни… Развитие классового сознания равнозначно организации классовых сил».

Богданов создает весьма примитивную модель идеологии коллективизма, отрицая за индивидом право на какой-нибудь авторитет в области мышления. Из одной крайности он бросается в другую. Классовое сознание (равнозначное классовой идеологии) превращается в универсум, определяющий направление жизни. Восстав против спрятавшегося Бога, Богданов создает нового. Весьма спорна и оценка машинного труда как творческого, особенно если мы вспомним, что представляет собой труд рабочего у конвейера. В изложении Ютты Шерер концепция Богданова выглядит достаточно логичной и цельной: «Физический мир есть социально согласованный, социально упорядоченный или социально организованный опыт. В соответствии с этим мировоззрением такие категории, как время, пространство, причинность, закономерность, величина, качество и т. д., не являются свойствами окружающего мира или вещами в себе — они теряют всякий объективный характер и становятся простыми формами организации, или упорядочения опыта, лишь позволяющими человеку формировать объективный мир… Реальность в своей совокупности есть, следовательно, результат организационного опыта, в основе которого лежат первоначально данные ощущения и который достигает своей универсальной ценности в конечном счете благодаря общественному соглашению об использовании определенных форм и определенных упорядоченных понятий… По Богданову, истинно то, что представляет собой социальную ценность для определенной эпохи. Значит, все знание есть техника общественно полезной организации опыта и его элементов, ощущений. Такое знание истинно лишь в том случае, если оно помогает определенным группам людей создать себе мировоззрение, делающее возможным их существование. Истина есть «машина, с помощью которой кроится, перекраивается и сшивается реальность»… Смысл любой организации — создание состояний равновесия самых разнообразных противоположных сил. Но любое равновесие, однажды достигнутое, может быть вновь нарушено появлением новых, свободных сил. Следовательно, борьба за достижение равновесия становится не только высшим принципом организаторской деятельности человека, но и законом развития мира и истории; в этом смысле и диалектика, по мысли Богданова, есть борьба — борьба за ликвидацию неустойчивости, порождаемой в результате противостояния различно ориентированных сил».

Но в 1909 году теоретические взгляды Богданова еще не сложились в единую и стройную концепцию. Было лишь разочарование в том, как проявил себя «пролетариат» в ходе революции, а также желание изменить ситуацию в свою пользу. По мысли Богданова, это было возможно лишь в том случае, если на смену интеллигентам (которым присущ буржуазный авторитаризм) к руководству партийными организациями придет сознательный рабочий. А кадры сознательных рабочих вполне реально подготовить при помощи «социалистического просвещения», создав «высшую партийную школу» для рабочих. Надо заметить, идея была не нова. Еще в ноябре 1905 года в Екатеринбурге была организована партийная школа на 50 рабочих-активистов, в которой читали лекции, в частности, Н.Н. Батурин и Я.М. Свердлов. О желательности создания такой школы было заявлено и на Парижской конференции РСДРП в декабре 1908 года. Ленин и его сторонники в принципе не возражали против создания такой школы, но были против использования ее во фракционных интересах.

Как известно, инициатива создания такой школы принадлежала не только Богданову. Его полностью поддержали Горький и Луначарский, с января 1908 года разрабатывающие планы создания энциклопедического пособия для рабочих, по их мысли — некоторого подобия Энциклопедии философов эпохи Просвещения. Старая мечта о преобразовании человечества с помощью приобщения его к Знанию ожила вновь, но уже в несколько ином виде, поскольку объектом просвещения виделся исключительно рабочий класс.

