Царевна Софья Алексеевна и стрельцы от 1682 до 1688 года
Царевна Софья Алексеевна и стрельцы от 1682 до 1688 года
Кто бы подумал, что Петр, любимый Россией, мог иметь врагов даже в детстве, этом невинном возрасте, еще не умеющем приносить зло и оскорблять кого-либо? Но такова бывает участь людей, одаренных особенными способностями. Это испытал Петр более ощутимо, чем кто-нибудь другой: его врагом была сестра — царевна Софья Алексеевна.
Начиная говорить об этой примечательной царевне, надо кратко познакомить с ней моих читателей. Она родилась 7 сентября 1657 года. Ни одна из дочерей царя Алексея Михайловича не была так щедро одарена природой, как Софья. Пленительная наружность, острый ум, склонность к просвещению, терпение в учении отличали царевну от ее сестер еще в то время, когда все они были в детском возрасте. Тогда она удивляла собой всех окружающих.
При дворе Алексея Михайловича, проявляющего так много заботы о просвещении своих подданных, был даже театр. Он состоял из труппы комедиантов, нарочно выписанных для этого из чужих краев. Директором этого театра был просвещеннейший из придворных того времени — боярин Артамон Сергеевич Матвеев, представления же давались в Преображенском, а иногда и в Кремлевском потешном дворце[205]. Не подумайте, однако, чтоб пьесы того времени походили в чем-то на наши нынешние. Нет, наши добрые предки, совершенно не имея понятия о театральном искусстве, представляли в своем театре только небольшие происшествия из Священной истории. Часто на их сцене можно было видеть и Саула*, и Давида*, и Соломона*, и другие лица из Ветхого Завета*.
Царевна Софья. Гравюра 1850 г.
Софья Алексеевна (1657–1704) управляла Русским государством в 1682–1689 гг. при двух царях — ее малолетних братьях Иоанне V и Петре I.
На этих представлениях маленькая Софья Алексеевна часто восхищалась больше иной пожилой боярыни, оценивала игру актеров лучше, чем какой-нибудь важный боярин, высоко мнивший о своих знаниях. Иногда не по летам умная царевна, с восторгом относившаяся к драматическому искусству, выбирала несколько детей придворных чиновников и вместе с ними сама играла маленькие пьесы или две-три сцены из больших пьес. С восхищением смотрели на нее и родители, и сестры, и приставленные к ней мамушки, и все придворные рано приучили ее к похвалам и лестному одобрению. Слыша беспрестанное восхищение своим умом и красотой, малютка начала считать себя выше всех членов царского семейства, начала думать, что ее в самом деле ожидает чрезвычайная судьба в будущем. Эти гордые мысли усиливались в ней вместе с годами.
К несчастью, она вовсе не думала, что поступает дурно, так высоко возомнив о себе: напротив того, считала эту гордость необходимой при своих необыкновенных дарованиях. Ее дарования и вправду были необычны, особенно в тот век России: вообразите, друзья мои, что эта молоденькая царевна, едва вышедшая из детского возраста, занималась словесностью, историей и другими науками и в царствование своего брата, царя Федора Алексеевича, не только сама была в числе действующих лиц придворного театра, но даже сочиняла для него драмы[206] и трагедии[207]. И все-таки ей не нужно было гордиться своими великими способностями: они даются нам от Бога, и счастливцы, получающие их, должны, из благодарности за прекрасный дар, стараться всеми силами употреблять его для того, чтобы принести как можно больше пользы ближним, а не для того, чтобы возвеличивать себя перед другими. Эта гордость опасна! Послушайте, до чего довела она царевну Софью, от которой все так много ожидали и так ошиблись в своих ожиданиях!
Судьба дочерей прежних Русских государей редко бывала так радостна и блистательна, как обещало им это их счастливое младенчество. С уничтожением удельных княжеств, управляемых часто знаменитыми князьями, уже не было достойных для них женихов между их соотечественниками; выходить же за иностранных принцев, исповедовавших другую веру, княжны, воспитанные в суеверных понятиях своего века, считали несчастьем. Итак, обычной их участью было окончание жизни в монастыре. Но как далека была прекрасная и гордая Софья Алексеевна от этой печальной мысли! Ей ли похоронить в монастырской келье свой чудесный ум и глубокие познания? Ей ли променять блестящий наряд царевны на смиренную одежду монахини! «О! Нет, нет! — говорила она. — Я с самого детства чувствую свое высокое назначение! Я должна быть царицей, и царицей — в моем родном Отечестве!»
