Глава 23 Отчаяние

Глава 23

Отчаяние

«Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем».

Евангелие от Марка, 6:4

«Он замечательно хорошо говорил о Боге, когда бывал пьяный».

Матрена Распутина

«После получения ранения и начала войны в жизни Распутина произошли некоторые перемены, — пишет А. И. Спиридович. — Будучи больным, Григорий начал пить вино. Выздоровев, он, к удивлению многих, пить не бросил. Когда старца спрашивали, почему он стал пить, он отвечал: „Скучно, затравили, чую беду“»[225].

Трудно сказать, чем была вызвана такая перемена в жизни Распутина. Вполне возможно, что какое-то время после операции ему нужно было пить вино для поддержания сил — твердую пищу поврежденные органы усваивать, по всей видимости, еще не могли. Возможен и элемент юродства, и даже наглядной иллюстрации того, что неминуемо надвигалось на Россию. Ведь пил он почти без исключения красное вино, мадеру, что так напоминает кровь. В Евангелии написано, как во время вечери Иисус благословил чашу с вином и, подав ее ученикам, велел им пить как символ Его крови. Возможно, Григорий не только пытался «запить» неминуемое теперь горе, но и выразить его таким странным образом.

Матрена Распутина пишет: «…уходя странствовать, он бросил пить. Но в Петрограде (после ранения. — О.Ж.) снова вернулся к вину и пил много. Больше всего он любил мадеру и красное вино. Пил он дома, но больше в ресторанах и у знакомых. Царская семья знала, что он пьет, и осуждала его за это. Говорили ему об этом и мы. Всегда для всех у него был один ответ: „Не могу запить того, что будет после“. Мысль его заключалась в том, что он ждал чего-то худого для родины в будущем и хотел потопить в вине горькое чувство от сознания нехорошего будущего.

Пьяный он любил плясать русскую и плясал замечательно хорошо»[226].

Впрочем, Матрена Распутина делает интересную оговорку — точно такую, какую делали все, лично знавшие Григория Ефимовича: «Вообще вино на него действовало не так, как на других. Он не терял разума, не делался от вина грубым, злым, а делался как бы более одухотворенным»[227].

«Все потонет в крови», — говорил он, наполняя стакан красным вином. Должно быть, наблюдавшие это потом не раз вспоминали слова старца, когда улицы Петрограда были залиты кровью. Интересно, что в свое время Бог велел пророку Иезекиилю целый год лежать нагишом, да еще и связанным, на улицах Иерусалима и есть скудную пищу, приготовленную на навозе вместо дров. Этим символическим действием Бог хотел предупредить о надвигающейся беде. Кто знает, не тем же ли самым было вызвано и то, что Распутин в последние месяцы своей жизни начал снова пить вино? Впрочем, удивительно то, что и вино действовало на него иначе — совсем не так, как действует оно на большинство людей. Он становился как будто еще светлее, и его разговоры все сходились к Богу, и его слушатели, которых всегда было предостаточно, не могли наслушаться этих слов.

«Он часто беседовал с нами о Боге. Он говорил, что Бог — это утешение в жизни, но что нужно уметь молиться для того, чтобы получить это утешение. Чтобы молитва могла дойти до Бога, нужно во время молитвы всецело отдаваться вере в Бога и гнать от себя все другие мысли. Он говорил, что молиться не каждый может и что это трудно. Он часто постился и заставлял поститься нас. В пост ел одни сухари и строго соблюдал его. Он говорил, что посты установлены вовсе не для здоровья, как говорят ученые люди, а для спасения души… Он замечательно хорошо говорил о Боге, когда бывал пьяный»[228]. Так отвечала на следствии Матрена Распутина.

Под Рождество 1914 года на Григория Ефимовича было совершено очередное покушение — на его пролетку налетел автомобиль. Автомобили в ту пору были большой редкостью, из чего видно, что покушавшиеся на жизнь Григория Ефимовича были людьми очень влиятельными и мало заботились о сокрытии следов преступления. Но Григорий Ефимович чудом спасся, даже не пострадал.