Стоит несколько слов сказать и о взглядах Луначарского. Его мировидение той поры лучше всего отражено в его же книгах — «Отклики жизни» (СПб., 1906) и двухтомнике «Религия и социализм». Еще в 1906 году Луначарский был потрясен письмом к учительнице одного молодого рабочего, с которым та познакомила самого Луначарского. Тяжело больной туберкулезом молодой человек готовился к встрече со смертью, но то, что ему преподавали в вечерней школе, не внушало никакого оптимизма: «Радости на своем веку я никакой не видел и как могу так сделать, чтобы усладилися мои последние дни? Не вижу тому никаких способов; но крепко веровал доселе, что еще не приходит последний конец, что не в телесах жизнь, а в душах, и что есть Господь справедливый… И старался быть добрым я, и не делать никаких дурных поступков; и так, хотя могу сказать накануне смерти, умирая в 20 с небольшим лет, нашел себе спокой, и отошли от меня страхи. Госпожа учительница! Вы и прочие господа учителя в школе спокой мой нарушили вовсе, потому что, если человек из лесу и есть ничто, как разумный скот, тогда скажите мне, за что мне ухватиться, чем себя утешить, чем прогнать предсмертные страхи? Значит, должен теперь, поверив вашей науке, утерять всякую надежду? — и рождение мое и жизнь должен я считать насмешкой и мукой? От малых лет я работаю и могу либо помереть, либо работать же, пока не свезут в больницу, и там, значит, крышка мне. Не могу ждать пробуждения, но лишь тления только. Во что же вы меня превратили в моих глазах: в пищу червей»[244].

Очевидно, именно это письмо послужило отправной точкой в создании теории «богостроительства», подчеркнем, — именно теории, а не новой религии, как это пытаются представить некоторые исследователи. Эта теория также в какой-то степени заполняла определенный вакуум, ибо область духовного, вопросы смысла жизни и смысла бытия в плехановской интерпретации марксизма отходили далеко на задний план. Ленина же (по крайней мере, в тот период) они вообще мало интересовали.

Луначарский далеко не во всем согласен с Богдановым, он даже позволяет себе критиковать некоторые положения его философских взглядов. Ссылаясь на Маркса, Луначарский заявляет, что «существуют две основные формы решения религиозной проблемы… — или мы должны найти такое истолкование природы, при котором законы ее, или скрывающегося за ней Бога, будут казаться нам обеспечивающими в конечном счете благо человека; или мы выдвигаем на первый план практику и говорим не о желательном для нас истолковании мира, а о желательном и активном изменении его»[245].

Богданов же, по мнению Луначарского, ошибочно считает, что религия несет в себе отражение дуализма реального мира, а потому она суть принадлежность любого авторитарного строя и вне этого строя немыслима. Религиозное мировоззрение, по Богданову, несет в себе все признаки авторитарного мышления. Луначарский, в отличие от Богданова, говорит о религиозном чувстве как форме самопознания. «Мещанство знает лишь две формы такого самопознания: во-первых: центр тяжести в Боге, человек, так сказать, вращается вокруг него, — старое религиозное самопознание, теоцентризм; во-вторых: центром является Я, весь мир вращается вокруг него, точка зрения антирелигиозная, эгоцентризм. Пролетариат несет с собой совершенно новую форму самопознания: центром является Вид, коллектив, личность вращается вокруг него, но чувствует свое коренное единство с ним, это антропоцентризм, одинаково далекий от обеих предыдущих точек зрения, но представляющий собою нечто столь же противоположное антирелигиозности, как и старой религиозности. А так как это новое миросозерцание своеобразно разрешает основную религиозную проблему, чего антирелигиозное миросозерцание дать не в состоянии, то мы и склонны называть его высшей формой религиозности»[246]. По мнению Луначарского, в его системе взглядов нет ничего, противоречащего идеалам пролетарской революции и социализма: «Движение духа превращается в реальную борьбу одной группы человеческой против другой, объективный момент — движение общества вперед, — сливается с субъективным — стремлением людей активно двинуть вперед общество»[247]. На наш взгляд, «богостроительство» Луначарского было следствием неразрешенно- сти социально-психологических проблем в современном ему марксизме, отсутствия марксистской теории личности. Луначарский обозначил Проблему, хотя и не дал вразумительного ответа о способах ее разрешения. Человеческая природа — вот что осталось за рамками его интеллектуальных спекуляций. Все проблемы человеческой индивидуальности предлагалось решать с помощью создания псевдорелигиозного культа коллективизма. Но было и то, что объединяло его с Богдановым, — он признает абсолютным критерием познания коллективный опыт как результат коллективной практики.

