V. Уши Амана

V. Уши Амана

Мы больны.

Жрецы Холокоста, навязывая человечеству идею о его сакральности и непознаваемости, любят и умеют для достижения результата впадать в транс, а если говорить простым языком – в истерику. Причем понять, естественная ли это истерика или наигранная, бывает непросто.

Помню, несколько лет тому назад в «Независимой газете» (15.04.99 г.) было опубликовано «Слово психолога Президенту России в день памяти жертв Катастрофы»:

«Пробудитесь, господин президент /», «Набирает скорость бронепоезд национал-патриотизма и политического антисемитизма /», «Иного нет у нас пути… Лишь в Холокосте остановка », «мы уже провалились в эту колею, господин президент », «на карте России оттенки красно-коричневого цвета уже покрыли Краснодарский край» (это сказано о слабых попытках администрации этого края воспрепятствовать захвату земель всяческими криминально-племенными структурами Северного Кавказа. – Ст. К). До нападения банд Басаева на Дагестан оставалось всего лишь два месяца.

Все эти «независимые» шаманские заклинания, видимо, были венцом сезонного обострения психики А. Асмолова. Психическая экзальтация весьма высокой степени у профессора и доктора психологических наук, заведующего кафедрой психологии личности факультета психологии МГУ, видимо, была его профессиональным недугом или в лучшем случае хобби.

А вот случай посложнее. В третьем-четвертом номере «Еврейской газеты» за 2002 год некто Михаил Садовский рассказывает о том, как он приехал в главный американский музей Холокоста – вашингтонский. А там, оказывается, каждый входящий должен не просто купить входной билетик, но во время осмотра музея еще и сыграть роль реального человека, погибшего в эпоху Катастрофы, «влезть» в его судьбу, в его шкуру, словом, перевоплотиться, подобно актеру всемирно-трагического спектакля под названием «Холокост». Такого рода роли служители музея предлагают всем посетителям при входе в музей. Однако не все могут выдержать подобные нервные перегрузки, и у несчастных людей начинает «съезжать крыша», что и случилось с Садовским, когда он «напялил» на себя жизнь и смерть погибшего в Освенциме местечкового украинского сиониста Симхи Перельмутера, который жил в 30-е годы в городке Хорошев, что на Львовщине.

«В сентябре 1939 г. <…> Советский Союз оккупировал Восточную Польшу – пишет Садовский-Перельмутер, – где был расположен Хорошев. Несмотря на советскую оккупацию, Симха продолжал преподавать в Университете».

«Советская оккупация Восточной Польши», как помнят все люди с нормальной психикой, – это возвращение в состав УССР Западной Украины, которую в 20-м году поляки отхватили у нашей страны, ослабевшей от гражданской распри. А еще должно заметить, что если бы местечко Хорошев в 1939 году перешло под власть фашистской Германии, то с «университетским преподаванием» Симхи было бы покончено сразу. А может быть, и с ним самим, поскольку спустя неделю после 22 июня 1941 года, когда войска вермахта вошли в Хорошев, «как еврей и ученый,  – пишет Садовский, – Симха стал предметом преследования германских властей».

За ним вскоре пришли украинские полицейские, и родные больше не увидели Симху Перельмутера. Но именно вот тут Михаил Садовский (он же якобы Симха) впал в состояние глубочайшего истерического транса. Нет бы ему вспомнить антисемита Степана Бандеру или палача евреев Львовщины Романа Шухевича, опричники которого отправили Симху в Освенцим, но нет, он ни с того ни с сего заверещал голосом Александра Асмолова:

«Где те составы, которые приготовил великий вождь Страны Советов для депортации евреев, чтобы окончательно решить этот проклятый «еврейский вопрос»? Они на запасном пути? Вы не знаете, что они есть?», «А за что НКВД отплатило Валленбергу? За то, что спасал евреев?», «А вы, уцелевшие и новые жители Европы и мира? Молчите?.. Но разве за это убивают? Нет, за это не убивают. Убивают за то, что ты еврей!!!»