Примерно в то же время с новой силой возобновляется травля его в газетах. Вот, например, что писал в декабре 1914 года журнал «Отклики на жизнь»: «Григорий Распутин… есть злейший враг святой Христовой церкви… Во время освободительной войны балканских стран… только враг православной церкви мог советовать русской дипломатии смотреть спокойно на зверства и неистовства турок… Не на счастье России ей посылаются такие духогасители православия, бездушные лжепророки»[229].

Распутин, словно чувствуя, что время его уходит, теперь не только дни, но и ночи проводил в окружении людей. Если днем люди шли к нему со своими нуждами и заботами, то ночью он теперь сам шел к тем, кто не ходил к нему. Он спускался вместе с повсюду следующими за ним друзьями в подвалы кабаков, заходил в рестораны, наполненные беззаботной публикой, плясал, пил вино и быстро собирал вокруг себя компанию любопытствующих. И тогда Григорий Ефимович садился за стол, но обычно не ел ничего, а начинал рассказывать про Бога, про Иисуса Христа, про то, как тот родился бедным, как кроток и смирен был и как умел любить. Кто-то с непониманием отворачивался и уходил, другие плакали и просили рассказывать еще и еще.

А поутру, как свидетельствовал Филиппов, Григорий Ефимович спешил к заутрене и, отстояв ее, ехал домой, где его уже ожидали десятки людей. Интересно, что Э. Радзинский, смакующий «пьянство» Распутина и посвятивший этому целую главу под названием «Русь кабацкая», завершает ее следующими словами: «Но порой в разгар пьянки раздавался звонок из Царского, и ему сообщали, что Алексею плохо. Таинственным образом протрезвев (так что улетучивался даже запах алкоголя), он отправлялся в присланном автомобиле спасать мальчика.

Во дворце он был прежним — чистым, ласковым, но без раболепства. Независимым, а порой и грозным, как и положено пророку»[230].

Обратите особое внимание на слова, которые уважаемый автор поместил в скобки: «так что улетучивался даже запах алкоголя». На мой взгляд, слухи о пьянстве Распутина сильно преувеличивались, и опять-таки с целью компромата. Известно, что неоднократно Джунковский пытался «подставить» Распутина. Зная, что тот будет приглашен ночью во дворец и скрывая это от Распутина, он присылал ему «в подарок» (купленный на деньги охранки) дюжину бутылок мадеры, а ночью «вдруг» открывалось, что старцу надо было в Царское. И что же? Ни разу присланные за Григорием Ефимовичем не видели его пьяным, и ни разу от него вином не пахло.

Джунковский был не первый, кто пытался выставить Распутина из дворца. Первую попытку предпринял П. А. Столыпин (1908–1909 годы). Вторая попытка была связана с резкой оппозицией Думы в 1912 году. Джунковский решил учесть опыт прошлых неудач и действовал скрыто и коварно. Он долго прятался, прежде чем нанести свой самый, как ему казалось, точный и безошибочный выпад против Распутина. Речь идет о знаменитом «дебоше», якобы устроенном Распутиным в ресторане «Яр». Якобы Григорий Ефимович напился и хвастал кому-то о своей связи с царицей. С тех пор образ Распутина, заслугами Джунковского, будет в глазах непросвещенной и жадной до грязных сплетен публики связан с этим скандалом — скандалом, которого, как впоследствии выяснилось, вообще не было.

Скандал был выдуман оказавшимся «совершенно случайно» в ту ночь в «Яре» газетчиком Семеном Лазаревичем Кугульским, давно уже поливавшим Григория Ефимовича грязью, не брезгуя самой отчаянной ложью. Кугульский, по всей видимости, и сочинил текст доноса. Впрочем, достоверность этой «оргии в Яре» была такая, что даже Дума, ругавшая Распутина и приветствовавшая любой компромат на старца, отказалась давать делу в «Яре» ход.

Алексей Варламов пишет: «Настораживает уже то, что отчет о событиях в марте (в „Яре“. — О.Ж.) был составлен только в июне. Московский градоначальник генерал-майор Адрианов говорил и даже писал впоследствии, что „никакой неблагопристойности“ Распутин в „Яре“ не сделал»[231]. Радзинского в истории с «Яром» тоже многое настораживает: «И присутствие на оргии двух подозрительных газетчиков, и странная легкость, с которой вдруг „постановка расстроилась“, — все настораживает»[232].

