29

29

«Мне кажется, что прохладное отношение генералиссимуса к приближенному Берия началось раньше, в конце войны, летом сорок пятого года, когда решалась судьба «Проекта АБ» — атомной бомбы.

Тогда несколько суток подряд я не выходил из здания; на столе — груды документов, книг, донесений и справок разведывательного отдела, которые я читал, делая выписки в специальную тетрадь. И вот что я уяснил…

Наша наука обратилась к радиоактивности в начале двадцатых годов. При всей бедности ресурсов и средств в Ленинграде был создан Радиевый институт. Параллельно по этой проблеме определенные работы велись и в физико-техническом институте, где академик А. Иоффе в созданной им лаборатории ядерной физики, совместно с И. Курчатовым, исследовал в тридцатые годы воздействие нейтронов на другие частицы, на ядро. В Москве, глубоко под землей, непосредственно под станцией метро «Динамо» был построен усилитель, чутко реагировавший даже на излучения космоса. На усилителе получили свои первые результаты по нейтронам Г. Флеров и Л. Русинов. Над проблемами цепной ядерной реакции трудились ученые Ю. Харитон и Я. Зельдович, рассчитавшие вес критической массы — 10 кг. Постепенно утверждалось мнение о возможности создания нового вида оружия огромной разрушительной силы.

В 1940 году молодые ученые физико-технического института В. Маслов и В. Шпинель обратились в НКО с заявкой на изобретение атомного боеприпаса: «Авиабомба или иной боеприпас, взрыв которой основан на использовании цепной реакции распада ядер изотопа урана-235 при сверхкритической массе». Понадобилось шесть лет, чтобы народный комиссариат обороны рассмотрел заявку!..

Многие из тогдашних руководителей из-за своей низкой общеобразовательной подготовки не смогли и представить всего того, что можно иметь в арсенале обороны страны. Г. Флеров, внимательно следивший за исследованиями в этой области западных ученых, обнаружил полное исчезновение из открытой печати публикуемых ранее сообщений на эту тему. Стало ясно, что на Западе все работы по атомному ядру стали секретными. В 1941 году Г. Флеров предложил упрощенный эскиз нового вида оружия, но и после этого никто не помог ученым, не выслушал их. В 1942 году Г. Флеров, как говорят, вдоволь нахлебавшись чиновничье-бюрократических отписок, осмелился обратиться к Сталину: «Вот уже десять месяцев прошло с начала войны, и все это время я чувствую себя в положении человека, пытающегося головой прошибить стену… Если в отдельных областях ядерной физики нам удалось подняться до уровня иностранных ученых и кое-где даже их опередить, то сейчас мы совершаем большую ошибку… Это письмо последнее, после которого я складываю оружие и жду, когда удастся решить задачу в Германии, Англии или США. Результаты будут настолько огромны, что будет не до того, кто виноват в том, что у нас в Союзе забросили эту работу…»

И даже это, по своей сути крик души, обращение к Верховному Главнокомандующему не возымело должного воздействия. Флеров понимал, что потеря времени может привести к катастрофе, и потому продолжал стучаться во все двери. Он направил уполномоченному Государственного комитета обороны по науке С. Кафтанову письмо и пять телеграмм. Увы, — ему даже не ответили.

Удивляло и то, что и наркомат обороны и Генеральный штаб, казалось больше других заинтересованные в получении нового вида оружия, продолжительное время тоже отмалчивались.

Я случайно наткнулся на донесения наших героических разведчиков. Вот что довелось мне узнать…