Три восклицательных знака, украсивших полосу «Еврейской газеты», свидетельствуют о том, что или психика Садовского не выдержала испытания на сцене Вашингтонского музея, либо о том, что он, как актер, почувствовал, что наступил его звездный час:

«Я, Симха Перельмутер, сошел в земной ад в полосатом тряпье нацистского покроя! Я прошел весь скорбный путь Симхи… Люди, люди, значит, не кончился Холокост…», «Но разве за это убивают?»

Перельмутер-Садовский, видимо, забыл, что в XX веке люди убивали друг друга за все. Русских убивал и на рубеже 80—90-х годов в городе Грозном за то, что они не убегают, не бросают свои дома, за то в итоге, что они – русские. Если вы скажете, что за депортацию 1944 года, я отвечу: русские женщины, которых насиловали в 90-м году басаевские и радуевские головорезы, не выселяли их отцов и матерей в Казахстан в 1944 году. Палестинцы убивают евреев за то, что евреи вырезали население арабских деревень, разрушили их дома и отобрали землю, – за то, что они оккупанты. Евреи убивают палестинцев за то, что те живут на земле, которую Иегова обещал («земля обетованная») в незапамятные времена евреям, и за то, что палестинцы обстреливают ракетами «их поселения», построенные на земле «обетованной».

Американские школьники и студенты расстреливают своих товарищей лишь потому, что в гражданском обществе Америки так принято удовлетворять свои комплексы.

Потерявшие работу американцы расстреливают своих удачливых сослуживцев, мстя за свою «неконкурентоспособность», за безразличие общества к их судьбе.

Мусульмане убивают «желтых» европейских журналистов за оскорбление их пророка.

Американские солдаты убивают иракцев и афганцев от страха, что те могут выстрелить первыми.

Одни иракцы убивают других, своих коллаборационистов, за сотрудничество с оккупантами.

Вояки НАТО убивали сербов за то, что те не сразу подняли руки и не сдались мировому правительству.

Русские скинхеды убивают таджиков за то, что те продают в России наркотическую отраву.

Кондопогские русские восстали против чеченцев за то, что гости изуродовали своей хищной волей жизнь тихого городка.

В этом мире всех убивают за все. А не только евреев за то, что они евреи. И не стоит впадать в истерику с тремя восклицательными знаками: «Но за это не убивают!!!» Убивают за все.

Во многих «холокостных» книгах их авторы пытаются «реконструировать» историю, создавая в своем воспаленном воображении «художественные картины» описываемых событий. Вот, к примеру, какую сцену разговора Сталина с Лаврентием Берия о «деле врачей» сочинил генерал-полковник Д. Волкогонов в книге «Триумф и трагедия»:

«В тот последний вечер Сталин два-три раза (какая документальная точность! – Ст. К.) интересовался ходом следствия. Наконец спросил еще раз чрезмерно услужливого в последнее время Берию:

– А как Виноградов?

– Этот профессор кроме своей неблагонадежности имеет длинный язык. У себя в клинике стал делиться с одним врачом, что-де у товарища Сталина уже было несколько опасных гипертонических приступов…

– Ладно,  – оборвал Сталин. (Пишет Волкогонов так, как будто сам сидел под столом, прослушивая и записывая эти разговоры! – Ст. К.)  – Что вы думаете делать дальше? Врачи сознались? Игнатьеву скажите: если не добьется полного признания врачей, то мы его укоротим на величину головы…

– Сознаются. С помощью Тимашук, других патриотов завершаем расследование, и будем просить Вас разрешить провести публичный процесс…

– Готовьте , – бросил Сталин и перешел к другим делам» («Триумф и трагедия». Книга II, часть 2, стр. 192, 1989 г. Книга была издана в АПН тиражом в 300 тысяч экземпляров).

Стой поры прошло двадцать лет, но «художественные» домыслы в нашей историографии окончательно стали играть роль документов. Вот отрывок из книги «Отрицание отрицания, или Битва под Аушвицем» (М., 2008 год. Авторы и составители П. Полян и А. Кох).

