Дом
Дом
Первая забота молодой семьи — нанять и меблировать квартиру. Даже если своя квартира (или целый дом) у жениха уже имелась, ее нужно было отделать заново и приготовить комнаты для молодой жены.
Все это часто требовало значительных вложений.
Первый посланник Северо-Американских Соединенных Штатов в России и будущий шестой президент США Джон Куинси Адамс (1767–1848), приехавший в Петербург со своей семьей в 1809 году, писал матери: «Нанять дом или квартиру с обстановкой невозможно. За голые стены одного этажа или дома, достаточного для размещения одной моей семьи, нужно платить полторы или две тысячи долларов, то есть 6 или 7 тысяч рублей в год, а на меблировку потребуется в 5 раз больше. Количество слуг, которых здесь должно держать, втрое больше, чем в других странах. Мы содержим дворецкого, повара, в распоряжении которого двое кухонных мужиков, привратника, двух ливрейных лакеев, мужика, топящего печи, кучера и форейтора, Томаса, моего чернокожего камердинера, Марту Годфри — служанку, привезенную из Америки, горничную мисс Адамс, которая является женой дворецкого, уборщицу и прачку. Швейцар, повар и один из ливрейных лакеев женаты, и все их жены также живут в доме. У дворецкого двое детей, у прачки дочь, и они тоже содержатся в доме. Я ежемесячно оплачиваю счета булочника, молочника, мясника, зеленщика, торговца птицей, торговца рыбой и бакалейщика, помимо покупки чая, кофе, сахара, восковых и сальных свечей. Дрова, к счастью, включены в стоимость квартирной платы».
В пьесе Гоголя «Ревизор» подвыпивший Хлестаков вдохновенно врет о своей блестящей жизни в Петербурге:
«Хлестаков: У меня дом первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.) Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы даю.
Анна Андреевна: Я думаю, с каким там вкусом и великолепием дают балы!
Хлестаков: Просто не говорите. На столе, например, арбуз — в семьсот рублей арбуз. Суп в кастрюльке прямо на пароходе приехал из Парижа; откроют крышку — пар, которому подобного нельзя отыскать в природе. Я всякий день на балах. Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я. И уж так уморишься, играя, что просто ни на что не похоже»…
И вдруг случайно проговаривается: «Как взбежишь по лестнице к себе на четвертый этаж — скажешь только кухарке: „На, Маврушка, шинель…“».
И тут же поправляется: «Что ж я вру — я и позабыл, что живу в бельэтаже. У меня одна лестница стоит… А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж…ж… Иной раз и министр».
Действительно, такому важному лицу не пристало жить почти на чердаке. Настоящие (а не ряженые, как Хлестаков) потомственные дворяне, как правило, снимали под квартиру весь бельэтаж — второй этаж дома. На первом могла находиться лавка или складские помещения, на третьем — комнаты прислуги. Хлестаков, скорее всего, снимает комнатушку в так называемом «доходном доме», который строился для сдачи комнат и получения дохода владельцем и где можно было снять как дорогие многокомнатные квартиры, так и маленькие комнатки на верхних этажах, и даже углы (т. е. части комнат).
Но большие квартиры в доходных домах чаще снимали люди так называемых свободных профессий — врачи, адвокаты, профессора. Дворянство предпочитало иметь собственный дом, хотя бы и съемный.
Вот как Николай Герасимович Помяловский описывает типичный петербургский дом и типичных петербургских обывателей: «На Екатерининском канале стоит громадный дом старинной постройки. Он выходит своими фронтонами на две улицы. Из пяти его этажей на длинный проходной двор смотрит множество окон. Барство заняло средние этажи — окна на улицу; порядочное чиновничество — средние этажи — окна на двор; из нижних этажей на двор глядят мастеровые разного рода — шляпники, медники, квасовары, столяры, бочары и тому подобный люд; из нижних этажей на улицу купечество выставило свое тучное чрево; ближе к нему, под крышами, живет бедность — вдовы, мещане, мелкие чиновники, студенты, а ближе к земле, в подвалах флигелей, вдали от света божьего, гнездится сволочь всякого рода, отребье общества, та одичавшая, беспашпортная, бесшабашная часть человечества, которая вечно враждует со всеми людьми, имеющими какую-нибудь собственность, скрадывает их, мошенничает; это отребье сносится с днищем всего Петербурга — знаменитыми домами Сенной площади. Так и в большей части Петербурга: отребье и чернорабочая бедность на дне столицы, на них основался достаток, а чистенькая бедность под самым небом. В этом дому сразу совершается шесть тысяч жизней. Он представляется громадным каменным брюхом, ежедневно поглощающим множество припасов всякого рода; одни нижние этажи потребляют до осьми телег молока, огромное количество хлеба, квасу, капусты, луку и водки. На дворе беспрестанно раздаются голоса и гул, слышен колокольный звон к обедне, стук и гром колес по мостовой, в аптеке ступа толчет, внизу куют, режут, точат и пилят, бьют тяжко молотом по дереву, по камню, по железу; кричат разносчики, кричат старцы о построении храмов господних, менестрели и троверы нашего времени вертят шарманки, дуют в дудки, бьют в бубны и металлические треугольники; танцуют собаки, ломаются обезьяны и люди, полишинеля черт уносит в ад; приводят морских свинок, тюленя или барсука; все зычным голосом, резкой позой, жалкой рожей силится обратить на себя внимание людское и заработать грош; а франты летят по мостовой, а ступа толчет в аптеке, и тяжко-тяжко бьет молот по дереву, по камню, по железу».
Цена квартиры зависела также от того, в какой части города она располагалась. В книге Иоганна Готлиба Георги «Описание Российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятных окрестностей оного», вышедшей в 1794 году, перечисляются десять частей, из которых состоит город.
«1. Первая Адмиралтейская часть, состоящая из 4 кварталов, между большой и малой Невой.