Стрельцы* — начальники и стрельцы — рядовые.
Так, по всей вероятности, думала Софья, смотря на приближавшегося к смерти своего брата царя Федора Алексеевича, на больного и слабого Иоанна, на своих добрых и скромных сестер, всегда покорных ее властолюбивой воле. Что же касается ее маленького брата, Петра, сына второй супруги ее отца, то она совсем не считала его препятствием для осуществления своих намерений, хотя и слыхала, что Федор иногда называл его своим наследником: она знала, что письменного акта на это не было, и потому не считала этого наследника опасным. Но как же удивилась, как огорчилась и встревожилась она, когда тотчас после смерти Федора десятилетний Петр был объявлен царем России, и все духовенство, все бояре и народ с одинаковым усердием присягнули ему в верности! Вовсе не ожидая, что это может случиться, она не успела остановить присягу, и с той минуты возненавидела Петра и решилась во что бы то ни стало не допустить его до нераздельного обладания Россией. Она нашла усердных помощников для осуществления своих замыслов в своем родственнике по матери, боярине Милославском, и в преданных ей стрельцах.
Стрельцы — это войско, учрежденное Иоанном Грозным и используемое им не только для военных дел, но зачастую и для исполнения его жестоких повелений, — они всегда отличались дерзостью и самовольством. Упрямо защищая установления старины, предоставлявшие им больше возможностей поступать: по своей воле, они ненавидели все улучшения, введенные в войске царем Алексеем Михайловичем, и осмеливались даже так открыто противиться новому формированию полков, что добрый государь для спокойствия своих подданных вынужден был: начать это формирование из воинов вновь набранных, которые и составляли семитысячный по-новому сформированный корпус. Стрельцы же остались организованными по-прежнему и согласились только на то, чтобы их офицеров, называвшихся прежде головами[208], полуголовами[209], пятисотенными[210], назвали так, как в регулярных войсках: полковниками, подполковниками, ротмистрами и прочее. Теперь вы, наверное, не удивитесь, что в таком непокорном войске нетрудно было найти желающих идти против государя. Для этого довольно было только объявить, что если будет царствовать не Петр, но его брат Иоанн, то весь новый порядок, введенный в войске царем Алексеем Михайловичем, будет уничтожен. Царевна же и Милославский пошли гораздо далее: они обещали отменить даже и те перемены, которые были проведены Никоном по исправлению церковных книг. Это последнее обещание восхитило стрельцов: все они давно с досадой смотрели на исправление книг, и большая часть стрельцов тайно оставалась староверами. С радостью взялись они исполнять все приказания царевны. Чтобы еще более усилить их усердие, им сказали, что Нарышкины решили погубить весь царский род, что лекарь фон Гаден по приказанию царицы Натальи отравил ядом царя Федора, а ее братья умертвили и царевича Иоанна, а когда ярость стрельцов была доведена этими несправедливыми слухами до высочайшей степени, Милославский и главные его сообщники: Сунбулов, Циклер, Петров и Озеров роздали по полкам списки мнимых изменников, предназначенных быть жертвами честолюбивых замыслов Софьи.
Неизвестный художник. Царь Иоанн Алексеевич.
Царь Иоанн Алексеевич (1666–1696) был соправителем своего сводного брата царя Петра Алексеевича. До 1689 г. их опекуном была царевна Софья.
Семейство царя Иоанна Алексеевича:
Супруга: Параскевия Федоровна Салтыкова.
Дочери: Мария, умерла в детстве; Феодосья, умерла в детстве; Екатерина, бывшая в супружестве за герцогом Мекленбургским, Леопольдом; Анна, бывшая в супружестве за герцогом Курляндским, впоследствии императрица Всероссийская; Прасковья.