Вот как Павел Полян «реконструирует» разговор в эпоху Холокоста палача и жертвы средствами «художественной изобразительности»:

« А ты, чернявый, кто будешь? Политрук? Еврей? Ну скажи «кукуруза», ну покажи нам свой хер! Нет, вроде не жид. Но ведь похож; ну до чего похож! А может, все-таки жид? А вот Мыколу спрошу: он-то местный, он-то ваших знает, отличает, чует! Видишь, он кивает – жид, значит…  – Сгинь в расход!» – Тут даже Симхе Перельмутеру далеко до такой экспрессии!

Да, тяжело читать садомазохистские стенания зомбированных людей, загнанных в зловещий театр Холокоста его пастухами и жрецами, его надсмотрщиками и режиссерами. Может быть, Симху Садовского надо отправить на излечение к Асмолову? Но лечится ли садомазохизм? Помню, как в 1990 году академик Гольданский, телешоумен Владимир Молчанов (то ли маленький жрец Холокоста, то ли обычный шабесгой), главный редактор «Огонька» Виталий Коротич и прочие небескорыстные кликуши с упоением запугивали еврейских обывателей воплями о том, что 5 мая в России должны произойти погромы, организованные могучей нацистской организацией «Память». Помню текст из «Литературной газеты» тех дней: «Звонят читатели: – Извините, погромы будут в Москве и Ленинграде или в Киеве тоже? Подскажите, куда вывезти семью?» («ЛГ», 1990 г. № 6, 2-я полоса) [6] . Обратим внимание, как деловито спрашивают, как будто просят совета, куда, на какой черноморский курорт вывезти детей от наступающей майской жары. Вот это и есть управление обществом при помощи СМИ… Очень точно об этой политтехнологии рассказал Исраэль Шамир в статье «Иерусалимский синдром»:

«В послевоенные годы сионисты не останавливались ни перед чем для достижения своей цели и не щадили «свой народ». Это проявилось в организации массовой волны эмиграции из Ирака, подробно описанной известным израильским журналистом Томом Сегевом в книге «1949», а до этого – ближневосточным корреспондентом английской газеты «Гардиан» Дэвидом Херстом в книге «Ружье и оливковая ветвь»(Фабер и Фабер, 1977).

Массовая эмиграция евреев из Ирака была спровоцирована тремя взрывами в синагогах Багдада. Со временем выяснилось, что взрывы были произведены агентами израильской разведки. Другим мощным фактором были беспрерывные сообщения в американской просионистской прессе о «близящихся погромах» в Ираке (как это напоминает разговоры о неминуемых погромах в России в 1990 году!). Сассон Кадури, главный раввин Ирака, писал в своих мемуарах: «К середине 1949 года пропагандистская война в Америке началась не на шутку. Американские доллары должны были спасти иракских евреев – вне зависимости от того, нуждались ли они в спасении. Каждый день были погромы – на страницах «Нью-Йорк тайме», в корреспонденциях из Тель-Авива. Почему никто не спрашивал нас?.. В Ираке стали появляться сионистские агенты, пользовавшиеся общим напряжением в стране и сулившие золотые горы евреям. Начались требования разрешить массовую эмиграцию, стали обвинять иракское правительство в том, что оно преследует евреев».

Наконец, под давлением демонстраций и торгового бойкота, иракское правительство капитулировало и издало указ о массовой эмиграции евреев <…>.

Подобным образом была организована и массовая эмиграция из Советского Союза в 1990–1993 годы. Распускались провокационные слухи о близящихся погромах; они бесконечно умножались, пропущенные через призму западных агентств новостей, сочетаясь с рассказами о прекрасной жизни в Израиле. Годы спустя я встретил в Иерусалиме Аллу Гербер, московскую еврейскую писательницу, активную участницу «дела Осташвили».

– Вы, израильтяне, должны воздвигнуть мне памятник,  – сказала она.  – Это я прислала вам миллион русских евреев.