2. Вторая Адмиралтейская часть, имеющая 5 кварталов, между Мойкой и Екатерининским каналом.
3. Третья Адмиралтейская часть, содержащая 5 кварталов, между Екатерининским каналом и Фонтанкою.
4. Литейная часть, имеющая 5 кварталов, на левом берегу Фонтанки.
5. Рожественская часть имеет 3 квартала и находится на правом берегу Лиговского канала, под Невскою перспективою.
6. Московская часть, состоящая из 5 кварталов, на левом берегу Фонтанки под Литейной частью.
7. Каретная ямская часть имеет 3 квартала и находится на правом берегу Лиговского канала напротив Рожественской части.
8. Василийостровская часть (так в источнике. — Е. П.) заключает в себе восточную часть острова того же имени, большой и малой Невою и Кронштадтским заливом окруженного, до 13 линии. Что к западу от нее лежит, не считается более к городу. Эта часть имеет 5 кварталов.
9. Петербургская часть заключает в себе Санкт-Петербургский и близ оного лежащие острова, протоками Невы составляемые, и разделяется на 4 квартала.
10. Выборгская часть находится на правом берегу Невы и рукавов ее и имеет 3 квартала…»
Наиболее престижными считались Адмиралтейские части, в начале ХХ века квартплата здесь составляла около 180 рублей в месяц, в то время как в Рождественской части, где жили небогатые чиновники, она колебалась от 46 до 22 рублей в месяц.
Во второй Адмиралтейской части снял в 1836 году квартиру в доме княгини С. Н. Волконской Александр Сергеевич Пушкин.
При найме он заключил контракт следующего содержания: «Тысяча восемьсот тридцать шестого года сентября первого дня, я нижеподписавшийся Двора Его Императорского Величества Камер-Юнкер Александр Сергеевич Пушкин заключил сей контракт по доверенности Госпожи Статс Дамы Княгини Софии Григорьевны Волконской, данной Господину Гофмейстеру Двора Его Императорского Величества, Сенатору и Кавалеру Льву Алексеевичу Перовскому в том: 1-е. Что нанял я, Пушкин, в собственном Ея Светлости Княгини Софьи Григорьевны Волконской доме, состоящем 2-й Адмиралтейской части 1-го квартала под № 7-м весь, от одних ворот до других нижний этаж из одиннадцати комнат состоящий со службами, как то: кухнею и при ней комнатою в подвальном этаже, взойдя на двор направо; конюшнею на шесть стойлов, сараем, сеновалом, местом в леднике и на чердаке, и сухим для вин погребом, сверх того две комнаты и прачешную взойдя на двор налево в подвальном этаже во 2-м проходе; сроком вперед на два года, то есть: по первое число сентября, будущего тысяча восемьсот тритцать восмого года. 2-е. За наем оной квартиры с принадлежностями, обязываюсь я, Пушкин, заплатить Его Превосходительству Льву Алексеевичу Перовскому в год четыре тысячи триста рублей ассигнациями, что составит в два года восемь тысяч шестьсот рублей, которыя и имею вносить по три месяца, при наступлении каждых трех месяцев вперед по тысячи семидесяти пяти рублей, бездоимочно. 3-е. В каком виде теперь нанимаемые мною комнаты приняты, как то: полы чистые, двери с замками и ключами крепкими, рамы зимние и летние с целыми стеклами, печи с крышками тарелками и заслонками, в таком точно виде по выезде моем и сдать я обязан; а если что окажется изломано, разбито и утрачено, то за оное заплатить или исправить мне как было Пушкину своим коштом. 4-е. Буде я пожелаю во время жительства моего в квартире сделать какое-либо неподвижное украшение, то не иначе как на свой счет и то с позволения Его Превосходительства Льва Алексеевича, но отнюдь не ломая капитальных стен. 5-е. В нанятой мною квартире соблюдать мне должную чистоту: не рубить и не колоть в кухне дров, на лестницах не держать нечистоты также и на дворе ничего не лить и не сыпать, но всякую нечистоту выносить в показанное место. 6-е. От огня иметь мне, Пушкину, крайнюю осторожность; а дабы со стороны моего жительства никакого опасения не было, обязываюсь я наблюсти, чтобы люди мои не иначе выносили огонь на двор, как в фонаре. 7-е. Чищение печных труб и прочая Полицейская повинность зависит от распоряжения Его Превосходительства Льва Алексеевича. 8-е. О всяких приезжающих ко мне и отъезжающих от меня, должен я немедленно давать знать Управляющему домом; без паспортных же с непрописанными в квартале и просроченными билетами людей обоего пола ни под каким видом не держать, а если, паче чаяния, сие и случится, то вся ответственность падает на меня. 9-е. В случае продажи дома Его Превосходительство Лев Алексеевич со стороны своей обязывается уведомить меня об оной заблаговременно, дабы — если покупщик несогласен будет хранить — контракт в сей силе, то мог бы я приискать для жительства моего в ином доме квартиру; равно и я, Пушкин, если более означенного в сем контракте срока, нанять квартиры не пожелаю, то должен уведомить Его Превосходительство Льва Алексеевича, до истечения срока за месяц; и наконец 10-е. Сей контракт до срочного время хранить с обеих сторон свято и ненарушимо, для чего и явить его, где следует, подлинному же храниться у Его Превосходительства Льва Алексеевича, а мне, Пушкину, иметь с него копию. А что на второй странице, на третьей и на четвертой строках по чищенному написаны слова: месяцев вперед по тысячи семидесяти пяти рублей, то считать верно».
* * *
В квартире на Мойке, 12, были передняя, столовая, спальня, кабинет, детская, гостиная, буфетная и комнаты незамужних сестер Натальи Николаевны Александрины и Екатерины.