Так или иначе, но первым делом, объединившим этих людей в практической плоскости, стало создание т. н. «первой Высшей социал-демократической пропагандистско-аги- таторской школы для рабочих» на острове Капри, начавшей функционировать уже в августе 1909 года. Причем в основу программы отнюдь не были положены теоретические построения Богданова, каждый из приглашенных читать лекции был абсолютно свободен в выборе тем и их истолковании. В числе лекторов были сам А.А. Богданов, М. Горький,А.В. Луначарский, Г.А. Алексинский, В. Базаров, Ст. Вольский и некоторые другие «левые большевики».

Стоит отметить, что среди объединившихся вокруг Богданова «левых большевиков» (образовавших в декабре 1909 года т. н. группу «Вперед») были люди весьма различных взглядов. Это была не единая фракция единомышленников, а коалиция оппонентов Ленина. Красин и Базаров ни вошли официально в группу, теоретические взгляды Богданова разделяли далеко не все отзовисты-ультиматисты, а в основном члены «женевского идейного кружка с.-д. большевиков», богостроительство Луначарского и Горького не нашло отражения в теоретической платформе группы, как и синдикализм Станислава Вольского. Алексинский был приверженцем партизанских методов борьбы и тактики подготовки вооруженного восстания, весьма критично воспринимая философские взгляды Богданова и его теорию «пролетарской культуры». Эта теория вызывала большие сомнения еще у двух крупных представителей группы «Вперед» — историка М.Н. Покровского и партийного публициста В.Р. Менжинского.

Что же в таком случае объединяло этих людей? Мы можем указать на два основных мотива их дистанцирования от Ленина и проводимой им внутри партии линии в этот период. Во-первых, это критическое отношение к «думской тактике» ленинского БЦ, а во-вторых — явное нежелание консолидироваться с Плехановым и его сторонниками. Между тем Ленин был уверен в правильности именно этой линии поведения в сложившихся условиях. Сохранить нелегальную партию и, одновременно, развивать легальные формы работы — такая тактика устраивала в тот момент и Плеханова. Предвосхищая события, Плеханов сделал в 1908 году первый шаг навстречу Ленину. В декабре он выходит из редакции меньшевистской газеты «Голос социал-демократа» и начинает создавать новое течение внутри меньшевизма, получившее название «антиликвидаторского», а затем организационно оформившегося в группы «меньшевиков-партийцев». В марте 1910 года Ленин официально заявил своим сторонникам о желательности сближения с Плехановым. В августе произошла их личная встреча, подтвердившая союз, который просуществовал до декабря 1911 года.

Этому предшествовал знаменитый январский пленум ЦК РСДРП 1910 года, последний пленум ЦК, проведенный совместно большевиками и меньшевиками. Интересен состав участников пленума. От большевиков присутствовали Ленин, И.Ф. Дубровинский, И.П. Гольденберг, Г.Е. Зиновьев, Л.Б. Каменев и В.П. Ногин; от меньшевиков — А.С. Мартынов, Ю.О. Мартов, Б.И. Горев, Н.В. Ра- мишвили, Н.Н. Жордания: от польской социал-демократии — Ян Тышка и А. Барский; от Бунда — Ф.М. Койген и И.Л. Айзенштадт; от группы «Вперед» — А.А. Богданов и В.А. Шанцер; от латышских социал-демократов — М. Озо- лин. На пленуме присутствовал и приглашенный в качестве гостя Л.Д. Троцкий. Вот описание этого пленума в воспоминаниях Осипа Пятницкого: «Тт. Ногин и Иннокентий (Дубровинский. — А. Я), собравшие большинство среди членов ЦК — большевиков, провели на пленуме (на словах) объединение всех течений в РСДРП, с единым ЦК и ЦО из представителей большевиков, меньшевиков и «националов». Согласно постановлениям пленума ЦК, меньшевики-ликвидаторы должны были закрыть свой заграничный орган — «Голос социал-демократа», послать в русский ЦК (Русское бюро. — А. Б.) трех своих представителей и помогать восстановить нелегальные партийные организации; с другой стороны, большевики должны были закрыть свой фракционный орган «Пролетарий», сдать типографию, транспорт и все финансы ЦК, который создал заграничное Бюро ЦК из представителей (по одному) большевиков, меньшевиков, СДПиЛ, Бунда и С.-Д Латышского края… тов. Ленин оказался решительным противником всех вышеназванных постановлений пленума, хотя и подчинился решению большинства членов ЦК — большевиков. Тов. Ногин с горечью мне говорил, что т. Ленин не понимает, насколько важно для работы в России единство. Большевики выполнили постановление пленума: закрыли свой орган, передали крупную сумму денег держателям… (Каутскому, Мерингу и К. Цеткин), а также передали весь технический аппарат ЗБЦК. А меньшевики своего органа не закрыли, и никто из них в Русское Бюро ЦК не вошел».

