А. Хомяков и И. Киреевский
А. Хомяков и И. Киреевский
Уровень мышления русского общества к 30-м годам 19-го века достиг уже такого развития, таких высот, в том числе и благодаря выдающимся мыслителям-литераторам, что было уже многое “по плечу”. Поэтому многие молодые люди в России стали жадно, быстро постигать глубины философии методом коллективного мышления-анализа-обсуждения в созданных специально для этой цели кружках и обществах - в “Обществе любомудров” (1822-1825 г.), кружке Станкевича(1832-1839 г.), кружке Герцена (1842-1847 г.), в кружке Петрашевского(1844-1849 г.).
И. Киреевский рассказывал:
“нет юноши, который не рассуждал бы о Гегеле, нет почти книги, нет журнальной статьи, где незаметно было бы влияние немецкого мышления”.
Фактически за очень краткий период - примерно за 20 лет к середине 19-го века русскими интеллектуалами была переварена, проанализирована основная часть философского наследия западных философов, и с 1856 года в журнале “Русская беседа” начинают убедительно звучать интересные мысли первых русских философов А. С. Хомякова и И. В. Киреевского.
Алексей Степанович Хомяков (1804-1856 г.) родился в Москве, увлекался немецкими философами, особенно Шеллингом, внимательно читал исследования Куно Фишера. Чтобы верно сформировать наше мнение о нём, познакомимся с несколькими высказываниями этого мыслителя:
“Тождество мысли и вещества приводит к старому зданию гениального жида Спинозы”.
“Декарт ошибается - у него substantia не клеится со знанием. Частное с общим не мирится”.
“Без сомнения, материализм, так же как и чистый рационализм, есть учение противное нравственности…”
“Кант говорил, что мы вещи в ней самой знать не можем. Гегель говорил, что вещь в себе самой вовсе не существует, а существует только в понятии… Подумаешь, что перед мыслью Фихте носилась бессознательно возможность объяснить отношение мысли к явлению на манер индийских…”.
В общем, картина ясна, мы видим в лице Алексея Хомякова этап, на котором русские мыслители интенсивно и критически изучают философию Запада. Для своего времени Хомяков был неординарным человеком - непривычно для окружающих он очень расковано, свободно рассуждал о проблемах веры и церкви, о её устройстве и предлагал нововведения. Алексей Хомяков потратил много трудов для изучения Нового Завета, он усердно пытался понять философию Иисуса Христа и многое правильно понял, верно критиковал западные - протестантизм и католичество. Что-то новое для европейской философии в его поисках найти невозможно, но ценность русской самобытности и ущербность для нравственности прогрессирующих на Западе процессов, как можно убедиться из ответа Чаадаеву, он понял отчетливо.
Ещё интереснее был путь к славянофильству друга и соратника Алексея Хомякова - Ивана Васильевича Киреевского (1806-1856 г). В Германии И. Киреевский слушал лекции Шеллинга и Шлеймахера, и лично в 1830 году беседовал с Гегелем. Опыт И. Киреевского любопытен - ведь он вначале был убежденным западником и даже в 1829 году стал издавать просветительский журнал “Европеец”. И название его первых работ “О необходимости и возможности новых начал для философии” было не случайным, ибо он считал философию Гегеля не законченной, а только началом и приводил в подтверждение слова самого Гегеля:
“Только теперь, - писал Гегель в 1802 году, указывая на систему Шеллинга, - теперь только может начаться собственно философия разума; ибо цикл рассудочного развития окончился системой Фихте”.
И. Киреевский с сожалением отмечал, что после революции 1848 года отношение к философии в Европе резко изменилось, все заняты политикой и “сочинений философских почти не выходит”. Осуждая заболевание Европы социализмом, марксизмом, Киреевский делает анализ философии Гегеля и пытается продолжить мировую философию, - снимая ошибки Гегеля, пытаясь дополнить его. Он правильно понимал ущербность и односторонность философии Гегеля в её оторванном рационализме:
“Все сложные выводы рационального мышления зависят только от его притязаний на высшее и полное познание истины. Если бы оно осознало свою ограниченность и видело в себе одно из орудий, которыми познаётся истина, а не единственное орудие познавания…”. Это интересный момент - выход русской философии в лице Киреевского на мировой уровень. В принципе - это то, что пытались понять феноменологи-интуитивисты в Европе перед Второй мировой войной, такие как Рудольф Штайнер, Эдмунд Гуссерль, Макс Шелер и др., - Иван Киреевский сделал попытку решить подобную задачу уже в сороковых годах прошлого столетия.
Когда И. Киреевский женился на очень образованной и религиозной девушке, она ему показала, что всё, что он с таким восторгом открывает себе в Европе, уже давно “открыто” русскими старцами. Изумленный И. Киреевский стал читать русских православных старцев, пошёл в 1842 году к старцам Оптиной Пустыни, где его духовным учителем стал знаменитый старец - отец Макарий. И произошло мировоззренческое преобразование, прогресс, И. Киреевского, он стал националистом, то есть - славянофилом. И, вспомнив слова Гоголя об ущербности односторонности, сам написал:
“Для цельности истины, - нужна цельность разума”, и стал рассуждать о “искажающих влияниях постороннего просвещения…”.
Теперь философия И. Киреевского зазвучала по-другому, намного глубже:
“Она (философия) общий итог и общее основание всех наук и проводник мысли между ними и верою. Где есть вера и нет развития разумной образованности, там и философии быть не может”.
Показав логическую связь философии с верой, с религией, - Киреевский с этой стороны пытается найти выход, продолжение философии. Следите за его интересной логикой:
“В церкви православной отношение между разумом и верою совершенно отлично от Церкви римской и от протестантских исповеданий.