Впрочем, ничего нет удивительного в том, что Джунковский выжидал до июня — он ждал, когда Распутин уедет из столицы. Так удобнее будет обливать его грязью. И как только Григорий Ефимович уехал в Покровское, Джунковский поспешил с докладом к государю.

Но как тщательно ни готовился Джунковский к своему докладу, как ни перепроверял его, он все же допустил ряд промашек, которые выдают его с головой. Например, в докладе говорилось о том, что Распутин прибыл в «Яр» «вместе со вдовой почетного гражданина Анисьей Ивановной Решетниковой». Общий тон доклада призван был бросить тень на отношения Распутина и Анастасии Решетниковой. Но при этом Джунковский не потрудился узнать, что Анисье Ивановне было уже за 90 лет и что она была известна молитвенникам Петрограда как гостеприимная хозяйка, чей дом был открыт для странников и бедных. Но, конечно, в таких кругах Джунковский не вращался, а потому и допустил ошибку. Старушка Решетникова с трудом передвигалась по дому, и ее под руки пересаживали с одного стула на другой.

Собирал компромат на Распутина Джунковский, безусловно, не по собственной инициативе. Он выслуживался, выполняя заказ рвавшегося к власти великого князя Николая Николаевича, которого видел в качестве нового царя. Потому-то он никого и не боялся, в том числе царя и царицу.

«Ах, мой дружок, когда же наконец ты ударишь кулаком по столу и прикрикнешь на Дж. и других, которые поступают неправильно? — писала супругу несчастная Александра Федоровна. — Никто тебя не боится, а они должны дрожать перед тобой, иначе все будут на нас наседать, — и теперь этому надо положить конец. Довольно, мой дорогой, не заставляй меня попусту тратить слова. Если Дж. с тобою, призови его к себе, скажи ему, что ты знаешь (не называя имен), что он показывал по городу эту бумагу и что ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь говорить о Гр. так, как он это делает, он поступает, как изменник, а не как верноподданный, который должен защищать друга своего государя, как это делается во всякой другой стране»[233].

Эта безнаказанность вполне могла подсказать Джунковскому или тем, кто направлял его действия, идею с двойником Распутина. Действительно, идея была проста и гениальна: если не удается уличить Григория ни в каких грязных делах, то надо найти человека, который бы походил на него и который бы дискредитировал своим поведением Григория. Вполне возможно, что и эта идея, при всей ее очевидной наглости и беспринципности, была пущена в ход.

Доктор филологических наук Т. Миронова пишет: «Первые догадки о том, что царскую семью компрометировали через двойника Григория Ефимовича, появились вскоре после убийства старца. Одно из свидетельств тому — рассказ атамана Войска Донского графа Д. М. Граббе о том, как вскоре после убийства Распутина его „пригласил к завтраку известный князь Андронников“, якобы обделывавший дела через Распутина. Войдя в столовую, Граббе был поражен, увидев в соседней комнате Распутина. Недалеко от стола стоял человек, похожий как две капли воды на Распутина. Андронников пытливо посмотрел на своего гостя, и Граббе сделал вид, что вовсе не поражен. Человек постоял, постоял, вышел из комнаты и больше не появлялся»[234].

Надо ли говорить, что подобный «двойник» мог появляться при жизни Григория Ефимовича в любом «злачном» месте, мог напиваться, скандалить, обнимать женщин, о чем составлялись ежедневные репортажи охочих до грязи газетчиков, мог выходить из подъезда дома на Гороховой и шествовать на квартиру к проститутке, о чем составлялись ежедневные рапорты агентов охранного отделения?

Помимо Т. Мироновой о двойнике Распутина писали его современники: Шульгин, Жевахов, Гурко и другие.

В своих мемуарах Тэффи описывает две встречи с Распутиным. Т. Миронова, анализировавшая ее заметки, уверенно пишет о том, что писательница присутствовала на встрече не с Распутиным, а с его двойником. Тем более что встреча эта была организована Манасевичем-Мануйловым — донельзя подозрительным типом. Он официально служил при дворе папы римского, а в России отвечал за продвижение католицизма и за разного рода сомнительные операции. В его руках находилась, таким образом, разветвленная сеть агентуры[235].

