Персидские миражи

Персидские миражи

После вывода войск в 1735 году российская дипломатия долгое время решала задачу утверждения империи в Черноморском бассейне. В Закавказье Петербург предпочитал поддерживать более или менее устойчивый баланс сил — сначала с помощью Ирана, потом в более сложной комбинации с участием Картли-Кахетинского царства Ираклия II (1762-1798) и азербайджанского Кубинского ханства во главе с Фатали-ханом (1758-1789). Военное вмешательство осуществлялось выборочно и дозированно — например, посылкой отряда генерала Г.К. Тотлебена в Грузию в 1769 году на помощь Ираклию против турок или рейдом войск генерала И.Ф. Медема в 1775 году против правителя Каракайтага Амира Хамзы, осадившего Фатали-хана в Дербенте.

Правда, в конце 1779-го — начале 1780 года тогдашний правитель Юга России Г.А. Потемкин планировал «персидскую экспедицию» в ослабленный внутренней борьбой Иран, где как раз скончался сумевший на время объединить страну влиятельный правитель Керим-хан Зенд. Секретный ордер от 11 января 1780 года прибывшему в Петербург и принятому императрицей А.В. Суворову гласил: «Часто повторяемые дерзости ханов, владеющих по берегам Каспийского моря, решили, наконец, ее императорское величество усмирить оных силою своего победоносного оружия. Усердная ваша служба, искусство военное и успехи, всегда приобетаемые, побудили монаршее благоволение избрать вас исполнителем сего дела».

Согласно этому указанию прибывший в Астрахань полководец стал готовить флот, установил переписку с Ираклием II и прикаспийскими ханами, одного из которых — правителя Гиляна Гедает-хана — пытался склонить на сторону России. Через свою агентуру, большую часть которой составляли выходцы из Армении, он получал информацию о положении в Персии; составлял карты и описания мест, в которых должна разворачиваться вверенная ему экспедиция — сухопутный марш от Кизляра в сочетании с морским походом на Решт с целью создания на южном берегу Каспия укрепленной «пристани для коммуникации» и торговли со странами Востока^{1029}.

Еще в Петербурге Суворов встречался с поборниками освобождения Армении от персидского ига. «Генерал-поручик Александр Васильевич Суворов приехал к нам на свидание, — записал армянский церковный и политический деятель, архиепископ (с 1800-го — католикос всех армян) Иосиф Аргутинский в своем дневнике, — и в течение двух часов… задавал много вопросов по тому же предмету и о наших краях. Подробно распрашивал о состоянии престола нашего святого Эчмиадзина и сильно обнадеживал нас, что намерены восстановить наше государство. Выйдя от нас, он поехал к светлейшему князю Григорию Александровичу Потемкину и передал ему все сказанное нами о городах». Однако Суворов так и не дождался команды начинать поход: пока шла его подготовка, Россия заключила принципиально важный союз с Австрией, направленный против турок, и приступила к присоединению Крыма.

В этих условиях каспийская экспедиция отступила на второй план: вместо масштабного похода в 1781 году была сделана осторожная попытка вновь закрепиться на южном берегу Каспия. Летом этого года капитан Марко Войнович привел свою эскадру к берегам Мазандерана и договорился с губернатором Фетх Али-ханом об устройстве фактории. Моряки и солдаты успели выстроить батареи, дома, госпиталь, казармы, пристань.

Однако появление русских вызвало тревогу дяди Фетх Али-хана, могущественного хозяина Астрабада Ага Мухаммед-хана Каджара. В декабре 1781 года Фетх Али-хан пригласил Войновича и его офицеров в гости и захватил их в плен. В результате капитан вынужден был отдать приказ об уничтожении поселения и его укреплений^{1030}. Когда все было исполнено, Ага-Мухаммед любезно извинился за рвение подчиненных и отпустил пленников домой.

