Глава 28 Юсуповская ночь
Глава 28
Юсуповская ночь
«Ибо, кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее».
Евангелие от Марка, 8:35
«Скажите нам, мы убили праведника: он не злословил нас, пойдем — покаемся, солнце померкло, и света уж нет! Поздно!..».
Г. Е. Распутин
В жизни Григория Распутина было много удивительных «совпадений», касавшихся времени, дат. Но еще более удивительные совпадения окружают его смерть. Первое покушение на жизнь Распутина, предпринятое позорным церковным собором, собранным против старца, состоялось 16 декабря 1911 года. Но тогда его время еще не пришло: Бог даровал ему (и вместе с тем всей стране) еще ровно пять лет. Убийству суждено было произойти в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года. Отметим еще одну интересную деталь, о которой забывают обычно исследователи. По-новому, то есть григорианскому календарю, это будет ночь с 29 на 30 декабря. Так что, даже по новому календарю Распутин умер как раз накануне 1917-го года. Вот уж воистину во всех отношениях сбылось пророчество старца о самом себе: что он не переживет 1916 год, не вступит в страшный 1917-й — самый отчаянный и кошмарный год русской истории. Не потому-то он был так спокоен и вместе с тем возбужден, идя в расставленные ему сети.
Варламов пишет: «Двое из убийц — Пуришкевич и Юсупов — оставили свидетельства о том, как убийство Распутина происходило, однако верить обоим трудно. Дневник Пуришкевича меньше всего похож на дневник, мемуары Юсупова — на мемуары. И то и другое литературно обработанная публицистика. Тем не менее что-то из этих источников выудить можно»[293].
Я постараюсь вкратце, основываясь на воспоминаниях очевидцев, восстановить из событий той ночи те, что подлежат восстановлению. Есть вещи, о которых мы не знаем и вряд ли узнаем до Судного дня.
16 декабря Григорий Ефимович находился в состоянии какого-то особенного возбуждения. Последние несколько дней он никуда не выходил из дома и только иногда прогуливался с Муней к Казанскому и Исаакиевскому соборам. Навестила она его и в тот последний день: пришла к полудню, а ушла в десять вечера, за два часа до прихода Феликса Юсупова. Она вспоминала: «Он был возбужден и сказал: „Сегодня я поеду“, — но не сказал куда».
Вечером приезжала Вырубова. Григорий Ефимович рассказал ей о приглашении Юсупова помолиться за его жену ночью. Вырубова стала отговаривать его, говоря, что это унизительно — ездить по ночам к тем, кто боится подать тебе руку днем. Ездить, да еще молиться за них! Впрочем, Вырубова знала, что Григорий Ефимович не переменит своих планов — во-первых, он не боялся унизиться, а во вторых, он никому не отказывал.
В силе и действенности молитвы Григория Ефимовича Вырубова могла убедиться многократно. Свое чудесное исцеление после недавней ужасной железнодорожной катастрофы, в которую Вырубова попала, она связывала с Распутиным. Именно его голос, произнесший слова «будет жить», вывел ее из смертельной комы, в которую она впала в результате полученных множественных увечий.
К одиннадцати вернулись из гостей дочери Григория Ефимовича (старшая, Матрена, и младшая, Варвара), в последний раз поцеловали отца и пошли спать. Около полуночи заехал трусливый министр Протопопов. Его Распутин быстро выставил, так как с минуты на минуту ожидал Феликса.
«Он надел голубую рубашку, вышитую васильками (рукою самой императрицы. — О.Ж.)… но не мог застегнуть ворот, и я ему пуговицы застегнула», — свидетельствовала его верная служанка Катя Печеркина. Она тоже отмечала, что он был необычным образом взволнован.
Племянница Анна, которая пришла вместе с дочерьми Григория Ефимовича, вспоминала: «В начале первого часа ночи дядя лег на кровать, не раздеваясь.
Вскоре после этого „с черного хода“ раздался звонок. Это приехал князь Феликс Юсупов. Он услышал голос Распутина: „Это ты, Маленький?“
Юсупов: „Мы вошли с ним в спальню, освещенную только лампадой, горевшей перед образами. Распутин зажег свечу. Я заметил, что кровать была смята, возможно, он только что отдыхал… Около постели приготовлена была его шуба и бобровая шапка… Распутин был одет в… шелковую рубашку, вышитую васильками, и подпоясан толстым малиновым шнуром с двумя большими кистями. Черные бархатные шаровары и высокие сапоги…
И вдруг охватило меня чувство безграничной жалости к этому человеку. Мне сделалось стыдно и гадко при мысли о том, каким подлым способом, при помощи какого ужасного обмана я его завлекаю к себе. Он — моя жертва, он стоит передо мною, ничего не подозревая, он верит мне. Но куда девалась его прозорливость? Куда исчезло его чутье? Как будто роковым образом затуманилось его сознание, и он не видит того, что против него замышляют. В эту минуту я был полон глубочайшего презрения к себе; я задавал себе вопрос, как мог я решиться на такое кошмарное преступление? И не понимал, как это случилось“[294].