Это отличие заключается, между прочим, в том, что в православной Церкви божественное откровение и чистое мышление не смешиваются; пределы между божественным и человеческим не преступаются ни наукою, ни учением Церкви… Границы стоят твёрдо и нерушимо. Никакой патриархат, никакое собрание епископов, никакое глубокомысленное соображение учёного, никакая власть… не могут прибавить нового догмата, ни изменить прежний…”
Для многих мыслителей всё перечисленное Киреевским является большим, даже главным минусом православной церкви, так как именно это делает церковь ортодоксальной. И. Киреевский же оригинально находит здесь один большой плюс:
“Но в том-то и заключается главное отличие православного мышления, что оно ищет не отдельные понятия устроить сообразно требованиям веры, но самый разум поднять выше своего обыкновенного уровня - стремится самый источник разрушения, самый источник мышления возвысить до чувственного согласия с верою”.
Многим это ещё не понятно, но будьте предельно внимательны, вникая в дальнейшую логику Киреевского, у него начинают звучать интереснейшие мысли:
“Первое условие для такого возвышения разума заключается в том, чтобы он стремился собрать в одну неделимую цельность все свои отдельные силы, которые в обыкновенном положении человека находятся в состоянии разрозненности и противоречия, чтобы он не признавал своей отвлечённой логической способности за единственный орган разрушения истины… (можно добавить: истины - целостной как таковой. - Р. К.).
Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее сосредоточие для всех отдельных сил разума, сокрытое от обыкновенного состояния духа человеческого, но достигаемое для ищущего и одно достойное постигать высшую истину, - такое сознание постоянно возвышает самый образ мышления человека; смиряя его рассудочное самомнение… Ибо православно верующий знает, что для цельной истины нужна цельность разума, и искание этой цельности составляет постоянную задачу его мышления”.
Понятно, что ликвидация разброда и разброса энергий, как то: наличие сомнений, противоречивых желаний, различные отвлечения и увлечения внимания разума, - приводит к накоплению и концентрации энергии со всеми вытекающими последствиями. Но разве не это пытались объяснить и показать все великие мыслители человечества: великие язычники, Иисус Христос, великие христианские мыслители, великие суфии, великие хасиды, великие буддисты? Этой же целостности и концентрации требовал латиноамериканский мудрец Дон Хуан Матус (Кастанеды)…
Может, это немного скучно и я слишком много цитирую И. Киреевского, но надеюсь, - преодолевая трудности понимания, какой-нибудь молодой читатель сделает с усилием шаг вперед и немного поднимется выше в своём развитии. Это, конечно, - труднее, тяжелее чем орать на улицах простые лозунги и дурить неграмотных пролетариев, но поверьте - это стоит этого труда.
Бесспорно, Иван Киреевский - философ мировой величины! Что сделал Киреевский? - он продолжил философию Гегеля и закрыл её в национальном характере, использовав православный исихазм. Точно такую же попытку продолжить философию и таким же способом предпринял в наши дни, в девяностые годы нашего столетия, наш ведущий философовед - С. С. Хоружий.
В принципе продолжить философию Киреевского и его великих предшественников нельзя, то есть её невозможно объяснить-продолжить на бумаге или на пальцах, её можно только продолжить-прожить, пережить. Любое продолжение - это философия жизни и жизнью. Ведь исихазм - это уже мистика, это мистическая практика и правда.
Таким образом, русская философия, благодаря Ивану Киреевскому, с первой же попытки достигла максимума в философии индивидуума, с первой попытки, сразу на старте, она закончила философию индивидуума. Киреевский был уверен, что, достигнув в жизни глубин мистической философии, человек способен понять многое и очень многое; человек при этом входит в стадию как бы сверхчеловека, человека максимально совершенного - вникните в слова Киреевского:
“Находясь на этой высшей степени мышления, православный верующий легко и безвредно может понять все системы мышления, исходящие из низших степеней разума, и видеть их ограниченность и вместе относительную истинность… Но покуда он верит сердцем, для него логическое рассуждение безопасно.… Но для мышления, находящегося на низшей ступени, высшая непонятна и представляется неразумием. Таков закон человеческого ума вообще”. Слава этому великому русскому мыслителю!!!
Что там осталось неисследованного русскими к середине 19-го века из западной мудрости? Ф. М. Достоевский, рассуждая о славянофилах и “европейцах” - западниках, подчеркнул огромную историческую и идеологическую роль славянофилов в российском обществе:
“Это был хоть и русский, но уже и “европейский” русский, только начавший свой европеизм не с просвещения, а с разврата, как и многие, чрезвычайно многие начинали. Да-с, этот разврат не раз принимался у нас за самый верный способ переделать русских людей в европейцев. Ведь сын такого фельдъегеря будет, может быть, профессором, то есть патентованным уж европейцем. Итак, не говорите о понимании ими сути народной.
Нужно было Пушкина, Хомяковых, Самариных, Аксаковых, чтоб начать толковать о настоящей сути народной. (До них хоть и толковали об ней, но как-то классически и театрально.) И когда они начали толковать об “народной правде”, все смотрели на них как на эпилептиков и идиотов, имеющих в идеале - “есть редьку и писать донесения”. Да, донесения! Они до того всех удивили на первых порах своим появлением и своими мнениями, что либералы начали даже сомневаться: не хотят ли де они писать на них донесения? Решите сами: далеко или нет от этого глупенького взгляда на славянофилов ушли многие современные либералы?”
В этот период истории России над темами, над которыми не успели задуматься первые русские философы, задумались наши писатели, литераторы-философы. Один из самых выдающихся из них - М. Е. Салтыков-Щедрин (1826-1889).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.