Действительно, создается крайне неприятная для Ленина ситуация, когда при чисто формальном объединении с меньшевиками (меньшевики саботировали решения ЦК), он вынужден был допустить в редакцию ЦО (газеты «Социал-демократ») Мартова и Дана и терпеть их там до июня 1911 года. Более того, близкие к нему Зиновьев и Каменев настояли на примирении с группой Троцкого и принятии решения о делегировании Каменева в редакцию венской «Правды», издававшейся Троцким.

РСДРП этого периода более походит на лоскутное одеяло — масса групп и фракций при формально существующем единстве. И, тем не менее, Ленин смиряется с данным положением, надеясь, очевидно, с помощью авторитета Плеханова перетянуть хотя бы часть меньшевиков-мартовцев на свою сторону. Он вынужден считаться с тем, что значительная часть его сторонников испытывает тягу к примиренчеству. Наиболее радикальных большевиков увел за собой в группу «Вперед» Богданов.

Решения январского пленума ЦК побудили членов группы «Вперед» выступить с обращением к рядовым членам партии (большевикам). Они констатировали, что большевизм, как организованное идейное течение, объявлен не существующим, Большевистский Центр самораспустился, а газета «Пролетарий» по решению пленума закрыта. Ленинский Большевистский Центр, по мнению «впередовцев», предал идеалы большевизма, так же, как и его организационные и тактические принципы. Ленинцы были обвинены в присвоении чужого имени («БЦ»), растрате чужого имущества (отдали большевистские деньги), «распущении» чужой организации.

В самой России положение в этот период было близким к критическому. В подпольные структуры РСДРП полиция легко внедряла своих агентов (качественный состав партии за годы революции и постреволюционный период резко изменился), поэтому провалы подпольных ячеек и аресты следовали один за другим. Немногочисленные большевистские организации с большим трудом восстанавливались после таких провалов. Туда из центра направлялись революционеры-профессионалы с большим стажем партийной работы, они налаживали работу, восстанавливали связь с рабочими местных заводов и фабрик, но следовал новый провал и новые аресты. И так повторялось много раз. Работа РСДРП в России благодаря агентам-осведомителям была в 1908–1914 годах практически «прозрачной» для охранки. Многие большевики, работавшие в это время в подполье и оставившие потом мемуары, свидетельствовали о высокой степени информированности полиции, ее знакомства с положением дел внутри партии. Под особым контролем охранки находилась московская организация большевиков, считавшаяся наиболее опасной. Весной 1910 года в Москве были арестованы члены Русского бюро Дубровинский и Гольденберг, а затем, в Туле, через некоторое время, еще два члена бюро — Ногин и Лейтейзен. Особенно крупным провалом ознаменовался 1913 год, когда в ночь на 20 февраля было арестовано все руководство московских большевиков. На фоне кризиса нелегальных структур вполне естественным был переход к легальным формам работы. Большевики активно идут в профсоюзы, просветительские организации, создают рабочие клубы, открывают легальные периодические издания. 16 декабря 1910 года в Петербурге выходит первый номер легальной газеты «Звезда» (при участии Плеханова и «меньшевиков-партийцев»). Впоследствии Г.Е. Зиновьев очень высоко оценил значение появления в тот период этой газеты, заявив, что «Звезда» сыграла такую же роль для нового поколения рабочих, какую «Искра» сыграла в начале 1900-х годов[248]. В Москве начинает выходить легальный журнал «Мысль», в котором ведущую роль играли ветераны интеллектуального большевизма — В.В. Боровский, М.С. Ольминский, И.И. Скворцов-Степанов. С конца 1911 года в Петербурге издается легальный марксистский журнал «Просвещение», в котором активно сотрудничали большевики. В мае 1912 года выходит первый номер знаменитой газеты «Правда», издававшейся вначале совместными усилиями большевиков и «меныпевиков-партийцев». К весне 1914 года тираж газеты достиг 40 000 экземпляров. В том же году в России большевики начинают издавать легальные журналы «Вопросы страхования», «Вестник приказчика», «Спутник чиновника», для учащейся молодежи издается журнал «Утро жизни». 8 марта 1914 года на прилавках Петербурга появляется первый номер легального журнала «Работница». Деньги на издание идут от вполне легальных сборов среди рабочих и добровольных пожертвований от состоятельных лиц. Например, регулярные сборы проводятся среди членов и посетителей «Общества образования имени Стасюлевича» в Петербурге, а также других рабочих клубов. Разумеется, деятельность легальных структур РСДРП тем более находится под бдительным оком полиции, что вынуждает соблюдать определенные правила игры. Но возможности для легальной пропаганды большевики использовали, надо признать, весьма неплохо.