Об их отделке и обстановке известно немногое. «Полы во всех комнатах, порядочно потертые, были выкрашены красно-желтоватой краской, — вспоминал Н. В. Давыдов. — Передняя была окрашена ярко-желтой клеевой краской, а столовая и гостиная — бледно-голубой».
Содержать дом или даже квартиру в Петербурге требовало больших расходов, вот почему дворянам приходилось постоянно закладывать и перезакладывать имения или распродавать их по частям, чтобы получить все новые суммы денег. Пушкин пытался поправить дело, зарабатывая литературной и издательской деятельностью, — занятие для дворянина почти скандальное. Но издание «Современника» не принесло желаемых доходов, и Пушкин пишет А. Х. Бенкендорфу: «Император, удостоив взять меня на свою службу, сделал милость определить мне жалованье в 5000 руб. Эта сумма огромна, но тем не менее не хватает мне для проживания в Петербурге, где я принужден тратить 25 000 руб. и иметь возможность жить, чтоб заплатить свои долги, устроить свои семейные дела, и, наконец, получить свободу отдаться без забот моим работам и занятиям. За четыре года, как я женат, я сделал долгов на 60 000 рублей… Единственные способы, которыми я мог бы упорядочить мои дела, были — либо уехать в деревню, либо получить взаймы сразу большую сумму денег… Благодарность для меня не является чувством тягостным, и моя преданность персоне государя не затемнена никакими задними мыслями стыда или угрызений, но я не могу скрывать от себя, что я не имею решительно никакого права на благодеяния его величества и что мне невозможно чего-нибудь просить».
Интерьер квартиры А. С. Пушкина на наб. р. Мойки, 12
* * *
Елена Молоховец в своей книге «Подарок молодым хозяйкам» пишет: «Чтобы приохотить молодых хозяек к исполнению обязанностей хорошей семьянинки, как в нравственном, так и в хозяйственном отношении, необходимо позаботиться и о доставлении им квартир, удобных во всех отношениях, что вообще большая редкость. Поэтому надеюсь, что прилагаемые мною планы домов средней величины могут быть отчасти полезны тем, кто собирается или строить, или перестраивать дом свой».
Идеальная квартира или собственный дом, в представлении Молоховец, должны обладать следующими архитектурными особенностями: «В нравственном отношении: Во 1-х). Чтобы комната для молитвы, куда бы раз в день могло собираться все семейство, а также и прислуга для молитвы. Во многих благочестивых семействах, как в России, так и за границей, принято это обыкновение, и я нахожу, что оно не только хорошо, но и необходимо, в особенности в наш век, а тем более в наше время, где нужны соединенные силы верующих, чтобы поддержать колеблемую веру в Бога, в Единородного Сына Его Иисуса Христа и веру в загробную жизнь. Чтобы установить поклонение Богу, в духе и истине, необходимо, чтобы каждый глава семейства ежедневно, усердною и единодушною молитвою и добрым примером своим старался внушать и вкоренять как в семействе, так и в прислуге своей беспредельную любовь к Богу и веру в нелицеприятное правосудие и милосердие Его к роду человеческому.
Во 2-х). Чтобы была одна большая столовая, куда бы все семейство собиралось для работы и чтения, где могли бы дети свободно бегать и играть на глазах родителей. Из этой столовой должна быть дверь на балкон крытый, украшенный в летнее время цветами, с лестницею в сад.
В 3-х). Чтобы детские были ближе к спальне.
В 4-х). Я нахожу, что прислуга отчасти исправится в нравственном отношении, что в кухне будет более чистоты и порядка, если она будет в одном этаже с прочими жилыми комнатами и отделена от них только небольшими, теплыми сенями.
В хозяйственном отношении:
1) Чтобы кухня была близко.
2) Чтобы из девичьей или буфета был ход прямо в кладовую, где должны храниться крупа, яйца и пр. В ней кругом стен должны быть широкие длинные чистые полки. Чтобы хозяйка не теряла времени при выдаче провизии, надобно, чтобы в кладовой каждая вещь стояла на своем месте. Мука в кадушечках, накрытых полотном и крышкою с надписью. Крупу же, макароны, изюм, перец и проч. удобнее всего держать в широком и невысоком простом шкафу с выдвижными ящиками разной величины, на каждом ящике приклеить надпись с обозначением, что в нем всыпано.
3) Из этой кладовой сделать люк и лестницу вниз, в подвал, который не имел бы других дверей. Этот подвал, который может занять пространство двух верхних комнат, должен быть аккуратно сделан, сухой, выложенный весь, и стены, и пол, кирпичом. В нем должны храниться вина, варенья, фрукты, коренья, молоко, масло, мясо в холодное время.
Это чрезвычайно удобно для хозяйки, потому что, сидя у стола, в теплой девичьей или в буфете, и по слабости здоровья, не входя в кладовую в холодное время, она может распоряжаться выдачею провизии. Мимо нее ничего не вынесут лишнего. Сверх того, когда подоят молоко, должны принести его в эту же комнату, тут же на столе разлить его. Хозяйка может иногда доставить себе удовольствие самой снять сливки или сметану, велеть при себе сбить масло и т. д.
В отношении удобства:
Чтобы каждая квартира, как бы ни была она мала, заключала бы в себе, в миниатюре, все удобства обширного и богатого помещения, чтобы каждый член семейства имел свой угол отдельный и спокойный. Для этого при составлении плана необходимо мысленно обозначить места для главной мебели, как, например:
1) Чтобы в зале или гостиной был хороший глухой простенок для дивана.
2) Место для фортепиано вдали от окон и печей.
3) Чтобы спальню и детскую предохранить от сквозного ветра, нужно, чтобы были хорошие простенки для кроватей, также подальше от окон и печей. Одним словом, чтобы был всевозможный комфорт и удобства, охраняющие и спокойствие и здоровье семейства. Не жалеть для этого лишнюю какую-либо сотню рублей. Предохранив семейство от простуды, излишний расход этот окупится в короткое время.