Сын немецкого священника Клаус Фукс, разуверившись в социал-демократическом движении, вступил в Коммунистическую партию Германии, но вскоре после прихода к власти нацистов покинул свою родину, направившись в Англию. Клаус Фукс еще в студенческие годы увлекся теоретической физикой. В Англии он быстро нашел применение и своему увлечению, и своим незаурядным способностям. С виду Клаус неразговорчивый, малозаметный молодой человек с тонкими, изысканными манерами, задумчивыми глазами. Он сразу встретил понимание: комитет Томсона в Королевском обществе занимался той проблемой, которая крепко увлекла Фукса, а именно — ядерным делением. Дело шло к созданию совершенно нового вида оружия колоссальной разрушительной силы. Фуксу в ту пору импонировал Советский Союз властью народа, демократической формой управления, инициативой и энтузиазмом освобожденных от эксплуатации трудящихся. И он решил помочь Советскому Союзу иметь собственное грозное оружие для своей защиты. Осенью сорок первого года он обратился в посольство СССР и сообщил о том, что он располагает информацией и расчетами по атомному оружию. Посольство после консультаций с Москвой заинтересовалось сообщениями Фукса и выделило для связи с ним радистку. Но обстановка неожиданно изменилась, разработчики урановой бомбы из-за возможных разрушительных бомбежек гитлеровской авиации отправлялись для дальнейшей работы в США. С большим трудом в Америке Фукс получает нового связного — Голда.

…В установленное время Фукс медленно пересек площадь, держа в руке теннисный мяч и обшаривая глазами прохожих, — он должен был увидеть человека с перчатками и книгой в зеленой обложке в руках. Медленно тянулись минуты. Связного не было. Фукс повторил свой маневр, отнюдь не надеясь на удачу. «Бог милостив», — успел подумать он, увидев нужного ему человека.

В августе 1944 года Фукс, по решению руководителя британской миссии, направляется в мало кому известный в то время американский городок Лос-Аламос — место, где рождалось чудо-оружие. Вскоре Фукс убедился, что остался без связного — в засекреченный городок никого не пускали. Теперь только он сам, выехав на время из Лос-Аламоса, может дать очередную информацию в Союз. Фукс, не теряя времени, участвуя в разработке «Манхэттенского проекта», тщательно обработав самые необходимые данные, накопил достаточно много информации по расчетам основных параметров критической массы, способам управления спонтанного ядерного деления, сроках первых испытаний, заготовил копии чертежей ядерных бомб. С большим трудом он на короткое время покинул центр ядерных исследований и удалился в местечко Санта-Фе, где и встретился с… своей сестрой, проживающей в США…

Информация Фукса помогла нашим разработчикам ядерного оружия идти и коротким, и надежным путем. Почти восемь лет Клаус Фукс работал на советскую разведку. ФБР удалось в 1949 году (Фукс к тому времени вернулся в Англию) с помощью ЭВМ расшифровать код радиограмм связных агентов, да и сами радиограммы нередко слишком явно доводили до центра никому не нужные подробности. В одной из них в центр сообщалось об английском ученом, принимавшем в свое время участие в разработке «Манхэттенского проекта». Нетрудно было выяснить, что им был Клаус Фукс. США затребовали Фукса, чтобы казнить его на электрическом стуле. К чести британских властей подданного ее Величества королевы Англии не выдали Америке, но осудили у себя на четырнадцать лет тюрьмы. Альбион спешил сотворить собственную атомную бомбу…

После получения информации о разработке ядерного оружия в США было принято решение советского правительства создать лабораторию № 2 Академии наук во главе с И. В. Курчатовым. Игорь Васильевич, достаточно хорошо зная ученых, предложил многим из них принять участие в разработке «сверхсекретного объекта», в том числе и Ю. Харитону, Г. Флерову, Я. Зельдовичу, И. Кикоину, П. Капице…

В августе 1945 года американцы сбросили двух «малышей» на японские густонаселенные кварталы Хиросимы и Нагасаки (о готовящейся бомбардировке и ее сроках заранее сообщил Клаус Фукс). По приказу Верховного в Кремле собрали ученых-физиков, руководителей наркоматов оборонного профиля, военных. За несколько дней до этого совещания Берия потребовал срочно подготовить папку с материалами об атомной бомбе, включая донесения разведчиков, сообщения в открытой печати, радиоперехваты. Вечерами Берия допоздна сидел над этой папкой, изучая все, что в ней находилось. Накануне, во второй половине дня, Лаврентий Павлович позвонил из Кремля и потребовал справку-доклад по атомной бомбе. Я весь вечер и почти всю ночь просидел над справкой.

Из Кремля шеф вернулся довольным.