В повествовании Юсупова, этого способного артиста, есть откровенные места, придающие его истории видимость правдоподобности. Но все эти отрывки связаны с его внутренними чувствами и переживаниями, а не с тем, как собственно проходило убийство.
Из этих строк видно, что в эту минуту будущее России висело на волоске и зависело от голоса совести одного человека — князя Феликса Юсупова. И этому голосу совести Юсупов не внял, обрекая себя самого на жалкую будущность и на вечные сомнения и страх. Как бы он ни уверял других в том, что поступил правильно и не виноват в том, что последовало за этим, в глубине души он не мог не знать, что в тот роковой вечер, перешагнув в последний раз знакомый порог дома гостеприимного Распутина, он целовал старца поцелуем Иуды.
В темном подъезде старец бережно провел Юсупова за руку. В эти минуты сердце молодого князя страшно колотилось. Но Распутин ничего не сказал ему. „Где же его ясновидение? Чему послужил его дар предвиденья, если он не видит ловушки, расставленной для него?.. Мои угрызения совести уступили место твердой решимости выполнить свое дело…“ — так впоследствии писал Юсупов в эмиграции.
Ответ на эти „сложные“ вопросы Юсупова по-евангельски прост: оставляя за Иудой право свободы действий, Иисус не остановил Своего предателя. Этому вышнему примеру последовал и Распутин. И если бы только в этом темном подъезде молодой князь прислушался скорее к голосу (пока еще слышимому) своей совести, а не к обманчивому „чувству долга“, то иначе сложилась бы и его судьба, и судьба России.
Вот еще один отрывок из книги Юсупова, как впоследствии окажется, выдуманный по сюжету, но, видимо, достаточно близко передающий внутреннее состояние „Маленького“ во время убийства: „Распутин удивленно, почти испуганно посмотрел на меня. Я прочел в его взоре новое, незнакомое мне выражение: что-то кроткое и покорное светилось в нем. Он близко подошел ко мне, не отводя своих глаз от моих, и казалось, будто он увидел в них то, чего не ожидал. Я понял, что наступил последний момент. „Господи, дай мне сил покончить с ним!“ — подумал я и медленным движением вынул револьвер из-за спины. Распутин по-прежнему стоял передо мною не шелохнувшись, со склонившейся направо головой и глазами, устремленными на распятие.
„Куда выстрелить, — мелькнуло у меня в голове, — в висок или в сердце?“
Точно молния пробежала по всему моему телу. Я выстрелил“[295].
У меня нет никакого желания подробно разбирать романтическое вранье Юсупова и Пуришкевича, от которого воротил нос главный участник убийства — великий князь Дмитрий, прервавший с ними всякие отношения после публикации их выдумок. О том же, что на самом деле произошло в подвале Юсуповского дворца (а возможно, и в другом месте), никто из участников убийства писать не посмел.
В чем же причина такого упорного молчания и многократно повторенного вранья? По всей видимости, в том, что участники убийства во время его исполнения столкнулись с чем-то таким, о чем они говорить просто не могли. На мой взгляд, это могли быть две вещи. Во-первых, они стали более чем свидетелями смерти праведника, смерти, необычной уже в том, как она была принята Григорием Ефимовичем. Нет ничего сильнее, чем свидетельство смерти, и отрекающиеся этого свидетельства пересекают страшную черту невозврата.
Во-вторых, вполне возможно, что сам характер убийства не позволял говорить об этом. Действительно, Распутина могли убить на улице из пистолета, могли, наконец, бросить в него бомбу, разорвать на части. Даже царям не удавалось укрыться от бомбометателей. И желающих сделать это было хоть отбавляй. К чему было так долго готовить помещение и приводить туда Распутина на всю ночь? Ведь, по признанию самих убийц, им потребовалась целая ночь на то, чтобы убить Григория Ефимовича. Очевидно, в этом они не лгали — такое убийство могло носить только ритуальный характер — медленной пытки. Юсупов вспоминал про многочисленные раны старца, из которых текла кровь, про „его изуродованное ударами и кровоподтеками лицо“.