Российского влияние закреплялось прежде всего дипломатическими средствами в условиях соперничества наиболее крупных закавказских владетелей. 24 июля 1783 года в крепости Георгиевск командующий Кавказской линией генерал-лейтенант Павел Потемкин и представители Ираклия II подписали Георгиевский трактат. Россия принимала царя «со всеми его наследниками и преемниками… в монаршее покровительство ее величества» и гарантировала целостность его «настоящих владений». Петербург брал на себя защиту грузинских интересов перед Ираном и Турцией. Грузии предоставлялась внутренняя автономия, но ее внешнеполитические дела контролировались русскими властями на Кавказе. Секретными статьями предусматривались размещение в Грузии двух российских батальонов и обязательство России добиваться возвращения отторгнутых прежде от Грузии земель. России требовалась в качестве союзника сильная Грузия — но не настолько, чтобы она могла осуществлять великодержавные планы Ираклия, в том числе его претензии на Ереванское и Гянджинское ханства, Каре и Ахалцих. С началом новой Русско-турецкой войны (1787-1791) русские батальоны были выведены из Грузии, а сам Ираклий в 1788 году заключил мирный договор с турками.

Одновременно Россия поддерживала отношения с Фатали-ханом, имевшим собственные гегемонистские замыслы в Закавказье. Когда тот в 1785 году собрался присоединить к своим владениям земли Южного Азербайджана, переправился через Араке и без боя овладел Ардебилем, Г.А. Потемкин потребовал от него распустить войска и возвратиться в Ширван. Не была Петербургом удовлетворена и просьба Фатали-хана «о принятии меня со всем подвластным мне народом и провинциями в высочайшую зависимость». Однако переговоры с кубинским ханом, стремившимся объединить под своей эгидой азербайджанские ханства и при возможности занять шахский престол в Иране, продолжались. С трудом удалось российской дипломатии в 1789 году добиться заключения союза между Ираклием II и Фатали-ханом, но смерть последнего разрушила эту комбинацию. У России искал поддержки и карабахский Ибрагим Халил-хан, просивший в 1785 году принять его в подданство, но не вмешиваться во внутренние дела ханства.

Через несколько лет Ага-Мухаммед сумел объединить Иран под своей властью и восстановить влияние державы в Закавказье. В 1795 году он разгромил войска Ираклия и взял Тбилиси. В условиях ослабления Турции империя не могла оставить действия шаха без последствий. Указ Екатерины II от 19 февраля 1796 года предписывал генерал-лейтенанту Валериану Зубову (брату императрицыного фаворита) обеспечить «восстановление спокойствия и порядка» в Иране; речь шла о «ниспровержении власти хищника» Ага-Мухаммеда, утверждении на престоле его брата Муртазы Кули с последующим дроблением страны — отделением южных провинций и восстановлением независимости ориентирующихся на Россию азербайджанских ханств; империи же этот поход должен был «открыть путь в Индию»^{1031}.

30-тысячная армия вновь появилась в Закавказье. Ее командующий повторил поход Петра I более успешно: летом и осенью 1796 года его войска заняли Дербент, Баку, Шемаху и Гянджу, вышли на Куру и расположились на зимовку в Муганской степи. В будущем Зубов собирался занять Гилян и Астрабад, двинуться на Казвин и новую столицу шаха Тегеран, чтобы нанести «конечное сокрушение» неприятелю^{1032}. Как и 70 лет назад, к победителю присоединились тарковский шамхал Мухаммад-хан, кайтагский Рустам-хан и табасаранский кади. Державин воспел поход Зубова и красоты Кавказа в оде:

О юный вождь! сверша походы,

Прошел ты с воинством Кавказ,

Зрел ужасы, красы природы;

Как с ребр там страшных гор лиясь,

Ревут в мрак бездн сердиты реки;

Как с чел их с грохотом снега

Падут, лежавши целы веки;

Как серны, вниз склонив рога,

Зрят в мгле спокойно под собою

Рожденье молний и громов…

Однако так же быстро сказались и трудности войны на Востоке, не предусмотренные в петербургских кабинетах. В тех же письмах, в которых Валериан Зубов сообщал брату-фаворитуо победах и планах дальнейшего наступления, он просил о подкреплениях и сетовал на отсутствие фуража и тягловых волов, сообщал о не подвезенном вовремя провианте и «дождях денно и нощно», превращающих дороги в топь. Молодой генерал, как и его предшественники 70 лет назад, обнаружил, что горцы «к корысти только привязаны и ни малейшего доверия не достойны», но не мог отказать им «в знатной степени дерзости и храбрости»; их «разбойничьи партии» нападали на русские отряды; воевать по правилам не желали, «а хотя бы и открылись где, то их выжить трудно».