— Спасибо, Арчил. Справка понравилась товарищу Сталину. И можешь меня поздравить, — он протянул мне постановление Государственного комитета обороны от 26 августа 1945 года «О создании Специального комитета при ГКО и назначении тов. Л. П. Берия председателем Специального комитета “Проект АБ”».

Я поздравил шефа. Мне показалось, что он был очень доволен новым назначением и не скрывал своих эмоций.

Почему Сталин назначил Л. П. Берия во главе комита по атомной бомбе? Были и другие, более подготовленные и компетентные в этом деле люди. Наверное, потому, что Берия был решительнее других власть держащих, руководил сотнями лагерей с дармовой рабочей силой. И еще, в его руках находилась стратегическая разведка, с помощью которой в случае неудачи собственных конструкторов и ученых можно было бы заполучить секреты атомной бомбы от тех, кто уже владел ею…

Но вскоре я заметил, как он, прочитывая некоторые документы «Проекта АБ», становился сердитым и недовольным, подолгу с кем-то объяснялся по телефону, не выпуская из рук папки с бумагами шифра «АБ». Я поинтересовался причинами этого недовольства и понял с его слов и документов: шеф вошел в конфликт с учеными — разработчиками «Проекта АБ». Привыкнув к механической исполнительности окружающих его лиц, незамедлительной реализации всех указаний, Берия неожиданно столкнулся с тем, что с ним люди позволяли себе спорить, не соглашаясь с его мнением. Его бесила смелость физиков в отстаивании своих взглядов, непримиримость их суждений, нежелание идти на компромиссы. Особой смелостью отличался академик Петр Леонидович Капица, в то время занимавшийся проблемой ядерной физики и физики низких температур, руководивший объединением «Главкислород». Как это бывает, у Капицы были не только друзья, а и махровые завистники. Один из них — начальник Глававтогена М. Суков — сочинил донос на академика Капицу и направил бумагу… товарищу Сталину. Вождь прочитал клеветнические обвинения и начертал резолюцию Берия. На заседании бюро Совнаркома СССР Лаврентий Павлович, возглавлявший как зампредсовнаркома бюро, обнародовал письмо-кляузу: «Система деятельности «Главкислорода» имеет явно капиталистический оттенок, не позволяющий развития новых идей, предложений и широкого технического обсуждения общественностью. Академик Капица в отдельных весьма важных государственных заданиях и обязательствах, которые он на себя берет, обманывает и вводит в заблуждение правительство, заведомо зная невыполнимость данных им обещаний…»

В зале наступила тревожная тишина; большинство присутствующих знало, что значили произнесенные устами шефа НКВД слова об обмане правительства, срыве государственных заданий. Случись все это в тридцать седьмом — судьба академика была бы решена: он, как и другие, оказался бы за решеткой. Но теперь другое дело — срочно нужна атомная бомба! «Проект АБ» под неослабным контролем товарища Сталина. Все это знал Лаврентий Павлович и потому терпеливо переносил все чудачества академиков, дав себе зарок вернуться к некоторым из них после завершения «Проекта АБ».

— Что будем делать? — сквозь пенсне Берия оглядел всех присутствующих, не заметив у них особого желания реагировать на очередную кляузу. — Я думаю, — Берия приподнял подбородок, — назначить к товарищу Капице автора записки Сукова заместителем. Пусть работают вместе. Для пользы дела.

— Как же они работать-то будут? — недоуменно спросил академик Курчатов. — Энергия и силы ученого будут уходить на ненужные споры с администратором. Времени у всех у нас в обрез, а тут придирки, работай и оглядывайся.

— Ничего! — Берия сердито махнул рукой. — Сработаются.

Я снова подумал о причинах, побудивших Сталина назначить Берия ответственным за реализацию «Проекта АБ». Ведь тут с первых минут связь с наукой, а у Лаврентия Павловича образование, считай, начальное. Берия не читал даже художественной литературы. Театр, куда он ходил по обязанности, покидал после первого акта, его не интересовали ни музыка, ни живопись. Сталин, видимо, особые надежды возлагал на огромную пробивную силу моего шефа и на страх, который испытывали люди только при одном упоминании фамилии наркома внутренних дел. Попробуй заартачься в чем-то, промедли и завтра окажешься на Лубянке. Других причин, побудивших вождя назначить руководителем «Проекта АБ» Лаврентия Павловича, по-видимому, не было.