В эмигрантской колонии социал-демократов положение было более противоречивым. Среди эмигрантов было много случайных людей, людей с темным прошлым, примкнувших к социал-демократии в бурные годы революции и уже успевших разочароваться и в революционных идеалах, и в эмигрантской жизни. Однако многие из них продолжали формально числиться членами партии и даже принимать участие в некоторых мероприятиях. Среди этих людей были и те, кто называл себя большевиками, и те, кто причислял себя к меньшевикам. Осип Пятницкий вспоминал об этом времени: «Многим ответственным работникам нашей партии приходилось разносить молоко, мыть стекла в окнах магазинов и перевозить на ручных тележках домашние вещи русских из одной квартиры в другую, зарабатывая себе таким образом средства на пропитание. Но не все хотели так зарабатывать. И многие эмигранты так опустились, что даже не искали работы. Они находили, что жить на чужой счет куда лучше и всеми правдами и неправдами выманивали франки («стреляли», как это тогда называлось) у работающих, нередко обманывая русских и французов… Доходило до того, что ни один вечер в русской колонии в пользу эмигрантской кассы или какой-нибудь революционной партии не проходил без скандала и драки хулиганов из случайной эмиграции. Несмотря на разложение части эмиграции, громадное число политэмигрантов нашей партии стойко переносили эмиграцию…».

Вместе с тем, продолжали углубляться идейные разногласия. Раскалываются не только большевики, но и меньшевики. Они группируются вокруг различных печатных органов. Крайние ликвидаторы (фракция А.Н. Потресова и В.О. Левицкого) издают журналы «Наша заря» и «Дело жизни», умеренные ликвидаторы-центристы (фракция Ю.О. Мартова, Ф.И. Дана и П.Б. Аксельрода) продолжают издавать «Голос социал-демократа», Плеханов в конце 1910 года в Париже начинает сотрудничать в «Рабочей газете» (в которой печатался и Ленин), в том же Париже выходит и одноименная газета группы «Вперед», а в Вене Л.Д. Троцкий продолжает издавать свою «Правду».

Итак, левые большевики обвинили Ленина в предательстве большевизма. Человек, чье имя до сих пор ассоциировалось исключительно с большевизмом, человек, стоявший у истоков большевизма, его родоначальник и теоретик вдруг пошел на компромисс с Плехановым. Для подобного поведения были необходимы серьезные мотивы. Были ли они у Ленина? В чем был смысл его поведения? Неужели сходство в решении тактических вопросов оказалось для Ленина настолько важным, что он переступил через все обиды и былые (весьма серьезные) разногласия?

Можно предположить, что Лениным в этот период двигала все та же логика шахматиста. Находясь под огнем критики «левых большевиков» (продолжавших пользоваться определенной поддержкой в России и располагавших крупными суммами), будучи весьма зависимым от примиренцев (доминирующих в заграничных структурах партии и весьма тяготеющих к объединению всех разрозненных групп в единое целое), Ленин предпочел объединиться с Плехановым, чье мировоззрение считал наиболее близким к своему собственному пониманию марксизма. Кроме того, неопределенность ситуации (вера в близость революции угасала с каждым днем) заставляла подумывать о длительном сотрудничестве с европейской социал-демократией, в которой постепенно завоевывала популярность позиция «центра» во главе с Каутским. Плеханов был своим среди «центристов». Компромисс помогал выжить в этой ситуации. Однако можно ли утверждать, как это делают некоторые исследователи, что большевизм в эти годы умер, а всех большевиков (имелись в виду Ленин, Каменев и Зиновьев) можно было разместить на одном диване? Разумеется, это заблуждение. Ленин в области политики был способен на смелые прагматические решения, но и в России, и в эмиграции сохранялись люди, чьи настроения отвечали принципам раннего большевизма. При любом резком изменении ситуации в России партия большевиков имела все шансы вновь так же резко увеличить свою численность (что и произошло в 1917 году). В самой России сохранялся костяк профессиональных революционеров, продолжающих вести партийную работу как в легальных, так и в нелегальных формах. Большевизм после раскола не умер, и последующие события доказали это.