Общее примечание.
Для дач и даже для городских домов очень красиво, если они иногда строятся с выступами посередине переднего фасада, по сторонам которых устроены балконы. Так, например, если дом длиною 18 аршин, то выступ посередине должен быть длиною в 10 аршин, шириною в 2 аршина, а балконы по обеим сторонам в 4 аршина длины. Они должны быть соединены между собою во всех этажах красивыми колоннами, которые летом обвивать зеленью.
Вход на эти балконы должен быть с боковых стенок выступа, посередине дома, устраивать углубление для балкона, причем балкон с крышею будет посередине дома, а по бокам выступы.
Красиво также, при постройке дач и домов, срезывать углы и пополнять их сверху донизу балконами, спереди скругленными. Все эти балконы, во всех этажах дома, должны быть соединены красивыми колоннами, которые летом обвивать зеленью».
* * *
В XIX веке стены комнат уже редко затягивали штофом, чаще оклеивали бумажными обоями. В парадных комнатах стояла мебель из карельской березы, из красного дерева. Особой популярностью пользовалась мебель, изготовленная на фабрике Отта и Гамбса. Немецкий мебельный мастер Генрих Гамбс приехал в Россию в 1790 году вместе со своим учителем Рентгеном и позже на паях с австрийским коммерсантом Ионафаном Оттом открыл в Петербурге собственную мастерскую, до 1800 года она называлась «Отт и Гамбс» (позднее фамилия Отт из названия исчезла). С 1795 года фабрика Гамбса находилась у Калинкина моста, а магазин — на Невском проспекте у Казанской церкви. С 1801 года магазин Гамбса помещался на Большой Морской, а затем — в доме № 18 по Итальянской улице.
Для мебели Гамбса характерны прямые линии и простые силуэты, бронзовые накладки в виде тонких изящных цветочных гирлянд и листьев, использование дорогого дерева: красного, черного, грушевого и маркетри — декоративных композиций наборного дерева из тонкого шпона разных пород. Гамбс изготавливал мебель по рисункам Винченцо Бренны, Андрея Воронихина, Луиджи Руска и Карла Росси для Павловского и Гатчинского дворца. В 1815–1817 годах мастерская принимала участие в обновлении интерьеров Зимнего дворца в Петербурге, в 1820-х — дворца в Царском Селе. Мастера Гамбса сделали игрушечную мебель для знаменитого «нащокинского домика». В 1826–1829 годах на фабрике Гамбса изготавливали мебель в романтическом «готическом вкусе» для Коттеджа в Петергофе по рисункам архитектора А. Менеласа. В 1847 году по проекту архитектора А. И. Штакеншнейдера сыновья Гамбса обставили в стиле неорококо Розовую гостиную Зимнего дворца. И знаменитый гарнитур, который разыскивают герои романа И. Ильфа и Е. Петрова «12 стульев», тоже был изготовлен на фабрике Гамбса.
П. Дворнецкий. Анфилада комнат. 1847 г.
Проходные комнаты обставляли более дешевой мебелью в стиле «жакоб» — сделанной из фанеры со вставками красного дерева и с декором из тонкой листовой латуни, или со вставками из расписного стекла, или стекла, выполненного в особой технике — «эгломизе», названной в честь французского рисовальщика, гравера, антиквара и писателя Эжена Жана-Баттиста Гломи, разработавшего технику украшения стекла золотой или серебряной фольгой, силуэтом из цветной бумаги, иногда с росписью. Такими стеклянными вставками часто украшали столешницы. Неожиданно современным предметом обстановки был диван «шлафбано» с ящиками для постельного белья, на который можно было уложить прислугу, если в доме не хватало спальных мест.
Неизв. худ. Интерьер комнаты с голубыми обоями. Начало XIX в.
Комнаты украшали канделябры и статуэтки, оформленные в античном стиле, вазы, дорогие часы. На стенах висели портреты хозяев или пейзажи. Если комната обогревалась камином, то от жара огня сидевших у камина людей защищал экран из ткани. Роспись подобных экранов была популярным женским занятием. В столовых царствовали роскошные фарфоровые сервизы, как привезенные из-за границы, так и изготовленные на Императорском фарфоровом заводе. Обязательной принадлежностью гостиной было фортепиано.
Неизв. худ. Интерьер комнаты с перегородкой. Середина XIX в.
А вот описание аристократической столовой из романа М. Ю. Лермонтова «Княгиня Лиговская»: «Столовая была роскошно убранная комната, увешанная картинами в огромных золотых рамах: их темная и старинная живопись находилась в резкой противуположности с украшениями комнаты, легкими, как все, что в новейшем вкусе. Действующие лица этих картин, одни полунагие, другие живописно завернутые в греческие мантии или одетые в испанские костюмы — в широкополых шляпах с перьями, с прорезными рукавами, пышными манжетами. Брошенные на этот холст рукою художника в самые блестящие минуты их мифологической или феодальной жизни, казалось, строго смотрели на действующих лиц этой комнаты, озаренных сотнею свеч, не помышляющих о будущем, еще менее о прошедшем, съехавшихся на пышный обед, не столько для того, чтобы насладиться дарами роскоши, но чтоб удовлетворить тщеславию ума, тщеславию богатства, другие из любопытства, из приличий или для каких-либо других сокровенных целей. В одежде этих людей, так чинно сидевших вокруг длинного стола, уставленного серебром и фарфором, так же как в их понятиях, были перемешаны все века. В одеждах их встречались глубочайшая древность с самой последней выдумкой парижской модистки, греческие прически, увитые гирляндами из поддельных цветов, готические серьги, еврейские тюрбаны, далее волосы, вздернутые кверху a la chinoise, букли a la Sevigne, пышные платья наподобие фижм, рукава, чрезвычайно широкие или чрезвычайно узкие. У мужчин прически a la jeune France, a la Russe, a la moyen age, a la Titus, гладкие подбородки, усы, эспаньолки, бакенбарды и даже бороды, кстати было бы тут привести стих Пушкина: какая смесь одежд и лиц! Понятия же этого общества были такая путаница, которую я не берусь объяснить».