После заседаний в Совмине шеф часто приходил удрученным и даже расстроенным, зло отшвыривал в сторону малозначащие бумаги, срывался по телефону, беспричинно вскакивал из-за стола. Его бесила даже незначительная мелочь. Улучив момент, я поинтересовался причинами, выводящими шефа из состояния равновесия; он за чашкой крепкого грузинского чая поделился кое-чем, посетовал на трудные обязанности и особенно — на трудные характеры академиков.

— Ему говоришь одно, а он не соглашается, идет к доске и пишет формулы. А на кой… мне его формулы? Мне надо добывать цемент, свинец, лес. А он про какую-то «тяжелую воду». Вода, она и есть вода. Приходится убеждать. Не помогает — кулаком по столу… Не те времена…

Отношения между группой ученых и шефом, видно, зашли глубоко, неприязнь к ним росла у шефа, как тесто на хороших дрожжах.

В почте ПБ — так в канцелярии называли Политбюро — я увидел письмо академика Капицы с резолюцией Сталина, в котором ученый, жалуясь на грубость, бестактность, нежелание Берия выслушать мнения людей, просил освободить его от работы в Специальном комитете по атомной бомбе. Лаврентий Павлович прочитал письмо ученого торопливо, кося взглядом на резолюцию Сталина, и тут же позвонил Капице.

— Ваше письмо рассмотрено товарищем Сталиным. Мне поручено побеседовать с вами. Приезжайте. Надо поговорить.

И тут шеф позеленел; по рассеянности он держал трубку, едва прислонив к уху, и я услышал звонкий голос ученого:

— Мне с вами говорить не о чем. Если вам нужно со мной поговорить, то приезжайте ко мне в институт. — И в трубке раздались прерывистые звонки.

Я давно не видел шефа таким! Его словно подменили: в глазах гнев — вот-вот искры полетят, а на лице — растерянность. Такое с ним бывало редко: его, грозного и ни с кем не считавшегося начальника, какой-то ученый словесно отстегал, словно мальчишку. Берия вышел из-за стола и долго ходил по длинному залу: он не знал, что предпринять! Схватить этого выскочку-ученого и на Лубянку, где его отделали бы под орех. Не то время — товарищ Сталин лично контролирует «Проект АБ», а Капица — в одной ведущей группе с Иоффе, Харитоном, Зельдовичем, Флеровым и Курчатовым. Шеф скрежетал от бессилия зубами, нервно размахивал руками, пока не зазвонил телефон. Берия снял трубку «кремлевки» и мгновенно вытянулся:

— С ним невозможно работать, товарищ Сталин. Он зарвался, выставляет много требований, подбивает других, во все вмешивается. Его надо, товарищ Сталин, хорошенько проучить. Это дерзкий, невоспитанный человек. Зазнайка!

И шеф решил рискнуть.

— Я прошу, товарищ Сталин, санкции на арест. Отправим на полгода куда надо, будет как шелковый, — сказал и замер в ожидании решения вождя, боялся его гнева.

— Таких, как Капица, у нас, Лаврентий, по пальцам перечесть. С должности я его сниму, а ты его не трогай. Помирись с учеными. Тебе, Лаврентий, не хватает деликатности: ученые — это особые люди. Голосом не возьмешь. Изучи основы ядерной физики. Понял все?

— Все, товарищ Сталин…

И Берия, поборов свою ненависть к ученому, поехал в институт и не с пустыми руками — прихватил с собой отличнейшее ружье, бельгийскую инкрустированную двустволку…

Вернувшись, дал список, приказал доставить книги в ближайшие два-три дня.