В интервью газете „Матэн“ 19 июля 1928 года великий князь Дмитрий сказал: „Убийство было совершено нами в припадке патриотического безумия… Мы обязались никогда не рассказывать об этом событии… Юсупов поступил совершенно неправильно, опубликовав книгу. Я сделал все возможное, чтобы удержать его от этого намерения, но не имел успеха. Это обстоятельство прекратило нашу дружбу…“
Дружбу с человеком, который на протяжении многих лет был его любовником. Дружбу с человеком, которому из своей ссылки в Персию (последовавшей за убийством), он писал: „Мой дорогой, мой любимый, мой верный друг. Я могу сказать без страха впасть в крайности — мой самый дорогой друг!“
А вот отрывок из еще одного интервью, данного великим князем Дмитрием русской газете, издававшейся в Париже: „Ни один человек, не исключая моей семьи, не слышал от меня о событиях той страшной ночи… Та самая сила, которая толкнула меня на преступление, мешает и мешала мне поднять занавес над этим делом“.
Страшно даже подумать, что это была за сила. Великий князь Дмитрий, так же как и князь Юсупов, был оккультистом и масоном, экспериментировавшим со страшными культами, за которыми стоял сатана. И эта сатанинская сила заставила „царственного юношу“ Дмитрия решиться на преступление. И эта же сила потом стремилась держать дело об убийстве старца в тени, очернить добрую память о Григории Ефимовиче.
Государю была очевидна лишь косвенная причастность к смерти Григория Ефимовича тех, кого весь Петербург поздравлял с „патриотическим актом“. Вот запись из дневника императора: „В 9 час. поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17 декабря извергами в доме Ф. Юсупова, стоял уже опущенным в могилу“»[296]. Государь, обратим внимание, не назвал убийцами тех, кто ими назвался сам, но говорит об извергах, подчеркнув изуверский характер убийства. Он и наказал подставных убийц символически, выслав Феликса Юсупова в его курское имение и отправив великого князя Дмитрия Павловича в действующую армию в Персию. Пуришкевича же, уехавшего 17 декабря со своим санитарным поездом на фронт, наказание, даже символическое, не постигло вовсе.
Эта безнаказанность, безусловно, встревожила подлинных убийц, ожидавших следственных действий против себя, и, понимая всю непрочность обвинений против самозванных убийц, они в дальнейшем постарались тщательно укрыть следы ритуального преступления, сразу же после свержения императора торопливо сожгли тело мученика Григория.
И Дмитрий Павлович, и Юсупов, по свидетельству великого князя Александра Михайловича, признались ему, что приняли участие в убийстве, но отказались, открыть имя главного убийцы. «Лицом» этого преступления тем не менее стал князь Юсупов. Позже, когда Феликс Юсупов пересказывал знакомым обстоятельства убийства Распутина с никогда не бывшим выстрелом в сердце, его спросили, нет ли у него угрызений совести, он ответил, что всего лишь убил собаку. И князь не лжет, он действительно, как выяснится, убил собаку из собственной псарни, чтобы скрыть следы человеческой крови или, наоборот, имитировать убийство Распутина во дворе собственного дома.
Через три года после обнародования «дневника» Пуришкевича Феликс Юсупов опубликовал свои мемуары под названием «Конец Распутина», где воспроизвел обстоятельства убийства, описанные уже Пуришкевичем, но полностью игнорировал материалы следствия, известные к тому времени по публикации прокурора Завадского.
Следствие по делу об убийстве Григория Ефимовича Распутина длилось всего два с небольшим месяца и было спешно прекращено 4 марта 1917 года. Тело мученика Григория было торопливо сожжено в ночь с 10-го на 11-е марта, на месте сожжения начертана на березе символичная надпись на немецком языке: «Hier ist der Hund begraben» («Здесь погребена собака») и далее «Тут сожжен труп Распутина Григория в ночь с 10 на 11-е марта 1917 года».