Гостиная в городском доме
В 1850-х годах в моду входит стиль «второе рококо», обращающийся к эстетике XVIII века, к моде времен мадам Помпадур. Мягкая мебель в формах повторяет мебель французского классицизма XVIII века стиля Людовика XVI. В гостиных вновь появляется изгнанная в начале XIX века мебель в технике «буль», названная по имени французского мебельщика Андре Шарля Буля (1642–1732), начавшего применять мозаичные вставки из латуни, меди, слоновой кости, панциря черепахи, перламутра. Помимо цветов, натюрмортов и орнаментов в некоторых наборных панно на этой мебели запечатлены виды Петербурга и имений российских дворян.
Гостиная-кабинет в городском доме
Тогда же становятся модными русские национальные мотивы. Чаще всего русский стиль использовался в отделке столовых. Для них выпускают большие дубовые буфеты, массивные стулья и столы, кресла со спинкой в виде дуги и подлокотниками в виде топоров. Обстановку дополняют сундуки, самовары.
* * *
В спальне находился киот, где висели семейные иконы. Перед ним горела лампада. Кровать отделяла от остальной комнаты ширма. В будуаре — своеобразном женском кабинете — мог стоять не только туалетный столик, но и бюро, за которым хозяйка писала письма, просматривала счета. Здесь же иногда стояло детское фортепиано, оно служило для музицирования с детьми, когда они приходили на половину матери. Будуар, как и спальня (кстати, часто для экономии места он располагался в той же комнате), был доступен только для членов семьи.
Гостиная с гарнитуром из карельской березы
В рассказе Ивана Панаева «Спальня светской женщины» на этом построена интрига: любовник молодой женщины угадывает, что его друг является его соперником, когда тот высказывает знакомство с обстановкой в спальне героини рассказа.
«Он стал рассматривать комнату.
— Кажется, это трюмо стояло у той стены, — говорил он. — Цвет занавес был гораздо темнее; кажется, новая ширма… я не знаю, что может сравниться с превосходной отделкой Гамбса. Какой вкус, какое изобретение! Ведь и какие-нибудь ширмы требуют создания, а не работы. Как ты об этом думаешь, Лидия?..
— Да перестань же сердиться…
Интерьер гостиной
Княгиня испытывала страшную муку пытки.
— Я много нашел перемен в твоей спальне. Это заставляет меня задумываться. Твоя спальня! Помнишь ли ты тот вечер, когда я…
— Ради бога… Граф! Я вас умоляю.
— Как это „вы“ несносно отдается в ушах. Ты можешь, и сердясь, называть меня „ты“…
— А можно ли заглянуть сюда?
Граф приподнялся, с намерением сделать шаг за ширму…
Она собрала оставлявшие ее силы и громко произнесла:
— Я вам приказываю остаться здесь!
— Как мило!.. О, произнеси еще раз это слово! Я так привык его слушать из уст твоих, я так привык повиноваться тебе…
Он наклонился, чтобы поцеловать ее в грудь.
В эту минуту за ширмой раздался выстрел, и пороховой дым окурил спальню.
Граф устремил на нее вопросительный взгляд.
Вслед за выстрелом, будто эхо, послышался на улице гром какого-то тяжелого экипажа, остановившегося у подъезда.
Княгиня не слыхала этого грома. Когда выстрел отозвался смертью в ушах ее, она бросилась к ширме, она уже ступила за ширму… Вдруг к ногам ее упал труп юноши, загородив ей дорогу: кровь забагровила узоры ковра.
Жизнь то вспыхивала, то застывала в ней; она, казалось, еще не потеряла присутствия духа, потому что давно ожидала чего-то страшного. Предчувствие не обмануло ее. Она схватила свой платок, чтобы зажать рану несчастного… Она припала к лицу его, как бы желая раздуть в нем искру жизни… Она произнесла только: я его убийца! Он дышал еще, он устремил на нее прощальный, безукорный взгляд и старался схватить ее руку.
Пораженный такою сценою, таким феноменом, совершившимся в спальне светской женщины, безмолвно стоял граф, взирая на умирающего товарища. Трудно было решить, что происходило в нем.
Тогда послышался необыкновенный разгром суматохи во всем доме… миг — и в спальню княгини вбежал человек средних лет, одетый по-дорожному, в военном сюртуке без эполет.
То был муж ее.
Граф невольно вздрогнул от такой нечаянности.
Княгиня увидала приезжего, но она не изменилась в лице, она даже не вздрогнула от страха, она по-прежнему стояла на коленях над трупом. Бледно, открыто, благородно, невыразимо прекрасно было лицо этой женщины. Оно резко обозначало ее нерушимый характер и силу любви ее.
Глаза бедного мужа остолбенели, руки его опустились от картины, представившейся ему.
— Боже мой! — произнес он, указывая на юношу, истекавшего кровью. — Что все это значит? Убийство! Кровь!! Лидия! Лидия!.. Кто этот человек?
Она отвечала твердым голосом:
— Это мой любовник!»
* * *
Кабинет — это мужское царство, в отличие от женского будуара, он был доступен гостям дома, и хозяин обставлял его как свою «визитную карточку», он знал, что по обстановке гости будут судить о нем.