Выяснилось, что Алла Гербер (вместе с Щекочихиным и Черниченко) пустила в эфир дезу о близящихся погромах с якобы установленной датой – 5 мая. Созданная этими слухами волна панического бегства способствовала дестабилизации Советского Союза и ускорила его гибель. Конечно, слова Аллы Гербер не имели бы никакого эффекта, если бы они не были многократно усилены всей пропагандистской машиной сионистского пиара. Не она, так кто-нибудь другой прошептал бы нужные слова, повторенные послушным аппаратом, и неискушенные «советские граждане еврейского происхождения» потянулись бы вереницей подметать улицы Тель-Авива, стрелять по палестинским детям, умирать и ложиться в неосвященную землю за забором еврейского кладбища на далекой земле». Норин.

В начале перестройки в издательстве «Московский рабочий» был издан женский сборник «Новые амазонки». Он открывался дневником амазонки из города Пермь. Вот несколько отрывков из этого документального произведения «Покаянные дни, или В ожидании конца света»:

«Пришла Галя К. и сказала, что будет <…> погром. Еврейский. Даже если это слух, то какая подлость по отношению к евреям.

– Если начнется заварушка, нужно делать ноги,  – говорит мой муж; преподаватель иврита.

Я выронила бутерброд с маслом, конечно, маслом вниз»… «Ночью проснулась от грохота. Началось? Что делать в первую очередь? Вскочила, смотрю: это кошка уронила со шкафа наши сто коробков спичек».

Нина Горланова, видимо, русская женщина. Замужем за евреем. Она, ее дети, ее друзья, приносящие на кухню всяческие слухи, жили в такой истерической атмосфере, что на них и обижаться грешно. У нее бутерброд с маслом выпадает из рук при слове «погром», но это цветочки: «вывихнула руку когда в бешенстве тушила сигарету». «Это какие-то сверхъевреи,  – кричу я, заведясь и размахивая руками и роняя вазу с цветами».

«Читаю младшим вслух «Воспоминания Вишневской». В том месте, где Вишневская прощается со сценой Большого театра, мы все зарыдали. Агния (младшая дочь. – Ст. К.) от перевозбуждения даже заснула».

«Друзья мужа – евреи – звонили в МВД Перми, спрашивали, готовы ли спасти от погромов жителей города.  – К нам не поступило никаких сигналов!  – был ответ.  – А если уехать на дачу ? – спрашивает Люся Г., жена еврея.  – Может, там отсидимся?

– Это еще хуже, там ни телефона, ни больницы… – говорю я.  – Я собираюсь позвонить друзьям-евреям и пригласить их ночевать эту роковую ночь у нас. Может, вместе-то отобьемся». «До катаклизма (погрома. – Ст. К.) остался один день. А ночь? Ночью начнется.

Нурия, маленькая девочка, дочь моей знакомой:

– Тетя Нина, а в городе образовалось общество, которое ловит евреев».

И не приходит в голову русским женщинам Нине и Гале стукнуть кулаком по столу, чтобы опомнились их мужья-психопаты, и прикрикнуть:

– Не сходите сума и нас не сводите! И детей пожалейте!

Нет, наверное, уже поздно, болезнь у Нины слишком далеко

зашла, начинаются галлюцинации:

«Я бормочу, идя по улице в магазин. Видимо, со мной что-то не то, потому что боковым зрением вижу, как на сохе пролетел по небосклону Василий Белов. А ведь был вроде писатель».

Не только Белову, но достается от амазонки, когда она находится в припадке юдофильской истерики, и Достоевскому тоже, мол, последний «путал евреев с буржуазией». Это напоминает мне, как некий профессор Металлов, читавший после войны в Литинституте лекции о творчестве Льва Толстого, частенько выговаривал Льву Николаевичу: «Ну этого старикашка не понимал!»… Вот так-то: Горланова и Металлов все понимают, а Толстой и Достоевский, увы!

«Со мной случилась истерика… Подруга ушла, пришли другие гости, истерику не смогли остановить… Вызвали «скорую» – нет одноразового шприца, а их шприц рискованно-грязный»…

Прочитав слова Бунина о Катаеве (из «Окаянных дней»), о том, что последний за тысячу рублей якобы готов был убить человека, чтобы модно одеться, Горланова вгоняет себя в очередной приступ:

«А сейчас во главе «Памяти» все писатели, поэты да критики. И они не за тысячу рублей, а совершенно бесплатно готовы убить всех евреев в нашей стране. Вот что значит 70 лет советской власти».