Сталин снял Капицу с должности начальника «Главкислорода», оставив ученого в комитете по атомной бомбе, но и здесь академик неоднократно сталкивался с шефом, о чем не раз писал Сталину; вождь эти письма пересылал Лаврентию Павловичу, и они шли ко мне. Капица сообщал Сталину о некомпетентности Берия, жаловался на его грубость: «Изложенное ясно показывает, что товарища Берия мало заботит репутация наших ученых (твое, дескать, дело изобретать, исследовать, а зачем тебе репутация). Теперь, столкнувшись с тов. Берия по Особому комитету, я особенно почувствовал недопустимость его отношения к ученым… Рано или поздно у нас придется поднять ученых до «патриарших» чинов. Ведь покупать у нас таких людей нечем. Это капиталистическая Америка может, а мы — нет… Пора товарищам типа Берия начинать учиться уважению к ученым… Особый комитет должен научить товарищей верить ученым, а ученых, в свою очередь, это заставит больше чувствовать свою ответственность, но этого еще пока нет… Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижерская палочка в руках. Это не плохо, но вслед за ним первую скрипку все же должен играть ученый. Ведь скрипка дает тон всему оркестру. У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берия слабо. Я ему прямо говорю: «Вы не понимаете физику, дайте нам, ученым, судить об этих вопросах», — на что он мне возражает, что я ничего в людях не понимаю… Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт. Ведь, например, не надо самому быть художником, чтобы понимать толк в картинах…»

Шеф весь ушел в «Проект АБ», и надо отдать ему должное — работал много и увлеченно. Но письма ученых Сталину поколебали авторитет Лаврентия Павловича в глазах генералиссимуса…

Берия все чаще посещал лабораторию № 2, вникая в меру своей подготовленности в процесс разработки «Проекта АБ», оказывая помощь всем необходимым, встречаясь с учеными, инженерами, руководителями ведомств и учреждений. В его адрес, как из рога изобилия, сыпались многочисленные просьбы, заявки, предложения от И. Курчатова, Ю. Харитона, Г. Флерова. При его участии в 1946 году создается под шифром КБ-11 научно-исследовательский центр по разработке и созданию атомного оружия. После завершения Ю. Харитоном технического задания на первую атомную бомбу началось под руководством Берия строительство Главпромстроем НКВД корпусов КБ-11, сооружение промышленного реактора, радиохимического завода по выделению плутония из урана. Зэки строили почти все объекты среди болот, в лесу, по бездорожью, в осенней хляби и весенней распутице, при сильных уральских морозах и таких же сильных ветрах. Сколько их, бедных доходяг, осталось там, в тех болотах и лесах… Может, пора и вспомнить их, зэков, одетых в простые телогрейки и разбитые сапоги, среди имен людей, делавших отечественное ядерное оружие…

На заключительном этапе создания первой атомной бомбы люди работали на пределе человеческих возможностей — поджимали сроки испытания.

29 августа 1949 года в 7 часов утра на Семипалатинском полигоне раздался оглушительный, рвавший, казалось, саму материю воздуха взрыв; дрогнула под ногами иссохшая, потрескавшаяся земля, и вверх, убивая все живое, потянулось грибовидное облако… Берия поспешил первым сообщить Сталину об удачном испытании, поздравить с первой, сделанной советскими людьми атомной бомбой. Сталин молчал, вслушиваясь в громкий, взволнованный голос Берия.

— Спасибо, Лаврентий. Поздравляю и тебя: ты много сделал, чтобы она взорвалась. Спасибо! — и положил трубку…

Курчатову, Харитону, Флерову и многим другим было присвоено звание Героя Социалистического Труда, сотни были удостоены лауреатов Сталинской премии, тысячи (не были забыты и разведчики) награждены орденами; получил награду и Лаврентий Берия. Он тогда сказал ученым:

— Иногда был резок — время поджимало. Приношу свои извинения, если кого когда-то обидел.

— Простите и нас, — сказал Курчатов, — мы тоже, случалось, не выбирали слов.

Берия простил всем. Не простил только одному — П. Капице, хотя тот давно покинул Специальный комитет. Таких обид Лаврентий не прощал никому… Письма Капицы Сталину лежали у него в сейфе. Он начал готовить очередное «случайное» убийство, на этот раз — академика. Для этих целей к тому времени в МВД вовсю действовало специальное подразделение, хорошо замаскированное даже от самых близких…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.