Чем могла бы закончиться широко задуманная экспедиция, сказать трудно; его история еще нуждается в исследовании. Прямых экономических целей поход Зубова как будто не ставил, однако надо сказать, что и в конце XVIII — начале XIX века победы российского оружия порождали мечты о легких путях к несметным богатствам Востока. В.А. Зубов перед походом на Персию ознакомился с сочинением греческого священника Хрисанфа, чье описание Средней Азии, Афганистана и Кашмира изобиловало фантастическими суждениями: «Бухария уподобляется саду удивительной красоты… превосходит самую Индию в богатстве и изобилии во всех жизненных припасах»; при продвижении вглубь Средней Азии россиянам «встречаться будут народы, владеющие, поистине можно сказать, землею обетованною, недра коей преисполнены злата, сребра и других драгоценностей…»

Даже после столкновения с кавказской действительностью тот же Зубов, уже в 1801 году, подал императору Александру записку, посвященную торговле с Азией. Под влиянием мыслей Екатерины II о том, что «направить торговлю Китая и Ост-Индии через Туркестан это значило бы возвысить эту (Российскую. — И. К.) империю на степень могущества выше всех остальных империй Азии и Европы», он обещал в будущем России поток товаров из Индии через Астрабадский порт, «стоит только правительству обратить на оную деятельность внимание». Вслед за ним подобные проекты о «проложении путей к богатствам всех народов Азии» подавали и другие государственные мужи, в том числе министр финансов Д.А. Гурьев и член Государственного совета адмирал Н.Н. Мордвинов. Реальная же картина торговли была иной. Менее возвышенные купцы и приказчики Оренбурга даже в середине XIX века отмечали «жалкое общественное, экономическое и нравственное состояние Бухарского, Хивинского и Кокандского владений в наше время…»^{1033}.

Но после смерти Екатерины Великой ее сын и наследник Павел приказал немедленно вернуть войска. Новый император полагал, что пока «время и обстоятельства» не позволяют России прочно утвердиться в Закавказье и «подробно» обустроить «тамошний край», нужно «составить» из благоволящих к России тамошних владетелей «федеративное государство», номинально зависимое от Петербурга и способное бороться с врагами без российской поддержки.

В 1798 году скончался Ираклий II, а против его наследника Георгия XII выступили братья; в начавшейся междоусобной войне обиженные царевичи призвали на помощь отряды горцев и войска аварского хана. Царь обратился в Петербург с просьбой о присоединении к России Картли и Кахетии, наместниками в которых стали бы его потомки. Не дождавшись решения, Георгий XII умер, а изданный в январе 1801 года манифест Павла I провозгласил, что Россия согласилась на присоединение Грузии по просьбе грузинского народа для защиты страны от «несчастливых войн» и по причине «несогласия в доме царском».

После смерти Павла I вопрос о Грузии дважды обсуждался Непременным советом нового императора Александра I. Выбор был трудным: попытаться создать в Закавказье федеративное государство из грузинских княжеств, как это предполагал Павел I, либо наследственное наместничество в составе России, как просил Георгий XII, — или упразднить царскую власть в Грузии и превратить страну в российскую губернию. Грузия в качестве полусамостоятельного государства с враждующими членами династии и воюющими между собой большими и малыми владетелями едва ли могла быть надежным тылом. Решив, что страна «не может ни противостоять властолюбивым притязаниям Персии, ни отразить набеги горских народов»», император в манифесте от 12 сентября подтвердил решение о включении Восточной Грузии в состав Российской империи. Династия Багратионов лишилась прав на грузинский престол, а Картли и Кахетия стали Грузинской губернией.