Вот описание кабинета светского человека из рассказа Ивана Панаева: «Кабинет графа красовался умышленно поэтическим беспорядком. Вы сказали бы с первого взгляда, что это роскошное святилище поэта или заманчивая мастерская художника. Там и сям на столах с привлекательною небрежностью были разбросаны новейшие книги, журналы, эстампы; в углу стояли: станок художника, зрительная труба; все стены были увешаны снимками с картин Рафаэля, Доминикино, Корреджио, Мюрилло, в богатых золотых рамах; в амбразуре окон висели портреты великих поэтов и замечательных современников на политическом поприще. На доске мраморного камина стояли небольшие бюсты: Петра Великого, Екатерины, Наполеона, Говарда, Вольтера, Ньютона. Яркое освещение прихотливо играло на вычурных безделках бронзы. Но, рассмотрев эту комнату, вы приняли бы ее за выставку вещей, продающихся с публичного торга и соблазнительно расставленных для глаз покупателей».
А вот обстановка кабинета А. С. Пушкина строго функциональна: большую часть его занимают стеллажи с четырьмя тысячами книг на четырнадцати языках. Посреди комнаты стоит огромный письменный стол «простого дерева», как говорили тогда, рядом — конторка, где можно было писать и хранить бумаги, и большое удобное кресло с выдвигающейся подставкой для ног. Такие кресла называли «вольтеровскими». Дело в том, что в свое время французский просветитель XVIII века, писатель и философ Вольтер сконструировал для себя кресло на колесиках, к которому справа была приделана доска для письма, а слева — ящик, в котором хранились письменные принадлежности. Оно сохранилось до сих пор, и его можно увидеть в H?tel Carnavalet — Музее истории Парижа. Позже вольтеровскими стали называть просто удобные глубокие кресла с высокой спинкой, но уже без приспособлений для письма.
Кабинет купца Г. Г. Елисеева
На столе в кабинете Пушкина можно увидеть письменные принадлежности XIX века: чернильницу с арапчонком — подарок друга П. В. Нащокина на Новый год — и гусиное перо, а также костяной ножик для разрезания бумаг, бронзовый колокольчик для вызова прислуги.
* * *
Аналогом мужского кабинета являлся уже упомянутый женский будуар, где женщина «наводила красоту», прежде чем показаться в обществе. Порой там кипели нешуточные страсти. Если дама была уже немолода, но все еще претендовала на звание светской красавицы, как героиня повести Владимира Одоевского «Княжна Мими», то на этот процесс уходило много времени и сил.
Интерьер кабинета. Конец XIX в.
«В эти минуты грусти, скорби, зависти, досады к княжне являлась утешительница.
То была горничная княжны. Сестра этой горничной нанималась у баронессы. Часто сестрицы сходились вместе и, побранив порядком своих барынь, каждая свою, — принимались рассказывать друг другу домашние происшествия; потом, возвратившись домой, передавали своим госпожам все собранные ими известия. Баронесса помирала со смеху, слушая подробности туалета Мими: как страдала она, затягивая свою широкую талию, как белила посиневшие от натуги свои шершавые руки, как дополняла разными способами несколько скосившийся правый бок свой, как на ночь привязывала к багровым щекам своим — ужас! — сырые котлеты! Как выдергивала из бровей лишние волосы, подкрашивала седые и проч.»
В начале века, на волне моды на сентиментализм и романтизм, румяна решительно изгнаны из арсенала модной женщины. Когда на бал собирается Наташа Ростова, она и ее мать не пользуются никакой косметикой, кроме пудры. «Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по-бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены».
И только старухи еще щедро румянились, как это было принято в XVIII веке.
Героиня пьесы Лермонтова, вернувшись с рокового «Маскарада», беседует со служанкой:
Служанка:
Сударыня, вы что-то бледны стали.
1
Нина (снимая серьги):
Я нездорова.
Служанка:
Вы устали.
Нина (в сторону):
Мой муж меня пугает, отчего,
Не знаю! Он молчит, и странен взгляд его.
(Служанке)
Мне что-то душно: верно, от корсета —
Скажи, к лицу была сегодня я одета?
(Идет к зеркалу.)
Ты права, я бледна, как смерть бледна;
Но в Петербурге кто не бледен, право?
Одна лишь старая княжна,
И то — румяны! Свет лукавый!
А вот «Пиковая дама» А. С. Пушкина: «Старая графиня*** сидела в своей уборной перед зеркалом. Три девушки окружали ее. Одна держала банку румян, другая коробку со шпильками, третья высокий чепец с лентами огненного цвета. Графиня не имела ни малейшего притязания на красоту давно увядшую, но сохраняла все привычки своей молодости, строго следовала модам семидесятых годов и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад…»
Старухам сопутствовали запахи амбры и мускуса, в то время как молодежь предпочитала более свежие, цветочные духи с ароматом гелиотропа и лаванды.
Запах амбры в романе Тургенева «Дворянское гнездо» для Лаврецкого связан с не самыми счастливыми воспоминаниями детства: «Иван воспитывался не дома, а у богатой старой тетки, княжны Кубенской: она назначила его своим наследником (без этого отец бы его не отпустил); одевала его, как куклу, нанимала ему всякого рода учителей, приставила к нему гувернера, француза, бывшего аббата, ученика Жан-Жака Руссо, некоего m-r Courtin de Vaucelles, ловкого и тонкого проныру, — самую, как она выражалась, f ne fl eur [цвет (франц.).] эмиграции, — и кончила тем, что чуть не семидесяти лет вышла замуж за этого финь-флера; перевела на его имя все свое состояние и вскоре потом, разрумяненная, раздушенная амброй a la Richelieu, окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диванчике времен Людовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито в руках — и умерла, оставленная мужем: вкрадчивый господин Куртен предпочел удалиться в Париж с ее деньгами».
В моде были экзотические ароматы тропических растений, таких как иланг-иланг (или Кананга душистая) и пачули (вид кустарниковых тропических растений из рода погостемон). В середине века уже запах пачулей стал навевать скуку. Тот же Лаврецкий, войдя в дом Калитиных, сразу его отмечает: «Первое, что поразило его при входе в переднюю, был запах пачули, весьма ему противный».
