«Если бы я знал о таком непостоянстве моих людей…»

«Если бы я знал о таком непостоянстве моих людей…»

Величественная башня Кутб Минар возвышалась над низкими, покатыми крышами Дели подобно стреле, указующей в небо. По всей великой равнине были рассыпаны купола усыпальниц, поддерживаемые стройными угловыми башнями, свидетельствуя о минувшем мусульманском владычестве династии Газневидов. Они, как и могущественный Махмуд, были величайшими строителями, хотя, по мнению Бабура, их постройки были сооружены наспех и отличались типично хиндустанской небрежностью. Из фасадов, выложенных персидскими изразцами, и массивных стен, выполненных в тюркских традициях, там и сям проступали грубо отесанные булыжники. Притязание на пышность свидетельствовало об упадке. В перенаселенных городах, выраставших иногда в течение года, источником питьевой воды часто служил единственный ручей. И уже через год, стоило распространиться слуху о надвигающейся эпидемии чумы, жители покидали город, предоставив его иссушающим лучам солнца и потокам дождя, обрушивающимся со зловещего неба.

«Хиндустан – малоприятное место. [Очевидно, эту запись Бабур сделал в подавленном состоянии духа.] Народ там некрасивый, хорошее обхождение, взаимное общение и посещение им не известны. Большой одаренности и сметливости у них нет, учтивости нет, щедрости и великодушия нет. В их ремеслах и работе нет ни порядка, ни плана; шнур и угольник им не известны. Хорошей воды в Хиндустане нет, хорошего мяса нет, винограда, дынь и хороших плодов нет, льда нет, холодной воды нет, на базарах нет ни хорошей пищи, ни хорошего хлеба. Бань там нет, медресе нет, свечей нет, факелов нет, подсвечников нет. Вместо свечей и факелов множество грязных людей, которых называют дивати, держат в левой руке маленькие треножники, у которых к концу одной из их деревянных ножек прикреплена железка вроде головки подсвечника; к ножке с железкой привязывают толстый фитиль величиной с большой палец. В правой руке у дивати тыква с узким отверстием, из которого тонкой струей сочится масло; всякий раз, когда нужно смочить фитиль маслом, дивати льют масло из тыквы. Этими снарядами пользуются вместо факелов и свечей. Если у их государей или беков случится ночью дело, для которого нужна свеча, эти грязные дивати приносят свои светильники и стоят с ними возле государя.

Кроме рек, стоячей воды и ручьев, которые текут во рвах и каналах, у хиндустанцев нет проточной воды; в садах и домах воды у них тоже нет. В жилищах хиндустанцев нет приятного воздуха, красоты и порядка.

Крестьяне и мелкий люд ходят совсем голые; они только подвязывают одну вещь, которую называют лангута; это – короткая тряпка, свисающая на два кариша ниже пупка. Женщины тоже обвязываются тряпкой вокруг пояса, а другую тряпку набрасывают себе на голову».

Куда более лаконичным оказалось перечисление положительных сторон:

«Достоинства Хиндустана. Это обширная страна, золота и серебра там много. В дождливое время воздух очень хороший. Бывают дни, когда дождь идет десять, пятнадцать или двадцать раз. Во время дождей сразу образуются потоки. Порок такой погоды – очень сырой воздух. В дождливое время нельзя даже стрелять из наших луков, они портятся. Не одни только луки, кольчуги, книги, платье, ткани – все страдает от действия сырости. Постройки тоже стоят недолго. Другое достоинство Хиндустана – то, что там бесчисленное и безграничное множество рабочих и ремесленников. Ко всякой работе и к любому делу приставлены и назначены определенные люди, которые исполняют эту работу или дело по наследству от предков».

Если уж сам Бабур так нелицеприятно отзывался о своих новых владениях, то монгольские солдаты были настроены куда более скептически. Основная часть воинов, набранных среди горных племен, тосковала по холодным ветрам, почти год они находились вдали от дома, а большинство из них непрерывно участвовали в военных действиях.

К тому же их руки отягощало богатство – деньги и прочее добро. Инстинкт и традиции подсказывали монголам, тюркам и афганцам, что следует поскорее доставить добычу в родные селения, пока с ней не случилось что-нибудь непредвиденное, – как было принято во время всех предыдущих походов за Инд. Армия не видела причин, чтобы на этот раз поступить по-другому.

«Когда мы пришли в Агру, стояло жаркое время; весь народ от страха бежал. Для нас и для коней нельзя было найти пищи и корма. Жители деревень, из вражды и ненависти, оказывали неповиновение, воровали и разбойничали; по дорогам невозможно было ходить. Мы еще не успели разделить казну и назначить в каждую область и местность крепких людей; к тому же в том году было очень жарко; люди во множестве разом падали и умирали от действия губительных ветров.

По этим причинам многие беки и добрые йигиты пали духом и не соглашались остаться в Хиндустане. Если пожилые и опытные беки говорят такие слова, то вины на них нет; когда они это говорят, у человека хватает ума и рассудка, чтобы найти в их речах верное и неверное и различить хорошее и дурное. Но если кто-нибудь все обдумал и твердо на что-нибудь решился, какое удовольствие еще раз повторять то, что уже было сказано, какой смысл выслушивать от малого и великого такие слова и такие бестолковые мнения? Удивительное дело! Выступая в этот раз из Кабула, я назначил из малых и великих приближенных несколько новых беков. Я надеялся, что, если я вздумаю пойти в огонь и воду, они без колебания пойдут за мной, в какую бы сторону я ни направился. Если бы я знал о таком непостоянстве моих людей…

Заметив среди людей такое колебание, я созвал всех беков, и мы устроили совет. Я сказал: «Власти и миродержавия не достигнешь без доспехов и снаряжения; быть государем и эмиром без нукеров и владений – невозможно. Сколько лет мы прилагали старания и терпели тяготы, ходили в далекие страны и водили войска, подвергая себя и людей опасностям боев и войны! По милости божьей мы разбили столь многочисленных врагов и захватили столь обширные земли. Какая же сила и какая необходимость заставляют нас теперь без причины бросить владения, завоеванные после стольких трудов, и снова вернуться в Кабул, чтобы подвергнуть себя испытаниям бедности и слабости? Пусть же всякий, кто хочет нам добра, впредь не говорит таких слов, а тот, кто не может больше проявить стойкости, если хочет уходить, – пусть уходит и не отказывается от этого».