«Обдуманно и нагло, — пишет Т. Миронова, — был введен в общество двойник Григория Ефимовича Распутина. И хотя поступки двойника, его слова, записки, сама внешность — длинный мясистый нос, жидкая бороденка, беспокойные, бегающие глаза — весьма отличались от благообразного облика Григория Ефимовича, но двойник настойчиво выдавался и, главное, охотно принимался за молитвенника и друга царской семьи <…>».

Ю. А. Ден, хорошо знавшая Распутина лично, вспоминает с возмущением: «Доходило до того, что заявляли, будто бы Распутин развратничает в столице, в то время как на самом деле он находился в Сибири»[236].

«Придет время, — считает протоиерей А. Шаргунов, — и откроются новые документы, которые окончательно докажут нам, что темную личность, внешне напоминавшую Григория Ефимовича Распутина, создали враги самодержавного русского царства»[237].

Тем не менее Распутин действительно пустил себя вразнос. Но не в развратные оргии он кинулся с головой, а в народное невежество и горе. Критики Распутина никогда не поймут одной простой вещи, поскольку она недоступна им. И эта вещь — искренняя любовь Распутина ко всем людям. Он любил всех людей — это и был его главный дар. В этом и была его сила, да и дар чудотворства просто вытекал из этого дара любви как чистый ручеек.

Интерес к Распутину со стороны осведомленных врагов был не менее интенсивен, чем интерес к нему со стороны друзей. Гигантских масштабов следствие, которое было затеяно по делу Распутина после Февральской революции это прекрасно показало. Чем же был вызван этот интерес к нему со стороны ненавидевших его? Они искали (и до сих пор ищут) секрет его силы.

Как хотели бы они завладеть секретом того «колдовства», в котором сами его обвиняли! И им представлены были все свидетельства, раскрывающие секрет его чудотворства — его любовь к Богу и людям. В этом и был простой секрет его чудотворства, и, приблизившись к пониманию этого, враги Распутина решили поскорее закрыть дело и убрать все следы. Потому что такою ценой они даров Распутина не хотели и не могли принять. Они могли еще любить себя, могли, возможно, любить своих родных и близких, могли понимать любовь сексуальную. Но та любовь, которая руководила жизнью Григория Ефимовича, им была непонятна, недоступна и нежелательна.

Потому уже при жизни поступки Григория Ефимовича автоматически истолковывались в ложном свете. Вот широко известный эпизод из жизни Распутина, о котором не забывают упомянуть его критики.

«27 августа 1915 года.

Рапорт

Помощник мой в Тюменском, Туринском и Ялуторовском уездах ротмистр Калмыков донес мне, что 9-го сего августа на пароходе „Товарпар“ по пути из Тюмени в село Покровское Тюменского уезда среди других пассажиров был крестьянин Григорий Распутин, который был сильно пьян, безобразничал и приставал к пассажирам. На этом же пароходе следовала команда солдат, которых Распутин ввел в салон 1-го класса и хотел угостить обедом, что вызвало возмущение пассажиров, по требованию которых капитан парохода, под угрозой высадки, удалил Распутина и солдат из салона. Спустившись вниз, на палубу 3-го класса, Распутин что-то громко кричал, заставляя солдат петь песни, и дал им за это 125 рублей»[238].

Из-за этого эпизода на корабле газеты раздули огромную шумиху, чуть ли не говорили, что на Распутина завели уголовное дело. А было-то всего лишь то, что он угостил обедом солдат, которым в скором времени предстояло положить свои жизни в бессмысленной войне, и пел с ними песни, как потом выяснилось, — религиозные гимны. Пассажиры первого класса были возмущены тем, что мужик привел в «их» отделение других мужиков — солдат. Другой рапорт с того же парохода говорит о том, что Распутин обвинил одного из официантов, что тот украл у него из каюты крупную сумму денег. Такое обвинение тоже поставили старцу в вину. Разбирательства по этому вопросу так никакого и не было, но нетрудно догадаться, что, скорее всего, Григорий Ефимович был прав — официант действительно украл у него деньги. Это был тоже своего рода сигнал — Распутина теперь не боялись, его можно было грабить, оскорблять и поносить. Как делают все.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.