Между тем румяна постепенно снова входили в моду, а вместе с ними и новые помады, притирания для белизны кожи, карандаши, которыми подводили глаза, чтобы сделать взгляд томным и выразительным, и даже «голубая лазурь, для проведения жилок на плечах и на шее». Однако их по-прежнему официально не одобряли, пеняя женщинам на то, что косметические средства вредят коже, и спрашивали: «Какая же порядочная женщина станет себя разрисовывать?! К тому же эти косметики очень дороги — промышленность пользуется слабостью женщин к самоукрашению».
Косметические журналы того времени советовали мыть голову мыльной стружкой с отрубями и натирать кожу кремом, приготовленным из смеси скипидара, миндального масла, рыбьего жира, воска, оксида цинка и розовой воды.
Во второй половине XIX века изобрели жидкую пудру. Она прекрасно скрывала все пятна, прыщи и царапины и, застывая, создавала эффект ровной, мраморной кожи.
Купить французскую косметику и парфюм в XIX веке в России можно было на Невском проспекте и в Гостином дворе. В 1847 году открылась фабрика Линде. Продукцию, выпускаемую этой фабрикой, горожане покупали в доме под № 23. Вслед за ней открылись завод купцов Пыляевых «Царское мыло» и косметическая фабрика Сабурова на Никольской улице, 63. Сабуров, так же как Пыляевы, держал лавку в Гостином дворе.
Парики безвозвратно ушли в прошлое вместе с XVIII веком, а прически упростились настолько, что дама могла причесаться сама с помощью горничной. На небольшой промежуток времени даже появилась мода на короткие стрижки, но она оказалась слишком революционной и не привилась. В моде теперь были античные прически: волосы зачесывали кверху, заплетали в косы и обвивали вокруг головы «диадемой» или оставляли у щек локоны. Прически украшали камеями, жемчужными сетками, большими гребнями, гирляндами цветов.
Анна Керн пишет: «Для следующего бала было заранее выписано из Петербурга платье — тюлевое на атласе и головной убор: маленькая корона из папоротника с его воображаемыми цветами. Это было очень удобно для меня и для моей лени и неуменья наряжаться. Я только заплела свою длинную косу и положила папоротниковую коронку, закинув длинные локоны за ухо, и прикрепила царский фермуар… Можно сказать, что в этот вечер я имела полнейший успех, какой когда-либо встречала в свете!»
А la grecque, т. е. «по-гречески», причесаны героини «Войны и мира» Толстого. Князь Андрей в своем кабинете «смотрел на портрет покойницы Лизы, которая со взбитыми a la grecque буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки». И когда на бал собирается Наташа с Соней и с матерью: «На графине должно было быть масака (темно-красный с синеватым отливом цвет. — Е. П.) бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны ? la grecque».
Наташу причесывает горничная:
«— Не так, не так, Соня, — сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. — Не так бант, поди сюда. — Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
— Позвольте, барышня, нельзя так, — говорила горничная, державшая волоса Наташи.
— Ах, боже мой, ну после! Вот так, Соня».
Но в середине века, когда свояченицу Толстого Татьяну Берс нужно причесать a la grecque, уже вызывают парикмахера. Она рассказывает в своих воспоминаниях: «А ты знаешь, Саша, ведь меня причесывал настоящий парикмахер. Это тетя Julie велела. Ты не заметил? Нет? — Заметил что-то необычное… Julie велела парикмахеру причесать меня „a la grecque“, как носили тогда на балах, с золотым bandeau (обручем) с приподнятыми буклями, а на шею надела мне бархатку с медальоном».
В самом деле, парикмахеры вернулись в конце 1820-х годов вместе с возвращением моды на пышные прически с массой завитых локонов (их назвали буклями). Прически украшали гребнями, спускавшимися на лоб обручами, лентами или цепочками с драгоценными камнями (фероньерами), лентами, цветами, перьями. Если не хватало своих волос, щедро использовали накладные.
Газета «Московский телеграф» писала: «Из накладных или искусственных волос локоны от ушей — тирбушоны, коих выгода особенно заметна при вечерней сырости», — входит в положение кокеток обозреватель «Московского телеграфа».
Из этого же источника узнаем новые подробности: «В головных дамских уборках цветы, бриллиантовые, золотые и серебряные колосья накалываются на верхней части головы и превышают собою самые высокие складки волосов. Часто цветы бывают на длинных стебельках, чтобы при малейшем движении головы они могли качаться. На задней стороне некоторых из сих уборок прикалывают широкий бант из газовой ленты, у которой висящие концы столь длинны, что простираются гораздо ниже пояса ~~~ Самые странные уборки головные теперь в самой большой моде. Ленты смешивают с цветами и бриллиантами, с перьями. Иногда дамы все это собирают вместе. Заметили пучки белых перьев, образующие диадему на лбу, и в той же уборке на задней части головы виден был хвост райской птички: между ними возвышались огромные банты лент с золотыми сеточками и с рядом волосов. Часты страусовые перья, в разных направлениях, видные с одной стороны, и букли, бриллиантовые колосья с гребенкою, осыпанною каменьями — с другой. Наконец, есть уборки из жемчугу, золотых и бархатных цветов, марабу и верхушек страусовых перьев разных цветов».
В 1840-е годы — новый поворот. В моду вошли прически из гладких волос. Волосы расчесывали на прямой пробор (эта часть прически называлась «бандо»), а сзади на шее укладывались мягким узлом или пучком локонов. В 1870-е годы прическа поднялась выше, и только несколько кудрей падало на лоб. В 1881 году француз Марсель изобрел щипцы для горячей завивки, в 1884–1885 годах он же довел до совершенства изобретенный немцем Фишером метод завивки волос с применением химических средств. В 1904 году немец по происхождению Шарль Нестле изобрел метод выполнения продолжительной завивки волос с помощью химических средств и обогрева. И в то же время вошла в моду короткая стрижка. Женщина эпохи модерна — это не только вычурная светская львица, но и женщина-мальчик, спортивная, угловатая, в коротком платье и с короткой стрижкой геометрических линий.