Журналистка Наталья Голицына встретилась с английским историком Эндрю Куком, и вот фрагмент их беседы:
«Наталья Голицына: Новое расследование убийства сибирского старца, оказывавшего опасное, с точки зрения его современников, влияние на российскую политику предвоенного и военного периода, проведено бывшим офицером Скотленд-Ярда Ричардом Калином и известным историком разведки Эндрю Куком. Согласно их версии, находившиеся в Петрограде агенты британской разведки капитаны Джон Скейл и Стивен Али, а также лейтенант Освальд Рейнер были серьезно обеспокоены дошедшими до них сведениями о возможном сепаратном мире России с Германией, которого добивался Григорий Распутин. Заключение мира с Россией позволило бы Германии перебросить с восточного фронта на западный 350 тысяч солдат, что создало бы критическую ситуацию для англофранцузских войск и могло привести к их поражению в войне. В попытке предотвратить такой исход событий британские разведчики составили заговор против Распутина, в который вовлекли князя Юсупова и великого князя Дмитрия Павловича. Один из британских офицеров разведки, как доказывают Калин и Кук, непосредственно участвовал в убийстве Распутина. Как же случилось, что подробности столь важного эпизода российской истории, как убийство Распутина, до сих пор не были известны?
Эндрю Кук: Думаю, что это произошло главным образом потому, что единственный источник истории убийства Распутина, которым мы располагали до сих пор, — книга Феликса Юсупова, которую он написал в 1927 году. Он написал эту книгу, испытывая финансовые затруднения. Юсупов покинул Россию, увезя с собой, в частности, несколько картин Рембрандта, которые впоследствии продал. Однако в середине двадцатых годов он начал ощущать недостаток средств и откликнулся на предложение британо-американского издателя рассказать о смерти Распутина. Это сулило ему неплохой заработок. В результате появилась книга, предназначенная для успешной продажи. Это была необычайно драматизированная история убийства Распутина. Однако юсуповскую версию убийства Распутина трудно назвать правдивым рассказом о том, что произошло в тот вечер.
Наталья Голицына: Что же произошло в тот вечер и как вам удалось узнать правду об убийстве?
Эндрю Кук: Правду мне удалось обнаружить, когда я собирал материал для своей книги о Сидни Рейли. Я познакомился с дочерью Джона Скейла. Он был офицером британской разведки, который завербовал Рейли. Когда я общался с дочерью Скейла, она сообщила, что ее отец был вовлечен в убийство Распутина. Она показала мне несколько принадлежащих отцу документов, и я использовал их, чтобы найти семьи других офицеров британской разведки, причастных к убийству и находившихся в то время в Петрограде.
Что касается самого убийства, то сейчас нам известны имена причастных к нему трех офицеров британской разведки. Накануне убийства они в течение нескольких недель встречались с князем Феликсом Юсуповым и великим князем Дмитрием Павловичем. Нам стало также известно, что офицер британской разведки Освальд Рейнер находился во дворце Юсупова в момент убийства и присутствовал при нем. По результатам судебно-медицинских анализов мы поняли, что версия убийства, изложенная Юсуповым и Пуришкевичем, не соответствует действительности. Дело в том, что патолого-анатомическое заключение свидетельствует, что в Распутина стреляли из трех различных револьверов.
Если же исходить из свидетельств Юсупова и Пуришкевича, то было лишь два стрелявших в него человека — они сами. В своих воспоминаниях они ничего не говорят о третьем револьвере и не упоминают о третьем — и ставшем смертельным — ранении Распутина. Смертельный выстрел в лоб произвел Освальд Рейнер»[297].
Варламов пишет: «Распутина убивали всем миром. Интернационалом. Только не масонским, а более широким, в который входили в том числе и самые что ни на есть ярые русские националисты. Либо прямо участвуя в убийстве, как Пуришкевич, либо явно (или неявно) с этим деянием солидаризируясь»[298].
Распутина, как потом окажется, еще живого, вывозили на автомобиле великого князя Дмитрия. В автомобиле, кроме Дмитрия, находились поручик Сухотин, солдат, доктор Лазоверт и Пуришкевич. Тело бросили в прорубь, заранее для этого присмотренную. Обратно еле доехали — автомобиль все время останавливался, глох. Последняя починка будет перед Петропавловской крепостью, куда в скором времени кинут родственников заговорщиков. Но сделает это уже не царская чета, а безудержный террор новой диктатуры. В 1919 году здесь же будет расстрелян и отец великого князя Дмитрия.
Обращая внимание на многие детали убийства, на сам почерк, Э. Радзинский приходит к справедливому заключению, что «убийство любимого „царями“ мужика было будто репетицией убийства Семьи. И Юсуповская ночь — репетицией Ипатьевской ночи»[299]. Да и государыня вскоре после смерти Распутина заявит, что это убийство есть начало расправы «романовской молодежи» над «нашими».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.