С этой минуты все было решено, и день бунта назначен: это было 15 мая — спустя три недели после присяги, данной Петру. Боже мой! Как ужасен был этот день! Рано утром стрельцы при звоне набатных колоколов и звуке барабанов вломились в Кремль, подошли к царским комнатам и потребовали, чтобы им выдали боярина Матвеева и Нарышкиных, убийц Иоанна! Напрасно больной и слабый царевич сам вышел к ним и уверял, что никто не думал лишать его жизни: безумцы уже успели убить добродетельного боярина Матвеева, доктора фон Гадена и начальника Стрелецкого приказа, князя Долгорукова.
Коронование царей-братьев Иоанна и Петра.
Вид царевича, считавшегося убитым, остановил на несколько минут злодеев, но потом, как будто пожалев об этих потерянных минутах, они вскричали: «Хотя и жив теперь царевич, но скоро может быть убит Нарышкиными!» — и бросились вершить свои убийства, длившиеся несколько дней. Главными жертвами, кроме трех первых, были два брата царицы — Афанасий и Иван Нарышкины, князья Ромодоновские и Черкасский, бояре Языков и Салтыков, всего же 67 человек.
18 мая, когда уже не осталось в живых ни одного из тех несчастных, чьи имена были записаны в розданных списках, убийцы с радостными криками «Да здравствует царь Иоанн и царевна Софья!» прибежали во дворец. Благородный, великодушный Иоанн и здесь показал себя достойным сыном Алексея Михайловича: он с твердостью объявил и своей самовластной сестре, и дерзким бунтовщикам, что, помня последнюю волю старшего брата, он не будет царствовать без назначенного им наследника — Петра. Стрельцы должны были согласиться с этим непременным требованием царевича, Софья — также. Царевна дала это согласие охотно: оно вовсе не казалось ей опасным, потому что ее хитрый ум нацеливал ее при малейшем участии в управлении завладеть всем царством. А в таком случае, что ей до того, кого народ будет почитать своим царем? Она была уверена, что самодержавной царицей будет она сама!
М.В. Нестеров. В скитах. 1915 г.
После церковной реформы, проведенной патриархом Никоном, и после подавления Соловецкого восстания староверы уходили в леса, на север, устраивали скиты и селились там. Последователями раскольников, то есть староверов, были стрельцы.
Так и случилось! Больной Иоанн не мог заниматься никакими делами; маленький Петр, при всех своих необыкновенных способностях, все-таки был еще ребенок, наблюдательный ум и пылкую живость которого можно было занять часами ученья и остроумными играми. Царица Наталья Кирилловна не была уже правительницей государства, а только огорченной женщиной, которая то беспрестанно оплакивала несчастье отца и своих братьев, то боялась за драгоценную жизнь сына: она уже не могла действовать против его врагов, вся твердость ее исчезла в страданиях! Итак, кого же могла бояться гордая Софья? Абсолютно никого, и доказательством этого служит то, что через три недели после бунта она короновала обоих царей-братьев, а себе взяла только имя правительницы, и с этим именем — всю власть государей! Ее любимцы тотчас заняли важнейшие должности: главному из них, князю Василию Васильевичу Голицыну, поручено было управление государственными делами, двум князьям Хованским — отцу и сыну — управление стрельцами.
Привязанность Хованских к раскольничеству и та воля, которую они давали и без того своевольным стрельцам, были причиной новых бунтов этого дерзкого войска. Сначала они помогали одному расстриге-священнику староверу Никите, который, шатаясь по улицам, учил простой народ проклинать новую веру и держаться старой. Потом, когда Никита получил достойное наказание за свои дела и на князей Хованских сделан был такой донос, что сама царевна-правительница посчитала их изменниками и приказала казнить, стрельцы вместе с младшим сыном старика Хованского отомстили за своих любимцев: с присущей им дерзостью они разграбили оружейную, расставили везде свою стражу и творили в Москве все, что хотели, потому что правительница со всем своим двором удалилась еще в начале бунта в Троицкий монастырь!