Ленину необходима была консолидация тех сил, которые продолжали считать идеи раннего большевизма своими, и, в то же время, не ушли к левым большевикам. Речь идет о людях, примкнувших к партии в годы революции. Ленин считал необходимым убедить их в правильности своего видения задач и целей, возникших в новой ситуации. Для этого весной 1911 года и была создана школа для рабочих (фактически — для молодых партийных работников) в Лонжюмо под Парижем. Из 18 слушателей 10 были большевиками-ленинцами, 1 — «впередовцем», 4 — «меньшевиками-партийцами», двое не входили ни в какие фракции, а один был польским социал-демократом. Ленину (а он был основным лектором в этой школе) необходимо было не только доказать преимущества сочетания нелегальной и легальной работы, но и показать преемственность постулируемых им идей по отношению к идеологии раннего большевизма. Большевизм не отказался ни от программы-минимум, ни от программы-максимум, заявленных на Втором и Третьем съездах партии, он просто адаптировал некоторые положения этих программ к реальной ситуации.

Разумеется, подобная позиция была несовместима с идеологией группы Мартова, Дана и Аксельрода, продолжавших выступать за блокирование с либеральной буржуазией и организацию «единой оппозиции» самодержавию.

И Ленин приступает к размежеванию. Русского бюро ЦК к этому времени не существовало (его члены были арестованы в России), а Заграничное бюро ЦК (ЗБЦК) контролировалось ликвидаторами. В конце мая 1911 года из ЗБЦК выходит (вместе с кассой) единственный большевик среди членов ЗБЦК, и, одновременно, его секретарь Н.А. Семашко. Меньшевики поднимают скандал, на что большевики никак не реагируют. В июне 1911 года в Париже состоялось совещание членов ЦК РСДРП, находящихся за границей. На совещании отсутствовал только бундовец Ф.М. Ионов. Ленин, выступая на этом совещании, заявил, что ЦК не может выполнять свои функции в данной ситуации. Необходима общепартийная конференция. Создаются Заграничная организационная комиссия (ЗОК) и техническая комиссия (ТК) по созыву конференции. Мартов и Дан выходят из редакции «Социал-демократа», не признавая решений июньского совещания. В сентябре появляется Российская организационная комиссия (РОК), в которой главную роль играли С. Орджоникидзе, И.И. Шварц и С. Шаумян. И хотя большинство членов этой комиссии были арестованы во время совещания в Баку в сентябре 1911 года, процесс размежевания был запущен.

14—17 (27–30) декабря 1911 года в Париже собирается совещание заграничных большевистских групп, созванное по инициативе Парижской группы содействия «Рабочей газете», на котором был создан Комитет заграничной организации (КЗО) РСДРП. В него вошли Н.К. Крупская, Н.А. Семашко, М.Ф. Владимирский, И.Ф. Арманд, Н.В. Кузнецов («Сапожков») и В.Н. Манцев. Меньшевики-мартовцы не признали этот комитет. Фактически речь шла о создании чисто большевистского комитета — впервые после Четвертого (объединительного) съезда.

Следующим шагом стал созыв шестой конференции РСДРП в Праге в январе 1912 года, на которую приехали лишь большевики и двое меныпевиков-партийцев. Остальные (сторонники Потресова и Мартова, и некоторые меньшевики-партийцы) сочли эту конференцию, как и ее решения, незаконной и «узурпаторской». Плеханов, хотя и получил приглашение, на эту конференцию не приехал, сославшись на болезнь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.