* * *
Важным помещением в доме оставалась кухня. Здесь стояла дровяная плита с вытяжкой. Рядом с ней ящик для дров, которые по утрам приносил истопник. В качестве холодильника использовали ящик, набитый льдом, пересыпанным песком. В частных домах во дворе иногда устраивали ледник (погреб со льдом), однако хранившиеся там продукты часто подтопляло грунтовыми водами. Лед для ледников и холодильников добывали на Неве.
В своей книге воспоминаний «Из жизни Петербурга 1890–1910 годов» Д. А. Засосов и В. И. Пызин пишут: «К весне на Неве и Невках добывали лед для набивки ледников. Лед нарезался большими параллелепипедами, называемыми „кабанами“. Сначала вырезались длинные полосы льда продольными пилами с гирями под водой. Ширина этих полос была по длине „кабана“. Затем от них пешнями откалывались „кабаны“. Чтобы вытащить „кабан“ из воды, лошадь с санями пятили к майне, дровни с удлиненными задними копыльями спускались в воду и подводились под „кабан“. Лошади вытаскивали сани с „кабаном“, зацепленным за задние копылья. „Кабаны“ ставились на лед на попа. Они красиво искрились и переливались на весеннем солнце всеми цветами радуги. Работа была опасная, можно было загубить лошадь, если она недостаточно сильна и глыба льда ее перетянет; мог потонуть в майне и человек, но надо было заработать деньги, и от желающих выполнять такую работу отбоя не было: платили хорошо. Майна ограждалась легкой изгородью, вечером вокруг майны зажигались фонари, чтобы предупреждать неосторожных пешеходов и возчиков.
Набивали ледники льдом особые артели. Эта работа была также опасна и требовала особой сноровки. „Кабаны“ опускали вниз, в ледник, по доскам на веревках, а там рабочие принимали их и укладывали рядами. Бывали случаи, когда „кабан“ срывался со скользкой веревки, калечил рабочих, стоящих внизу».
Постепенно на кухни проникал водопровод. В начале XIX века воду развозили водовозы — они наполняли большие бочки ведрами или специальными черпаками, использовались также «водокачальные машины», сооруженные в тех местах, где не было удобных спусков к воде. Бочки водовозов были раскрашены в разные цвета: белые — для питьевой воды из Невы, а зеленые и желтые — для воды, которую использовали в хозяйственных целях, эту воду брали из Фонтанки, Мойки, других небольших рек и каналов. К середине XIX века в Петербурге действовали 37 водокачек, которые представляли собой деревянные или каменные будки, оборудованные ручными насосами. Первая попытка проложить водопровод на паровой тяге была сделана в 1846 году. Паровая машина находилась в здании водокачки у наплавного Воскресенского моста (в том месте, где теперь к Неве выходит улица Чернышевского). В 1858 году в Петербурге было создано «Акционерное общество Санкт-Петербургских водопроводов». На Шпалерной улице, недалеко от Таврического дворца, построили Главную водонапорную башню и насосную станцию. Эта водопроводная система протянулась на 115 километров.
Домовладельцы подключались к магистральному водопроводу на улице за свой счет — 10 рублей с погонной сажени подводной трубы, а за пользование водой платили по 10–12 копеек за 100 ведер водопроводной воды. К 1900 году абонентами городской водопроводной сети числилось около 70 % петербургских домов.
В небольших квартирах, где не было отдельного помещения для прислуги, для кухарки ставили кровать прямо на кухне. Елена Молоховец советует использовать складную кровать, которая днем убирается в шкаф: «Кроме того, в ненаружной капитальной, следовательно, теплой стене кухни, хорошо пробить от пола нишу для кровати прислуги, если нет для нея другого помещения. Ниша шириною в 9 вершков, длиною в 2 ? аршинов и вышиною в 3 аршина. В этой нише устроить кровать следующим образом: сделать прочную, толстую лакированную полку, в ? аршина ширины, в 2 ? аршина длины и на ? аршина от пола.
К этой доске прикрепить на петлях другую, почти такую же доску. К этой последней 3 или 4 ножки, также на петлях. На ночь отворить шкаф, откинуть доску, поставить ее на ножки, разложить постель, набитую сечкою из соломы или морскою травою. На день же постель поднять вместе с откидною доскою с ножками и затворить шкаф.
Под этою полкою или кроватью можно ставить сундук, половина которого войдет в нишу, а другая половина может заменять лавку на день, поэтому дверцы должны начинаться на расстоянии от пола на ? аршина. Наверху дверцы также не должны доходить до самого верха ниши, а надо оставлять нишу пустою, по крайней мере на ? аршина, чтобы не было в нише спертого воздуха.
В ногах кровати, в нише, можно прибить маленькую вешалку для платьев, а в головах вешалку для личного полотенца».
На кухне, или в примыкающей к ней кладовой, или прямо в коридоре оборудовали «внутренние, платяные и бельевые шкафы, а также маленькие шкафчики с выдвижными ящиками для разных запасов, как то: круп, макарон и т. п».
В частных домах или дворцах кухни иногда располагались с отдельном помещении, чтобы чад от них не попадал в жилые комнаты.
Продукты покупали в Гостином дворе и на многочисленных рынках — Сенном, Морском, Никольском и т. д. Хлебом, булками и выпечкой горожан снабжали немецкие булочники. Дешево купить «изыски» вроде устриц и импортных сыров можно было на Бирже — на Стрелке Васильевского острова, где разгружались иностранные корабли.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.