При первом известии об опасности для царей монастырь был окружен их защитниками, полками окрестных областей и людьми разного звания. Они просили у двора дозволения идти в Москву и истребить всех стрельцов. Но как только стрельцы узнали об этом, храбрость их исчезла, и они думали уже не о том, чтобы отомстить за Хованских, а о том, как бы умилостивить двор.
И что же они сделали? Около 3000 из них причастились Святой Тайне, простились с женами и детьми и отправились в монастырь за наказанием. В знак покорности несли они плахи и топоры для своей казни. Царевна Софья как всегдашняя покровительница их употребила всю свою власть над царями, без согласия которых она не могла обойтись в этом случае, чтобы выпросить у них прощение своим любимцам, и, разумеется, преуспела в этом: из 3000 казнили только самых виновных — тридцать человек.
Любопытно описывали современники торжественный въезд царского семейства в Москву после этого бунта. Младший царь уже тогда был тринадцати лет. При своем росте, необыкновенно высоком, он казался на несколько лет старше. Никогда еще различие царственных братьев не было так заметно, как в этом случае. В то время как слабый и бледный Иоанн равнодушно смотрел на бесчисленные народные толпы и на безоружные ряды стрельцов, смиренно стоявших по обеим сторонам дороги и громко благодаривших государей за свое помилование, — привлекательное, цветущее здоровьем лицо Петра живо показывало волнение его души, и взоры беспрестанно выражали какое-нибудь новое чувство: то они грозно сверкали пылким негодованием, то тихо сияли кротостью по отношению к преступникам, то приветливо горели любовью к народу.
Стрельцы московских стрелецких полков
Впрочем, его участие в управлении все еще не было заметно: Софья все еще управляла одна, и надо сказать правду, во многих случаях распоряжения ее заслуживали похвалы и одобрения. Она искусно умела вести переговоры и сохранить мир с Крымцами, с Молдавским господарем[211] и Калмыцким ханом, умела избегать войны со Швецией и, наконец, сумела заключить важный союз с Польшей и Австрией. Этот союз был против Турции. Уже давно его желали Польский король Иоанн Собесский и Австрийский император Леопольд. Они считали, что русские могли оказать самую близкую и самую надежную помощь в таком случае. И вот в 1648 году император и король отправили своих послов в Москву. Правительница со всей Азиатской пышностью встретила и угощала знаменитое посольство, но согласилась на его предложение только в 1686 году.
Восхищаясь выгодами заключенного союза, Софья щедро наградила бояр, которые участвовали в переговорах. Главным лицом, как обычно, был тут князь Василий Голицын. Разумеется, он и получил главные награды: золотую чашу в 9 фунтов[212], кафтан в пятьсот рублей и волость[213] Богородицкую в 3000 дворов в окрестностях Нижнего Новгорода! Можете судить теперь, как высоко ценила царевна заслуги своего любимца!
Нельзя было бы осуждать ее, если бы она так ценила те заслуги, которые приносили пользу Отечеству. Но она осыпала Голицына своими милостями даже тогда, когда он не заслуживал этого. Так было вскоре после заключения знаменитого союза. Союзники предложили теснить Турок с трех сторон: Польскими силами при Белграде, Австрийскими — в Венгрии и Трансильвании, а Русским поручено было завладеть Крымским полуостровом, хан которого был верным союзником Турок. Два раза наше войско ходило в Крым, и — по желанию правительницы — всегда под командованием князя Голицына. Каждый раз возвращалось оно оттуда не только без всякого результата, но даже с большими потерями, и каждый раз получало богатые подарки. Кроме деревень и денег, слишком щедро розданных тогда командующим полков, царевна пожаловала им и всем офицерам золотые, а простым солдатам серебряные медали. Медаль Голицына была сделана из 300 червонцев[214], осыпана бриллиантами и висела на золотой цепи.
Нельзя было раздать так много милостей людям, не заслуживающим их, безо всякой цели! У Софьи была эта цель: ей нужно было для исполнения новых замыслов привязать к себе все войско и быть уверенной в его усердии и преданности.
На следующих страницах вы увидите, милые мои друзья, как ужасны были эти замыслы и как чудесно Бог повернул их к славе Петра и к стыду его недостойной сестры!
Учебная печать Петра I
Данный текст является ознакомительным фрагментом.