Но пик болезни, после которого никакая «скорая» уже не сумеет помочь, настал в конце повести:

«Полночь. Мужа нет дома. Он уехал к Бруштейнам обсуждать, как заниматься самообороной, на лестнице шаги, много мужских ног. Бегом обратно от нашей площадки. Почему бегом? Потому что бомбу подложили и спешат убежать, чтобы не подорваться. Значит, началось. Я – дрожа – выхожу в коридор, включаю свет всюду (на кухне тоже зачем-то) и протягиваю руку к замку. Страшно. Но я должна быстрее открыть, схватить бомбу и скинуть на головы тем, кто сейчас будет выбегать из подъезда, тем, кто ее подложил. Выскакиваю на площадку – ничего нет. Поднимаюсь на чердак – лужа мочи. Ага, это всего лишь анонимные алкоголики заходили по своим интимным делам… Тут и муж вернулся. Рассказываю, он мрачнее тучи.

– И все же лучше погибнуть от погрома один раз, чем много раз мысленно. Ложись спать».

Успокоил! Ну какие после этого будут сны? Только такие: «Сон, будто мы уже переехали на квартиру Соколовских, нам обещанную. Там из коридора есть дверь в кабинет, ее мы закрыли стеллажами с книгами, словно нет тут дверей. И там спрятали всех своих друзей-евреев и моих детей. Входят из «Памяти» (все мои знакомые) и мимо двери-стеллажа, но тут вдруг оттуда смех моей Агнии…» Агния, младшая дочь, выдала себя погромщикам! Ну как тут с ума не сойти! «Проснулась, поплакала в туалете»…

Да, это посильнее даже Симхи Перельмутера!

Ну как тут не пожалеть бедных детей Нины Горлановой (а их у нее немало). Они, как и она со своим мужем и друзьями-еврея-ми, ждут конца света, называемого «погромом»: «Мама, ты мне купишь гусенка?  – опять умоляет Агния. Обещаю купить.

– Ура! Значит, я надую гусенка и поплыву, спасусь шестьдесят второго числа, да?»

Шестьдесят второе число (как у Гоголя в «Записках сумасшедшего» – 38 мартобря) – это день Икс, когда должно начаться светопреставление, именуемое погромом. После такого что делать? Материнских прав лишать с формулировкой «за издевательство над детьми»?

А пока «светопреставление» не началось, дети Горлановой питаются слухами о погроме и о том, что пермские рабочие на металлургическом комбинате ловят бродячих котят и «их там в печь бросают (металлурги)». И, гладя своего домашнего котенка по спине, пермская амазонка добавляет: «Это наши советские люди».

Бедные еврейские овцы, нет вам пощады от ваших пастухов и от их овчарок, от расчетливых и властных жрецов, которые тащат вас на жертвенник! Навеки все вы обречены примерять на себя освенцимскую полосатую робу Симхи Перельмутера и рыдать над агитками Павла Поляна. Жрецы знают об уязвимости вашей психики хотя бы потому, что сто лет тому назад один из этих жрецов-психиатров (Асмолов той эпохи) так описал незаживающие язвы овец своего стада:

«…Тяжелые условия жизни евреев, особенно в тех странах, где они ограничены в правах, влияют на их психику и способствуют развитию среди них нервных заболеваний. Вредное влияние оказывали также преждевременные браки и браки между близкими родственниками, благодаря чему физические недостатки известной семьи, в особенности нервность, являются более концентрированными в потомстве. К числу моментов, предрасполагающих евреев к нервным заболеваниям, следует отнести и особенную чувствительность их сосудо-двигательной системы… Большинство специалистов считают евреев самым нервным народом в мире, а характерным заболеванием являются среди них… так называемые функциональные неврозы. К этой группе заболеваний относятся: истерия, неврастения, эпилепсия, невралгия, истероэпилепсия, пляска св. Витта и тик…Характерными чертами истерии у евреев считают необыкновенную мнительность, прислушивание к своим ощущениям, преувеличение своих страданий и порой симуляции…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.