Внушив им столь правильные и разумные мысли, мы отвратили от подобных тревог и тех, кто хотел уйти, и тех, кто не хотел этого».

Однако Ходжа Калан, второе лицо государства, не поддался внушениям. Ходжа продолжал настаивать на том, что его здоровье подорвано, и Бабур, хотя и очень неохотно, вынужден был разрешить ему вернуться в Кабул. Падишаха привели в ярость стихи, которые нацарапал на стене его образованный и начитанный министр, покидая Агру:

Если я целый и невредимый перейду через Синд,

Будь я проклят, если вновь захочу увидеть Хинд!

Раздосадованный стихами не меньше, чем самим бегством Ходжи, Бабур немедленно сложил ответные стихи, которые отослал Калану в Кабул:

Сто раз будь благодарен, Бабур, ибо Господь всепрощающий

Дал тебе Синд, Хинд и большое царство.

Если нет у тебя сил выносить жару

И ты скажешь: «Хочу видеть лицо холода», то у тебя есть Газна.

Вскоре он забыл о своем раздражении. Два года спустя в своем письме Ходже он сообщает о последних событиях в Хиндустане и добавляет: «Как может человек забыть приятность тех мест, как может он изгнать из сердца память о законном наслаждении дынями и виноградом? Недавно мне принесли дыню. Когда я резал и ел ее, это произвело на меня диковинное действие, и я все плакал».

Ностальгия не позволяла ему забыть дворец над рекой Кабул, вечерние тени, отбрасываемые на луга заснеженными вершинами и цветущий аргуван, который неизгладимо запечатлелся в его памяти. Часто в своей официальной переписке он выражал пожелания, чтобы отремонтировали крепость и большую мечеть его любимого города, или настаивал на том, что следует произвести инспекцию такой-то веранды, подрезать фруктовые деревья и разбить новые сады с «благовонными цветами и кустарниками».

Между тем во время своих бесчисленных поездок по Хиндустану он неутомимо планировал строительство дорог, обрамленных тенистыми орошаемыми садами, бесконечно беспокоился о расходе воды, которая существовала лишь в руслах крупных рек – часто исчезающих в иссушенных долинах или окруженных глинистой топью после сезонных дождей.

«Всюду, где пришлось бы обосноваться, я решил установить водяные колеса, провести воду и разбить по плану ровные сады. Спустя несколько дней после прихода в Агру мы, ради этого дела, перешли реку Джамну и осмотрели места, где можно было бы разбить сад. Окружающая местность была так неприглядна и разорена, что я снова перешел реку, полный отвращения и неудовольствия. Из-за непригодности и непривлекательности этого места мысль о саде вышла у меня из головы. Но так как другого свободного места столь близко от Агры не было, то через несколько дней по необходимости пришлось начать работу именно там. Сначала вырыли большой колодец, из которого берут теперь воду для бани, потом стали работать в том месте, где растут деревья амбли и находится восьмиугольный водоем. После этого устроили большой водоем и двор, затем прорыли водоем перед каменными постройками и воздвигли талар. После этого разбили садик вокруг моих личных покоев и построили самое комнаты; затем построили баню. То помещение бани, где находится горячий водоем, сплошь выложили камнем. Нижняя часть стен была из белого камня; все остальное, пол и потолок – из красного камня, который привозят из Бианы. Таким образом, в этом неприглядном и неблагоустроенном Хиндустане появились прекрасные сады, разбитые по хорошему плану. В каждом углу были устроены приятные лужайки, на каждой лужайке росли красивые розы и нарциссы, расположенные в совершенном порядке.

В Хиндустане мы страдали от трех вещей: во-первых, от жары, во-вторых, от сильного ветра и, в-третьих, от пыли. Баня устраняет все три неприятности: пыль и ветер ничего не могут сделать в бане, а в жаркую погоду там так свежо, что человек почти зябнет от холода. Халифа и все те, кому досталось место на берегу реки, устроили красивые, хорошо расположенные сады и водоемы. Они поставили колеса по лахорскому и дибальпурскому способу и провели проточную воду. Так как жители Хиндустана не видывали садов, правильно устроенных, они назвали ту сторону Джамны, где находились наши дворцы и сады, Кабулом».

Лишь беспримерная решимость монарха могла заставить его подданных возводить такие же сооружения, как в родных местах, в чужой и ненавистной стране. Ослабленный приступами болезни, пристрастившийся к наркотическому дурману, покинутый своим первым министром и друзьями, Бабур все не отпускал свое поредевшее войско с индийской равнины, хотя месяцы уже превратились в целый год. Заявив своим военачальникам, что никакая сила не позволит им уехать, он сознавал свою несправедливость по отношению к ним. Тоска по семьям и привычному образу жизни звала их на запад, в родные горы. В них все еще были сильны кочевые инстинкты. Единственной сдерживающей силой была личная воля Бабура, и лишь немногие осмелились проявить открытое неповиновение падишаху.

На следующий год Хумаюн предпринял попытку покинуть своего отца.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.