В тиши кабинета

В тиши кабинета

В этот период времени Гришка совершенно обнаглел. И никто не становился поперек дороги, по которой, задрав вверх рыло, шла победоносно и гордо эта «торжествующая свинья».

Напротив, дорожку расчищали и сзади плелись за Григорием свет Ефимычем разные титулованные и нетитулованные проходимцы.

Когда обнаружилась известная история с Ржевским, организовавшем будто 6ы покушение на Распутина, он поехал к Штюрмеру, кричал на него, топал ногами и ругал.

– Ах, ты, старый колпак, колпак старый, почему не найдешь мово убивца!

И это на премьер-министра орал и бранился бывший сибирский конокрад. Хотя и на прохвоста Штюрмера…

Какая злостная все-таки ирония. K этому же времени относятся и грандиозные кутежи в загородном ресторане «Вилла Родэ», с владельцем которого Гришка был в наилучших отношениях.

Кутеж обычно устраивался после того или иного темного дела.

Угощали его любимые им дельцы.

Компания шумно вваливалась в кабинет. Являлся сам «большой хозяин» Родэ и принимал заказ.

– Ты, милой, ребятам разносолы там разные, а мне монастырский салат. Да поострее. Водочки, конешно. Ушицу 6ы хорошо. Ты знашь мой скус. Мамзелев пока не пушшай. Слыхали, убить меня хотят? Шалишь, кишка тонка! Не так-то легко это изделать. Коло меня завсегда архандилы. Эй, там, услужающие! Дать моим тела – хранителям водочки и авсего протчаго.

В кабинете, кроме «дельцов», два генерала, полковник, Манусевич-Мануйлов и еще несколько типов, людей просто любящих выпить за чужой счет. Без них ни одна попойка не обходится.

Был и незабвенный Симонович, человек с брюшком и рыжими тараканьими усами, «секельтарь» Распутина, служивший ему с восторгом и упоением, захлебываясь в порыве усердия.

Он, этот «миляга» Симонович, сопровождал Распутина во всех его похождениях и не отставал от него вплоть до уборной, появляясь и в оной, если была в нем надобность…

Вошел лакей и стал раскладывать на столе закуски. Симонович шаром подкатился к нему, схватил из рук какую-то посуду и поставил перед Гришкой.

– Салат монастырский, Григорий Ефимович, для вас специально. Отведайте, пальчики оближете, – подобострастно сказал Симонович.

– Пальчики-то лижи ты, а я буду салать свой кушать, хи-хи-хи! – засмеялся Гришка.

– Хо-о-о-хо-хо! – стал вторить Симонович. – Это остроумно, великолепно. Надо записать.

– Пиши, пиши, на то ты и секельтарь мой, распронаединственный…

K Гришке подошел генерал, обнял его за талию и отвел в сторону:

– Как там в Царском? На мой взгляд, Думу обязательно распустить надо. Там черт знает, что говорят, власть грязью забрасывают! Вы бы доложили, уважаемый Григорий Ефимович, что это прямо бунт!

– Докладывал, все сказывал. Разянка все виноват, допустил думу до таких прениев. Малюков обо мне тожа в Думе разговор вел. Касательно «темной силы» и протчее. Ничаво. Сичас мы их распустим на отдых. Соберем у хвеврале, а там на покой. Прапорщиков из них изделаем. Пусть повоюют с ерманом. А Разянку мы взяли на подозрение. Тожа бунтует. Скоро перестанут. Даст Бог, все образуется. Саша у меня молодец, слушает, Микола только фостом вертит. И иво направим.

– На вас вся надежда, дорогой Григорий Ефимович. Прямо житья нет от этих нахалов.

– Пожалуйте, господа, к столу. Григорий Ефимович, просим! Сначала по водочке, настоящая, с беленькой головкой, каналья, так в рот и просится! – суетился Симонович.