Имеретия потеряла автономию в 1810 году, Гурия — в 1840-м, Мингрелия — в 1857-м и, наконец, Абхазия вошла в состав империи только в 1866 году. Присоединение Грузии не принесло России выгод. Его следствием стала серия войн в Закавказье с Ираном и Турцией. Необходимость противодействия набегам горцев и установления надежных коммуникаций с Грузией через Большой Кавказский хребет способствовала втягиванию в войну в горах: империя не могла оставить между собой и христианским Закавказьем непокоренный Кавказ. Первым же полководцем, который вел постоянные боевые действия на Кавказе, стал главноуправляющий Грузией и командующий Кавказским корпусом генерал князь Павел Цицианов.

В целом относительно добровольное и условное «вхождение» народов Северного Кавказа в состав России происходило вплоть до Гюлистанского договора с Ираном (1813) и Андрианопольского с Турцией (1828), когда эти державы признали присоединение к России Дагестана и Черноморского побережья Кавказа. Империя, в свою очередь, не имела сил и возможностей установить на окраинах новое административное устройство, и реальная власть оставалась у местных ханов и горских «вольных обществ».

Правительство пыталось «употреблять всевозможные средства привлекать к нам различных владельцев… возбуждая в одних любочестие к желанию быть удостоенным от руки нашей, а другим внушая, какое обогащение, пользы и выгоды последовать могут им и подданным их от спокойного владения и от торговли с россиянами». С этой целью им присваивались чины, назначалось жалованье, гарантировалось наследственное владение их ханствами. Так, в Дагестане тарковский шамхал Мухаммед после принятия подданства России в 1793 году был произведен в тайные советники с назначением жалованья в шесть тысяч рублей в год. Аварский хан имел чин генерал-майора, а табасаранский кадий — полковника российской армии. В дальнейшем продвижение на этом направлении даже после двух успешных русско-иранских войн (1804-1813 и 1826-1828 годов) ограничилось Дагестаном и Северным Азербайджаном. Власть местных ханов постепенно заменялась управлением российских «комендантов» с подчиненными им «наибами» из местных беков. Общероссийская администрация появилась здесь только в 40-х годах XIX века; при этом Петербург торжественно подтвердил права тамошней знати и не допускал введения русского дворянского землевладения.

Восточный мираж периодически еще вставал перед глазами. Так, например, в январе 1856 года (еще не завершилась неудачная Крымская война) герой Севастополя генерал-лейтенант Степан Хрулев в записке на имя военного министра предложил организовать через Иран поход на Индию. По его замыслу, высадившийся в Астрабаде 30-тысячный корпус должен был заложить там мощную военную базу и двинуться маршем через Мешхед-Герат-Кандагар в индийские владения британской короны. Генерал полагал, что Иран будет счастлив, получив обещание русских отдать ему турецкие Кербелу и Неджеф (каким образом это предполагалось осуществить, он не сообщал), а прочие «туземцы» легко склонятся на нашу сторону и даже «ждут наше желанное войско» в Индии; таким образом, «власть англичан на материке совершенно уничтожится»^{1034}. Правда, никакой коммерческой выгоды в этом проекте Хрулев не предлагал.

В 1878 году, во время Русско-турецкой войны, в обстановке весьма напряженных отношений с Англией русское правительство приняло решение об организации марша частей Туркестанского военного округа на юг в сторону Индии — но это уже была чистая демонстрация силы: войска получили приказ ни в коем случае не пересекать границу^{1035}.

С середины XIX века проникновение в Иран шло уже более цивилизованными методами: путем получения концессий, основания банков, предоставления займов с получением контроля над таможнями — в результате чего к началу следующего столетия Гилян на деле стал «торговым рынком России», а на южном берегу Каспия в Астрабадской морской станции базировались русские военные корабли^{1036}. Однако новая эпоха советской истории, начавшаяся под лозунгом мировой революции, привела к возрождению натиска на Восток: созданию эфемерной Гилянской советской республики в 1920 году и уже откровенной попытке аннексии Южного Азербайджана в 1945-1946 годах.